Текст книги "Искупление (СИ)"

Автор книги: Юлия Цыпленкова (Григорьева)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)

   – Старший похож, – ответил мой дикарь. – А средний и сестра похожи больше на отца.

   – А ты на мать? – живо заинтересовалась я.

   – А я на мать, – подтвердил он. – Только она, должно быть, уже седая.

   Флэй замолчал, и я замолчала вместе с ним. Наверное, он сейчас был далеко отсюда, рядом со своими родными. Конечно, он хочет вернуться, десять лет – долгий срок, и Флэй должен сильно скучать по семье и по дому. Я не могу его уговаривать не уезжать, как и он не отговаривает меня остаться.

   – Иди ко мне, – это так неожиданно прозвучало, что я даже решила, что ослышалась.

   Пока я решала, не послышалось ли мне, мужчина сам пересек комнату и поднял меня на руки.

   – А как же ножны? – растерянно спросила я.

   – Снял, – коротко ответил Флэй, усаживая меня на свою постель.– Я тоже привык уже, как в лесу, – произнес он, укладываясь рядом и потянув меня на себя.

   Я легла ему на плечо, положила ладонь на широкую грудь и закрыла глаза. Сразу стало так уютно, что все вопросы улетучились сами собой. Дикарь пригладил мне волосы, легко коснулся губами виска и прошептал:

   – Спи.

   Улыбнувшись, я покрепче обняла его и скоро провалилась в приятный и добрый сон, где было много незнакомых мне людей с головами рыси, и только один единственный Флэй.

   * * *

   Ночь подкралась, как подлый и коварный зверь. Обняла мягкими лапами, потерлась о плечо, лизнула в ухо и запустила в сердце ледяные острые когти. Герцог Таргарский ушел от своих людей, хотел остаться один, а теперь ночь рвала его на части, вгрызалась в душу, причмокивала, с наслаждением высасывая кровь из податливых вен и артерий. Он стоял, прислонившись лбом к дереву, и старался не думать, совсем не думать.

   Получалось плохо. Эта гонка разбудила давно забытое, и теперь воспоминания лезли в голову, раздирая старые раны. Их было мало, но они были. Первая рана – мать. Найяр помнил ее руки, до сих пор помнил. И голос. Негромкий, немного напевный. Она растягивала слова, и это всегда убаюкивало, если она начинала рассказывать древние легенды. Он не мог вспомнить конца ни одной из ее легенд, только начало, потому что всегда засыпал. А когда она умерла, маленький Най не плакал. Его отношение к матери к концу ее жизни было смешанным после той неприятной сцены, когда он понял, что не хочет быть таким же жалким и молить о снисхождении. Это герцог запомнил навсегда. Потому, стоя у гроба матушки, он смотрел на синяки на ее шее и думал, что теперь она никогда не будет жалкой. Неил прятал слезы. Брат прожигал отца взглядом, но молчал, и Найяр не мог понять, почему его старший брат, всегда такой добрый, теперь с ненавистью глядит на их отца и господина. Понял позже, когда подрос и вспомнил синяки. Отец убил их мать, в очередной ссоре убил. Понял и запомнил, вырубил топором зарубку на сердце.

   Вторая рана – брат. Пожалуй, Неила он любил даже больше Сафи. Это было чистое и искреннее чувство. Он ничего не ждал от брата, брат сам щедро давал ему тепло и заботу. Найяр никогда не завидовал ему, ни-ког-да. Он был готов быть Неилу помощником, служить ему, как своему господину, поднимать в его честь меч, выполнять всю грязную работу. Быть брату правой рукой. То, что Неил станет герцогом Таргарским, нынешний герцог принял еще с детства. И когда брата не стало...

   Это была страшная ночь. Пока самая страшная ночь в его жизни. Они были в море, отец отправил их с посольством в Гаэлдар. Точней, отправил Неила, Найяр сам напросился с ним. "Попробовать гаэлдарского вина и жарких гаэлдарок", – как он тогда смеялся. Герцог отпустил. Они уже возвращались. Найяр хотел поболтать с братом, но Неил отправил его спать, потому что юный не наследный герцог был пьян в стельку. Неил не любил, когда младший брат напивался, потому мягко, но не позволяя противиться, прогнал отсыпаться. Неил умел быть жестким без физического насилия. И младшего брата всегда восхищало умение старшего внушать окружающим уважение и желание выполнять его просьбы.

