Текст книги "Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной"

Автор книги: Юлиус Белох

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 34 страниц)

Новое правительство вступило в должность в середине лета 426 г.; было уже слишком поздно, чтобы оно могло еще в этом году предпринять какой-либо серьезный шаг. Поэтому сколько-нибудь значительные военные действия произошли только в северо-западной части Греции. Афинский стратег Демосфен из Афидны потерпел здесь полное поражение при попытке вторгнуться в Этолию из Навпакта; но не лучшая участь постигла и пелопоннесцев, когда они осенью этого года, опираясь на Амбракию, попытались отвлечь Акарнанию от союза с Афинами. Демосфен блистательно расплатился здесь за поражение, которое он понес в Этолии; потери Амбракии были так велики, что только поспешным заключением мира с Акарнанией она могла спастись от гибели. В следующем году (425) акарнанцы и афиняне завладели также коринфской колонией Анакторием; прежние жители принуждены были покинуть город и были заменены акарнанскими поселенцами. Впрочем, благодаря основанию Гераклеи Трахинской у северного выхода Фермопил спартанцам удалось приобрести точку опоры в Средней Греции, – слишком ничтожный, правда, результат целого года войны.

Между тем в Сицилии сиракузцы постепенно снова взяли верх; оказалось, что оперировавшая там афинская эскадра была слишком слаба для возложенной на нее задачи. Поэтому решено было весной 425 г. отправить на запад подкрепление еще из 40 триер. В то же время афиняне втайне готовили удар по Пелопоннесу. Демосфен, только что вернувшийся в Афины во всем блеске своих недавних акарнанских побед, был прикомандирован к экспедиции с полномочием пользоваться по своему усмотрению эскадрой во время ее плавания мимо пелопоннесских берегов. Он верно угадал самое уязвимое место враждебной державы. На мессенском берегу открывается к западу Пилосская бухта (Наварино), защищенная от волн Ионического моря узким и длинным островом Сфактерией, – лучшая естественная гавань на всем полуострове. Спартанцы, которым принадлежала эта отдаленная область, мало заботились о ней; берег был покрыт обширными лесами; кругом на большом пространстве не было ни одного поселения. Таким образом, Демосфен мог беспрепятственно осуществить свой план. У северного входа в гавань сооружено было небольшое укрепление, для защиты которого здесь оставили пять триер под начальством Демосфена; к ним присоединился еще мессенский разбойничий корабль из Навпакта с 40 гоплитами. Из этого пункта надеялись поднять восстание илотов в древней Мессении. Остальная часть флота отплыла дальше, в Сицилию.

Как раз в это время союзное пелопоннесское войско опять вторглось в Аттику под предводительством сына Архидама, Агиса, который в 427 г. унаследовал от своего отца престол Эврипонтидов; известие о событиях в Пилосе заставило армию поспешно вернуться на родину. В то же время был отозван и послан в Пилос флот в 60 триер, который отплыл было к Керкире. Афиняне были окружены с моря и с суши; чтобы отрезать им выход со стороны моря, отряд из 400 лакедемонских гоплитов занял остров Сфактерия. Положение Демосфена было очень опасно, так как наскоро сооруженное укрепление едва удовлетворяло самым элементарным требованиям. Тем не менее Аттическому и Мессенскому гарнизонам удалось удержать позицию, пока подоспел отправленный в Сицилию флот, который между тем благодаря подкреплениям увеличился до 56 триер. Афиняне проникли в гавань, воспользовавшись тем, что неприятель оставил вход в нее незапертым; несмотря на свой численный перевес, пелопоннесский флот был разбит, а остров Сфактерия с находившимся на нем гарнизоном отрезан от материка.

Как ни незначителен был этот успех с чисто военной точки зрения, его было достаточно, чтобы радикально изменить все положение дел. Те 400 человек, которые находились на Сфактерии, составляли почти десятую часть всех гоплитов Спарты, и лакедемоняне были готовы для их спасения принести всякую жертву, совместимую с достоинством государства. Если до сих пор все попытки к восстановлению мира исходили от Афин, то теперь переговоры были начаты лакедемонянами. По их настоянию заключено было пока перемирие, на время которого афинянам был передан весь пелопоннесский флот, собранный перед Пилосом; афиняне взамен разрешили снабдить съестными припасами сфактерийский гарнизон.

