Текст книги "Занавес приподнят"

Автор книги: Юрий Колесников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 43 страниц)

Не один Гаснер недоумевал по поводу столь неожиданного прекращения дела, начатого столичной сигуранцей против ею же арестованного политического преступника. Комиссар Рафтоппуло и сыщик Статеску читали и перечитывали «постановление», строили всякие догадки, но так и не нашли ответа на волновавший их вопрос. Одно было ясно – постановление поступило от генеральной дирекции сигуранцы. Стало быть, они обязаны точно выполнить изложенные в нем предписания. И тем не менее они связывались по телефону с Бухарестом, перепроверяли. Все оставалось в силе… Ни Рафтоппуло, ни Статеску, ни тем более Гаснер не могли, конечно, и подозревать, что именно старший инспектор бухарестского департамента «по борьбе с коммунистическими элементами» Солокану, решив покончить с собой, на прощание «хлопнул дверью». И поступил на этот раз уже не согласно долгу службы, а как подсказывало пробуждавшееся в нем сознание…

Не догадывался об этом и Томов. Однако то, что он узнал из обрывка газеты, в сопоставлении со странным поведением Солокану во время посещения им Томова в камере тюрьмы Вэкэрешть склоняло его к мысли, что своим появлением в Болграде и освобождением из-под ареста он обязан покойному инспектору Солокану.

Гаснер все еще стоял в нелепой позе у своего столика и не мог решить, что ему следует делать, как вести себя, когда к Томову, радостно улыбаясь, подошел Рузичлер и, притворяясь, будто видит его впервые, обменялся с ним крепким рукопожатием. Типограф всячески старался на виду у всех присутствующих, и особенно Гаснера, подчеркнуть свое уважение к Илье. Он взял его под руку и, сопровождаемый изумленными взглядами, вышел с ним из кофейни.

На улице Рузичлер спросил Илью:

– Ты видел в углу сыночка господина Попа?

– Видел.

– «Прекрасный Жоржик»! – усмехнулся типограф. – Вместе с папочкой наконец-то им удалось отправить мамочку в могилу, и теперь они на всю катушку спускают нажитое еще ее отцом!..

– У Жоржика умерла мать?

– Да.

– Вот как?! Давно?

– Нет, недавно. С ее смертью тоже какое-то темное дело, но не об этом я хочу тебе сказать… С Жоржиком сидел красавчик, видел?.. Высокий! Говорят, это его приятель из Бухареста… Такой же, видать, хлюст, как сам Жоржик…

Илья промолчал. Он узнал Лулу Митреску.

– Что-то повадился сюда этот красавчик, – продолжал скороговоркой типограф. – Приятели!.. Правда, в последнее время Жоржик притих. Как бы не перед бурей… Не таковский сыночек у господина Попа, чтобы ни с того ни с сего притихнуть…

Томов запомнил Лулу Митреску еще с тех пор, когда тот приходил в пансион мадам Филотти клянчить оставленные под залог вещи… Потом, когда Илью отправляли в тюрьму Вэкэрешть, видел его в дежурке сигуранцы… Лулу что-то сосредоточенно писал там… Теперь появление его в Болграде и дружба с Жоржиком Попа заставили Илью задуматься.

– Так что теперь скажешь? – спросил Рузичлер. – Надо было тебе прийти сюда?

– Видимо, надо… Но хочу сказать вам, господин Рузичлер, что хотя я и на свободе, однако остаюсь под надзором полиции и обязан дважды в неделю приходить к ним отмечаться.

– Ну и что? – спокойно парировал типограф. – К чему ты мне это рассказываешь?

– Ну, мало ли что… Может быть, вам не следует так вот откровенно…

– А я их не боюсь! – поняв, что имеет в виду Илья, прервал Рузичлер. – И вообще, что они могут мне сделать? Соли насыпать? Типографию закрыть? Пусть сыплют и пусть закрывают… Тружусь, как каторжник, от них никогда ничего не получаю. Я расписываюсь, а деньги они кладут себе в карман! Словом, плевал я на них! Лучше скажи, ты заметил, что творилось с Гаснером, когда ты смотрел на него? Ведь одно это зрелище, Илюшка, стоит миллиона! И вся эта шваль – коммерсанты и спекулянты, бездельники и железногвардейцы во главе с Попа, – увидев тебя, словно подавились! Каркали, каркали, пророчили тебе кто острог, кто каторгу, даже виселицу, и вдруг… Уверен, всем им придется срочно сменить подштанники! Особенно Гаснеру!

– Да черт с ним!

– Что?! – горячился типограф. – Я еще надеюсь дожить до того дня, когда этот мерзавец со своими миллионами будет трястись в лихорадке при таком же вот неожиданном для него, как твое, появлении наших из-за Днестра… Тогда я вообще проживу по меньшей мере еще сто лет! Должны же они зашевелиться, наконец, или не должны?!

Томов пристально посмотрел на типографа и, вспомнив разговор с Бурлаченко в камере галацкой тюрьмы, немного помедлив, ответил:

– Должны. И скоро…