Текст книги "Семиречье. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Юлия Цыпленкова (Григорьева)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 57 страниц)

Юлия Григорьева
Семиречье. Трилогия

Белава 1: В обученье к чародею

Глава 1

Наступающее утро накрыло Семиречье розовым покрывалом, расшитым золотыми бликами. Макушки древних сосен потянулись к солнцу, приветствуя его и благословляя новый день. Жизнь в государстве просыпалась, оглашая окрест то птичьим щебетанием, то петушиным криком, то крепким словцом почтенного отца семейства, наступившего на хвост, блаженно растянувшегося кота. Постепенно воздух заполнился множеством звуков, и утро вступило в свои законные права.

Молоденькая девушка, лет двадцати, стояла на крыльце, блаженно потягиваясь. Ее мать во всю уже орудовала у печи чугунным ухватом, отец скрылся в коровнике, откуда доносилось громогласное пение не особо приличных частушек. Младшие брат с сестрой разбежались кто к колодцу, кто к курятнику. И только девушка продолжала стоять на крыльце, лениво почесываясь.

– Белава, вражья дочь, – закричала из избы мать, – долго ты будешь еще мух ловить? Да какие там мухи, ты даже их ловить не будешь, лентяйка! Иди уже сюда, тесто замеси, я одна ничего не успеваю.

– Иду, матушка, – ответила девушка, шмыгнув носом, и уже тише, чтобы никто не услышал, проворчала, – так и помрешь тут в навозе и тесте.

– Что ты там бурчишь? – снова крикнула мать.

– Говорю, день славный, может по ягодки сбегать, пирогов напечем?

– Сбегай, и то дело, но сначала замеси тесто на хлеб, да дом прибери, да к бабке за околицу сходи, спину ломит мочи нет.

– Угу, – буркнула Белава, – пока ноги не стопчешь, так и крутись тут.

– Что?

– Ничего, матушка, умоюсь и возьмусь за хлеб.

Девушка юркнула в свою комнатку и склонилась над кадушкой с холодной водой. Отражение явило ей прехорошенькое личико в обрамлении каштановых волос, которые на солнце отливали медью, с огромными зелеными глазами, прикрытые черными как смоль длинными ресницами. Отражение улыбнулось, обнажая ровные белые зубки. Полюбовавшись собой еще немного, Белава зачерпнула в ладошки воду, превратив свое отражение в бесформенную рябь, и, фыркая, умылась. Потом она расчесала непослушные густые волосы, собрала их в тяжелую косу, накрутила на пальчики выбившиеся кудряшки, превращая их в аккуратные локоны, повязала на голову шелковую ленту и, наконец, предстала пред родительские очи, тут же получив материнский подзатыльник. После этой ласки Белава спешно взялась за тесто. Матушка проследила за своей непутевой дочерью и вышла в сени.

– Никодий, – донесся до Белавы голос матери, – надо что-то с ней делать, – Белава хмыкнула, разговор опять шел о ней.

– А что она опять сделала? – бас отца был слышен более четко.

– Ничего нового, все как всегда. Лентяйка она, все при деле, а она собой налюбоваться не может, все витает где-то.

– Так ей есть чем любоваться, – голос отца потеплел, – она у нас красавица, – Белава заулыбалась, она была любимицей отца, он и позволял ей частенько отлынивать от домашних хлопот.

– Ты смеешься надо мной? – матушка была возмущена. – Что проку с ее красоты, если замуж ее не выпихнуть? А ведь могли бы такую выгодную партию ей составить. Вона, хоть купеческий сын, до сих пор мимо дома тенью ходит, высох весь. А уж что говорить о боярском сынке? Ведь такие богатства к ее ногам кидали, а она только хвостом вертит.

– Так ведь не пара они ей, – прогудел батюшка, – купчишка нрава дурного, а боярский сынок гуляка и пьяница. Неча нашей ягодке с такими-то судьбинушку соединять. Что ж мы изверги что ли, кровинушке родной такое желать. Отказала и правильно сделала. Как кто по сердцу придется, так сама за ним побежит.

