Текст книги "Галактический патруль"

Автор книги: Юрий Тупицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

Славка самодовольно усмехнулась:

– Не опознают! Я так загримируюсь и так наряжусь, что меня и мама родная не узнает. – Видя, что Горов смотрит на нее не совсем доверчиво, девушка пояснила: – Мама Неля – какая ни есть, а певица и актриса. И вообще театральный деятель: она и гримерное дело знает, и костюмерное, и в бухгалтерии разбирается. В Аргентину она поехала как администратор.

– В общем, мастер на все руки, – подвел итог Горов. – А почему мама Неля, а не просто мама?

– Потому, – упрямо сказала Славка. – Раз папа Ося, то и мама Неля. Вы что же думаете – она лучше отчима?

Горов с улыбкой пожал плечами.

– И верно, откуда вам знать. Ну, я пойду наводить красоту? – Славка кивнула на одну из дверей. – Там, в спальне, у моей мамаши не туалетный столик, а прямо макияжный алтарь.

– Хорошо, – после паузы согласился Горов. – Наводи красоту, а потом уж решим, что и как.

– Да вы сами меня не узнаете! – убежденно сказала Славка, поворачиваясь, чтобы уйти.

– Секунду, – остановил ее Горов. – Что будем делать, если позвонят незваные гости?

Славка молчала, она как-то не думала об этом.

– Будем ждать, – предложил Горов и пояснил: – Если твою сестру и правда похитили, то люди эти, надо думать, многоопытные – профессионалы. Дилетанты киднеппингом не занимаются. Значит, перед тем как отправиться на вокзал, они для страховки могут зайти и проверить, не явилась ли ты домой не поездом, а как-то иначе.

– Могут, – хмуро согласилась Славка.

– Мы им не откроем и подождем. Уйдут – и пусть себе уходят. Но они могут и войти, чтобы окончательно удостовериться, что тебя нет и что ты еще не побывала дома.

– Могут, – опять согласилась Славка. – А мы?

– Ты спрячешься в спальне на всякий случай.

– На какой всякий?

– Я их встречу, повяжу, – спокойно пояснил Горов. – Дадим им прийти в себя, а потом допросим и выясним, что к чему.

– А если их много?

Горов отрицательно мотнул головой:

– Придет один, максимум двое, ты ведь не волкодав, а девушка. Большие группы бросаются в глаза, вызывают подозрение, хорошо запоминаются. Профессионалы обходятся минимумом сил.

– А вы сладите с ними, с профессионалами?

– Слажу, Славка. Я сам профессионал.

– Зачем же мне тогда прятаться?

– Береженого Бог бережет. А потом, из спальни тебе легко прийти мне на помощь – что-нибудь подать, подержать. Ты у них в тылу будешь, в засаде.

Славка кивнула и вдруг засмеялась:

– Может быть, и нет никаких похитителей-профессионалов?

– Может быть, – спокойно согласился Горов. – Пока я оцениваю ситуацию фифти-фифти. Нет гак нет, это же прекрасно. А подготовиться на всякий случай надо.

– Надо, – вздохнула Славка и спохватилась: – Дверную цепочку снять – вот что надо!

Горов одобрительно кивнул, Славка прошагала в прихожую, а вернувшись, доложила:

– Семафор открыт! Ну, я пошла?

– Подожди. Зайдем на кухню и восстановим там все так, как было до твоего прихода.

Горов попросил Славку сосредоточиться, припомнить в точности, на каком месте и как лежала записка, и восстановить статус-кво. Сам же он взял вырванную с мясом пуговицу и положил на ее законное место – за мусорное ведро. Славка по своей инициативе задвинула под фуршетный столик табуретку, оглянулась и заключила:

– Теперь все как было. – Она вопросительно взглянула на Горова. – Ну, я пошла преображаться.

– С Богом. Скажи мне только номер твоего поезда, я позвоню в справочную вокзала и выясню, что к чему.

Славка сказала и в общем-то с легким сердцем пошла в спальню предков. Ей было даже интересно – как в кино! Крутой детектив! До чего вовремя явился Горов, просто удивительно.

Глава 4

Туалетный столик таковым и правда назвать было трудно: это была впечатляющая конструкция под старину – побольше фуршетного столика на кухне, хотя и заметно поуже. Стоял он на двух тумбах с ящиками и ящичками, где хранилась косметика, грим, вазелин, накладные ресницы, брови, губы и бог знает что еще. Столешница была инкрустирована и покрыта толстым стеклом. На стекле – большой трельяж, справа – два флакона духов, слева – два флакона туалетной воды, и то и другое – французского производства, все остальное спрятано в утробах стола. Славка села в очень удобное, вращающееся на манер фортепианного креслице и отрегулировала трельяж так, чтобы удобно было лицезреть себя и в фас, и в оба профиля.