   Вот и тогда Най не смог отказать брату и ушел. Это самая глубокая рана, потому что все эти годы герцог Таргарский терзался одной мыслью, если бы он остался, Неил мог бы жить. Но он ушел, а Неил упал за борт. Его тело нашли спустя несколько часов. Когда младший, уже наследный герцог проспался, тело старшего лежало на палубе. И вот тогда Найяр плакал. Уже тогда, жестокий, с обагренными кровью не одного человека руками, он рыдал, как маленький мальчик, глядя на того, кому хотел служить. Ему пытались доказать, что молодой герцог упал за борт по неосторожности, но Найяр прекрасно понимал, что это ложь. Неил был трезв, он вообще очень мало и редко выпивал, был отличным пловцом, и в сознании должен был крикнуть. А значит, его выкинули за борт без сознания. Кто может решиться на убийство наследника? На убийство того, кто не причинил зла, кого любили все, кто только сталкивался со старшим сыном из рода Грэим. Только один человек был заинтересован в том, чтобы Неила не стало, и это был его собственный отец. Герцог Доран Таргарский видел своим наследником младшего сына, повторявшего своей сутью своих предков. Истинный Грэим, как он много раз говорил. Неил был другим, и это не нравилось их отцу. Найяр понимал мотивацию отца. Он мог указом сменить порядок престолонаследия, и Неил бы принял решение отца, но старший сын, бывший наследник был опасен для мира в их небольшом государстве, и это стало решающим аргументом для убийства собственного сына. Найяр так же убил, возможно, своего ребенка, велев вырезать его из утробы той, что стала третьей раной. И все-таки этой потери новый наследный герцог не простил своему отцу. Брата он любил, отца всего лишь уважал и боялся.

   На той охоте, двенадцать лет назад, Найяр выманил отца в уединенное место. Его вечный приятель и наперсник Кирс натравил свору собак на коня его сиятельство, и бедное животное рвануло вперед, в панике слетев с обрыва вместе с всадником. Найяр подошел к краю, посмотрел на тело отца, распластанное внизу, и плюнул сверху. Затем повернулся к другу. Они ухмыльнулись друг другу, и Най, схватившись за голову, душераздирающе заорал:

   – Отец! Кто-нибудь, помогите! Отец!

   Когда охотники выскочили к обрыву, новый герцог Таргарский бился в крепких объятьях мрачного тарга Кирса, удерживающего его сиятельство, потому что он "помешался" от горя. Погибшего герцога похоронила помпезно, его сын уже не безумствовал, стоял у гроба собранный и молчаливый. А потом, вернувшись в свои покои, молодой герцог взглянул на портреты матери и брата и лучисто им улыбнулся.

   – Я отомстил за вас, – сказал он, поднял кубок и отсалютовал портретам. – Надеюсь, ваши души теперь спокойны.

   Да, был еще Кирс. Потерять его было досадно и немного горько. Но все-таки его гибель от ножа, посланного в грудь Найяра, но принятый верным приятелем, раной не стала. В их дружбе Кирс был более искренен, Найяру преданность молодого тарга нравилась, он принимал с благоволением умный собачий взгляд своего наперсника, но не более. И все же герцог искренне расстроился, когда Кирс затих у его ног, глядя все тем же преданным собачьим взглядом. Его, точней своего, убийцу, герцог казнил собственными руками. А после того покушения окружил себя наемниками с севера.

   А потом была Сафи, его маленькая фея, его любовь, боль и ненависть. Пожалуй, стоило быть перед собой честным, он, действительно, ненавидел ее за то, что становился слабым и уязвимым под взглядом ее серых глаз. Они были для Найяром зеркалом, в котором он видел не еще молодого, красивого и полного сил мужчину, а кровожадное чудовище с уродливой душой, в которой жили вбитые отцом догмы. Но ему нравились эти догмы! Ему нравилось быть тем, кем он был. Проклятье, он был истинным Грэимом! Это жило в его крови, билось в его сердце, это было его сущностью! Но она не принимала, не желала принять его таким, каким Найяр сам принимал себя. Два с лишним года терпела, подстроилась, привыкла, но не приняла. Впрочем, уже за то, что перестала трястись каждый раз, как он прикасался к ней, не стискивала зубы, не впивалась в его плечи ногтями, лишь бы хоть так сделать больно, герцог был благодарен своей покойной жене. Именно она сделала его сокровище гибче, умней и сильней.

