Текст книги "Влечения"

Автор книги: Юна-Мари Паркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

Первым в зал вышел принц Чарльз. Ребекка начала работать, основное внимание уделив шедшей чуть сзади принцессе. Но вот она остановилась буквально на пару секунд на фоне красивых малиновых портьер, оттенявших ее светлые волосы и мерцающее блестками белое платье, и улыбнулась Ребекке. Затаив дыхание, американка стала быстро снимать. Эти несколько мгновений растянулись для нее в целую вечность. Она работала так, словно на карту была поставлена не только ее репутация классного фотографа, но и сама жизнь.

Затем принцесса Уэльская вновь присоединилась к принцу Чарльзу, портьеры сомкнулись, и Ребекка вновь осталась одна. Она словно оцепенела, будучи не в силах пошевелить ни рукой ни ногой. Но оркестр в зале грянул государственный гимн, и это привело ее в чувство. Взлетев по лестнице, по которой только что спустились принц и принцесса, наверх, она бросилась к первому же платному телефону.

– Получилось! – крикнула она, когда услышала, как на том конце провода трубку снял Стирлинг. – Самые лучшие снимки за всю карьеру! Что скажешь? Можешь не сомневаться, это настоящий эксклюзив! Мне удалось укрыться в одном потайном местечке и снять принцессу Диану без помех. Мы были одни, я и принцесса Диана, черт возьми, как на свидании! А какой фон, ты бы видел! Малиновые бархатные портьеры, это как тебе? Неслабо? Да я и в студии не могла бы снять лучше, клянусь! Боже, жду не дождусь минуты, когда можно будет взглянуть на то, что у меня получилось!

Ребекка задыхалась от возбуждения и счастья.

– Прекрасно, малыш! Я знал, что ты меня не подведешь, – тепло отозвался Стирлинг. – Как думаешь, я смогу получить пленки уже завтра?

Ребекка взглянула на часы. У нее было такое ощущение, что сегодня для нее нет абсолютно ничего невозможного. Стирлинг получит эти снимки, и получит их даже раньше, чем ему доставила бы их специальная курьерская служба!

– Завтра к обеду пошли своего человека в аэропорт. Я отправлю их с первым же утренним самолетом, – сказала она. – Вот тебе номер рейса. Если возникнут какие-то проблемы, немедленно свяжись со мной, хорошо? – Она назвала ему номер рейса, который ей сообщили днем в департаменте грузовых перевозок аэропорта Хитроу.

Не мешкая ни минуты, Ребекка забрала из гардероба свою шерстяную накидку, выскочила из Гросвенор-Хауса на Парк-лейн и поймала первое же такси. Шофер тут же согласился отвезти ее до аэропорта и обратно, как только услышал размер обещанных чаевых.

– Мне нужно попасть сразу в департамент грузовых перевозок, договориться о завтрашнем рейсе на Нью-Йорк, – пояснила она, пока они ехали по шоссе М4.

Ребекка спрятала пленки в специальный конверт, на котором были написаны имя и адрес Стирлинга. Она знала, что за это удовольствие ей придется заплатить восемьдесят-девяносто фунтов, но зато на самих снимках она сможет заработать тысячи долларов.

Машина подъехала к зданию, где размещался департамент грузовых перевозок. Показав сотруднику регистрационной службы департамента пленки, она у него на глазах запечатала конверт.

– Хорошо, я прослежу за тем, чтобы конверт попал по месту назначения, – пообещал молодой человек. Он был с Ребеккой очень любезен.

– Прекрасно, спасибо.

Ребекка побежала обратно к дожидавшейся ее машине. Часы показывали только девять пятнадцать. Если ей повезет, она вернется в Гросвенор-Хаус к десяти часам и еще успеет поснимать там. Правда, она знала, что главная работа уже позади.

* * *

Во второй раз Майк Уилсон пришел в агентство Хартфелдера также без приглашения, когда его никто там не ждал. Он ворвался в кабинет Стирлинга так, словно по его следу пустили собак, и с ходу плюхнулся в кресло. Стирлинг, как раз изучавший снимки Ребекки, доставленные из Лондона, поднял на непрошеного гостя недовольный взгляд.

