Текст книги "Занавес приподнят"
Автор книги: Юрий Колесников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 43 страниц)
«Паровоз» был беспощаден к лодырям. Хитрецов и нытиков ненавидел. Он быстро освобождался от таких работников. Уговаривать его отменить свое решение, призывать пожалеть малых детишек уволенного было бесполезно. Кнох отвечал всегда одно и то же:
– Работа в порту только для здоровых, как больница – исключительно для больных…
Давид Кнох не давал скидок даже самому любимому грузчику, если замечал за ним оплошность. Он немедленно отстранял его от работы, сам становясь на его место, чтобы показать другим, как надо делать дело.
Хаим Волдитер боялся Кноха, избегал встреч с ним, как, впрочем, и другие служащие и грузчики экспортно-импортного бюро. Они изучили повадки главного экспедитора и, заприметив еще издали его коренастую фигуру, тотчас замолкали, подтягивались, гасили и тщательно прятали окурки. Если он попадался навстречу в узком судовом проходе или, упаси бог, на трапе, грузчики шарахались в стороны: Кнох всей своей массой сталкивал с пути встречного, если, конечно, тот не был начальством.
Даже Нуци Ионас, доверенное лицо Симона Соломонзона, обращался к Давиду Кноху с некоторым трепетом. Правда, и тот помалкивал, когда Ионасу случалось ошибиться. А за Нуци такое водилось…
Зато Симон Соломонзон восхищался работой главного экспедитора, частенько интересовался им и дядюшка Симона, старик Джузеппе Теплиц. Странно, но они были хорошо знакомы. Когда однажды Давид Кнох по поручению судоходного общества «Израильский морской Ллойд» ездил в Италию для покупки старого судна, которое итальянцы собирались списать, Кноха удостоил вниманием сын Джузеппе – сам Теплиц-младший.
По этому поводу рассказывали, будто Кнох, увидев супругу миллиардера в меховой накидке, привез и своей жене дорогостоящую тяжелую меховую шубу, в которой та пришла в синагогу в довольно жаркий еще осенний день новогоднего праздника «рош-га-шана». Поговаривали, что главный экспедитор очень верил талмудистской примете: каков день на «рош-га-шана», таков будет весь наступающий год. Поэтому в новогодний праздник Давид Кнох и его семейство одевались во все новое…
Известно, что главный экспедитор, единственный из всех служащих экспортно-импортного бюро, помимо жалованья получал еще проценты за какие-то «важные», хотя и неведомо какие дела.
Грузчики утверждали, что Давид Кнох был очень богат, имел два или три добротных доходных дома. В это трудно было поверить: его всегда видели в помятом засаленном костюме и стоптанных башмаках. Таким он был с весеннего пасхального праздника вплоть до осени, когда наступал «рош-га-шана» и Давид Кнох неожиданно появлялся в новом костюме. Однако уже через несколько дней главный экспедитор приобретал прежний неопрятный вид. Неряшливость, как и грубость его, не имела границ. К тому же он был невероятно прожорлив и, поглощая еду, торопился, словно за ним гнались…
Небрежно относился Кнох и к деньгам. Не раз Хаим наблюдал, как главный экспедитор извлекал из глубоких карманов смятые и засаленные купюры вместе со скомканными накладными и жирными обрывками оберточной бумаги.
Если в порту наступало затишье, Давид Кнох мог позволить себе на свой особый лад пошутить с кем-либо из давно работающих грузчиков, потешиться над ним, а новичку дать какое-нибудь обидное прозвище. Любил Давид Кнох затевать борьбу. В молодости он был неплохим борцом. Ходили слухи, будто тогда он одним ударом отправил на тот свет богатого османа, у которого служил, и унес из его дома сундук с драгоценностями. Медвежью силищу Кноха многие рабочие испытали на себе и не раз давали клятву покончить с «паровозом», однако пока никто не осмеливался привести в исполнение свои угрозы.
Поговаривали люди и о том, будто Кнох потому ведет себя столь нагло и самоуверенно, что за его спиной орудует шайка, которая находится на его содержании, действует по его указке и жестоко мстит всякому, осмелившемуся ему перечить.
– Кто платит, тот и музыку заказывает! – заметил как-то один из грузчиков.
– А ты, хочешь или не хочешь, пляшешь под его дудку, – поддержал другой. – Попробуй поступи иначе… Сыграют тебе похоронную, и никто не пикнет. Тебя же потом назовут негодяем!
