Текст книги "Занавес приподнят"
Автор книги: Юрий Колесников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 43 страниц)
Черный «роллс-ройс» с приспущенными шторками, проехав по аллее, окаймленной вековыми деревьями, доставил «голландского коммерсанта» и молчаливого англичанина к подъезду старинной виллы в Чартвэлле.
Статный дворецкий в яркой ливрее с позолоченной монограммой, поблескивавшей на груди, проводил гостей в громадный и угрюмый зал. Монограмма тотчас же привлекла внимание Канариса, он попытался ее расшифровать, чтобы установить, кто хозяин виллы, но тщетно. Буквы были настолько замысловато выполнены, что он не успел их распознать. Равнодушно рассматривая портреты, которыми сплошь были завешаны высокие стены зала, Канарис надеялся обнаружить знакомое по истории лицо и таким образом хотя бы приблизительно установить имя владельца виллы. Но чванливые физиономии герцогов и лордов, олицетворявшие многовековую фамильную историю, холодно смотрели на иноземца, и ни одна из них не дала ответа на отнюдь не праздный вопрос, волновавший главу германского абвера…
Англичане в свою очередь тщетно пытались угадать причину столь неожиданного приезда адмирала Канариса. Впрочем, они были недалеки от истины, оценивая этот визит как шаг отчаяния. Сам Вильгельм Канарис считал свое путешествие «прыжком в прорубь за кислородом»…
Когда гость и неотступно следовавший за ним, молчаливый англичанин миновали середину зала, навстречу им вышел среднего роста человек с бледным холеным лицом и гладко прилизанными на пробор жидкими волосами.
Он приближался к гостю, сдержанно улыбаясь. Канарис сразу узнал в нем своего давнего знакомого, обаятельного «адвоката», который много лет назад в бруклинском полицейском участке Нью-Йорка предложил «бескорыстные» услуги польскому эмигранту Мойше Мейерберу.
Оба джентльмена, занимавшие почти равнозначные должности в разведывательных органах своих стран, весьма холодно обменялись поклонами и не торопясь прошли в небольшую гостиную. Молчаливый англичанин, что доставил сюда гостя, остался по ту сторону дверей, которые он тотчас же тихо закрыл.
Перед роскошным старинным камином с потрескивавшими в огне деревянными брикетами они опустились в кресла.
Два матерых разведчика, один из которых давно и безуспешно стремился к подобной встрече, а другой, упорно избегавший ее и неожиданно по доброй воле явившийся к тем, кто с полным основанием считал его своим пожизненным должником, теперь не могли найти общего языка.
С первой минуты встречи англичанин был шокирован вызывающе независимым тоном и поведением немецкого партнера. Канарис явно стремился вести разговор не только как равный с равным, но и с заметным превосходством. Он не хотел дать англичанину ни малейшего повода думать, что рискованное путешествие совершено им из-за безвыходности положения, создавшегося для него в рейхе. Напротив, он достаточно откровенно дал понять собеседнику, что англичане должны быть признательны ему за этот визит, цель которого – отвести смертельный удар, нависающий над Британией.
Без обиняков немец говорил о безусловном превосходстве вооруженных сил Германии и о том, что предотвратить грозящую Великобритании катастрофу чрезвычайными усилиями сможет только он – начальник абвера, хотя тоже до конца не уверен в успехе.
– Известно ли вам, сэр, – возразил холодным тоном оскорбленный англичанин, – что на протяжении всей своей истории Соединенное Королевство не знало поражений, чего никак нельзя сказать о Германии…
– Разумеется, известно, – снисходительно ответил гость. – Однако истории известно и то, что всякий раз после поражения Германия быстро вновь поднималась и вновь угрожала своей военной мощью!.. К тому же не всегда история повторяется, а поражения в конечном итоге чему-то учат… Для Великобритании, например, были времена, когда она твердо стояла на ногах и без особых усилий создавала угодную ей политическую погоду на континенте и далеко за его пределами. Она была, так сказать, «первой скрипкой», к которой остальные, хотели этого или не хотели, должны были прилаживаться… Теперь на авансцену неожиданно вышел «контрабас»! Его грубые, порою совсем не музыкальные аккорды все настойчивее и бесцеремоннее заглушают «скрипку». И надо признать, что уже теперь «скрипка» во многом подыгрывает «контрабасу»… Зрителям это совершенно очевидно…
– Позвольте, сэр, спросить: под «контрабасом» вы, по всей вероятности, имеете в виду Германию?