– Вам нужно что-нибудь еще? – спросил он, вновь сосредоточив внимание на снимках. Ребекке действительно улыбнулась большая удача. Фотографии были хороши, с технической точки зрения просто безупречны. Принцесса Диана была запечатлена во весь рост на фоне красивых портьер, оттенявших ее фигуру. Теперь перед Стирлингом стояла задача как можно дороже и выгоднее продать их, и он не имел совершенно никакого желания тратить свое время на Майка Уилсона.

– Вчера вечером я встречался с деловым партнером Слая Капры, – без предисловий объявил Майк. – Сам Слай не смог вырваться, у него было много работы, поэтому прислал вместо себя своего делового партнера.

Стирлинг вновь поднял на него глаза:

– Ну и какой он, этот деловой партнер?

Майк закинул ногу на ногу и, сложив руки на груди, явно настроился на долгую беседу.

– Очень дружелюбный, между прочим.

– Где вы встречались?

– Он позвонил мне в гостиницу.

Стирлинг удивленно поднял бровь:

– Позвонил?

– Я же говорил, что оставил Слаю Капре свой телефон и мы с ним договорились поддерживать связь. Ну, мы спустились с его партнером в бар, пропустили по стаканчику, и между делом он рассказал мне очень много любопытного о мисс Мариссе Монтклер! Весьма любопытного! Конечно, мне пришлось блефануть и сделать вид, что я и сам все знаю. Иначе он не разговорился бы так. Однако стратегической цели я пока не добился. Он сказал, что не знает, где она хранила свои деньги, но пообещал спросить у Слая. На самом деле ему, разумеется, это известно, но он не проговорился. Мне придется поработать над ним еще немного, прежде чем он расколется. Но я уже не особенно волнуюсь за исход дела. Главное, появилась реальная ниточка. А остальное – дело техники, – хвастливо закончил он.

Стирлингу вдруг пришло в голову, что Майк рассказывает ему все это лишь из любви к рисовке.

– Он сказал вам, откуда у нее взялось состояние? – спросил он.

– Сказал, представьте себе, и это воистину прелюбопытная история! – отозвался Майк и тут же понизил голос, словно опасаясь, что их могут подслушать.

Стирлинг слушал англичанина со всевозрастающим интересом. Глаза его широко раскрылись, когда он понял, что подтверждаются его худшие подозрения. Только теперь, узнав, кто стоял за смертью Мариссы, Стирлинг до конца постиг всю степень опасности, которая угрожает Ребекке. Он не сомневался в том, что рассказ Майка – это правда. У этого проходимца не хватило бы воображения сочинить подобное самому. Но какого черта… Какого черта человек Слая Капры поведал все это какому-то Майку Уилсону?

Внезапно Стирлинг вскочил из-за стола и, приблизившись к сейфу, достал из него большой коричневый конверт, а из конверта пачку фотоснимков на глянцевой бумаге. Быстро выбрав один из них, он показал его Майку.

– Вы знаете этого человека? Может быть, это Слай Капра или его деловой партнер? – спросил он, понимая, что если Майк наведет их на убийцу Мариссы, это, возможно, раскроет и инкогнито того человека, который угрожает Ребекке.

Майк внимательно присмотрелся к снимку, на котором был запечатлен подозрительный субъект, поправлявший шторы перед окном, которое он незадолго до этого распахнул.

– При чем здесь он?! – почти раздраженно воскликнул Майк. – Это же официант! Как вы могли подумать, что это Слай или его деловой партнер? Нет-нет… и речи быть не может!

– Вы уверены?

Майк сделал оскорбленное лицо, словно Стирлинг только что зло посмеялся над ним.

– По-вашему, я не могу отличить джентльмена от простого официанта? Говорю вам, это не Слай и не его партнер! Это вообще какой-то… сорокалетний испанец! – Он швырнул снимок обратно на стол. – А что?

– Да просто интересно… – уклончиво ответил Стирлинг. – Мне нужно сделать подписи ко всем снимкам. Боюсь ошибиться.