– Что-то ты так о Любаве не пекся, отец, – Белава ясно представила, как матушка качает головой, не одобряя такое баловство.

– А Любава не против жениха была, сама просила согласие дать, – отрезал отец, а Белава опять хмыкнула.

Любава была старшей сестрой. В противоположность Белаве она родилась совершенно некрасивой девочкой. Веснушки покрывали почти все ее лицо, чего она очень стеснялась. Невзрачная, с грубоватым голосом и мужской размашистой походкой, Любава не привлекала парней совершенно. И когда к их дому потянулись стройной вереницей женихи к Белаве, батюшке пришлось сказать, что раньше старшей дочери он младшую замуж не выдаст. Женихи приуныли, понимая, что такой радости им ждать придется долго. Однако, однажды к крыльцу подкатила тройка, и оттуда с песнями выпал не слишком трезвый молодец, который потребовал отдать ему в жены дочь Никодия и побыстрее, ибо страсть его томит, а сердце и батюшка требуют молодой жены. И только отец собрался уточнить какую дочь имеет в виду добрый молодец, как сама Любава зашептала ему в ухо, де, жених, не уточнил кого, потому можно отдать ему ту, которую батюшка посчитает нужным. Батюшка хитро прищурился и дал молодцу свое родительское слово, что свадьбу сыграют через месяц, сказав, что сегодня же обговорит со сватом все тонкости столь важного дела. Жених довольный исчез в облаках пыли, а Белавины женихи потерли руки. Не нашлось ни одного доброжелателя, чтобы указать молодцу, на ком он будет жениться. Узнал он об этом только тогда, когда после обряда с невесты сняли покровы, и Любава подмигнула суженному хитрым серым глазом, крепко прихватив того под локоток. Новоявленный муж гулко сглотнул, почесал в затылке, а потом залихватски махнул рукой и облобызал молодуху в сахарные уста. Так и сложилась новая семья в славном Семиречье.

После свадьбы старшей сестры к дому Никодия вновь устремились косяки женихов, но Белава только ручкой белой махала, не пойду замуж и все. Матушка ругалась, даже за косу пару раз таскала, а батюшка ухмылялся в бороду и отвечал женихам, чтобы заходили через годик, мол, мала еще. И это в семнадцать-то лет! С тех пор прошло уже три года, но ответ остался прежним. Подруги Белавы уже свадьбы во всю играли, а она только посмеивалась, дурехи.

– Так ведь старой девой останется, – снова пошла в атаку матушка.

– Белавка-то? Не останется. Придет время и будет подле мужа сидеть, да портки штопать. Пущай девка жизнью вольной надышится, – в очередной раз отмахнулся отец.

– Беспутная она, никакого с девки толка. Что с ней делать, ума не приложу, – вздохнула мать.

– Чародею ее надо в ученицы отдать, – понизил голос Никодий, хоть это было и бесполезным занятием. – Ведь колдовка она, как твоя бабка, вот где польза-то будет.

– Ни за что! – взвилась матушка. – Бабка моя всю жизнь моталась по лесам и болотам, нечисть отлавливала, как мою матушку родить успела ума не приложу. Чтобы и дочь моя так же жизнь свою на упырей перевела, нет уж. Как хочешь, Никодий, а мое материнское решение тебе известно.

– Ну и упрямая же ты у меня баба, лада моя, – голос батюшки наполнился нежностью, – Белавка вся в тебя.

– То-то и оно, что в меня, потому я и злюсь, ведь не пробьешь ее, – матушка вздохнула, и Белава улыбнулась.