Афиняне имели теперь возможность заключить выгодный мир; лакедемоняне готовы были вести переговоры даже на условиях возвращения к тому положению, которое существовало до тридцатилетнего мира. Но Клеон не хотел и слышать о мире, пока гарнизон Сфактерии не будет в руках афинян; и несмотря на все сопротивление состоятельных классов, его предложения были приняты большинством Народного собрания. После этого переговоры были прерваны.

Афиняне, конечно, не были так наивны, чтобы возвратить пелопоннесский флот, раз он уже находился в их руках; скоро нашли и благовидный предлог, чтобы оправдать нарушение договора. Но надежда голодом принудить гарнизон Сфактерии к сдаче совершенно не оправдалась; неприятель нашел средства доставлять на остров съестные припасы через блокирующий флот. Конец хорошего времени года все более приближался, а с наступлением зимы невозможно было бы продолжать блокаду, и гарнизон мог бы беспрепятственно уйти на континент. Было ясно, что при том плане действий, которого держались до сих пор, нельзя было ничего добиться и что единственную надежду на успех обещала высадка на остров. И Демосфен ни минуты не сомневался в этом; он готов был сделать этот рискованный шаг, как только получил бы из Афин необходимые подкрепления. Но высшая военная администрация не хотела и слышать о таком смелом плане. Выборы, происшедшие весной 425 г. под впечатлением неудач, которые до сих пор постигали все предприятия военной партии, имели неблагоприятный результат для последней; Гиппократ и большинство его политических друзей были побеждены, и Никий снова приобрел руководящее влияние на военные дела. Вскоре после прекращения мирных переговоров Никий вступил в отправление своей новой должности, а он был слишком твердо убежден в непобедимости спартанцев, чтобы решиться высадкой на Сфактерию подвергнуть риску свою славу полководца. Напротив, Клеон изо всех сил настаивал на решительных мероприятиях, утверждая, что если бы стратеги действовали энергично, Сфактерию можно было бы взять в 20 дней. В увлечении спора Никий поспешил предложить своему противнику лично принять начальство над пилосским флотом, в полной уверенности, что предприятие окончится неудачей и что благодаря этому Клеон навсегда лишится влияния на политические дела. Клеон ни разу в жизни не командовал войском, и неудивительно, что он боялся принять это опасное поручение; но у него не оставалось выбора. Ведь на нем лежала ответственность за то, что в Афинах отвергли мирные предложения лакедемонян. Не медля долго, он во главе потребованных Демосфеном подкреплений отправился в Пилос и по прибытии туда тотчас открыл атаку, ведение которой он благоразумно предоставил Демосфену. На второй день после прибытия Клеона, приблизительно в начале августа, рано утром афиняне высадились на берег. Демосфен и Клеон имели под своим начальством около 10 тыс. человек, и хотя большая часть войска состояла из гребцов, почти негодных для военного дела, однако 1000 гоплитов и 1000 пелтастов и стрелков из лука уже сами по себе представляли подавляющий перевес над 400 лакедемон. Но дело не дошло до рукопашной. Демосфен оставил своих гоплитов в резерве и ограничился тем, что приказал стрелкам из лука и пельтастам обстреливать врага. Против этого оружия спартанцы в своем тяжелом вооружении были совершенно беспомощны; после тяжелых потерь им ничего другого не оставалось, как отступить в свой укрепленный лагерь, где они, запертые со всех сторон, принуждены были наконец сдаться; оставалось в живых еще 292 гоплита. Клеон блестяще исполнил свое обещание; в течение 20 дней он завладел Сфактерией и привел ее гарнизон в Афины пленным.