   Тот день, когда девушка впервые открыла ему объятья, стал одним из лучших дней в его полной темноты жизни. И ее первый стон, и сорвавшееся с губ его имя, произнесенное в минуты наслаждения, и улыбка, которую она подарила ему – все это было сокровищем. Но потом страсть проходила, и вновь ее глаза становились зеркалами, в которые было страшно смотреть. И вновь в душе вспыхивала эта странная смесь из нежности, любви и жгучей ненависти. Но Найяр не смел излить на нее ту агрессию, что любовница будила в нем, он шел в пыточную и отводил душу там. Просто герцог боялся однажды увидеть тело возлюбленной в гробу, потому выливал свою злобу на всех вокруг, кроме нее. Страх потерять ее был таким сильным, что это тоже делало его слабым местом, и тоже заставляло ненавидеть Сафи.

   Больше всего на свете Найяр Таргарский хотел увидеть в глазах единственной любимой женщины любовь. Хотелось, чтобы она смотрела на него, как Неил, но Сафи не видела того беззащитного ребенка, которого знал старший брат. Она всегда видела его сущность, знала того, кто живет за красивым телом, и вот того, истинного, эта упрямая женщина не желала принимать. Научилась жить с ним рядом, но отвергала по-прежнему. Это злило, но и он научился жить с ее страстью, но без ее любви.

   Их совместная поездка была, наверное, самым светлым в их отношениях за все года, что он коршуном вился вокруг маленькой феи. И все было так чудесно, пока герцог не понял, что его женщина завела маленький секрет, который прятала в своем чреве. Что он тогда почувствовал? Была ли хоть искра радости? Нет, не было. Была ярость от осознания, что отцом может быть Тиган, и обжигающая ненависть к ней, что допустила подобное. Потом Найяр немного успокоился, сообразив, что это в такой же равной доли может быть и его дитя. Но он ни минуты не мучился выбором участи для дитя, он не должен был родиться. Отец, возможно, отец приговорил свою плоть и кровь к смерти еще до его рождения. Мысль, что можно дать ей выносить дитя в тайне и родить, но отобрать после и спрятать, герцог отогнал моментально, потому что разлучаться со своей любовницей не желал ни на мгновение. И потому, что боялся, она будет искать, будет требовать. Но, даже если все поймет, и оставит жить младенца у чужих людей, это мог быть ублюдок Тигана! А вот это было совершенно недопустимо. Его женщина могла рожать только его детей. Как же гадко было осознавать, что она не пожелала принять ни одного его довода. Не приняла и не простила. "Ты меня потерял".

   – Проклятье, Сафи, – застонал Найяр, поворачиваясь к дереву спиной и сползая по нему. – Зачем, зачем ты понесла, зачем?! Бесова идиотка, ты сама все испортила. Сама!

   Герцог уткнулся лбом в колени. Ему так хотелось вырвать ее из сердца и из памяти, но эта проклятая любовь так крепко пустила корни, что любая попытка забыть причиняла неимоверную боль.

   – Сафи, – прошептал он, сжимая в кулаке пожухлую траву, – Сафи... Любимая... Чтоб тебя бесы задрали, – вырванная с корнем трава отлетела в сторону, и Найяр вскинул лицо к ночному небу. – Я не могу без нее, – прошептал он звездам. – Боги, верните мне мое сокровище, подыхаю...

   Звезды молчали, небо молчало, боги молчали. Только за спиной раздался едва уловимый шорох, и словно кто-то так же, как и герцог, сполз вниз по стволу, усаживаясь по ту сторону дерева. А потом вновь послышался уже знакомый смешок. Найяр вскочил на ноги, за деревом никого не было. Там было пусто! Стиснув зубы, герцог вернулся на прежнее место.

   – Ты не напугаешь меня, – ожесточенно произнес он. – Это все нервы.