На Хаима Волдитера главный экспедитор не обращал внимания, словно его не существовало. Даже по утрам, когда Хаим здоровался с ним, Кнох не удостаивал его ответом: пустое место – и все тут! Хаим удивлялся: «Неужто в самом деле так увлечен работой, что не слышит?» Он стал здороваться громче, но тот по-прежнему не реагировал. Как-то Хаим стоял среди грузчиков вблизи главного экспедитора и Нуци Ионаса, что-то говорившего о предстоящем прибытии судна из Австралии. Внезапно Кнох стремительно рванулся из круга, едва не сшиб с ног Хаима и умчался не оглянувшись, словно холуца и не было на том месте, через которое он только что пронесся.
Это вызвало смех у грузчиков и сочувственные замечания. Нуци попытался превратить выходку главного экспедитора в шутку, но Хаим не скоро опомнился. С выражением испуга на лице он еще долго стоял в стороне и, сдерживая дрожь в коленях, сконфуженно оглядывался.
На исходе того же дня в порт вошло груженное фуражом для скота судно из Австралии, Нуци Ионас сообщил грузчикам о необходимости срочной выгрузки.
Уже стемнело, когда Хаим по указанию Нуци Ионаса встал на причале у нижней части трапа в ожидании начала разгрузки. Грузчики приготовились ринуться в трюмы, словно солдаты, сосредоточившиеся на исходном рубеже для внезапной атаки.
Люди молчали. Отчетливо доносился плеск волн, скрип трапов и глухие удары борта судна об истертые бревна на стенке причала.
Как всегда, стремительно появился Давид Кнох и, что совсем уже было неожиданностью для Хаима, удостоил его вниманием.
– Следите за разгрузкой в оба! – буркнул он на ходу. – Слышите?!
– Да, конечно! – ответил Хаим, торопясь вслед за главным экспедитором. – Мне все объяснил хавэр Ионас. Я должен смотреть, чтобы тюки, перевязанные медной проволокой…
– А вы не бегайте за мной, как собачонка! – оборвал его Кнох на ходу. – Делайте то, что вам приказано.
Вскоре началась разгрузка. Закружился живой конвейер. По узким дощатым сходням с вбитыми поперек планками размеренно шагали, соблюдая дистанцию, грузчики. Они шли молча, при скудном освещении, будто участвовали в траурном шествии. С огромным тюком прессованного сена на спине каждый из них, подойдя к Хаиму, говорил:
– Перевязка медной проволокой – иду на площадку.
– Простая проволока… Иду на ярус.
Хаиму надлежало проверить упаковку, хотя при слабом освещении нелегко было отличить обыкновенную проволоку от медной. Малейшая задержка исключалась: следом шел грузчик, за ним другой, третий… Ошибка, как предупредил Нуци, была чревата большими неприятностями. Знал об этом и каждый грузчик, но спросить, чем объясняется эта строгость в сортировке обыкновенных тюков прессованного сена, никто не решался.
Хаим заметил, что в порту не было случайных людей, все рабочие – местные, коренные жители, все с большим опытом. Здесь были установлены особые порядки. Во время работы подходить к разгрузочной запрещалось любому постороннему, включая служащих экспортно-импортного бюро. В ответе за неукоснительное выполнение этого правила был каждый работавший на данном участке.
Вихрем то и дело проносился Давид Кнох и с палубы судна, откуда уходили вниз к причалу сходни, с одного взгляда определял, насколько успешно шла работа.
– Ашер, поторапливайся! – услышал Хаим охрипший голос подоспевшего Кноха. – Что еле ноги волочишь? Не жрал сегодня или сефардка[57]57
Еврейка из Юго-Западной Европы, говорящая на так называемом эспаниольском языке.
[Закрыть] не дала выспаться?
Ашер был «ватиким», однако женился на приезжей из Триполитании. Главный экспедитор не терпел эту категорию соплеменников, считал их лентяями, нахалами и болтунами. Грузчик ничего не ответил ему, зная, что в подобных случаях положено молчать. Он лишь ускорил шаг.
– А ты куда бежишь? – окликнул Кнох другого грузчика. – На свадьбу торопишься или хочешь пробку образовать внизу?
Грузчик моментально убавил шаг… и тоже ни слова в ответ.