– Подписи? И под снимком с официантом тоже? А где это вообще происходило… Хотя постойте! Можете не отвечать, я знаю! Ребекка фотографировала это в ту ночь, когда погибла Марисса, не так ли? – Майк ткнул в снимок крючковатым пальцем. – Неужели этот официант тоже приятельствовал с Мариссой?

Майк давно перестал называть покойную ее настоящим именем. Не было смысла. Если в Нью-Йорке и о Мариссе-то мало что знали, то про Трейси и вовсе никто не слышал.

– Не думаю, – протянул Стирлинг. – Скажите-ка лучше, этот человек, с которым вы говорили накануне… Как он относится к смерти Мариссы? Как к несчастному случаю или убийству?

– Первое, разумеется, – тут же выпалил Майк. – На убийство ничто не указывает. Она поскользнулась и выпала из окна, вот и все. Об этом писали во всех газетах. Да и в полиции так рассудили.

– Понятно.

– Так почему кому-то надо представить это убийством?

– Слухи ходили разные, – ответил Стирлинг. Он уже жалел, что заговорил об этом с Майком. Тот цеплялся за слова мертвой хваткой, как волк своими клыками в бок оленя.

– А другие снимки? Они тоже были сделаны на той вечеринке? – Майк кивнул на конверт, который Стирлинг держал в руках.

– Да.

– Можно взглянуть?

Стирлинг не сумел быстро найти предлог, чтобы отказать.

– Конечно, смотрите.

Майк долго вертел в руках фотографии, задерживаясь взглядом на тех, где была изображена Марисса. Эти снимки он уже видел на первых полосах газет.

– А она ничего, клевая девочка…

В шестидесятые он был молодым человеком, и в его речи до сих пор то и дело проскальзывал вульгарный сленг тех времен. Стирлинг усмехнулся. В эту минуту он готов был поспорить, что Майк носит под рубахой золотой медальон на цепочке.

– Да, она была красивая девушка, – проговорил он. – Во всем ее облике чувствуется трогательная незащищенность. Как у Мэрилин Монро.

– А вот и старый хрыч Венлейк… – заметил Майк, рассматривая снимок, на котором сэр Эдвард приветствовал своих гостей. Майк продолжал рассматривать фотографий и вдруг торжествующе хлопнул в ладоши и воскликнул: – А вот и Слай Капра, видите? Ну, похож он на официанта? Что я вам говорил! Джентльмена сразу узнаешь!

Глава 9

Анжела тяжело опустилась в одно из кресел в холле. Глаза у нее покраснели от недосыпания. Голос срывался и дрожал:

– У меня хорошие новости… и плохие тоже.

Сэр Эдвард помрачнел:

– Плохие? Насколько плохие?

– Он пришел в себя вскоре после того, как вы ушли…

– И?..

– Но врачи теперь не знают, поднимется ли он когда-нибудь на ноги.

– Черт! – буркнул себе под нос сэр Эдвард и сел на стул.

Дженни стояла молча, переводя встревоженный взгляд с матери на отца и обратно.

– А когда они будут знать? – глухо спросил сэр Эдвард.

– У него очень сильный ушиб позвоночника. Пока опухоль не спадет, он будет точно парализован, а потом… Врачи не исключают вероятность того, что так все и останется. Время покажет.

Сэр Эдвард хлопнул себя ладонью по лбу и пробормотал:

– Проклятие, проклятие, проклятие! Будь проклята та кляча!

– Это… был мой подарок Саймону, – всхлипнув, дрожащим голосом проговорила Анжела и неожиданно зарыдала.

Дженни смотрела на нее так, словно видела впервые. Мать никогда не плакала. Во всяком случае, при ней. И вот теперь она сидела в кресле, раскачиваясь взад-вперед, и все не могла остановиться. Слезы бежали и бежали по ее щекам, а из груди рвались глухие стоны, от которых у Дженни сжималось сердце. Не выдержав, она отвернулась. А отец подошел к Анжеле и положил ей руки на плечи.

– Ну будет, будет, старушка. Он поправится, вот увидишь. Все доктора – паникеры, я-то знаю…

Отойдя к окну, Дженни взглянула на схваченную морозцем, поседевшую лужайку, на темно-серое, унылое небо. По мерзлой лужайке бегала ворона, яростно клюя землю. От ее карканья Дженни стало очень тоскливо и одиноко.