Теперь он пожал плоды своего успеха. Правда, заслуга военного руководства при нападении на Сфактерию принадлежала Демосфену, но подкрепления, сделавшие возможной эту атаку, были приведены Клеоном, и общественное мнение справедливо чествовало его как победителя. Он был награжден высшими почестями, какие государство могло оказать гражданину: пожизненным правом обедать в Пританее и почетным местом в театре. В Совете и в Народном собрании его слово имело теперь решающее значение; его противник Никий своим вялым образом действий в пилосском деле сам лишил себя всякого влияния, и ему мало помогло, что он теперь вдруг воспрянул от своей прежней бездеятельности. Высадка на Истме, предпринятая им непосредственно вслед за взятием Сфактерии, повела лишь к бесплодной победе над коринфским ополчением, и если следующей весной (424) Никий отнял у лакедемонян остров Кифера, то это был, правда, блестящий успех, но сам собой напрашивался вопрос, почему Никий не сделал этого уже давным-давно.

Клеон предоставил своему противнику эти дешевые лавры, а сам всецело посвятил себя административным делам. Главное затруднение, с которым приходилось бороться Афинам в последние годы, заключалось в недостатке денежных средств: с тех пор как казна почти истощилась, регулярных доходов государства оказывалось далеко недостаточно для энергичного ведения войны. Под свежим впечатлением победы при Сфактерии, которая снова упрочила авторитет Афин на протяжении всей державы, Клеон увеличил теперь налоги больше чем вдвое против прежнего и довел этим доходы почти до 1000 талантов. Небольшую часть добытых таким путем средств он употребил на упрочение своей популярности в Афинах, повысив вознаграждение судьям с двух оболов в день до трех – мера, которая, впрочем, может быть оправдана вздорожанием всех съестных припасов в Афинах, вызванным войной.

При таких условиях избрание Клеона на должность стратега весной 424 г. было обеспечено, несмотря на усилия противной партии. Даже солнечное затмение, случившееся перед выборами, не произвело впечатления на толпу. Конечно, и второй победитель при Пилосе, Демосфен, попал в число новых стратегов; точно так же и Гиппократ из Холарга, побежденный на выборах предыдущего года, был теперь снова избран. Таким образом, афиняне могли возлагать большие надежды на военные действия ближайшего лета. И действительно, правительство обнаружило замечательную энергию. Тотчас по вступлении в должность Гиппократ и Демосфен с ядром аттической армии, 4600 гоплитов и 600 всадников, двинулись против Мегары, где они вступили в переговоры с вождями демократической партии о выдаче города афинянам. В длинных стенах, соединявших город с морем, были отперты ворота для афинян, пелопоннесский гарнизон был отброшен в Нисейскую гавань и здесь заперт со всех сторон; на следующий день он капитулировал на условии свободного отступления. Сама Мегара, раздираемая партийной борьбой, была неспособна к какому-либо серьезному сопротивлению и, казалось, без труда должна была достаться афинянам.

Между тем и у пелопоннесцев на этот раз нашелся подходящий человек. Потеря Пилоса и Киферы разбудила, наконец, лакедемонян от бездействия. Опыт семи лет показал, что постоянно повторявшиеся вторжения в Аттику не приводили ни к какому результату; кроме того, мысль об участи сфактерийских пленников удерживала спартанцев от нового похода против Афин, так как там было решено казнить пленных, как только пелопоннесская армия перешагнет через границу Аттики. Афины можно было обессилить только ударами, направленными против их союзников, и нетрудно было понять, кого из последних следовало выбрать для этой цели. При безусловном господстве афинян на море острова и Иония были недоступны для нападения пелопоннесцев; в пределах Афинского союза была только одна область, куда могла попасть сухопутная пелопоннесская армия, – побережье Фракии. И вот пелопоннесцы, наконец, решились на тот шаг, который им следовало предпринять еще до сдачи Потидеи, – именно на поход во Фракию. Но и теперь для этого предприятия было командировано не более 700 вольноотпущенных илотов и 1000 аркадских наемников. Впрочем, малочисленность войска вознаграждалась достоинствами полководца: во главе отряда стал Брасид, сын Теллиса, самый способный из спартанских офицеров, человек, который уже в подчиненных должностях оказал государству очень важные услуги.