Некоторое время она разглядывала свое лицо, прикидывая, что бы из него сотворить и какую девицу из себя изобразить. Мать хвалила ее лицо с гримерной точки зрения, говорила, что это – нейтральное лицо, которому можно легко придать какую угодно характерность. Нейтральное лицо, надо же! Хотя если по правде, то и впрямь нейтральное, не то что у Людмилы, у той – точеное в абрисах, но полненькое, с акварельным румянцем и ямочками на щеках, появляющимися лишь при смехе и широкой улыбке. А у Славки лицо суховатое, загорелое, с большими высокими скулами. Некий Эйдельман, скульптор-сюрреалист, давно, сколь о нем было известно Славке, подававший большие надежды и все никак их не оправдывавший, бывавший в доме отчима, сказал как-то, что Славка в профиль напоминает ему Афину Лемнию, но в фас это впечатление размывается. Этот Эйдельман, именовавшийся среди своих Делей, имел привычку бесцеремонно разглядывать лица людей, щуря свои большие глаза так, что от них оставались только узкие длинные щели, опушенные ресницами. Деля объяснял, что таким способом он легче усматривает истинную сущность человецев, а отчим посмеивался, что Деля просто близорук, а очки не носит из форсу и престижа: скульптор в очках – не совсем то. Эйдельман, наверное, сначала попросту не замечал Славку, он ухаживал исключительно за зрелыми дамами, а потом заметил, прищурился, высмотрел ее истинную сущность и изрек свой приговор. Славка знала, кто такая Афина, и сравнение подающего надежды скульптора с лысиной вместо волос ей польстило – пусть только в профиль похожа, но на Афину. Не на Мадонну ведь! Но вот почему она похожа не просто на Афину, а на какую-то там Лемнию? Может быть, это осовремененная, сюрреалистическая Афина, у которой голова не на месте, а вместо рук – ноги? Своими сомнениями Славка ни с кем не поделилась, а просто, оставшись одна, достала из шкафа, где хранилась литература по изобразительному искусству, альбом по античной скульптуре, отыскала Афину Лемнию и успокоилась. Лемния оказалась девушкой что надо.

С тех пор Славка иногда позволяла себе разглядывать собственный профиль в зеркало – Афина Лемния, не кто-нибудь! Этот Деля Эйдельман, видно, не зря подавал надежды, хоть и добрался вместе с ними до лысины. Он таки разглядел сквозь свои опушенные ресницами щелки истинную сущность Славки. Стоило ей посмотреть на себя анфас, как Афина Лемния исчезала и на нее смотрела девочка, чем-то похожая на «Ладу» Коненкова или на его же «Нике», – в общем, на ту самую Таню Коняеву, с натуры которой этот скульптор вырубал в мраморе свои обобщенные женские портреты.

Изобразительное искусство Славка знала неплохо. Собственно, две трети содержимого, находящегося в шкафу по изобразительному искусству, что стоял в кабинете папы Оси, перекочевало туда из библиотечки, что собирал отец. Поэтому в шкафу этом Славка чувствовала себя полной хозяйкой и знала его лучше любого другого. Отец, прекрасно знавший историю, школы и шедевры изобразительного искусства, настойчиво образовывал Славку в этом направлении и не жалел денег на соответствующие книги и альбомы, которые тогда еще не были так по-сумасшедшему дорогими. Вот только эта самая Афина Лемния как-то ускользнула от их внимания.