– Я останусь здесь. Не уеду до тех пор, пока не станет окончательно ясно, что Саймон пошел на поправку, – услышала она за спиной голос отца. – Можешь на меня рассчитывать.

– Спасибо тебе, Эдвард, – тихо ответила Анжела.

К удивлению Дженни, мать поблагодарила отца совершенно искренне. Не оглянувшись на родителей, девушка ушла к себе в комнату. В гимназии начался новый семестр. Ей пора было возвращаться к работе… и начинать новую, самостоятельную жизнь, если уж на то пошло.

Когда на следующее утро Дженни вошла в класс, ее появление было встречено радостным хором детских голосов. Младшая воспитательница, которая подменяла Дженни первые дни, пока та находилась в Пинкни, тоже улыбнулась, увидев ее.

– Господи, как я рада, что вы приехали! – воскликнула она. – Еще пара дней, и меня уже можно было бы отсылать в сумасшедший дом!

Дженни улыбнулась, порадовавшись тому, как тепло ее встретили.

– Так, что это за шум? – громко и строго проговорила она, перекрывая детский смех и изобразив на лице удивление. – Никогда в жизни не слышала ничего подобного!

Шестилетние воспитанницы заулыбались. Напускная строгость Дженни их не смутила. Они знали, что учительница на самом деле вовсе не сердится.

– Попробуем еще раз, но уже как положено, хорошо? – предложила Дженни. – Итак, доброе утро, дети!

Девочки дружно отозвались:

– Доброе утро, мисс Дженни!

– А теперь садитесь, и начнем читать.

Дженни заняла свое место за столом, который стоял по диагонали в углу просторной и ярко освещенной классной комнаты, и обвела своих учениц взглядом, исполненным искренней привязанности. Детишки смотрелись в своей зимней форме – красная юбочка, шерстяная кофта на пуговицах и накрахмаленная белая рубашечка – как маленькие ангелочки. У каждой девочки были ухоженные, блестящие волосы, а мордашки излучали здоровье.

– Откройте свои книги на странице номер один, – попросила Дженни. – Вы должны были прочитать это на каникулах, и теперь я хочу проверить, как вы справились с заданием. Начнет Люси. Читай громко и с выражением, чтобы мы все могли разобрать.

Маленькая девочка, сидевшая на передней парте, поднялась со своего места и порозовела от смущения, почувствовав себя в центре внимания.

– «Кролик Роджер и черепашка Томми», – тоненьким, приятным голоском прочитала она.

Дженни старалась прислушиваться к чтению, но мысли помимо ее воли обратились к вчерашнему дню. Накануне вечером родители пришли к окончательному выводу, что задерживаться в Пинкни ей больше нет смысла, так как она все равно ничем не могла помочь брату. И Дженни вернулась в Лондон. Почти всю ночь она не сомкнула глаз, напряженно размышляя о своем будущем. Папа был абсолютно прав в одном: она представления не имела о том, что значит жить интересно и весело. Непонятно каким образом, но она добровольно затворилась от всего мира и стала жить жизнью старой девы. «Если так пойдет и дальше, – подумала она печально, разглядывая себя в высокое зеркало, стоявшее в ее спальне, – то скоро я и внешне стану на нее похожа». Она чувствовала, что ей нужно сбросить лишний вес, сделать что-то с волосами, купить себе вещи, которые носят девушки двадцати трех лет. У Дженни были красивые ноги. Значит, не будет ничего страшного, если она станет носить более короткие юбки. Новый образ… вот в чем она остро нуждалась! Полностью новый имидж и новая жизнь. Она уйдет из садика и устроится на работу, где будет постоянно находиться в кругу своих сверстников – честолюбивых девушек и молодых людей. Вроде Ребекки Кендал. Они научат ее жить. Они вдохновят ее на какие-нибудь свершения.