– Нет! – решительно возразил гость. – Только Адольфа Гитлера. И ни при каких обстоятельствах Германию.
– В таком случае, сэр, не слишком ли рано вы готовите сольную партию «контрабасу»?! Стратегическое положение Соединенного Королевства далеко не так шатко, как вы его представляете. И если продолжить ваше сравнение с музыкальными инструментами, то смею вас заверить, сэр, что именно «контрабасу» больше, чем кому-либо, грозит быть заглушенным «целым оркестром», который может быть очень быстро сколочен!..
– И на пост «дирижера» этого наскоро сколоченного «оркестра» придется призывать Кремль?! Не так ли?
– Будем надеяться, что не в качестве «дирижера»… Однако прежде всего оттуда исходит угроза для «контрабаса» и для Германии в целом!
– Впрочем, и для «скрипки» также…
– Это вопрос спорный… Во всяком случае, несомненно, что непосредственная и реальная угроза моей стране может возникнуть только после поражения Германии, – неохотно заметил англичанин. – Что касается военной мощи, которой Соединенное Королевство…
Договорить англичанин не успел. Настежь распахнулась дверь, и в гостиную энергичной походкой вошел человек с длинной сигарой, зажатой в углу рта толстыми губами, с большой головой и широким, свекольного цвета лицом. Его мощная, немного сутуловатая фигура, облаченная в черный, свободно сидящий костюм и плотно облегающую грудь полосатую жилетку, казалось, сразу заполнила собой все свободное пространство гостиной.
В упитанном и далеко не молодом англичанине немец узнал одного из лордов. Встреча с ним вполне устраивала его. Уже после нескольких фраз разговор принял более деловой характер.
– Несмотря на угрожающе растущую военную мощь Германии, – сказал немец, – ее нынешние правители могут оказаться недолговечными, но это отнюдь не означает, что еще до того, как они сойдут со сцены, эта всесокрушающая сила не обрушится на вашу страну…
Лицо лорда побагровело. Он с трудом сдержал гнев, вызванный грубоватой откровенностью немца, граничащей с попыткой шантажа. Однако, как это было ни прискорбно, предупреждение Канариса имело под собой почву, и лорд это понимал. Тем не менее он возразил:
– Нет! Образовать всемирную германскую империю, установить «новый порядок» путем насильственного подчинения немцам других народов нацизму не удастся! Затея господина Гитлера и его коллег нереальна и, несомненно, потерпит крах…
– Не исключено, – сухо ответил гость, – но прежде чем это произойдет…
– Прежде чем это произойдет, – прервал его лорд, – ваши соотечественники должны понять, в, каком положении они могут оказаться…
Немец хладнокровно выслушал англичанина. Он и сам понимал всю беспочвенность планов фюрера «создать всемирную германскую империю», но с сожалением все больше приходил к заключению, что английские партнеры, на которых он собирался делать главную ставку, и впредь будут беспомощны перед лицом назревающих роковых событий. «Однако в своем бессилии, – подумал он, – они не хотят признаваться даже самим себе!» Немец посмотрел в раскрасневшееся лицо лорда и, не реагируя на его последние слова, произнесенные менторским тоном, спокойно спросил:
– Любопытно знать, задумываются ли достопочтенные джентльмены с Даунинг-стрит[30]30
Улица в Лондоне, на которой находятся правительственные учреждения.