   Новый смешок заставил его вздрогнуть. Затем вновь зашуршала трава, словно невидимый человек встал и прошелся вокруг дерева. А потом Найяр почувствовал ледяной холод и запах тлена.

   – Ха-ха, – по слогам произнес мужской голос прямо ему в ухо.

   – Боги защитите! – вскрикнул герцог и вскочил.

   Смех, издевательский смех, вот, что неслось ему в спину, когда Найяр бросился прочь от злосчастного дерева. Он даже не задумывался, куда бежит, пока не запнулся и не полетел на землю, но успел выставить руки и приземлился на четвереньки. Это немного отрезвило, и мужчина закрыл глаза, тяжело и хрипло дыша. После шумно перевел дыхание, открыл глаза и застыл, глядя на подол женского платья с золотым шитьем. Медленно поднял голову и отскочил в сторону, уперевшись спиной в очередное дерево.

   Женщина подплыла к нему, удушая зловонием тлена и замораживая могильным холодом, присела и заглянула в глаза.

   – Кошмарной ночи, дорогой супруг, – прошелестела покойная герцогиня. – Я скучала.

   – Тебя нет! – сипло произнес Найяр, закрываясь рукой.

   – Конечно, нет, ты же убил меня, – он вздрогнул от ненависти, которой был пропитан шелест мертвого голоса.

   – Боги, – выдохнул его сиятельство и вскочил на ноги.

   Герцогини не было. Был ночной лес, темнота и прохладный воздух, который неожиданно показался теплым после того леденящего душу ужаса, который испытал Найяр. Бешеное сердцебиение постепенно успокаивалось, и герцог уже мог слышать не шум крови в ушах, а шорох листьев и крик ночной птицы. А еще до него донеслись крики его воинов.

   – Господин!

   – Я здесь! – закричал он, облегченно вздыхая.

   Сейчас он вернется к костру, согреется и окончательно успокоится среди живых людей. Но, стоило ему сделать шаг, как вновь послышался смешок. Найяр развернулся на каблуках и увидел... Руэри Тиган стоял недалеко от него, прислонившись спиной к строму дереву, и перекидывал свою голову с руки на руку. Голова блекло посверкивала мертвыми глазами и... скалила бескровные губы в улыбке.

   – Это все мне видится, – прошептал герцог, пятясь от страшного видения.

   Тиган отлепился от дерева и сделал шаг в его сторону, продолжая поигрывать собственной головой. Голова вдруг подмигнула герцогу, и Руэри одел ее на обрубок шеи, как шлем на голову. Голова покачнулась, но призрак придержал ее рукой.

   – Неудобно, – пожаловался мертвец, – все время падает. Черной ночи, герцог, как поживаешь?

   – Сгинь, – прошептал Найяр. – Сгинь, ты сдох.

   – Имел честь умереть на плахе, – Тиган галантно поклонился, придерживая голову. – Потерял? – без всяких иных предисловий спросил призрак.

   – Найду, – страх отступил, и герцог упрямо поджал губы.

   – Потеря-ал, – удовлетворенно произнес мертвец. – Она будет счастлива, герцог, она уже счастлива, но не с тобой.

   Тиган захохотал, и голова скатилась с шеи. Это было так странно и страшно – видеть, как скалится рот мертвеца, а слышать хохот из его тела.

   – Ваше Сиятельство! – вновь долетел до него крик наемников.

   Найяр развернулся, чтобы сбежать отсюда, но столкнулся лицом к лицу с герцогиней.

   – Куда же ты, дорогой супруг? – спросила она, скалясь в ухмылке.

   – Он боится, – произнес из-за спины Тиган.

   – Великий Таргарский Дракон боится? – покойная Аниретта изумленно изломила брови и тут же протянула. – Бои-ится...

   Омерзительный смех сотряс лес, наполняя воздух гнилостным зловонием. Герцог закрыл ладонями уши и бросился прочь под, вселяющий ужас в душу, хохот двух мертвецов, двух супругов, чьи жизни он отнял в угоду своим желаниям.

   – Ваше си...

   Герцог вылетел на одного из воинов и мертвой хваткой вцепился тому в плечи. Зубы его сиятельства выбивали дробь, в глазах застыл ужас и искра безумия.

   – Что с вами, господин? – спросил обескураженный наемник.