Утром, поднявшись с постели, невыспавшаяся Дженни первым делом почувствовала усталость. Но вместе с тем она была довольна. Долгая ночь, проведенная в раздумьях, заставила забыть об обиде, которую она испытала вчера, когда почувствовала, что отец и мать просто избавились от нее, отослав из Пинкни. Все их мысли были о Саймоне. Они считали, что только ему сейчас нужна была помощь, но не Дженни. Так вот ночь помогла ей избыть обиду. Позавтракав и преисполнившись решимости кардинально изменить свою жизнь, она бодро отправилась на работу.

Класс затих. Дженни не сразу поняла, что Люси закончила читать и что все взгляды теперь обращены на нее, воспитательницу. Она заставила себя выйти из задумчивости:

– Прекрасно, Люси. Ты читаешь гораздо лучше, чем до каникул. Садись.

«Мне будет их очень недоставать, если я уйду из садика», – вдруг пришло в голову Дженни. Она любила детей. Ей нравилась профессия воспитательницы. Нравилось открывать перед этими маленькими человечками дорогу в мир. Она любила вместе с ними читать, считать, мастерить всякие милые поделки. Но вместе с тем Дженни понимала, что пришло время и ей самой узнать кое-что новое о жизни.

Телефонный звонок раздался, когда Ребекка как раз собиралась ложиться спать в своем номере в «Белгравии-Шератон». Это была Дженни.

– Вы можете прийти ко мне поужинать завтра вечером? – спросила она. – Простите, что не связалась с вами раньше, но из-за несчастья, случившегося с братом, я вернулась в Лондон только вчера утром и сразу ушла на работу.

– Как ваш брат?

– Пока ничего утешительного. Я расскажу вам все в подробностях, когда вы придете, хорошо? У вас завтра свободный вечер? Мои соседки уехали на выходные, так что нам никто не помешает.

– Да, свободна. Спасибо за приглашение. С удовольствием приду. Нам нужно о многом поговорить, – отозвалась Ребекка.

– Тогда в семь тридцать? Записывайте адрес.

Черное такси, громыхая на дороге, подкатило к дому Дженни. Выйдя из машины, Ребекка осмотрелась по сторонам. Кенсингтон. Улица Брансвик-гарденс. Засаженная с обеих сторон деревьями, элегантная, респектабельная. Внешний вид белых викторианских особняков, которые тянулись вдоль улицы, лучше всяких слов говорил о материальном благополучии их обитателей. Дженни жила в доме № 12. К внушительного вида парадной двери вели ступени из белого мрамора. По сторонам красовались каменные урны с карликовыми лавровыми деревьями. Дженни жила в этом доме с двумя подругами. Честно говоря, Ребекка не ожидала увидеть такую роскошь. «Не то что моя нью-йоркская «Треуголка», – криво усмехнувшись, подумала она. Но справедливости ради надо заметить, что ее доходы также не шли ни в какое сравнение с доходами отца Дженни.

Нажав кнопку медного звонка, под которым была прибита табличка «Дж. Венлейк», она почти сразу же услышала в переговорном устройстве голос Дженни:

– Проходите. – В двери что-то щелкнуло, и Ребекка толкнула ее от себя. – Я живу на втором этаже… то есть на третьем по американским меркам.

– Отлично, я поднимаюсь.

Ребекка вошла в теплый, мягко освещенный холл. Воздух в нем был пропитан приятным ароматом цветочной смеси, большая китайская ваза с которой стояла на позолоченном столике под высоким зеркалом. В углу располагалась шахта лифта с кабиной, походившей на позолоченную птичью клетку. Дженни поджидала гостью на площадке у двери в свою квартиру. Она очень радушно поприветствовала Ребекку.

– Вы просто замечательно выглядите, Дженни! – воскликнула Ребекка, будучи не в силах скрыть свое удивление. – Что вы с собой сделали? Мне так нравится ваша новая прическа!..

Дженни зарделась от удовольствия.

– Я постригла волосы и покрасила их сегодня днем в «Анни Рассел». Считается, что там работают лучшие мастера во всем Лондоне. Вам правда нравится?

– Нравится – это не то слово!

В волосах Дженни угадывалось несколько золотистых прядей, и они приятно обрамляли ее лицо мягкими короткими волнами, струившимися вниз. Она также покрасилась, не очень умело, но все же красиво. На ней было вишнево-красное платье с довольно короткой юбкой.