Матушка была с ней строже, чем с остальным детьми, но любила непутевую дочь не меньше. Просто волю давать не хотела, за нее это давал батюшка. Девушка отправила будущий каравай в печь и взялась за веник, все одно мать заставит. Машинально водя веником по полу, Белава вспомнила бабушку. Не зная, что это бабушка, девушка решила бы, что этой женщине лет сорок, не больше. Видела ее внучка первый и последний раз лет в пять, а потом она сгинула. Сначала ждали, потом помолились за помин и ждать перестали. Девушка подошла к оконцу и с тоской поглядела на улицу, там в солнечных лучах купалось лето. За спиной шаркал по полу веник, самостоятельно. Такие вещи Белава даже не замечала уже. Задала начало движения, указала задачу, и тот же веник начинал мести без всякого белавиного участия. Способности эти проявились у нее в десять лет, чем сильно расстроили и напугали ее мать. Всемила ничего не имела против колдунов, в Семиречье они были в почете, но в своей семье она видеть чудес не желала, опасаясь колдовской жизни своих чад, наследственность дело такое. К ее облегчению бабкино умение переняла только Белава, что в свою очередь все равно огорчало, потому как эту дочь можно было пристроить очень выгодно. Белава же откровенно скучала в родительском доме, мечтая о свободе и чародейском учении. Если бы не матушка, батюшка отвез бы ее к чародею Дарею еще в десять лет.

У ворот раздался шум, оторвав Белаву от мечтаний. Она открыла оконце и высунулась по пояс, прислушиваясь к крику:

– Открывайте, люди добрые, приехали к вам не воры злые, не разбойники лихие, а приехали к вам сваты удалые, за красой девицею, за ясной молодицею. – вещал зычный голос.

– Опять сваты к Белавке приперлися, – засмеялся тонкий голос Огневы, младшей сестры. Она радостно щерилась, ожидая развлечения от очередного сватовства.

Батюшка неспешно пошел к воротам, так же как и Огневка потирая руки в ожидании нового чудачества от Белавы. Матушка же кинулась за дочкой в избу. А та так увлеклась разглядыванием гостей, что не услышала шагов матери, и та застала веник-самометник за работой и всплеснула руками. Если бы не сваты, то пришлось бы Белаве несладко, но сейчас Всемиле было не до того. Она только погрозила пальцем и велела спускаться вниз. Девушка пыталась отговориться тем, что скоро она спуститься, но матушка не поддалась, памятуя проделки непутевой дочки. То она сбежала через окно, и родителям пришлось изворачиваться ужами, надеясь, что невеста объявится. То явилась в каком-то грязном и рваном тряпье, с перемазанным сажей лицом, кося одним глазом, и сваты бежали прочь под хохот и улюлюканье младших детей и их приятелей. На выдумки Белава была богата. Наученная горьким опытом, Всемила решила глаз с дочки не спускать, поклявшись выдать-таки замуж хитрую девицу. Белаве ничего не осталось, только спуститься вместе с матерью вниз. В горнице уже топтались трое мужчин. Никодий хозяйским жестом указал им на скамью у стола, велел матери накрывать. Девушка же осталась стоять на пороге, опустив глаза под пристальными взглядами гостей.

– Ой, красна девка, – сказал мужчина в дорогом кафтане. – Такое чудо в самый раз нашему соколу. А рукодельница ли она?

– Рукодельница, – поспешно ответила Всемила, суетясь вокруг стола. И готовит хорошо, и за скотиной исправно ходит.

– А добра ли она, не вздорна ли?

– Тише воды в реке Струйке, – ответил отец, и глаза его заблестели как у озорного мальчишки, матушка подозрительно покосилась на него, но исправно закивала головой, поддерживая слова мужа.

– А уважительно ль она к старшим?

– Вчерась только старушку через тракт перевела, – снова ответил Никодий и, не сдержавшись, хмыкнул. Всемила незаметно ткнула мужа в бок. – Угощайтесь, гости дороги. Не готовились мы к приезду гостей, так что не обессудьте за небогатый стол.

Гости угостились и кашей горячей, и мясом печеным, и капусткой квашеной, и медом хмельным. Повеселели сваты и решили послушать, как красавица невеста поет. Никодий переглянулся с женой, таких просьб от сватов еще не было.

– Спой, Белавушка, – сказал он.

Белава вышла на середину горницы, подтянула к себе табурет и забралась на него. Перегнувшиеся через открытое окно Огневка с Милованом, младшим братом, аж, разинули рты в ожидании. Белава утерла нос рукой, протянув от локтя до пальцев, вытерла эту самую руку о подол, чем привела в легкую оторопь сватов и дурным голосом завыла:

 
А ходила я по лесу, сущая безделица.
Как наткнулася на ветку, так теперь не девица.
 