   Это вопрос привел Найяра в чувство. Рассказывать кому-то о встречи с мертвецами он не собирался. Менее всего ему хотелось прослыть безумцем. Герцог тряхнул головой, покосился назад, но там уже никого не было, и криво усмехнулся.

   – Кошмар приснился, – ответил он. – Сильно замерз, хочу к огню.

   Наемник посторонился, пропуская его сиятельство, который стремительной походкой направился в сторону, где мелькали отсветы костра, и пошел следом. Мужчина несколько раз обернулся, но ничего странного или подозрительного не увидел. В конце концов, махнул рукой и так же поспешил к костру, где уже сидел герцог, глядя немигающим взглядом в жаркую сердцевину пламени.

   Найяр не обратил внимания на вопросы воинов, где он пропадал, и что случилось. Его вскрик слышали все. Герцог усиленно пытался отогнать воспоминания о словах безголового призрака. "Потеря-ал"... Нет! Не потерял, не потеряет, просто не может потерять этот светлый лучик. Найдет, вернет, будет оберегать, холить и лелеять, сделает все, чтобы была счастлива с ним, только с ним! Наконец, Найяр закрыл глаза и тяжело вздохнул. Он безумно устал от этой гонки, которой, казалось, не будет конца. Но остановиться и повернуть назад не мог... тем более сейчас, когда уничтоженный враг глумится над ним!

   Герцог поджал губы, распахнул глаза и встал.

   – В дорогу, – велел он.

   – Господин, лошади еще не отдохнули, – попытались ему возразить.

   – Рон недалеко, – ответил Найяр. – Я чувствую, что они уже где-то близко. Догоним, все отдохнем. Вперед.

   Скрыв раздражение, воины поднялись и направились к вымотанным долгой скачкой лошадям. Вскоре отряд вновь скакал по ночной дороге. Найяр хотел убраться из этого проклятого места, хотел сбежать подальше от жутких мертвецов, которые вдруг решили воскреснуть, и хотел закончить погоню, вернуться во дворец и долго, мучительно долго сжимать в объятьях вновь обретенное сокровище... даже если она будет против. И тогда ему не будет страшен ни один бесов мертвец.

   Рон они достигли, когда солнце уже поднялось. Здесь было решено сменить лошадей, потому что эти держались на последнем издыхании. Пока воины отдыхали, а его сиятельство накачивал себя вином, подавляя ночной ужас, не желавший отпускать его до конца даже при солнечном свете, прибежал начальник ронской городской стражи и доложил:

   – Искомые мужчина и женщина покинули Рон три часа назад.

   Найяр отчаянно закашлялся, захлебнувшись вином. Три часа! Догнали!!! Он вскочил на ноги, задев стол, и тот опрокинулся, гремя посудой и разбитыми бутылками.

   – Где наемники?! В погоню! – заорал герцог, выбегая в двери.

   Рон отряд покидал, погоняя свежих лошадей в бешеном галопе. Кровь вновь кипела в предчувствии окончания гонки.

   * * *

   Утро пришло так неожиданно и быстро. Мы проснулись одновременно от стука в дверь. Флэй вывернул голову и крикнул:

   – Спасибо.

   – Завтракать будете? – отозвался из-за двери хозяин постоялого двора.

   – Да, будем, скоро спустимся, – снова крикнул мой дикарь и посмотрел на меня. – Пора вставать, тарганночка.

   – Мне и так хорошо, – заявила я и снова закрыла глаза, но уже через мгновение подскочила от неучтивых мужских пальцев, пробежавшихся по ребрам. – Время, маленькая, теряем время. Погоня должна быть уже недалеко.

   Пробурчав все, что я думаю о дикарях, я поднялась с кровати, но тут же упала обратно на колени Флэя.

   – Скоро выспишься всласть, голубка. Если я ни в чем не ошибся, ночью, самое большое, завтра на рассвете ты "умрешь", – сказал он и потерся кончиком носа о мою шею.

   – Звучит жутковато, – проворчала я, зарываясь пальцами ему в волосы.

   – Самому не нравится, но иначе не скажешь, – вздохнул мужчина и поставил меня на пол. – Приводи себя в порядок, завтракаем и уезжаем.