[Закрыть] о том, что при складывающейся обстановке победу может одержать третья сторона?
Англичане переглянулись, толстяк, извлек, изо рта сигару, насупился.
– Разделяю ваше опасение, – ответил он. – И вы это прекрасно знаете. Однако Россия сегодня способна, быть только угрозой, но не силой, могущей одержать победу. Я подчеркиваю: сегодня, но не завтра! Происходящие, там события свидетельствуют о внутренних противоречиях, основательно ослабляющих военную мощь.
– Каждый день там редеют ряды военных и партийных руководителей! – самодовольно отметил бывший «адвокат». – Немаловажное обстоятельство.
– Надо полагать, не без содействия извне, – многозначительно заметил немец. – Фактор тоже немаловажный, не правда ли?
– Разумеется, сэр! – ответил «адвокат» тоном, дающим понять немецкому партнеру, что вклад в этот «фактор» вносит не только возглавляемый им абвер.
– Вашему фюреру, – резко сказал толстяк, – следовало бы использовать эту благоприятную ситуацию!
– Прошу извинить, джентльмены, – твердо произнес гость, – но я прибыл сюда не в качестве уполномоченного фюрера, а как патриот своей страны…
Тучный англичанин, переглянувшись со своим соотечественником, с недовольной миной ответил:
– И мы говорим с вами, сэр, как патриоты своей страны…
– В таком случае вы недооцениваете позицию патриотов моей страны и их возможности в решении затронутого вопроса…
Англичане насторожились. После этой туманной реплики немец заговорил с жаром, без стеснения называя вещи своими именами. С полной откровенностью он говорил о катастрофическом положении, в котором может в самое ближайшее время оказаться Британия.
– Вместе с тем, – подчеркнул гость, – следует отметить, что при всей неразберихе, царящей в стране большевиков, только они пока в состоянии противостоять новому вермахту. И мне думается, Сталин это понимает. Поэтому трудно предсказать, как они поведут себя в случае возникновения военного конфликта между Германией и Чехословакией…
Плотный англичанин заворочался в кресле и решительно заявил:
– Альянс между чехословаками и большевиками исключается! Как бы этого ни добивался Сталин и некоторые слои населения Чехословакии! Это совершенно определенно! Но я хочу напомнить, что так будет при условии, если нынешняя политика западных стран останется неизменной…
– Предположим, что будет именно так, – начал было немец, но англичанину не терпелось, и он вновь перебил его:
– Извините! Хочу внести ясность. Если поход Германии против русских станет фактом, правительства западных стран, вне всякого сомнения, учтут, что без австрийских «собратьев», без чехословацких военных заводов, расположенных, к счастью, в основном на территории Судетской области, Гитлеру будет трудно… Не исключено, что трудности в подобной обстановке будут и у нас: я имею в виду западные страны. К сожалению, не так просто в наше время поладить с общественностью… Но все же это второстепенный вопрос, хотя и весьма щекотливый при существующих в этих странах парламентских традициях…
В знак согласия немец слегка кивнул.
– Предположим, – сказал он, – что будет именно так. Но если в конечном итоге Гитлер решится на войну с Россией, то какова будет позиция правительств западных стран в отношении Польши, которая, как это очевидно, стоит на пути к конфликту с Россией?
– Сейчас трудно выдать какой-либо вексель… Но я не ошибусь, если скажу, что, когда неизбежность конфликта Германии с большевиками станет очевидной, вопрос этот отпадет сам по себе! Или вы полагаете, что случайно еще в ноябре восемнадцатого года, в день, кстати, капитуляции Германии, вместе с сэром Ллойд-Джорджем мы ставили вопрос о сохранении сильной германской империи?!