Мать застыла с открытым ртом, отец замер на вдохе, сват, который попросил спеть, громко икнул. Двое других начали нервно накручивать бороды на палец.

– Тятенька, а кто эти дяденьки? – спросила Белава тоненьким голосочком, исправно удерживая зрачки у переносицы.

– Так сваты это, дитятко, – заканчивая прерванный вдох, ответил батюшка.

– А-а, – протянула девушка и засунула палец в нос, – а хочут чего?

– Так тебя замуж зовут, – потихоньку сползая под стол снова ответил отец.

Белава слезла с табурета, подошла к столу, взяла кусок хлеба. Отломав мякиш, она скрутила шарик из него.

– Дяденьки, смотрите чего могу, – она поменяла в носу палец на хлебный шарик, потом зажала вторую ноздрю и, набрав полную грудь воздуха, выдохнула.

Все зачарованно наблюдали, как хлебный шарик пролетев над столом, влетел в открытый рот старшему свату. Тот закашлялся, отправляя злосчастный шарик в новый полет, теперь тот шлепнулся в чарку с медовухой второму свату, как раз в тот момент, когда тот собирался ухнуть ее одним махом, дабы унять нервную дрожь. Сват медленно поставил чарку на стол и встал. Следом за ним поднялись двое его товарищей. Троица попятилась к выходу под гробовое молчание в горнице.

– Дяденьки, а хотите еще чего покажу? – шмыгнула носом Белава.

– Нет, дитятко, мы уже все увидели, – сказал старший сват, и троица, мешая друг другу, затопталась в дверном проеме..

Их попытки протиснуться в дверь одновременно наконец сняли замок молчания с уст младших отроков, и те громко загоготали, наслаждаясь новым представлением. Когда трое мужиков выскочили за ворота уже хохотал и Никодий, утирая слезы. И только Всемила горестно причитала на всю горницу.

– Непутевая, ой, непутевая, да за что же мне муки такие терпеть. Бесстыжая-а-а.

Белава посчитала самым верным выскользнуть из избы и спрятаться, пока мать не взялась за нее. Уже прячась за углом курятника, она услышала глухой шлепок и поняла, что отцу досталось скрученным полотенцем, отчего его смех перешел в хрюканье, но не прекратился.

– Ай, да сестрица, – утирая слезы, выдавил через смех Милован.

– Обожаю я нашу Белавку, – вторила ему Огнева.

– Вот ведь ума палата, – радовался отец и затянул частушку, которую недавно спела его дочь.

– Что вы ржете, аки кони дикие, – закричала на них мать, – Она ж нас опозорила бесстыжая.

Но смех не останавливался, и тогда Всемила перешла от увещевания к наказаниям. Героиня же этого дня отодвинула доску в заборе и побежала подальше от дома. Соседи провожали ее взглядом. Кто-то качал головой, кто-то смеялся. Все видели сватов и даже успели поспорить, сколько они в доме просидят, и чем очередное сватовство закончится. Улепетывавшая троица с одной стороны, и Белава через забор с другой, разрешили споры. Оставалось ждать рассказ, как хитрая девка спровадила очередное жениховство.

Глава 2

Вскоре девушку догнала ее подружка Заряна. Она пристроилась рядом с Белавой, приноравливаясь под ее шаг:

– Чего, опять? – спросила Заряна без уточнений.

– Угу, – буркнула Белава, и вдруг остановилась и воинственно топнула ножкой, обутой в лапоток, – и дальше так же будет. Не пойду замуж и весь сказ, – и продолжила путь.

– Вот дура девка, – закрыла рот ручкой Зарянка, округляя глаза. – Да как же? Вона у Марейки уже дитятя скоро будет, а на мужа радуется не нарадуется. Неужто не хочется тебе так же?

– А тебе что ль хочется? – отмахнулась Белава.

– Ой, как хочется, – мечтательно пропыхтела Заряна, запыхавшись от быстрого шага, – ажно обмираю, как представлю. К тебе вона женихи, аки журавли, клином летят, а ко мне почти никто и не сватается. Батька-то беднота какая, приданного нету.