У Славки были коротко, но не под мальчика, стриженные светло-русые волосы. Такие волосы с возрастом обычно темнеют. Но Славка знала: у нее не потемнеют. Отец погиб в возрасте тридцати восьми лет, а волосы у него всегда оставались такими же, как у Славки, – светло-русыми. Конечно, такие волосы – хорошая примета, их надо убрать под парик, конечно же черный. В большом, не сразу заметном под столешницей ящике любой парик найдется. И брови у Славки, как у отца, – светло-русые. Начиная с седьмого, а может быть, и с шестого класса, к Славке стали приставать и ровесницы, и взрослые, настойчиво советуя чернить эти светлые брови, она этими советами решительно пренебрегала. Само собой, брови надо было зачернить – не проблема. А с ресницами ничего делать не надо – они и без того черные и как у модниц после прилежного наращивания тушью. Внешние уголки глаз надо подчеркнуть, изменив их ориентацию. Как и у отца, глаза у нее были характерные, их внешние уголки были не приподняты, как у китайцев, а, наоборот, слегка опущены. Когда Славка гневалась, свирепела, как говорили близкие, уголки эти еще более опускались, а верхние веки набухали, отчего глаза приобретали какую-то треугольную форму и бешеное выражение. А обычно серая радужка глаз темнела, приобретая лиловый, грозовой оттенок… Все как у отца! Про нее так и говорили: папина дочка. Славка оттянула уголки глаз, стараясь представить свое лицо в свирепом состоянии, – она же его никогда не виде-ла, показала себе язык, покинула туалетный столик и подошла к большому зеркалу.

Зеркало это было встроено в одну из дверц огромного платяного шкафа – длинного, чуть не во всю стену. В нем хранилось белье, туалеты предков и кое-что из гардероба сестер. Так же критически, как она разглядывала свое лицо, Славка оглядела себя с ног до головы. Сначала просто так, а потом и покривлялась, принимая нелепые, раскоряченные, богомерзкие, по выражению отца, позы, заимствованные у манекенщиц из журналов мод, в изобилии имевшихся у матери. Ничего особенного, фигура у нее нейтральная, спортивная. Ей вспомнилось, как Людмила, пожаловавшая как-то в гости на уик-энд, по ее выражению, и отправившаяся вместе с нею и отцом купаться на Медвежьи озера, сказала, разглядывая Славку в купальном костюме: «Фигура у тебя будет что надо, вот только ноги коротковаты». Славке было смешно, потому что уже тогда, в тринадцать лет, она была выше сестры, а отец рассердился и отчитал Людмилу. Он ей популярно объяснил, что у Славки ноги как раз такие, какие положены настоящему хомо сапиенсу, чтобы ходить, бегать, прыгать, плавать. И вообще чувствовать себя настоящим человеком, а не грульей из тех, что выламываются на демонстрациях мод и чуть держатся на своих жердях-ходулях, готовые, чуть что, опрокинуться на спину. Милка тогда отмолчалась, что вовсе не было в ее обычаях. Потом выяснилось, что она попросту не знала, что такое грулья, и, выбрав момент, поинтересовалась, не знает ли этого сестра. Славка знала и объяснила, что грулья по-мексикански – журавль. Людмила с презрительной гримаской передернула плечами, и Славке стало понятно, что про грулью она подумала нечто иное, более пикантное. Из-за грульи Славке и запомнился этот разговор. Всплыл он в памяти и теперь, и Славка решила для маскировки надеть туфли на каблуках, что повыше: несмотря на рост, ступни у Славки были сравнительно небольшими, туфли матери были ей впору. Ради любопытства она не раз примеряла их и прохаживалась перед зеркалом – ради практики. Все ведь надо уметь, даже ходить на высоченных каблуках-шпильках, которых вообще-то Славка не признавала.

Покрутившись перед зеркалом, Славка решила, что наденет серый трикотажный костюм мамы и свою собственную парадную розовую блузку с бантом. Про этот костюм говорили или «тот самый», или «парикостюм». Он и правда был куплен в Париже во время гастролей. В этом костюме мать выглядела особенно изящной: прямая юбка со шлицем, Славке она будет немного ниже колен, недлинно и не коротко, не привлечет лишнего внимания, и длинный, тоже прямой без застежки жакет. Просто, без претензий, но со вкусом… Претензии будут на лице, никуда от этого не денешься!

Решив все проблемы перевоплощения, Славка вернулась за туалетный столик, достала грим, инструментарий и принялась за работу. Она не торопилась, но и не тянула резину и вместе с переодеванием управилась меньше чем за полчаса. Когда Славка церемонно, скрывая внутреннюю неловкость за свою внешность, появилась на пороге гостиной, Горов только руками развел. А потом не выдержал и негромко рассмеялся: из светловолосой молоденькой девушки Славка превратилась в высокую сухопарую брюнетку, строго и изящно одетую, но претенциозно украшенную декоративным макияжем. Рассмеялась и Славка, впрочем, она тут же посерьезнела и озабоченно спросила, поворачиваясь на носках, каблуки-шпильки увязли бы в ковре:

– Как?

– Вполне, – одобрил Горов. – Узнать тебя невозможно, но внимание ты привлечешь.