– Не торопись, Шая! Пусть как следует проверит упаковку… И вы, эй, ашкенази![58]58
Еврей – выходец из Европы.
[Закрыть] – услышал вдруг Хаим позади себя хриплый голос главного экспедитора. – Спите? Не отпускайте грузчика, пока не убедитесь, какая там проволока. Или я обоим оторву голову!
– Он уже проверил, хавэр Дувэд Кнох, – виновато произнес грузчик, возвращаясь к Хаиму. – Я сказал ему, что проволока простая, иду на ярус…
– Тебя не спрашивают, урл![59]59
Не подвергшийся обряду «обрезания» при рождении. Оскорбительное слово.
[Закрыть] – рявкнул Кнох. – Твое дело тащить!
От волнения Хаиму показалось, что у него помутилось в глазах и он действительно не рассмотрел эту проклятую проволоку.
– Ну вот, теперь совсем ополоумел! – снова загремел голос Кноха. – Где глаза у вас, на затылке?
Хаим поспешно хлопнул грузчика по плечу, это означало разрешение идти. Проволока, конечно, была обыкновенной, но ни Хаим, ни грузчик ни слова не сказали Кноху.
– Тюки с медной проволокой сейчас пойдут чаще. Не спите! – распорядился Кнох, проходя мимо Хаима. – Записывайте каждый тюк, отсчитывайте десятки. И чтобы не было никакой путаницы!
Хаиму надо было не только записать, но и непременно проследить за тем, чтобы грузчик, свернув влево, пошел на площадку и свалил там тюк у весов. Дальше площадки идти им не разрешалось. Отсюда уже другие люди, совершенно незнакомые грузчикам, на двухколесных тележках увозили тюки в пакгауз, где полновластным хозяином был Нуци Ионас. Он лично наблюдал за вскрытием каждого тюка.
Теперь все чаще попадались тюки, перевязанные медной проволокой, и Хаим едва успевал записывать их в тетрадку, подсчитывать десятки…
Перерыв разрешили только через три часа после начала разгрузки судна, и то всего на пятнадцать минут. Грузчики валились вповалку там, где их застал перерыв, будто сраженные пулеметной очередью. Слово главного экспедитора было сильнее закона.
– Ничего, отдохнете, когда разгрузите тюки с медной проволокой. Слышите? – бросил Кнох. – До рассвета надо управиться.
Никто не возразил.
– Кому не нравится, может убираться, – при случае говорил Кнох. – Насильно никого не держу. У меня полная свобода!
Однако вздумавший уйти рабочий не просто уходил, исчезал бесследно. За спиной Кноха стояла шайка головорезов из «иргун цваи леуми».
Вновь возобновилась разгрузка, пошли тюки, перевязанные медной проволокой.
С трудом переводя дыхание, люди вбежали вверх по трапу и через считанные секунды появлялись на сходнях с тюками. Окрики Кноха подталкивали их, вселяли страх. Попасть в немилость к главному экспедитору значило для них гораздо больше, чем лишиться сравнительно хорошего заработка. И они работали. И помалкивали. Кое-кто из них помнил, как главный экспедитор нарушил однажды свой принцип и принял на работу одного из олем-хадаш. Это был хорошо сложенный жилистый иммигрант из Марокко. Там он также трудился в порту. Грузчик постоянно носил за поясом острый нож и при малейшем несогласии с кем-либо из грузчиков хватался за свой сакин – нож. Возможно, это и прельстило Кноха, который прозвал марокканского портовика «фрэнк-сакин». «Фрэнк» – прозвище «черных» евреев, выходцев из Марокко и Триполитании.
Однако не прошло и двух недель, как «фрэнк-сакин» показался главному экспедитору слишком зубастым и не в меру разговорчивым. Кнох как-то одернул его, а марокканец огрызнулся. Небывалый случай! К тому же это произошло в присутствии грузчиков… Давид Кнох велел марокканцу тотчас же покинуть причал. Фрэнк отказался, продолжая трудиться. Когда же на него, точно паровоз, двинулся главный экспедитор, блеснуло лезвие ножа… Кнох едва увернулся, а через некоторое время обе жены грузчика и куча его детей ходили в поисках своего мужа а отца…
Давид Кнох без всякого зазрения совести говорил:
– Не в порту ищут мертвеца, а в Мертвом море…
С тех пор главный экспедитор экспортно-импортного бюро не нарушал своего принципа: на работу принимал только своих, «ватиким».