   Дольше задерживаться на разговоры мы не стали, и вскоре, причесанная и кое-как умытая, я сидела рядом со своим спутником, быстро поглощая завтрак. Уже выезжая за ворота, я поинтересовалась:

   – Флэй, сколько у нас может быть времени?

   – Если я ни в чем не ошибся, и не случилось ничего непредвиденного, то часов двенадцать, может, десять. Если больше, ничего, а вот меньше... В общем, больше нигде не задерживаемся.

   – Куда мы едем?

   – Точка нашего путешествия – рыбацкий домик, есть тут одна развалюшка. Но сначала мне нужно заехать в одно местечко.

   – Что за местечко? – тут же заинтересовалась я.

   – Не скажу, – он слегка щелкнул меня по носу и тут же получил по руке. – А еще благородная тарганна, – укоризненно покачал головой мужчина, демонстративно баюкая руку.

   – Вот и гордись, что собственной ручкой честь оказала, – усмехнулась я. – Так, что за местечко?

   – Тоскливое, – увильнул от ответа дикарь. – Но без него я не смогу сделать все достоверно.

   Решив пока больше не пытать его, я отстала. Лошади уносили нас от Рона быстрой рысью, и я с окрепшей надеждой смотрела вперед. Всего несколько часов, и я для всех умру! Для всех, кроме моих малышей. Тут же бросила быстрый взгляд на моего спутника. Он о чем-то сосредоточенно думал, я не рискнула отвлечь.

   Вскоре мы выехали к небольшой рыбацкой деревушке. Флэй остановил лошадь и спешился, затем подошел ко мне и протянул руки, в которые я с улыбкой соскользнула. Он задержал на мгновение меня в этих осторожных объятьях.

   – Скоро все закончится, – пообещал мужчина.

   – Я тебе верю, – ответила я, утопая в бездонной глубине его глаз.

   – И это лучшие слова, Сафи, – улыбнулся Флэй, и мы направились к одному из домов.

   Мой дикарь стукнул в окошко и прислушался, а я обернулась, оглядываясь. Рядом с низким заборчиком стоял паренек лет двенадцати и с интересом смотрел на нас. Я улыбнулась ему, и мальчишка улыбнулся в ответ, явив мне сколотый передний зуб, придавший ему хулиганский вид.

   – Вы к деду Аристофу? – спросил паренек.

   Флэй тут же обернулся и дружелюбно подмигнул пареньку.

   – Ясного дня, парень, – произнес мой спутник. – Где этот старый хрыч?

   Паренек хихикнул и указал в сторону, где виднелся редкий лесок.

   – За грибами ушел, – ответил мальчик. – Да вы проходите, у него должно быть открыто. Если он вас знает, то драться не будет.

   – Драться? – я изумленно посмотрела на Флэя.

   – У деда клюка, он ей не хуже, чем я мечом, машет, – усмехнулся сын Белой Рыси.

   – Угу, – отозвался разом помрачневший паренек. – Еще как машет, даром, что, того и гляди, сам в песок превратится, а клюшкой своей враз все отобьет.

   Флэй кинул парню гольдер, и тот расплылся в счастливой щербатой улыбке.

   – Благодарю, благородный тарг, – поклонился мальчишка и убежал.

   – Я оставлю тебя здесь, а сам схожу по делу, – сказал мне мой дикарь, открывая дверь низкого домика.

   – Чтобы меня Аристоф клюкой отходил? – возмутилась я. – Вот уж спасибо, всю жизнь мечтала.

   – Глупышка, – Флэй рассмеялся и втащил меня в домик. – Во-первых, женщин, особенно красивых, он не бьет, вообще женщин уважает...

   – Еще лучше, – фыркнула я.

   Рот мне тут же накрыла ладонь мужчины, и он погрозил пальцем второй руки.

   – Молчи, женщина, дай договорить, потом язвить будешь, – сурово сведя брови сказал Флэй. – А во-вторых, скажи, что ждешь Эри, старик вообще успокоиться.

   – Эри?

   – Аристоф – первый, с кем я познакомился и подружился в Таргаре. Он же меня немного обучил языку. Он глуховат, потому, вместо Флэйри услышал Эри. Я поправлять не стал, так и остался для него Эри. Я быстро, не бойся, тарганночка.