Немец искоса посматривал на жирную шею лорда, на его малиново-красное лицо и неторопливо ответил:
– Это естественно… Однако здесь, как это совершенно очевидно, не принимают всерьез намерение Адольфа Гитлера осуществить план «Смикер» прежде, чем он развяжет военный конфликт с русскими…
– Абсурд! – воскликнул англичанин, и его сигара чуть не вывалилась изо рта. – Для него это равносильно самоубийству!
Гость горько усмехнулся. Он вновь констатировал, что его собеседники не понимают, сколь трагична их самоуверенность. Так ему казалось. Но он ошибался. Англичане отлично понимали истинное положение своей страны и учитывали серьезность нависшей над ней угрозы вторжения. Но признаться в этом сейчас – значило бы еще больше ослабить свои позиции, придать потенциальному противнику больше уверенности и решительности. И потому они лавировали, упорно отрицали то, что было очевидно для обеих сторон.
Немец молчал. Неловкую паузу нарушил тощий англичанин.
– У нас, сэр, – сказал он, – нет вечных врагов, как нет и вечных союзников… Вечны только наши интересы и наш долг их защищать!
Напоминанием этой пресловутой формулы английского премьера прошлого столетия виконта Пальмерстона завершилась первая часть конфиденциальной встречи.
После основательно затянувшегося ужина, во время которого продолжался обмен мнениями и стороны гораздо ближе подошли к взаимопониманию, беседа была отложена до следующего дня. За завтраком она возобновилась и сразу же приняла совершенно конкретный характер, к которому, уже не скрывая ничего, стремились обе стороны…
И снова, теперь уже безотказно, без «пробуксовки», завертелись «шестерни» абверовских «механизмов» на британской земле, возобновилась игра «команд» и полетели «мячи» в «ворота»…
В игру вновь был введен инженер Перси Глейдинг, работавший в лаборатории Вульвичского арсенала… И в чьи бы «ворота» ни залетал «мяч», оба «капитана» засчитывали очко в свою пользу. Цель у них была одна – спасение острова от готовой захлестнуть его коричневой волны за счет подрыва «красной дамбы»…
Вильгельм Канарис тогда благополучно возвратился в Берлин. За два дня до этого здесь произошли изменения: главнокомандующий сухопутными силами генерал Вернер фон Фрич был отстранен от занимаемой должности и отдан под суд… за гомосексуализм.
Начальник абвера справедливо заключил, что фюрер охотно внял его совету, а услужливый Гейдрих после первого же намека фюрера на неугодность главнокомандующего состряпал против него «дело». «Акции» адмирала Канариса вновь пошли в гору, вновь он получил возможность занять положение приближенного к нацистскому трону советчика.
Фюрер внимательно выслушал его доклад о состоянии и перспективах немецкой агентуры в Англии, одобрил принятые на месте меры и был очень доволен тем, что адмирал вернулся не с пустыми руками, а с чертежами новой английской глубинной мины, которыми подлинные хозяева начальника абвера вынуждены были пожертвовать ради укрепления доверия к нему нацистской верхушки.
Однако повышенный интерес немецкого генштаба к конструкции этой мины объяснялся не столько необходимостью найти средство защиты от нее, сколько желанием убедиться в том, что англичанам остается неизвестна конструкция немецкой, тоже новой, глубинной мины, на массовое применение которой Гитлер возлагал большие надежды. Производство ее уже вошло в фазу освоения, но ни Канарис, ни его английские партнеры ничего не знали о существовании нового грозного оружия. Это была магнитная морская мина…
Рейхсфюрер СС Гиммлер, чутко уловив дух благодарности, которым воспылал фюрер к главе абвера восстановил с Канарисом полный контакт и не упускал случая проявить к нему свою благосклонность. И лишь один из бонз национал-социалистов – глава полиции безопасности Рейнгардт Гейдрих – по-прежнему весьма сдержанно реагировал на успехи смуглолицего адмирала и подведомственного ему управления. Многие детали из жизни и деятельности этого великого махинатора настораживали Гейдриха, а успехи вызывали зависть и раздражение.