– Чем?

– Косметикой.

Славка презрительно хмыкнула:

– Вот уж нет. Таких дам в Москве теперь полно. Без косметики бы я привлекла внимание! Да и нельзя без декора, я пробовала – можно узнать.

Горов кивнул, соглашаясь, а Славка спросила:

– Что будем делать?

– Ждать. Твой поезд придет через полтора часа. Через полчаса отправимся. А пока подождем.

– Может быть, явятся?

– Может быть. Есть хочешь?

Славка призадумалась.

– Наверно, хочу. – Она засмеялась тому, что сама сказала. – Но есть не буду, какая сейчас еда? Потом поедим.

– Правильно.

Присматриваясь к спокойному лицу Горова, Славка спросила:

– Вам не страшно?

– Нет, – без рисовки ответил Горов и пояснил: – Дело привычное. Я ведь транспортировкой алмазов и золота занимаюсь. С этим грузом и прибыл в Москву.

– Припоминаю. Вы из Мирного, да?

– Из Мирного, что на Вилюе. Вернее, неподалеку от него.

– Интересно, эта река называется – Вилюй. Она и правда виляет?

– Правда, Славка. Особенно до Мирного, точнее, до Чернышевского, что прямо на реке.

– А вы волнуетесь? Из-за того, что мафиози могут заявиться?

– Волнуюсь. Без этого в серьезном деле нельзя. Если человек не волнуется, значит, он к серьезному делу не готов.

– А по вас не скажешь, что волнуетесь.

Горов усмехнулся:

– По тебе тоже не скажешь.

– Да? Это из-за макияжа. А вообще-то я не трусиха.

– Вижу.

– А вы женаты?

– Нет. Одинок.

– А почему?

– Так получилось, Славка. Да ты садись, в ногах правды нет.

– А в чем есть? – Славка засмеялась, потому что вопрос получился какой-то двусмысленный. Но Горов не на двусмысленность обратил внимание.

– Раз смеешься, – одобрительно заметил он, – значит, и в самом деле не трусиха.

Чтобы поддержать репутацию, Славка присела за столик, обтянутый серым сукном и предназначенный для игр в карты и шахматы, его называли в семье ломберным. Хотя, честно говоря, сидеть ей совсем не хотелось. Ей хотелось ходить и ходить по комнате, как иногда волки ходят в зоопарке по своим клеткам. Надо думать, Горов угадал ее состояние. Он присел напротив, достал из кармана коробок, взял оттуда десятка два-три спичек, рассыпал по сукну и предложил:

– Посчитай, сколько их.

Каким-то шестым чувством Славка догадалась, чего от нее хочет Горов, мимоходом подивилась этому, но виду, что догадалась, не подала, и принялась пересчитывать спички, откладывая их отдельной кучкой.

– А сразу не можешь сказать – сколько их тут? С одного взгляда?

Славка подняла на него свои разрисованные глаза и лукаво ответила:

– Могу и сразу. Двадцать семь.

Горов ничуть не удивился этой способности, о которой Славка была давным-давно осведомлена, но которую таила от других и так же тайно все-таки гордилась ею.

Добавив еще спичек, Горов разровнял кучку и спросил:

– А теперь сколько?

– Сорок три, – без паузы ответила Славка.

Горов удовлетворенно кивнул и начал собирать спички и укладывать их в коробок.

– Вы тоже так умеете, – не столько спрашивая, сколько утверждая, сказала Славка.

Не прерывая своего занятия, Горов снова кивнул.

– И отец умел.

– Знаю. – Горов спрятал спички в карман и поднял глаза на Славку. – А ты давно владеешь этим искусством?

– С первого класса. Даже раньше.