Наконец девушки вышли к берегу реки Струйки. Это была пятая по счету река в Семиречье, неширокая спокойная речка, которая даже по весне оставалась в своих берегах, не заливая поля и стоящее рядом село Кривцы. Всего рек было семь: Беловодица, Чернуха, Затонуха, Буян-река, Струйка, Глубокая и Великая. Все они имели общий исток, озеро Богатейка, прозванное так за необычайное обилие рыбы, а так же в нем находили золотые монеты и украшения. Кто говорил, что озеро было когда-то морем, и теперь люди находили сокровища с затонувших кораблей, а некоторые считали, в основном это были колдуны, что озеро является выходом в другой мир, откуда и попадает в озеро сие золотишко. Посреди озера на острове стоял царский дворец. Дворец поражал своими размерами и красотой, он весь светился и переливался на солнце, а ночью отражал лунные блики. Окружали дворец резные башни, на которых всегда дежурили витязи. Говорили, что с этих башен видно было все царство до самых границ. Впрочем, на Семиречье давно никто не нападал, хотя Богатейка и вызывало черную зависть соседей, да и не только озеро, но мощная защита из местных колдунов давно отбила охоту нападать на это государство. Колдуны же и приложили руку к великолепию царского дворца, сторожевым башням и многим другим чудесам.

Девушки сели на берег и некоторое время молчали, приводя дыхание в порядок. Заряна была близкой и последней незамужней подругой Белавы. Но если Белава сама отказывала женихам, то Заряна, как и сказала, была незавидной невестой. Матушка ее скончалась во время родов, а отец больше не женился, потому она осталась единственным ребенком. Батя Заряны с горя и одиночества начал прикладываться к бутылке, отчего быстро развалил свое хозяйство, а работать в чужие его брали с неохотой, зная о пагубной привычке. Так что предложить за свою дочь Ермилу было нечего, а родственника пропойцу иметь никому не хотелось. Вот и оставалось бесприданнице ждать своего прынца, ну или просто влюбленного молодца. Но вот беда, молодцы в селе уже почти закончились, превратившись в счастливых мужей и отцов, а по другим селам о ней слава, как о Белаве, не шла. Заряна вздохнула и тихо шмыгнула носом. Белава косо взглянула на подругу. Она жалела Зарянку, но помочь ничем не могла. Привораживать она не умела, как и писать судьбу. Если первое умели многие ведьмы, то второе было под силу только могучим чародеям. Девушка подняла камешек, размахнулась и кинула его в воду. Камешек пошел ко дну, но тут же выскочил и начал прыгать по поверхности, рисуя расходящуюся спираль. Наконец он допрыгал берега и вернулся в руку Белаве.

– Здорово, – восхитилась Заряна, – везет же тебе, Белавка. И красавица, и умница, и колдовать умеешь. А я вот…

– А толку-то? – Белава скривила губы, – Батька матушку десять годков уговаривает меня к чародею отправить в обучение, а она заладила– нет, и все тут. Пойдет, говорит, замуж. А что я там забыла? Вона прабабка моя, всему царству известная была, а я чем хуже?

– Так ведь сгинула она, неужто ты так же хочешь, – опять прикрыла в ужасе рот ручкой Заряна.

– А я сумею не пропасть. Разве может быть замужество лучше чародейства?

В Семиречье чародеи пользовались настоящим почетом и уважением. Им позволяли открыто набирать учеников, прибегали к их помощи по всевозможным поводам. В каждой, даже самой маленькой деревеньке и на хуторах, был свой местный колдун или ведьма, которые отвечали за урожай, здоровье и благополучие населения. Охраняли поселения от всякой нечисти, на которую это государство так же было богато. Если же чародей не оправдывал возложенного на него доверия, то его постигала самая страшная кара, для колдунов Семиречья, по все стране передавалось оповещение, что данный чародей не смог выполнить работу. После этого его никто уже не нанимал, люди избегали неудачника. Но такой позор случался только с лентяями-недоучками и врунами-шарлатанами. И если недоучка еще мог вернуть свое доброе имя, то обманщиков ждало изгнание на веки вечные. А высшей честью было оказаться в дружине чародеев. Они обороняли воинов, отражали удары вражеских магов, насылали мороки и порчи на нападавших. В эту дружину могли попасть только опытные и могучие чародеи.