К рассвету основная часть трюма, в котором находились перевязанные медной проволокой тюки, была освобождена. Тем не менее обещанного Кнохом перерыва не последовало, хотя темп разгрузки резко снизился. Люди работали из последних сил. Даже Хаим едва держался на ногах, мучительно превозмогая одолевшую его сонливость.
Промчавшийся мимо главный экспедитор на ходу крикнул, что тюков с медной проволокой больше не будет. Но Хаим не решился покинуть свой пост без разрешения Давида Кноха.
Стоять без дела Хаиму было еще мучительнее. Несколько раз он засыпал и, пошатнувшись, просыпался. Сквозь дремоту он услышал, что кто-то зовет его: оказалось, что Нуци Ионас приглашает к себе в пакгауз.
Хаим не ожидал увидеть в пакгаузе так много людей. Какие-то парни и девушки сновали из конца в конец огромного, как крытый рынок, помещения. У длинного стола, установленного посредине, стояло несколько человек, вооружениях кусачками. Им непрерывно подавали тюки, с которых они тотчас же удаляли медную проволоку, а затем острыми, как скальпель, ножами вскрывали «брюхо» тюков. Наружу извлекались какие-то вещи, обернутые в черную промасленную бумагу. Их тотчас же уносили со стола.
Приглядевшись, Хаим увидел аккуратно уложенные угловатые вороненые предметы, уже освобожденные от бумаги. Он перевел взгляд в другой конец пакгауза и обомлел от удивления и страха. Там, у стены, плотными и стройными рядами стояли пулеметы, винтовки, карабины, грудами лежали диски, кассеты, а чуть в стороне высились штабеля ящиков с патронами и, по всей вероятности, с запасными частями.
Мимоходом, но в то же время пристально Хаим разглядывал, что делают в пакгаузе эти люди, куда и зачем переносят разные предметы, и понял, что первое впечатление о царящей здесь беспорядочной сутолоке было обманчивым. В действительности сборка оружия из частей и деталей, извлеченных из тех самых тюков с медной проволокой, которые Хаим вписывал в свою тетрадь, была четко налажена и происходила, как на конвейере.
Только теперь Хаим Волдитер понял, что имел в виду Нуци Ионас, когда твердил ему об особой ответственности, возлагаемой на всех работающих в порту. Только теперь стали до конца ясны причины порядков и строжайших правил, установленных в порту главным экспедитором, особого подбора грузчиков, изнуряющих темпов и непрерывности разгрузки судна.
Осознав, что и он отныне является соучастником тайных, противозаконных дел, Хаим испугался. В памяти его одна за другой промелькнули картины из недавнего прошлого: закупка оружия в Констанце: раввин Бен-Цион Хагера с огромным пистолетом под полой кафтана; взятие «трансатлантика» на абордаж английскими эсминцами, стрельба и трагическая смерть английских матросов и ребенка австрийской эмигрантки; обнаруженное англичанами оружие в бочках из-под цемента; наконец, подозрительные обстоятельства затопления «трансатлантика» вместе с сотнями пассажиров и находившимся в трюмах оружием… Мысленно он вновь предстал перед чиновником-англичанином, который совсем недавно угрожал ему и Ойе тюрьмой и высылкой за нарушение законов, установленных на подмандатной Великобритании территории Палестины…
Весь во власти этих мыслей, Хаим забыл, зачем пришел сюда, и неподвижно стоял на месте до тех пор, пока Нуци Ионас не увидел его.
– Хаймолэ! Волдитер! Быстро ко мне! – повелительно окликнул он и, когда Хаим, боязливо лавируя между рядами оружия, подошел, приказал: – Собирай оберточную бумагу, туго перевязывай проволокой… И как можно быстрее! Понял? В нашем распоряжении очень мало времени… Действуй!
Хаим безропотно подчинился, принялся за работу. Ему хотелось как можно скорее освободиться и уйти с территории порта, как будто это избавляло его от ответственности за соучастие во всем, что здесь происходило.
– Как тебе нравится этот «корм для скота»? – улыбаясь, спросил его Нуци, когда работа подошла к концу и большая часть парней и девушек уже уехала. – А, Хаймолэ?!
– Австралийское? – уклончиво спросил в свою очередь Хаим.
– Вот это? – Нуци кивнул на оружие.