– Вы потрясающе выглядите! Господи, что случилось? Завели нового друга?

– Нет пока, но я уже работаю над этим! – рассмеялась Дженни. – Проходите, садитесь. Что-нибудь выпьете?

– У вас есть кола?

– Диетическая. Видите ли… хочу сбросить по крайней мере четырнадцать фунтов, поэтому обычную колу сейчас не покупаю.

Ребекка восторженно всплеснула руками:

– Вы изменились до неузнаваемости! Чем же это все-таки вызвано?

Она опустилась на обитый ситцем диван, по которому было разбросано множество маленьких гобеленовых подушек. Дженни отошла к столику с напитками. Комната, хотя и не очень просторная, являлась настоящей светской гостиной в миниатюре. Красивая антикварная мебель, акварели в позолоченных рамках на стенах и несколько бесценных дрезденских статуэток на камине. Дополняли ассоциацию с типично английской загородной обстановкой книги, журналы, целая коллекция семейных фотографий в серебряных рамках и множество красиво оформленных пригласительных карточек на каминной полке, некоторые из них были адресованы Дженни, а другие ее соседкам.

Дженни передала Ребекке колу и села, поджав под себя ноги, прямо на ковер, расшитый какой-то ее прабабкой и лежавший перед камином.

– Я хочу все в себе изменить, – честно призналась она и улыбнулась. – Внешность, работу, жизнь…

– Ого! Так что же стряслось?

Дженни поделилась с ней тем, что ей наговорил отец накануне ее отъезда из Нью-Йорка. И все события последних недель, добавила она, лишь утвердили ее в мысли о том, что пришло самое время начать жить самостоятельно.

– Сейчас это особенно важно и необходимо, – сказала она. – Ведь Саймон может и не поправиться окончательно, и тогда ему потребуется все внимание и поддержка со стороны мамы и папы.

Она говорила без горечи и обиды в голосе, но Ребекка чувствовала, что Дженни нелегко далось это понимание.

– Когда папа сказал, что я скучная и бесцветная… я внутренне была согласна с ним. – Она невесело улыбнулась. – Ирония судьбы заключается в том, что я сама терпеть не могу скучных людей. А папа еще добавил, что я многому могу научиться у вас. Знаете… я и тут с ним согласилась.

– Боже мой, Дженни! – смущенно проговорила Ребекка. – Вы себя недооцениваете. Я совершенно уверена, что дело не в вас лично, а в системе.

– Как это?

– Жизнь представителей высших классов протекает в Англии по давно заученному сценарию, не так ли? Закрытые частные гимназии и пансионы, надежно отрезанные от внешнего мира. Промывка мозгов с самого детства. Внедрение в сознание мысли о собственной исключительности и так далее. Запрет на контакты с «чернью». Простите, конечно, я не хочу вас обидеть, но…

– Нет-нет, вы абсолютно правы! Меня именно так и воспитывали. Плюс к этому мне еще внушали всегда, что я должна заниматься в жизни лишь строго определенным делом и выйти замуж за человека, отвечающего строго определенным требованиям.

– Вот видите… – Ребекка взглянула на нее с неподдельным сочувствием. – Создается такое впечатление, будто вся ваша жизнь и судьба расписаны еще до того, как вы начали жить, верно? Вас лишили выбора, и это ужасно. Хотя, что там греха таить, многие завидуют вашим сословным привилегиям, материальному благополучию и положению в обществе. Вы быстро ухватили суть вашей проблемы, и это, на мой взгляд, просто замечательно. Я знаю людей, которые, испытывая недовольство собой и своей жизнью, годами находятся в поиске причин этого, но воз и ныне там.

Дженни рассмеялась. Ей стало легче оттого, что она поделилась с посторонним человеком своими переживаниями.

– Теперь мне нужно задуматься о новой профессии. Я должна вырваться из этой среды, в которой увязла, как в болоте. И еще я хочу построить свою личную жизнь, средоточием которой до сих пор являлся мой папа. Я хочу стать независимой от него в этом смысле. И это, боюсь, будет самым трудным элементом моего преображения.