Брасид как раз находился на Коринфском перешейке, занятый сбором и организацией своей небольшой армии, когда пришло известие о нападении афинян на Мегару. Он тотчас собрал в соседних городах, Коринфе, Сикионе и Флиунте, 3700 гоплитов и повел это войско вместе со своим собственным отрядом через Геранию. В то же время с севера спустились через Киферон 2200 беотийских гоплитов с 600 всадников и под Мегарой соединились с Брасидом, который теперь имел под своим начальством около 8 тыс. человек и, следовательно, по численности войска значительно превосходил афинян. Последние действительно не решились вступить в сражение, на которое вызывал их Брасид, и, таким образом, Мегара была спасена для пелопоннесцев. Вожди демократии спаслись бегством в Афины, изгнанники вернулись, и в городе было введено олигархическое устройство. Однако Нисея осталась в руках афинян.

Брасид окончил свои приготовления и в конце лета двинулся во Фракию. Форсированным маршем он прошел Фессалию, жители которой хотя большею частью держали сторону афинян, однако не оказали пелопоннесскому войску никакого серьезного сопротивления. Как только Брасид перешел через македонскую границу, царь Пердикка открыто примкнул к пелопоннесцам; его примеру тотчас последовали города Афинского союза, Аканф и Стагира. Затем, уже в начале зимы, Брасид направился против Амфиполя, главного города афинской Фракии. Жители последнего, среди которых афиняне составляли только незначительное меньшинство, были отчасти склонны к отпадению, отчасти мало расположены сражаться из-за аттических интересов. Нападения в это время года так мало ожидали, что афинский стратег Фукидид из Галимунта, начальник этой области, отправился со своей эскадрой из семи триер в Фасос. Хотя при известии о появлении Брасида под Амфиполем он поспешно вернулся, но было уже поздно: Амфиполь уже сдался пелопоннесцам. Только крепость Эйон при устье Стримона, некогда отнятую

у персов Кимоном, Фукидиду удалось спасти для Афин, которые, таким образом, сохранили по крайней мере точку опоры для будущих предприятий против Амфиполя.

В то время, как Брасид наносил эти удары афинскому могуществу во Фракии, афинское оружие потерпело тяжелое поражение также в Беотии. Исходя из верной мысли, что на успешное окончание войны можно надеяться только в том случае, если бы удалось отвлечь беотийцев от союза с Пелопоннесом, Гиппократ завязал сношения с демократической партией в Беотии. Предполагалось напасть на страну одновременно с трех сторон: беотийские изгнанники должны были овладеть Херонеей; Демосфен, который после взятия Нисеи отправился с 40 триерами в Навпакт, должен был высадиться с акарнанским отрядом около Сиф, в области Феспий, а сам Гиппократ в то же самое время должен был во главе всего аттического ополчения вторгнуться в Беотию с востока. Этот план, вероятно, казался его творцам образцом стратегического искусства и, действительно, был очень хорош в теории, но, к сожалению, он был слишком сложен, чтобы даже только с некоторою вероятностью можно было рассчитывать на успех. Прежде всего, при большом количестве участников, невозможно было сохранить тайну; беотийское правительство узнало о неприятельских замыслах и приказало занять намеченные заговорщиками пункты, Херонею и Сифы. Благодаря этому предполагавшееся восстание демократии расстроилось. Да и афинские стратеги действовали недостаточно аккуратно; Демосфен слишком рано пришел в Сифы и вследствие этого без большого труда был отбит беотийцами. Таким образом, когда Гиппократ через несколько дней перешел границу у Оропа, его встретило все войско Беотийского союза: 7000 гоплитов, 1000 всадников и около 11 тыс. легковооруженных. По количеству гоплитов и всадников афинское войско было почти равно, а по количеству легковооруженных даже значительно превосходило неприятеля. Тем не менее Гиппократ хотел избежать решительного сражения; он ограничился тем, что окружил укреплением храм Делийского Аполлона, на берегу Эвбейского пролива, в области Танагры, и оставил там гарнизон, главную же часть своего войска повел обратно к границе. При этом он подвергся нападению беотийцев и после непродолжительного сражения был совершенно разбит, потеряв 1000 человек. Сам Гиппократ пал, и только ночь спасла войско от полной гибели. Через несколько дней сдалось и укрепление при Делии. Это было самое страшное поражение из всех, которые до сих пор потерпели Афины в течение этой войны.