Канарис знал об этом, и ему было нелегко противостоять влиянию Гейдриха. Скрупулезно, гомеопатическими дозами он настойчиво подтачивал авторитет главы имперской полиции безопасности. Так, во время доклада Гитлеру он не преминул вскользь отметить, что и поныне его поездка в Лондон остается тайной для имперской полиции безопасности…
– Да-да! – озадаченно произнес тогда Гитлер. – По-видимому, «глаза и уши» рейха тоже нуждаются в лечении…
Но день спустя из канцелярии шефа имперской полиции безопасности в абвер поступило тревожное сообщение как раз о том, что «какой-то высокопоставленный в рейхе человек в течение нескольких дней находился в Лондоне и, по-видимому, имел встречи с какими-то влиятельными лицами». Это встревожило начальника абвера, он нервничал и клял на чем свет стоит своих партнеров.
В Лондоне в этот тревожный для Канариса день вся элита британской столицы во главе с премьером Невиллем Чемберленом готовилась к грандиозному банкету по случаю отъезда в Берлин германского посла Иоахима фон Риббентропа; назначенного на пост рейхсминистра иностранных дел. Было ровно 20 часов 45 минут, когда в холле Карлтон-хаус-террас Риббентроп встретил английского премьер-министра. Обмениваясь любезностями, они долго жали друг другу руки в тот самый момент, когда рука Гитлера подписала директиву к строго секретному плану «Отто», согласно которому на рассвете следующего дня германские вооруженные силы должны были вторгнуться в пределы Австрии и аннексировать ее.
Канарис почувствовал некоторое облегчение. Он знал, что куча новых забот на время, несомненно, отвлечет главу имперской полиции безопасности и его управление, которым в Австрии отводилась не последняя роль в наведении «нового порядка». Канарис тоже не дремал. Вслед за немецкими танками он появился в Вене со специальным отрядом и с ходу устремился к зданию военной разведки. Адмирал горел желанием как можно скорее захватить ее архивы. Официальный мотив был вполне убедительным – обнаружить и подчинить абверу зарубежную агентуру австрийцев. Однако Вильгельм Канарис преследовал и другую цель: он опасался, как бы в австрийских архивах не оказались уличающие его сведения о переговорах в Лондоне. Поэтому, еще не ступив на порог здания разведки, он приказал незамедлительно отправить в абвер все секретные документы и без личного его распоряжения никому не выдавать.
Адмирал поспешил задобрить начальника австрийской военной разведки полковника Эрвина Лахузена, пообещав ему не только свободу, но и солидный пост в управлении военной разведки третьего рейха. Это не был экспромт. Личные качества австрийца были давно и хорошо известны Канарису. И он был уверен в том, что если Лахузен что-либо пронюхал, то теперь уже не подведет. К тому же они были давние друзья, немало тайных операций проделали сообща…
Когда аншлюс был завершен, Гейдрих вновь стал назойливо высказывать рейхсфюреру СС Гиммлеру опасения по поводу поездки в Лондон «какого-то высокопоставленного в рейхе человека». Время шло, а ведомству Гейдриха не удавалось установить, кто и зачем был в Лондоне. Не решаясь и дальше держать фюрера в неведении о столь важном сигнале, Гейдрих сообщил о нем при очередном докладе.
– Скажите, какая новость! – иронически отозвался Гитлер. – Ваша осведомленность и оперативность выше всяких похвал! В знак благодарности за столь ревностную службу готов помочь вам, обергруппенфюрер, установить имя этой «таинственной» личности…
И Гитлер сообщил обескураженному начальнику имперской полиции безопасности, кто, когда и зачем посетил Лондон.
Прошло еще несколько дней, и посрамленный Гейдрих воспрял духом. Ему стало известно, что упомянутое агентами «высокопоставленное лицо» встречалось с Уинстоном Черчиллем и другими близкими к правительству Великобритании людьми. Но Канарис не имел полномочий на такие переговоры. Случайно ли совпадение во времени его поездки и агентурных сведений о переговорах с Черчиллем? Этот вопрос не давал теперь покоя Гейдриху.