– Ну да…
– Чудак ты! – смеясь, заметил Нуци. – Только флаг!.. Остальное – вот, посмотри…
Нуци поднял пистолет с горки оружия и указал на заводское клеймо…
– Эстеррайх… Австрийское, значит?! – удивился Хаим. – Но ведь Австрия…
– Вот именно, Хаймолэ! – перебил его Нуци с насмешкой. – Австрия давно уже не Австрия. От нее ничего не осталось. Разве только клеймо…
– Ничего не понимаю. Но не из Германии же все это добро?
– А почему бы и нет? – Нуци улыбнулся. – Запомни, что когда дело касается большой политики и выгодной торговли, то никакие законы и ограничения, никакие нормы и принципы не действуют…
Хаим нехотя кивнул, с опозданием натянуто улыбнулся: не хотелось ему выдавать Ионасу свои мысли обо всем этом.
А Нуци, не подозревая, что холуц Волдитер отнюдь не в восторге от того, что увидел, хлопнул его по плечу.
– Но ты имей в виду, это – только начало! – бодро проговорил он. – Да, да! С помощью вот такого «корма», – он указал на груды оружия и штабеля ящиков с патронами, – скоро начнем отправлять кое-какой «скот» на бойню! Терпение, Хаймолэ, и мы еще покажем миру, кто мы такие. Увидишь!
В полдень, вскоре после того как Давид Кнох объявил на разгрузочной двухчасовой перерыв, Хаим издали заметил, что к пакгаузу подъехал знакомый легковой автомобиль. В пассажире он узнал Симона Соломонзона.
Хаим соскочил с тюка, на котором удобно примостился в тени, чтобы вздремнуть. Но Симон, даже не взглянув на Хаима, прошел в пакгауз. «Не случайно Нуцик и Кнох остались там, когда все ушли на обед, – подумал Хаим. – Знали, видимо, что приедет хозяин…»
Хаим вновь устроился на тюке. Был первый по-настоящему жаркий день. Одолевала дремота, но беспокойные мысли отгоняли сон. Накануне он получил из Болграда письмо и в который уже раз стал перечитывать его. Отец и сестра сообщали, что они здоровы, на жизнь не жалуются, но ждут «гостей». Хаим понял, что того и гляди немцы нагрянут в Румынию.
«В отношении продуктов, – писал отец, – у нас в избытке зеленые овощи. Они всегда в большом выборе у старика Попа. Он и его сыночек живы-здоровы…»
Что такое «зеленые овощи», Хаим тоже хорошо понял: зеленорубашечники и их болградские главари – отец и сын Попа, которые были повинны в смерти многих людей, в том числе и его, Хаима, матери…
Заканчивалось письмо сердечными пожеланиями сыну и его жене крепкого здоровья и прочного благополучия, а в приписке отец напоминал Хаиму, что если ему удастся хорошенько устроиться и начать прилично зарабатывать, то пусть он позаботится о присылке обещанного «вызова»…
На душе было муторно. Еще больше взгрустнул Хаим, когда перечитал коротенькое письмецо сестренки. Она писала:
«Твой тяжело больной соученик по лицею все еще не вернулся из санатория. Разные слухи ходят по поводу его болезни. Сколько он пролежит там, пока неизвестно…»
Хаим не сомневался, что речь идет об Илюшке Томове. И «санаторий» – это, конечно, тюрьма. Значит, его друг остался верен себе. «Да, в наше время, – подумал Хаим, – в фашистских застенках сидят не за воровство, а за революционную подпольную работу. А теперь Илюшка, видно, сидит в тюрьме как участник борьбы за справедливость. Не иначе!..» Тогда, в Констанце он уговаривал его, Хаима, не ехать в Палестину, обещал подыскать в Бухаресте подходящую работенку. «Не жирно будет, но на кусок хлеба заработаешь…» – говорил он, ссылаясь при этом на своего друга, какого-то механика, по фамилии, кажется, Илиеску… Да, да! Илья по-румынски Илие, а механик – Илиеску… Он должен был вот-вот подойти, и Илюшка настаивал, чтобы Хаим дождался его, познакомился. «На этого человека во всем можно положиться!» – сказал тогда Томов.