   Он провел тыльной стороной ладони по моей щеке и направился к двери, но я остановила:

   – Флэй.

   Мужчина обернулся и с улыбкой посмотрел на меня:

   – Что? Боишься, маленькая?

   Я подошла к нему и уткнулась в грудь лбом, сразу почувствовав себя уверенней. Флэй приподнял мою голову за подбородок и коснулся губ быстрым поцелуем.

   – Ничего не бойся, я быстро. Это необходимо. Просто тебе не понравится то, что я хочу сделать, подожди здесь. Затем подготовим зрелище для герцога и уйдем к детям... Вместе.

   Я тут же уцепилась за его взгляд, не до конца понимая, что он хочет сказать.

   – Ну, как я тебя оставлю, не могу я допустить, чтобы ты жила спокойно. Должен же кто-то тебе кровь портить, – усмехнулся мужчина.

   – А как же твой дом? – почти шепотом спросила я.

   – Не думаю, что он развалился за эти годы. За матерью есть кому присмотреть, – ответил Флэй, немного грустно улыбнувшись. – Дети уходят рано или поздно, я ушел далеко.

   – Флэй! – вскрикнула я, изо всех сил прижимаясь к нему.

   – Он самый, – негромко засмеялся мужчина, поцеловал меня в макушку и отстранился. – Время идет, голубка.

   Кинув, я проводила моего дикаря немного шальным взглядом и подбежала к окошку, последив за тем, как он садится на свою лошадь и уезжает, прихватив и моего скакуна. Нужно спрятать, поняла я и упала на лавку, счастливо улыбаясь. Вскоре стало скучно, а еще чуть позже не по себе. Побродив по домику, я села за стол и начала обводить пальцем деревянные узоры, оставленные спилом. Вздохнув, я положила голову на сложенные руки и задремала.

   – Это что за диво? – разбудил меня по-старчески дребезжащий голос. – Баба!

   Я подскочила, глядя на... клюку, которую сжимал в узловатых пальцах дряхлый старик с белоснежными волосами и такой же бородой.

   – Вот послали боги подарочек, – осклабился старик, причмокнув. – Ты кто такая?

   – Ясного дня, – вспомнила я приветствие Флэя, сообразив, что это особенность данной местности. – Я с Эри.

   – Эри?! – глаза старика округлились. – Где этот мальчишка? Ух, я ему! – клюка опасно взлетела. – Столько лет ни слуха, ни духа. Ну, где же он?!

   – Оставил меня и куда-то поехал, – ответила я.

   – Вернется, – как-то разом успокоился Аристоф. – Раз тебя оставил, то вернется. Как звать-то?

   – Сафи, – я скромно потупилась, привычно ожидая поминания себя недобрым словом.

   – Хорошее имя, – кивнул старик. – Жена что ли Эри?

   Я оказалась в небольшом тупике. Здесь не нужно было врать, но так сладко заныло под ложечкой при воспоминание о его намерении не возвращаться домой, а остаться со мной.

   – Жена, – смущенно улыбнулась я и повторила более уверенно. – Жена.

   – Это хорошо, – деловито кивнул Аристоф. – Мальчишка-то совсем неживой был, когда ко мне попал, злой. Как волчонок по началу смотрел, потом оттаял немного, говорить по-нашему начал. Откуда он, я так и не понял, да и какая разница. Славный он, Эри-то наш. Помогал мне, дом поправил, до сих пор ничего не переделывал. И это вот, – старик хлопнул сухонькой ладошкой по столу, – он мне на прощание сделал. Мой старый стол совсем дряхлый был, как я, – Аристоф рассмеялся, закашлялся и махнул рукой. – Есть-то хочешь?

   – Хочу, – против всех правил приличий ответила я.

   – Вот и молодец, – кивнул старик. – Не люблю ломак. Коли хочешь есть, так и говорю – хочу! Помоги только, печь разожги.

   Я со священным ужасом взглянула на то, что меня просили разжечь, перевела взгляд на Аристофа и призналась, отчаянно краснея.

   – Я не умею.

   Старик прищурился, снова разглядывая меня.

   – Из благородных что ли? – я кивнула, и дед махнул рукой. – Тьфу, ты. Нашел себе Эри. – Но тут же склонил голову. – Простите, благородная тарганна, не признал.