В тайне Белава мечтала именно о том, чтобы оказаться в этой дружине. Но для начала надо было попасть в обучении к местному чародея, а туда ей была дорожка заказана. Девушка помрачнела, сжала камень уже со злостью и, сильно размахнувшись, запустила его на середину реки. Камень пролетел с громким свистом и упал в воду с оглушительным шумом, обрызгав девушек прохладной водой с головы до ног. Заряна завизжала, а Белава застыла с открытым ртом, ошеломленная произошедшем. Тут из воды показалась голова, покрытая зелеными волосами. Точней, волос было совсем не видно под толстым слоем водорослей. Голова поворачивалась в разные стороны, пока не зацепилась взглядом за двух мокрых девиц. Маленькие водянистые глаза прищурились, и вслед за головой из воды вылез перст, нацеленный на подруг. Водяной двинулся к берегу, но остановился на мелководье, высунувшись по пояс.

– Это кто это тут мне революции устраивает? – Водяной грозно козырнул заграничным словом.

– А мы не видели, – тут же ответила Белава, а Заряна энергично закивала головой, подтверждая слова подруги:

– Не видали и не слыхали никаких Леварюциев.

– Темнота не образованная, – презрительно буркнул Водяной. – Кто камень зафиндюлил, говорю, и девочек моих перепугал?

Только сейчас девушки обратили внимание на беловолосые русалочьи головки, которые подглядывали за ними из-за развесистой ивы.

– Мы здесь ни при чем, дяденька Водяной, честное слово, – потупилась Белава и стыдливо зарделась.

– Ни при чем значится? – Водяной прищурился. – А у меня карась икоту теперича унять не может, а пиявки в дно закопались, отощают с голодухи. И ведь с кого мне спрашивать теперича, ась?

Девушки скромно молчали, стараясь рассмотреть каждую травинку у себя под ногами.

– Вот ты, рыжая, – Белава вздрогнула, – скажи мне, как девица несомненно честная, как мне жителей моих и сродников умилостивить, дабы не ушли в другую реку?

– Не знаю я, дядечка Водяной, – шмыгнула носом «несомненно честная девица».

– А заберу-ка я вас на дно, будете вы откупом. Вот если бы озорник нашелся, я бы с него по другому спросил, а так придется человечиной обойтись.

– А как бы с озорника спросили? – дрожащим голосом произнесла Заряна, готовая заголосить в любой момент.

– Мух ведерко, червей два для рыбы. Для девочек моих пряников медовых, да бус разноцветных. Но ведь нет его, озорника, а вам просто не повезло, – вздохнул Водяной, и Зарянка наконец заголосила:

– Ой, ты лишеньки-и-и, да чево же это делается-а-а, люди добрые-е-е. А и замуж горемыку никто не берет, так еще и сгубить хочут во цвете ле-ет. Да и бери ты мою душеньку, дядька Водяной, а и все одно мне жисть не мила-а-а…

– Я это, я камень кинула-а-а, – поддавшись порыву, поддержала подругу Белава. – Не губи ты нас, батюшка Водяно-ой, наловлю я тебе мух, да червей накопаю-у-у! И пряников напеку-у-у, и бусы свои все отда-а-ам, и сережки с камушками-и-и. Да и лапти мои забира-ай, они новые-е-е…

– А лапти мне на кой? – опешил Водяной, – На чем я носить-то буду? – и вытащил из воды хвост, рассматривая его в сомнениях.

– Не знаю-у-у-у, будешь ими как веслами отгребати, да в рыбаков кидати, пущай тоже икают как тот кара-а-ась.

Водяной сморщился и отплыл подальше:

– Ну и голосищи у вас, – буркнул он, – звонкие да противные. Не надо мне от вас ни червей, ни мух, замолчите только.

Девки моментально закрыли рты. Блаженная тишина опустилась на реку Струйку, стало слышно, как плещется водичка у берега, да тихо хихикают русалки. Струйкинский Водяной прикрыл глаза, наслаждаясь навалившейся благостью.