Поняв, что Горов ждет от нее подробностей, Славка рассказала, что, когда «она собиралась в школу, в первый класс, отец как-то вечером, перед сном, вот так же рассыпал перед ней спички и попросил сосчитать. Славка в свои семь лет умела писать, читала, хотя и не очень бегло, и считала так же естественно, как говорила: единицами, десятками, сотнями, тысячами – как угодно. Уже тогда она умела складывать и вычитать в уме многозначные цифры, хотя пользовалась этой способностью редко и не подозревала, что это какой-то особый дар. Она полагала, что все люди, умеющие считать, умеют и складывать и вычитать в уме – а как же иначе? Когда, выполняя просьбу отца, начала по одной пересчитывать их, отец простодушно укорил: «Зачем ты их перебираешь? Посмотри и скажи!» Славка посмотрела и сказала: «Семнадцать!» – и радостно засмеялась – до чего просто! Они еще поиграли в эту безошибочную угадалку-считалочку и остановились только тогда, когда добрались до тридцати спичек. Славка догадалась, что и отец умеет так же, одним взглядом считать предметы и что, наверное, не все люди умеют это делать – видела, как возятся с пересчетом. Отец подтвердил ее догадку и с таинственно-лукавым видом пояснил, что это у них особый природный дар – очень и очень редкий у людей. Отец знал только одного человека, который мог так считать, точно профессиональный цирковой мнемотехник, – собственного деда по отцу. Славка, конечно, полюбопытствовала – хорошо ли иметь такой дар, ведь это что-то вроде колдовства. Отец ее успокоил, разуверил насчет колдовства и сказал, что этот дар потом, когда она будет учиться, здорово поможет ей. Но сначала посоветовал ей этим даром не увлекаться, не злоупотреблять, пересчитывая что ни попадя. А потом попросил, очень серьезно, дать слово, что Славка дар этот будет хранить в тайне и не будет козырять им перед учителями и другими детьми. Слово Славка дала, в свои семь лет она была приучена и давать слово, и держать его, если уж дала. Так никто и не знал, что Славка – немножко колдунья и волшебница. А вот Горов как-то догадался, недаром он похож на отца.

– А вы считаете, когда смотрите просто так?

– А ты? – вопросом на вопрос ответил Горов, улыбкой смягчая отказ прямого ответа.

– Теперь нет. А где-то в третьем классе прямо напасть была. Смотрю на картину какого-нибудь знаменитого художника и вместо того, чтобы восхищаться, считаю. У Дейнеки есть картина «Раздолье» – красиво! Голубое небо с белыми облачками, синяя река, крутой зеленый берег и девушки – бегут себе и все как птицы летят. Отец мне про эту красоту рассказывает, а я ему говорю, что здесь девять девушек, вернее, восемь с половиной.

– И что отец?

– Огорчился. Он много со мной занимался изобразительным искусством. Приучал цветами любоваться, птицами, деревьями, а не считать их. – Славка улыбнулась. – Приучил!

– Умный человек был твой отец.

– Умный, – согласилась Славка.

В это время послышался дверной звонок, за ним второй и третий – три звонка подряд, для верности конечно. Горов прижал палец к губам и кивнул на спальню. Славке ужасно не хотелось покидать гостиную, ей хотелось хотя бы заглянуть в дверной глазок. Но ведь договорились! А дело серьезное. Поэтому Славка послушно скрылась в спальне, но дверь оставила чуточку приоткрытой – остаться совсем незрячей было выше ее сил. Через щель она одним глазом наблюдала за Горовым, чувствуя, как кровь прилила к щекам и ровными сильными толчками бьется ее сердце, как и в тот раз, когда она открывала дверь Горову. А Горов как стоял, так и остался стоять, судя по всему, весь превратившись в слух. Но в лице он не изменился ни капельки, остался таким же спокойным и невозмутимым Горовым, с которым познакомилась и говорила Славка. «Как его зовут? – вдруг некстати подумалось ей. – Забыла. И не спросила!» И снова, обрывая ее мысли, три раза подряд прозвучал дверной звонок. Славке почему-то показалось, что теперь он прозвучал гораздо громче, чем первый раз. Горов снова не изменился в лице и не тронулся с места, а Славка, когда звонок умолк и ничего не произошло ни через пять, ни через добрых двадцать секунд, осторожно перевела дух. Звонок, опять трижды, прозвучал и в третий раз, но теперь Славка, странно поуспокоившись, вдруг рассердилась – долго ли все это будет продолжаться! Но продолжения не последовало. Выждав минуты две, Горов, шагая легко и бесшумно, как большая кошка, ловко вставшая на задние лапы, прошел в прихожую. Буквально тут же он вернулся и нормальным голосом сказал:

– Выходи, Славка. Он ушел.

Славка открыла дверь и спросила шепотом:

– А если он за дверью стоит?

– Испугалась? – с улыбкой полюбопытствовал Горов.

– Испугалась, – честно призналась Славка и добавила: – Но не очень.

– Вижу, был один человек и ушел.

– Откуда знаете? Вы же тут стояли. – Славка не без некоторого труда заставила себя говорить в полный голос.

Горов усмехнулся:

– Пока ты колдовала, превращаясь в даму, я поставил «клопа»-регистратора на инфракрасных лучах. Был один. И ушел. Осторожно работают.