Обо всем этом тотчас же узнал Канарис. Его информировал до мельчайших подробностей группенфюрер СС Артур Нёбе, работавший в имперской службе безопасности и тайно поддерживавший тесный контакт с главой абвера. Кораблю адмирала вновь грозил шторм… При таких обстоятельствах приступать к выполнению разработанного совместно с английскими коллегами плана становилось вдвойне рискованно. Прежде всего надо было в самом срочном порядке укрепить свое положение. Но как это сделать? Начальник абвера отчетливо понимал, что никакие ухищрения не спасут его от расправы, если Гейдриху наконец-то удастся установить, кто именно встречался с английскими высокопоставленными лицами. Единственный и кардинальный выход из этого положения состоял в том, чтобы устранить Гитлера и всех его ближайших сподвижников. И Канарис твердо вступил на путь организации государственного переворота.
План действий был разработан совместно с командующим берлинским военным округом генералом фон Вицлебеном. По договоренности с командиром 3-й танковой дивизии генералом Гёппнером было решено ввести в столицу расположенные поблизости танковые полки. Одновременно начальнику берлинской полиции графу Гельдорфу предстояло арестовать нацистских заправил, прежде всего перехватить Гитлера во время его возвращения в Берлин из загородной резиденции в Берхтесгадене. Во все это был посвящен также начальник генерального штаба вооруженных сил Германии генерал-полковник Людвиг Бек.
Чтобы заблаговременно заручиться поддержкой Англии, Канарис решил информировать своих партнеров о возникшей ситуации и о готовящемся перевороте. Но посланный в Лондон доверенный человек вернулся неожиданно быстро и доложил шефу:
– Там пришли в ужас, узнав, что рейх может лишиться фюрера… В этом случае, сказали они, будет похоронена возможность направить вермахт на Восток!
Разговор этот происходил за обеденным столом. Адмирал застыл с вилкой у рта. Опомнившись, он тихо и злобно сказал:
– Иуды!
Определение было точным, и сказано искренне, от всего сердца. Ему было горько сознавать, что англичане все еще не верят в реальность намерения Гитлера осуществить вторжение на британский остров и полагают почему-то, что устранение фюрера не увеличивает, а, наоборот, сводит на нет шансы столкнуть Германию с Россией… «Эти джентльмены, – подумал Канарис, – считают Адольфа Гитлера фигурой, наиболее способной повести вермахт против большевиков!.. И ради этого они готовы не только сохранить его, но идти также на уступки! И что еще страшнее – это готовность пожертвовать мной, Вильгельмом Канарисом!..»
Начальник абвера все больше и больше приходил в ярость. Он чувствовал, что у него земля горит под ногами. Рейнгардт Гейдрих упорно продолжал рыскать повсюду в надежде докопаться до истины, и не было уверенности в том, что он не заручится каким-либо веским доказательством, обличающим начальника абвера в предательских переговорах в Лондоне. В конце концов Канарис решил не информировать своих единомышленников-немцев о позиции англичан и все же совершить намеченный переворот.
Но об этом догадались в Лондоне. Канариса запросили срочно подтвердить свое согласие с ними.
Этого он не сделал. Решил отмолчаться, надеясь, что англичане не предпримут ничего, что могло бы помешать ему осуществить задуманное. Он хотел поставить их перед совершившимся фактом, но… не учел того, что иуды до конца остаются иудами…
Менее чем за двадцать четыре часа до возвращения Гитлера в Берлин, когда здесь все уже было подготовлено для его ареста, лондонское радио корпорации Би-Би-Си передало сообщение о срочном отъезде премьер-министра Соединенного Королевства Невилля Чемберлена в Берлин.