Сицилийский поход также не принес тех плодов, каких ожидали от него в Афинах. Осенью 426 г. Jlaxec был отозван и замещен Пифодором; по возвращении в Афины Клеон возбудил против отрешенного от должности полководца процесс, который, однако, окончился оправданием последнего. Его преемник уже весной 425 г. принужден был уступить Мессену сиракузцам, которые теперь стали оспаривать у афинян господство над проливом. 40 триер, отправленных под начальством Софокла и Эвримедонта в подкрепление флоту, который действовал в сицилийских водах, были задержаны пилосскими событиями на большую часть лета и только осенью пришли в Регий. Теперь здесь был собран внушительный флот. Но именно это обстоятельство возбудило в сицилийцах основательное подозрение, что намерения афинян не ограничиваются защитой их халкидских союзников. Ввиду опасности, которая угрожала независимости всего острова со стороны Афин, внутренние раздоры прекратились; весной 424 г. в Геле заключен был между воюющими сторонами мир на условии сохранения каждою из них своих наличных владений. Афинянам ничего другого не оставалось, как покориться обстоятельствам и вернуться домой.

Таким образом, все предприятия военной партии потерпели крушение, и единственным успехом, которого она достигла со времени падения Никия, было взятие Нисеи. Мало пользы было от того, что несчастных стратегов одного за другим привлекали к суду и присуждали к тяжелым наказаниям, – прежде всего начальников посланного в Сицилию флота, Эвримедонта, Софокла и Пифодора, – затем Фукидида, благодаря оплошности которого афиняне потеряли Амфиполь. Такие процессы могли способствовать только тому, чтобы поколебать доверие войска к его начальникам, и за это очень скоро пришлось поплатиться.

Под впечатлением делийского поражения и потерь во Фракии общественное мнение начало отворачиваться от военной партии. Легко представить себе, в каком привлекательном свете должен был являться теперь в сравнении с этими людьми Никий, который не проиграл ни одного сражения, которому, казалось, удавалось все, за что он ни брался, и который тем не менее не переставал в течение многих лет хлопотать о мире. В обществе все более распространялось убеждение, что вся эта война принесла очень мало пользы и что Перикл был прав, когда уже в самом начале считал высшею целью, к которой нужно стремиться, сохранение прежних владений. И действительно, восьмилетний опыт доказал каждому, кто только не закрывал глаз перед действительностью, что с теми средствами, которыми располагали Афины, невозможно было подорвать в корне могущество Спарты.

Итак, переговоры между воюющими державами были возобновлены. Правда, до мира дело еще не дошло; но друг Никия, Лахес, весной 423 г. добился, по крайней мере, перемирия на год, и заключение окончательного мира казалось теперь еще только вопросом времени.

Что мир теперь не был заключен, это была вина Брасида. Взятие Амфиполя нанесло смертельный удар влиянию Афин во Фракии; всюду города спешили отложиться от них. Прежде всего перешли на пелопоннесскую сторону эдонийский город Миркин и фасосские колонии Галепс и Эсима; вскоре за ними последовали небольшие афонские города, кроме Саны и Диона, и важный пункт Торона на полуострове Сифония. Наконец, восстание распространилось даже на полуостров Паллена, несмотря на то, что он был совершенно отрезан от остального материка укреплениями аттической колонии Потидеи и был доступен только с моря. В то самое время, когда в Афинах и Спарте заключалось перемирие, здесь Скиона перешла на сторону Брасида.