Ребекка подалась вперед и горячо заговорила:

– Нет, самый трудный шаг у вас уже позади. У вас достало смелости заглянуть в себя и честно признаться себе, в чем ваша проблема. Это уже полдела, Дженни. Внешность тоже важна, конечно. Она суть отражение внутреннего состояния человека.

Дженни улыбнулась.

– Знаете, мне так понравился мой визит в «Анни Рассел»! Даже не думала, что такая мелочь вроде бы способна настолько поднять настроение! Правда, с макияжем у меня пока проблемы, но ведь этому недолго научиться, да? – Она вновь прыснула, совсем как девочка. – Воображаю, что случится с мамой, когда она меня увидит!

– Мне пришла в голову великолепная идея! – воскликнула Ребекка. – В конце недели я вернусь из Парижа… Давайте сходим тогда в Гайд-парк? Я поснимаю вас там. Я хочу, чтобы вы взглянули на себя как бы со стороны и до конца осознали, какая вы хорошенькая!

– Ой! С удовольствием! Но мне неловко отнимать у вас время. Вам же нужно работать.

– Чепуха, мне самой хочется, – искренне ответила Ребекка.

Ужин был простой: готовый пирог с рыбой из «Маркса и Спенсера». Дженни планировала приготовить что-нибудь сама, но задержалась у парикмахера, и времени не осталось. К пирогу она купила фруктов и бутылку вина. Они ужинали за маленьким круглым столиком в углу комнаты, которая служила столовой, и непринужденно болтали, так, словно знали друг друга целую вечность.

– Да, я ведь еще не рассказала вам о зловещем сообщении, которое мне было оставлено по телефону в тот день, когда я приехала сюда! – заметила Ребекка, кладя на тарелку еще кусочек сыра.

Дженни по-детски приложила ладошку ко рту и широко раскрыла глаза.

– Я настолько увлеклась сегодня собственной персоной, что начисто забыла о ваших проблемах! Простите великодушно! Что за сообщение?

Ребекка, помнившая его наизусть, пересказала ей все слово в слово. Дженни, пораженная, покачала головой:

– Вы думаете, это от того Джерри Рибиса?

– Не знаю, не знаю…

– А что говорит ваш друг?

– Стирлинг? Ничего. Я решила не ставить его в известность.

– Но почему?

– А что это дало бы, Дженни, подумайте? Он в тысячах миль отсюда, и потом я почти уверена, что со мной ничего не случится в Европе.

Дженни задумалась:

– А почему бы вам не отдать вашему недоброжелателю те злосчастные негативы, которые он требует?

– Тогда мы никогда не узнаем, кто убил Мариссу Монтклер и почему. Знаете, я вообще сначала не хотела ввязываться в эту темную историю, но теперь все изменилось, и я намерена докопаться до истины. В моей квартире все перевернули вверх дном, разгромили проявочную, на которую я чуть ли не молилась. За мной следят, мне угрожают. Как это называется? Нет, я ни за что не успокоюсь, пока не выясню, в чем тут дело. Он меня разозлил всерьез!

– Да, конечно… Я понимаю вас. Еще вина? – Она вновь наполнила бокал Ребекки. – Может быть, вам стоит обратиться сразу к полицейскому начальству Нью-Йорка, а? Через голову того детектива… Как его зовут?

– О'Хара.

– Вот-вот! Наверняка кто-то из вышестоящих чинов также захочет узнать всю правду об этой истории и поможет вам. А если вы этого не сделаете, дело не сдвинется с мертвой точки. Ведь вы говорили, что О'Хара подкуплен…

Ребекка кивнула:

– Вы правы, но беда в том, что у меня нет прямых улик, а без них меня никто не станет слушать.

– А разве телефонных звонков с угрозами недостаточно? И потом еще та фотография с официантом, который открывает окно. Наконец ваш визит на почту, а?

– Нет, это не то. Мне могут опять сказать, что кто-то просто зло подшутил надо мной или поиздевался. До тех пор, пока мы не узнаем, почему погибла Марисса, мы не сможем найти ее убийцу.