– Я отправляюсь на свидание с германским канцлером потому, – сказал британский премьер-министр журналистам, обступившим его у трапа самолета на Истонском аэродроме, – что в столь напряженный момент обмен мнениями между нами может иметь полезные последствия…
В тот же день радиоприемники донесли эту весть до заговорщиков и внесли в их ряды замешательство. Заверенные Канарисом, будто их выступление поддержат некоторые великие державы, теперь они поняли, что прежде всего англичане отнюдь не стараются устранить Гитлера, а, напротив, нуждаются в нем!
В угоду Лондону Адольф Гитлер остался невредим. Продолжали действовать и его сподвижники. А Канарису пришлось принять экстренные меры, чтобы уцелеть. Он тотчас же оповестил лондонских партнеров о своих опасениях и со знанием дела подсказал им, что следует незамедлительно предпринять.
Вскоре после визита Чемберлена, когда Гейдрих в очередной раз завел разговор в кабинете Гиммлера о признаках неблагонадежности начальника абвера, рейхсфюреру СС доложили только что полученную шифровку из Лондона. В депеше сообщалось, что резидентура в лаборатории Вульвичского арсенала во главе с агентом Перси Глейдингом арестована…
Весть весьма неприятная. Тем не менее Гиммлер, подав радиограмму Гейдриху, разразился истерическим смехом. Всего несколько минут назад начальник полиции безопасности, всячески убеждая его, отмечал как крайне подозрительное обстоятельство, что продолжительная работа английского агента Глейдинга, его встреча с Канарисом и сам факт пребывания начальника абвера в Лондоне до сих пор остаются тайной для англичан.
Чтобы спасти своего ценнейшего агента, лондонские джентльмены из службы контршпионажа МИ-5 мастерски инсценировали провал немецкой агентуры в Вульвичском арсенале, а затем и начавшийся процесс над группой «шпионов» во главе с инженером Перси Глейдингом.
Английская пресса сначала очень скупо, но весьма тонко освещала деятельность и провал «шпионов, работавших на Германию». Читателям в деликатной форме сообщалось, как любовница инженера Глейдинга, некая «мисс Икс, заметила, что по ночам он иногда проявляет фотопленки с изображением каких-то чертежей и что вскоре после этого у него появляются крупные суммы денег». Это показалось ей подозрительным, и, несмотря на теплые чувства к этому человеку, «истинная патриотка короны его величества сообщила о своих подозрениях в Скотланд-Ярд».
И процесс, и освещение его в прессе от начала до конца были предопределены сценарием, детально разработанным в стенах той самой организации, которой начальник германского абвера служил столь длительное время… По этому же сценарию на самом процессе «неожиданно» выяснилось, что инженер Глейдинг встречался с тайно прибывшим в Лондон начальником абвера… Вот тут-то английской прессе была предоставлена полная свобода слова. И она не поскупилась на оскорбления в адрес злодея адмирала, чудом избежавшего еще в 1916 году электрического стула в Нью-Йорке.
А вслед за процессом последовали смещения с постов отдельных руководителей Скотланд-Ярда, которые-де «прошляпили» пребывание в столице Великобритании «абверовского кита».
Позаботились в Лондоне и о том, чтобы в зарубежной прессе появились сенсационные сообщения о подрывной деятельности агентуры германского абвера и его главы, «столь много сделавшего для укрепления национал-социалистского режима в Германии».
Что же касается Перси Глейдинга, то он, будучи завербован немецкой агентурой, действительно понятия не имел о том, что всей его шпионской деятельностью руководят его соотечественники. Чистосердечное признание, сделанное им на суде, английские служители Фемиды на этот раз сочли достаточным основанием для вынесения весьма мягкого приговора – шесть лет тюремного заключения…
Канарис не ошибся, выбрав для самосохранения именно такой вариант контратаки. Козырь из рук Рейнгардта Гейдриха был окончательно выбит. Теперь если бы даже Гейдрих получил сведения, что именно Канарис, находясь в Лондоне, вел «предательские переговоры», то они были бы восприняты как ложная версия, пущенная обозленными англичанами, чтобы очернить «злодея адмирала».