– Идите ужо, беспутные, прощаю я вас, но более реку не баламутьте, а то заберу на дно, пущай мой народец над вами потешится.

Девушки согласно закивали и дали стрекача подальше от реки под, уже не тихий, хохот русалок и довольные похрюкивания Водяного. Остановились подруги уже на опушке леса.

– Вот ведь… жаба, – тяжело дыша сказала Белава.

– Вечно с тобой так, Белавка, – недовольно пропыхтела Заряна, падая на мягкую траву.

– Чего это? – нарушительница речного покоя чувствовала себя оскорбленной невинностью.

– Ты хоть здесь руками не махай, а то еще и Лешего накличешь, – только и отмахнулась подруга.

Белава пожала плечами, но руки покрепче сложила на груди. Отдышавшись наконец, девушка начала озираться по сторонам.

– А ягод-то сколько, – вздохнула она с сожалением, – говорила ведь матушке, что надо набрать на пироги, а она приберись, к бабке-знахарке сбегай… Ой, точно, надо ей за травкой сбегать, авось, не оторвет косу совсем.

– Таскать будет? – сочувственно спросила Заряна.

– А то, слышала бы ты, как она причитала, – девушка вздохнула, но неожиданно рассмеялась.

– Чего ты? – удивилась ее подруга.

И Белава рассказала ей о нынешнем сватовстве. Заряна присоединилась к ней, хлопая себя по коленям и приговаривая:

– Уморишь ты меня, ой, уморишь.

– Ох, какие веселые, да пригожие девицы, – раздался негромкий мужской голос за их спинами.

Смех разом оборвался. Зарянка втянула голову в плечи и прошептала:

– Там Леший?

– Хочется, можете и лешим назвать, – развеселился голос.

Белава повернулась и достаточно бесцеремонно уставилась на хозяина голоса. Это был мужчина лет тридцати. Высокий, широкоплечий, с хитрым прищуром серых глаз. Не красавец, но приятный и стройный. На нем был простой синий кафтан нараспашку, такие же синие штаны, заправленные в высокие запыленные сапоги. Мужчина тряхнул головой, и его густые волосы взметнулись темным облаком. Недалеко от них стоял высокий серый жеребец. К простому седлу были приторочены меч, небольшой щит, и висела полудохлая холщовая сумка. Конь некоторое время косил на людей необычным для лошадей голубым глазом, потом тряхнул роскошной светлой гривой движением, очень похожим на хозяйское, фыркнул и принялся щипать траву. Раз уж хозяин занят, то почему бы не воспользоваться свободным временем и не перекусить.

– Красивый у вас конь, дядечка, – сказала Белава.

– Это да, – согласился мужчина, – только говори потише, девица, а то зазнается, – без тени улыбки сказал он, конь покосился на него и презрительно тряхнул головой.

– Ой, скажите тоже, – встряла разрумянившаяся Заряна, потупив заблестевшие глазки, – это же просто лошадь.

Конь возмущенно заржал и демонстративно повернулся к ним задом. Заряна снова ойкнула, а Белава захихикала. Мужчина же покачал головой и с укором сказал:

– Дымка жеребец, чистокровный, загорный. Он не хуже человека все понимает.

– Слыхала я про загорных коней, говорят, их на мясе растят, потому они верные и злые как собаки, – деловита поделилась знаниями Белава, а Заряна присела в ужасе.

Мужчина захохотал весело и заразительно, Дымка же гордо вскинул голову и отошел за деревья, в конец разобидевшись.

– Врут, честное богатырское, врут бессовестно, – сказал наконец он, утирая набежавшую слезу.

– А чего ж вы, дядечка, его Дымкой зовете, кобылье прозвище какое-то.

– У него очень длинное имя, пока произнесешь, язык в три узла завяжется, Дымкой короче. Дымка, Дымок, какая разница. Главное, он друг.

– А вы богатырь? – снова решилась заговорить Заряна.

– Не похож? – прищурился мужчина.