   – Бросьте, тар Аристоф, – отмахнулась я. – Обращайтесь ко мне, как вам нравится. Печь я не умею разжигать, но вы скажите, может я еще, чем смогу помочь.

   – Ну, если разобраться... – старик задумался. – А сходи-ка ты, тарганна, в дом напротив. Скажи, я рыбы просил, сам-то уж не могу ловить. Дадут.

   Покладисто кивнув, я вышла из маленького дома и направилась в дом напротив. Был он не в пример жилью Аристофа большим и крепким, на вид. У забора меня облаяла огромная собака. Я погрозила ей пальцем.

   – На людей нельзя бросаться, пока не уверен в их намерениях, – сказала я псу, и он замолчал, склонив голову на бок и высунув язык. – Я могу войти?

   – Гав, – ответил пес, я расценила, как отказ и осталась стоять за забором.

   Дверь открылась, и на порог вышла полная краснолицая женщина, вытирающая руки о передник. Она с любопытством посмотрела на меня и приветливо улыбнулась.

   – Ясный день, уважаемая тарина, – обратилась я к ней. – Меня прислал тар Аристоф, он просил у вас рыбу.

   – Какую ему? – деловито откликнулась женщина, и я растерялась. Женщина махнула рукой и удалилась в дом, но вскоре вышла с корзинкой в руках. – Отстань, – отмахнулась от счастливого пса. Затем передала мне корзинку и снова улыбнулась. – Ясный день, благородная тарганна.

   – Почему вы решили, что я тарганна? – спросила я.

   – Говорите больно складно, – ответила женщина. – Передавайте старикану поклон.

   – Благодарю вас, – я склонила голову и хотела уже отойти, когда женщина взглянула куда-то мне за спину. – Муж ваш?

   Я широко улыбнулась и обернулась. Корзинка с рыбой выпала из моих рук, улыбка сползла с лица в тот же миг.

   – Ну, здравствуй, любимая, – услышала я, и руки Найяра обхватили меня железной хваткой. – Попалась.

   * * *

   – Обыскать здесь все, – велел герцог, не сводя с меня глаз. – Мне нужен этот ублюдок, живого по кускам резать буду.

   – Нет! – вскрикнула я.

   – У тебя больше нет права говорить – нет, любимая, – холодно произнес Найяр, и меня ослепила пощечина.

   Голова мотнулась, зубы клацнули, и во рту появился металлический привкус крови от прокушенной губы. И тут же мой рот был захвачен в жестокий плен герцогских губ. Я замычала, ударила его, но он этого даже не заметил. Запрыгнул в седло, не выпуская моего запястья и втащил к себе на лошадь.

   – Ждем за деревней, – сказал герцог наемникам и пришпорил коня.

   Мы выскочили за пределы деревни, свернули в лес, и Найяр остановил скакуна, тут же спешиваясь. Он выпустил меня из рук, и я попятилась, не в силах отвести взгляда от его горящего мрачным торжеством взгляда. Герцог наступал, я пятилась, и ему нравилась эта игра. Неожиданный рывок, и я уже вжата его телом в ствол дерева.

   – Ты скучала, сокровище мое? Ждала встречи? – с жестокой улыбкой спросил он.

   – Уйди, чудовище, – хрипло ответила я, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха, слишком сильно вдавил меня герцог в корявый ствол. Спине было больно, но душе больней.

   Неужели все зря? Неужели все так и закончится? Неужели снова в клетку? А Флэй? Мой дикарь! Боги, пусть он исчезнет, пусть сбежит, пусть бросит меня тут, лишь бы жил!!!

   – Чудовище? Я чудовище? – прорычал Найяр и отпрянул. – Я чудовище? Ты, мразь! – и снова пощечина.

   Не удержавшись на ногах, я упала, сплюнула кровь, сочившуюся из разбитых губ, и подняла на него ненавидящий взгляд. Видеть толком не могла, глаза застилали слезы. Я встала и сжала кулаки. Да, сил ударить в ответ у меня нет, но есть моя боль и презрение. Несколько мгновений Найяр смотрел на меня, но вдруг лицо его исказилось, и он бросился ко мне, упал на колени, и горячие губы заметались по моим рукам, животу, опять по рукам.