Во взгляде Славки обозначилась почтительность. Надо же! «Клоп»-регистратор! Да еще на инфракрасных лучах.

– Небось японского производства? – решила она продемонстрировать некоторую осведомленность в вопросах радиоэлектроники. Нервное напряжение, нагнетенное настойчивыми дверными звонками, постепенно проходило. Славке казалось, что воздух в квартире становится чище, свежее, легче стало дышать. И удары своего сердца Славка перестала слышать.

Горов, с почти неприметной улыбкой оценивающе смотревший на нее, не сразу пояснил:

– В общем-то японского. Но улучшенная модель штучного изготовления.

Горов вынул из правого уха цилиндрик из светлого пластика – маленький, с половинку гильзы от патрона к мелкашке. И закраина у него была как у гильзы, только заметно пошире – в треть диаметра этого приборчика. Горов снова вставил цилиндрик в ухо, поправил, и он стал практически незаметен. Славка успела заметить, что закраина приборчика мягкая, точно пластилиновая, принимающая при надавливании форму ушной раковины.

– Пищит как комар, – пояснил Горов, показывая на ухо. – Одиночным писком – один человек, двойным – два, тройным – три. А если больше трех – пищит непрерывно.

Горов извлек приборчик и протянул его девушке. Славка приняла его на раскрытую ладонь, а потом перехватила большим и указательным пальцами. Пальцы у нее были ловкие – ухватистые и сильные. Приборчик был довольно тяжелым для своих размеров, в середине его был сквозной канал – для обыкновенных наружных звуков, догадалась Славка. Перехватывая приборчик так и этак, Славка внимательно разглядела его и вернула Горову.

– Хорошо сработан, – похвалила она. – Только почему «клоп»? Так бы и назвали – «комар».

Горов, одобрительно наблюдавший за пальцами Славки во время ее манипуляций, принял приборчик, как и Славка, на ладонь и положил в нагрудный карман своего пиджака.

– Датчик на клопа похож, – пояснил он. – Вроде пуговицы, размером с канцелярскую кнопку. Я его с наружной стороны двери врезал. Еще вопросы есть?

– Есть! Но я их потом задам, не сейчас.

– Умница. – Оценивающе оглядывая Славку, Горов буднично посоветовал: – Пока ты будешь в этом декоре, дамой, а не девушкой, не смотри собеседникам в глаза. Смотри в лоб, в рот, на головной убор, если уж от этого никуда не деться, а в глаза не смотри.

– Почему?

– Взгляд выдает человека, как и походка. Загримированного человека со спины бывает проще узнать, чем спереди, если он тебе в глаза не смотрит. Рисунок походки на этих каблучищах у тебя сам собой изменится, с этим все в порядке, а вот в глаза смотреть тем, кто за тобой наблюдает, – избегай.

Славке все это было интересно. Конспирация! Как в кино.

– Глаза – зеркало души, а душу не спрячешь, так? – спросила она.

– В общем-то так. Глаза, вернее, взгляд выдает даже вовсе незнакомых людей. Именно по взгляду опытные преступники и шпионы опознают тех, кто ведет за ними слежку.

Славка помолчала, разглядывая собеседника, и вдруг ляпнула:

–  А вы, Горов, случаем, не шпион? – и сама засмеялась своему вопросу.

– Нет, Славка, – серьезно ответил Горов, не разделяя ее веселья. – Я не шпион. Я экспедитор.

Заметив смущение девушки, Горов улыбнулся ей и деловито спросил:

– Сумочку к костюму подобрала?

Славка кивнула:

– Две. Одну побольше, другую поменьше. Обе в тон. У нас этого барахла хватает.

– Бери ту, что побольше. На всякий случай. – Горов взглянул на наручные часы и поднял глаза на Славку. – Бери – и в путь! Время.

Славка мысленно поежилась. Ей все-таки не верилось до сих пор, что события развиваются всерьез и по-настоящему. Где-то в глубине души тлела надежда, что переодевание и грим – понарошку, игра. Щелкнет один дверной замок, потом почти беззвучно откроется наган, заявится живая, здоровая Милка, и странная игра благополучно закончится. Но слова «И в путь! Время» эти туманные, но упрямые надежды загасили, точно угли водой.

– Все будет хорошо, Славка, – ободрил Горов, угадавший ее состояние. – Не боги горшки обжигают.

– Верно, не боги, – вздохнув, согласилась девушка и легко улыбнулась. – Но и не мафиози! Так ведь?