Стирлинг нетерпеливо ткнул вилкой в большой кусок бифштекса и увеличил температуру в жаровне. Затем он достал из пластиковой коробки, купленной в местной кулинарии, готовый салат и переложил его на тарелку. Наконец извлек из холодильника бутылку пива «Корона». Он терпеть не мог ужинать в одиночестве, даже в уютной обстановке своей квартиры, когда можно одновременно посмотреть по телевизору новости и узнать, что творится в мире, когда не надо бежать к телефону, когда в конце недели накапливается усталость… Дело в том, что он очень соскучился по Ребекке, и сейчас, когда он понял, что в очередной раз будет есть один, эта тоска стала еще сильнее. Жизнь без Ребекки была пуста. Хуже было то, что перед своим вылетом в Европу она несколько дней пожила у него и он уже привык просыпаться с ней в одной постели…

Он сделал большой глоток пива прямо из бутылки, отметив отсутствие дольки лайма, всегда придававшего напитку особенный, приятный привкус.

Интересно, сумеет ли он убедить Ребекку переехать к нему, когда она вернется в Штаты? «Конечно, – принялся рассуждать он, – если все то, что мне рассказал Майк Уилсон, правда, Ребекка, возможно, перестанет упрямиться. Но вдруг все это басни, не имеющие ничего общего с действительностью? Может быть, Майк все здорово приукрасил, не желая показывать, что на самом деле мало что знает наверняка?»

В первую минуту Стирлинг поверил Майку, но теперь его охватили сомнения. История Мариссы была настолько невероятна, что это с трудом укладывалось в голове.

Он вынул мясо, положил на тарелку рядом с салатом и принялся за еду. Сверился с часами. Сегодня Ребекка должна приехать в Париж. Он позвонит ей сразу же после ужина и расскажет все, что услышал от Майка. Он также скажет ей, что смерть Мариссы отнюдь не являлась актом единичным и случайным, но была лишь звеном в цепи сложных зловещих событий. И Стирлингу стало не по себе, когда он понял, что ни он, ни она не знают всей картины.

Дженни уехала в Лондон, и Эдвард остался с Анжелой наедине впервые за одиннадцать лет. Они по очереди навещали Саймона в больнице. А по утрам Эдвард завтракал в гордом одиночестве в красивой столовой Пинкни-Хауса, так как Анжела – что было совсем не в ее стиле – просила приносить поднос к себе в спальню. Но обедать и ужинать бывшим супругам приходилось вместе. Сидя за длинным столом, они обменивались вежливыми, ничего не значащими репликами, делая скидку на присутствие Питерса и другой прислуги.

Саймон был все еще парализован от самой шеи. Врачи пожимали плечами и не могли пока сказать наверняка, временное ли это состояние или окончательный диагноз.

Эдварду и Анжеле было неуютно друг с другом, разговор часто не клеился, так как они предпочитали обсуждать все что угодно, но только не то, что беспокоило их больше всего, – Саймон. Анжела даже в мыслях не допускала возможности того, что их сын до конца дней может остаться прикованным к постели и инвалидной коляске. Эдвард не исключал такую возможность, но не смел обсуждать ее вслух. «Если худшее станет реальностью, – рассуждал он про себя, – мальчишку нужно будет переправить на частном самолете в Америку, где созданы лучшие в мире условия для ухода за такими больными». Как-то он предложил это Анжеле, но та пришла в неописуемую ярость и заявила, что Эдвард хочет убить их сына.

– «Строк-Мандевиль» – лучшая в мире больница этого профиля! – вскричала она. – Если ему и придется куда-то ехать, он поедет туда. Но я не позволю тебе забрать его в Штаты!

На этой теме, таким образом, был поставлен крест, и она больше не всплывала в разговорах. Но напряжение в отношениях между бывшими супругами все возрастало. Эдвард пытался управлять делами в своем тресте «Толлемах» по телефону, регулярно связываясь с Брайаном. А Анжела почти все время проводила у постели Саймона, жадно ловя малейшие изменения в его состоянии. Он уже окончательно пришел в себя, хотя остаточные явления перенесенного шока еще наблюдались, и теперь хотел лишь одного – поскорее отправиться домой.

– Я не могу здесь больше оставаться, – пожаловался он однажды, когда родители пришли к нему оба. – Неужели нельзя нанять медсестру, которая бы ухаживала за мной в домашних условиях?