Теперь Хаим сожалел, что не мог дождаться того механика, познакомиться с ним. Из рассказа Ильи Хаим понял, что Илиеску не просто хороший товарищ его школьного друга, а учитель и наставник, что их связывает нечто большее, чем совместная работа в гараже…
Хаим подумал, что если бы послушался в то время Илюшку Томова и остался в Бухаресте, то наверняка пошел бы с ним одной дорогой… В сердце вместе с тревогой все чаще и чаще закрадывалось сомнение, правильно ли он, Хаим, поступил тогда в Констанце, решившись покинуть родные края. Но иного выхода у него не было. Позади была каторжная «акшара», на руках мозоли и в кармане виза английского консула на право въезда в подмандатную территорию, а также шифс-карта, которая нелегко досталась… А потом, откажись он от поездки в Палестину, отцу и сестренке пришлось бы без оглядки бежать из Болграда! Еврейская община заклевала бы их насмерть! Не говоря уже о нем, Хаиме…
Задумавшись, он не сразу заметил, как из пакгауза в сопровождении Кноха вышел Симон Соломонзон. Хаим вскочил и, словно солдат при встрече с офицером, быстро поправил рубашку, воротничок, хотел было пойти навстречу, но не решился, стал ждать, оставаясь на месте. К счастью, Кнох свернул на трап, а Симон, увидев Хаима, подошел к нему и, не здороваясь, покровительственно спросил:
– Ну как? Привыкаешь?
Хаим поклонился и покраснел. Там, в Констанце, после прохождения «акшары», он считал Симона равным себе, а здесь – он сознавал это отчетливо – положение изменилось: перед ним стоял хозяин, от настроения и воли которого зависела его судьба. И Хаим почтительно ответил:
– Да, хавэр Симон Соломонзон. Понемногу привыкаю… Спасибо.
– Почему «понемногу»? – нарочито сердито спросил Соломонзон и тут же, похлопав Хаима по плечу, бросил: – Надо помногу! Тогда будет толк, Волдитер. А главное, – Симон огляделся по сторонам и вскинул указательный палец, – чтобы все было к месту и вовремя! Как говорится, кашер!
Хаим кивнул.
– Отлично, Волдитер! – удовлетворенно воскликнул Симон. – Кстати! Ионас сообщил тебе о прибавке к жалованью?
– Да, хавэр Симон, спасибо!
– Я не помню, сколько, но, кажется, теперь будешь прилично зарабатывать. И впредь все будет зависеть от тебя…
– Спасибо…
– Ничего, ничего… Я знаю тебя и доверяю…. А сейчас это главное! Конечно, и работать надо, ни с чем не считаясь. И чтобы ни гугу, комар носа не подточил! Прислушивайся к хавэру Кноху. Поучиться у него есть чему… Ого!
Хаим смотрел на Симона покрасневшими от бессонной ночи глазами и думал: что́ бы сказал о «паровозе» этот холеный Соломонзон, если бы его папочка и дядюшка не владели миллионами и ему самому пришлось бы поработать у этого «хавэра Кноха»? Какое бы тогда прозвище получил «ашкенази» Соломонзон?
Соломонзон по-хозяйски посматривал на ярусы тюков прессованного сена с мертвецки спавшими на них грузчиками, направляясь к автомашине, сказал:
– Дела, Волдитер, предстоят поистине грандиозные! На нашу долю выпала миссия силой оружия доказать, что мы единый народ, единая нация с единым государством – Исраэль! Запомни это наше священное кредо! Еще запомни, что ты холуц «иргун цваи леуми» и обязан знать это, как основные четыре пасхальные заповеди!
Вскоре машина с владельцем экспортно-импортного бюро умчалась, оставив позади себя облако пыли и вонючего дыма. Постепенно пыль осела, дым развеялся, а Хаим продолжал стоять в раздумье, мысленно повторяя только что сказанные Симоном Соломонзоном слова: «Единый народ, единая нация с единым государством – Исраэль!» Где-то Хаим уже слышал это или что-то подобное. Но где и от кого? «Единый… единая… единое… Исраэль!» Да, он явно слышал это не впервые! Чтобы освежить уставшую от бессонной ночи голову, Хаим побежал в туалет умыться. Но и это не помогло. Снова и снова он мысленно твердил: «Единый народ, единая нация с единым государством – Исраэль!»
Хаим не выдержал, зло чертыхнулся и сплюнул:
– Вот зараза!
Из кабины вышел грузчик. Кроме Хаима, в туалете никого не было… Грузчик понимающе посмотрел на него и сказал:
– Это правда. Зараза здесь и зловоние страшные!
И грузчик тоже смачно сплюнул.