– Богатыри, они ростом больше и в плечах шире, ручищи огромные, а вы поменьше будете. Ой, простите…

– Так, коня моего по косточкам разобрали, теперь за меня принялись? – грозно свел брови мужчина, но в глазах по прежнему плясали смешинки, потому Белава нагло заявила:

– Да шастают тут по лесу не пойми кто, не имени, не звания не назвавши.

– А и верно, красавица, не так мы знакомство начали.

Мужчина сделал несколько шагов назад, поклонился им в пояс:

– Здравствуйте, девицы красные. А и звать-величать меня Радмир Елисеевич, воин-странник. А как вас величать, красавицы? – и в глазах его вновь заплясали веселые искорки.

– Белава я, дочь Никодия, кузнеца кривецкого.

– А я Заряна, дочь Ермилова, крестьянина кривецкого.

– Ну вот и познакомились, – хмыкнул Радмир Елисеевич. – Стало быть там Кривцы виднеются?

– Да, Кривцы. – ответила Белава. – Вы туда путь держите?

– К чародею Дарею еду. Далеко ль еще?

– А вы по дороге езжайте, Радмир Елисеевич, вона туда, – Заряна указала рукой на протоптанную неширокую дорожку, исчезающую за разлапистыми елками, – прямо к Дарею и приедете.

– Спасибо, красавица, – поклонился ей Радмир, улыбаясь, Заряна зарделась пуще прежнего. – И тебе спасибо, Белава, дочь Никодия. А подкуют ли в вашей кузнице моего коня?

– Подкуют, знамо дело, только батюшка сам-то только оружие на заказ делает, мечи его на все Семиречье славятся, не могли не слыхать, коль богатырь, – усмехнулась девушка. – А вот работник его подкует.

– Может проводите меня, девушки, до кузницы? – спросил мужчина.

– Нет, – поспешно ответила Белава, не глядя на возмущенное лицо подруги, – мы сейчас не можем, дела у нас. А вы в село езжайте, а там всякий укажет.

– И на том спасибо, – снова поклонился им Радмир.

Мужчина помахал рукой на прощание, позвал коня и направился в село.

– Радми-ир, – мечтательно протянула Заряна, – наблюдая, как новый знакомый исчезает за поворотом.

– Ты чего? – Белава покосилась на подругу.

– Какой… добрый молодец, – мечтательно произнесла та.

– Мужик как мужик, – пожала плечами Белава. – Интересно, чего он к Дарею собрался?

– Ничего ты, Белавка, не понимаешь, – слегка обиделась Заряна. – Вот бы такой ко мне посватался, я бы ему дорожку белую к дому раскатала.

– Угу, давай закатывай свою дорожку, было б на кого засматриваться.

– Тьфу, ты как рыба холодная, балованная на внимание, – махнула на нее рукой подруга. – Пойдем что ль обратно?

– Иди, я же тебя не звала. А я пока домой не пойду. Посижу тут немного.

– И не боишься одна-то в лесу оставаться?

– А чего бояться, чай, не маленькая, да и село недалече, – отмахнулась Белава.

– Ну и сиди, – сердито махнула на нее Заряна, – а я пойду, у меня еще дел по дому уйма.

– Угу, дела у нее. Небось, сейчас за богатырем этим тощим подглядывать будешь. – усмехнулась Белава.

– Да ну тебя, – совсем обиделась подруга и ушла.

Белава села на траву. Ну и пусть идет, не больно-то и хотелось. Вечно Зарянка по парням, да мужикам молодым обмирает. Точно замуж ей пора. Надо слух распустить по окрестностям, что есть в Кривцах девка рукодельная, да работящая, а еще батюшку уговорить, чтобы помог собрать Зарянке небольшое приданное. Авось, и найдется ей женишок, подумала Белава и с блаженным вздохом растянулась на земле. Но вскоре ей стало не по себе. Одной было сначала скучно, а потом и страшновато. Хоть и село рядом, а за спиной лес шумит, а там и волки, и медведи, и гадюки всякие, а еще разбойнички, бывает, проходят. Девушка сердито засопела и села, продержавшись еще какое-то время на упрямстве. Потом встала и направилась к селу, решив в первую очередь зайти к знахарке.