Позиции начальника абвера стали крепче прежних, особенно после того, как фюрер в назидание своим сподвижникам назвал поношения англичан в адрес адмирала лучшим свидетельством его верности национал-социализму.
С удвоенным рвением глава абвера стал забрасывать агентов в Англию, лично участвуя в разработке вариантов их легализации в чужой стране. В высших сферах генерального штаба и близких к нему органах не переставали удивляться оперативности и изобретательности, с какой абвер добывал нужную информацию. Всякие инсинуации в адрес адмирала Канариса прекратились. Все это и прежде всего растущее доверие фюрера и его приближенных было необходимо Канарису особенно теперь, когда на одном из последних секретных совещаний Гитлер произнес многообещающую фразу.
– Я буду вести войну против Чехословакии со своими старыми генералами, – сказал он, – но, когда я начну кампанию против Англии и Франции, у меня появятся новые командиры…
К тому времени Германия уже предъявила требование о передаче ей Судетской области, имея в виду вслед за этим захватить всю Чехословакию. Соответствующий план под кодовым названием «Грюн» уже лежал в сейфах генерального штаба вермахта.
Когда же правители Чехословакии под давлением народных масс в ответ на домогательства Германии провели мобилизацию, а Москва протянула руку помощи чехословацкому народу, воинственный пыл фюрера умерился. В Лондоне и Париже забеспокоились. Там понимали, что вермахт Гитлера еще слаб для осуществления заветного «Дранг нах Остен»[31]31
Поход на Восток.
[Закрыть]. И они тотчас же поспешили ему на помощь. В конце сентября того же тысяча девятьсот тридцать восьмого года в Мюнхене разыгралась очередная трагикомедия, злыми клоунами в которой явились премьеры Англии и Франции; роль посредника-конферансье взял на себя итальянский дуче Бенито Муссолини. Зрителем, в угоду которому инсценировался спектакль, был Адольф Гитлер. С руками, скрещенными на груди, как Бонапарт в свои лучшие времена, он восседал в широком кресле с высокой прямой спинкой. Рядом, на обычном стульчике, как бедный родственник, пришедший за подаянием к богатому дядюшке, робко сидел тощий и длинный Невилль Чемберлен. Судьба Чехословакии, по существу, уже была решена, и в знак этого на большом круглом столе в огромной плоской саксонской вазе громоздились, точно на могильном холме, осыпавшиеся белые хризантемы.
– Никто и никогда не сможет меня упрекнуть в том, что мы взяли Чехословакию силой, – говорил Гитлер в узком кругу своих приверженцев. – Чемберлен и Даладье милейшие люди! Они просто преподнесли нам эту страну как подарок за нашу подготовку к решающей схватке с коммунизмом. И уж если обижаться за наше вступление в Чехословакию, то прежде всего на англичан и французов, сделавших нам этот бесценный подарок. А Чемберлен для нас лучший помощник… Не будь его, нам бы следовало многим пожертвовать, лишь бы заполучить такого Чемберлена во главе правительства Британской империи… И я уверен, что этот англичанин нам еще не раз послужит!..
– Будем надеяться, – сказал Канарис, – что Чехословакия лишь задаток платежа за расширение нашего жизненного пространства на Восток…
Гитлер внимательно взглянул на начальника абвера, но ничего не ответил. Эта реакция вскоре вызвала тревогу у некоторых государственных деятелей Запада, у других, напротив, полное удовлетворение. Американская газета «Нью-Йорк геральд трибюн» с циничной откровенностью взывала:
«Дайте мистеру Гитлеру воевать с русскими! Германии пора наконец образовать свою империю на просторах России…»
Ответом на тревогу одних и надежду других была оккупация всей Чехословакии и вступление немецких войск в Мемель – крупный военно-морской порт в Литве.