Теперь афиняне потребовали, чтобы этот город был им возвращен, но Брасид, разумеется, не хотел выдавать своих новых союзников. Таким образом, только что заключенное перемирие уже было нарушено, и Клеон приложил все усилия, чтобы увеличить разрыв. По его предложению афиняне отказались от третейского суда, предложенного лакедемонянами. Он требовал, чтобы Скиона была покорена с помощью оружия и чтобы все ее население, в наказание за измену, было казнено. Во Фракию немедленно была отправлена под начальством Никия эскадра в 50 триер с 1000 гоплитов и большим количеством легковооруженных.

Никий обратился прежде всего против Менды – города, расположенного по соседству со Скионой, который между тем также успел отложиться от Афин. С помощью демократов этого города он без труда завладел им; затем он явился под Скионой, пелопоннесский гарнизон которой оказал энергичное сопротивление, так что Никий должен был решиться на правильную осаду. Эти успехи побудили македонского царя Пердикку, который незадолго перед тем поссорился с Брасидом, снова перейти на сторону афинян; это было важное приобретение для Афин, так как македонский царь преградил путь лакедемонским подкреплениям, которые уже находились на пути к Брасиду. Таким образом, последний должен был довольствоваться собственным небольшим войском да вспомогательными отрядами своих халкидских союзников.

Между тем в самой Греции, несмотря на военные действия во Фракии, покой оставался ненарушенным. Но переговоры о мире были при этих обстоятельствах, конечно, безуспешны, и даже перемирие, срок которого окончился весной 422 г., не было продолжено. Каково было настроение в Афинах, показывает избрание Клеона в стратеги на ближайший служебный год 422—421; а план Клеона состоял в том, чтобы силою оружия вырвать у Брасида его завоевания. На этот раз он лично принял начальство; в конце лета 422 г. он во главе 1200 афинских гоплитов, 300 всадников и многочисленных союзников на 30 кораблях отправился во Фракию. Начало, казалось, оправдывало самые смелые ожидания: Торона и Галепс были взяты штурмом и подготовлено нападение на Амфиполь. Но во время рекогносцировки города, которую Клеон предпринял со всем своим войском, на него неожиданно напал Брасид; афинское войско было разбито и обращено в беспорядочное бегство; 600 афинян и сам полководец легли на поле битвы. Пелопоннесцам эта победа стоила только семи человек; но между этими семью был Брасид. Благодарные жители Амфиполя поставили ему памятник на рынке своего города и воздавали ему, как освободителю, геройские почести.

Битва при Амфиполе нанесла тяжелый удар военной партии в Афинах. Мало того, что она лишилась своего вождя Клеона, единственного действительно способного человека, который был в ее рядах; гораздо важнее было то, что на памяти Клеона тяготела вся ответственность за неудавшийся фракийский поход. Таким образом, управление государством естественно должно было перейти к Никию, и он мог теперь беспрепятственно стремиться к той цели, к которой он был так близок уже два года назад. Ведь сам его противник доказал, что при теперешних условиях силою оружия ничего нельзя сделать во Фракии и что возвращение Амфиполя может быть достигнуто только путем примирения со Спартой.

В Спарте также имели полное основание желать мира. В среде пелопоннесских союзников начали обнаруживаться опасные симптомы. Мантинея распространила свое господство на южные области Аркадии до лаконской границы и при этом вступила в войну с Тегеей; кровопролитное сражение, происшедшее между ними зимой 423 г., не привело ни к какому результату. Необходимо было водворить здесь порядок и вернуть Мантинею в ее прежние границы. Кроме того, Спарта находилась в натянутых отношениях с элейцами из-за того, что спартанцы во время одного спора между Элидой и подвластным ей городом Лепреем приняли сторону последнего и послали для его защиты Лакедемонский гарнизон. Все это было бы не очень важно, если бы тридцатилетнее перемирие с Аргосом не приближалось теперь к концу; а Аргос требовал, в награду за возобновление договора, возвращения Кинурии, которая сто лет назад была отнята у него Спартой. Последняя, конечно, не могла согласиться на это требование; поэтому было чрезвычайно важно прийти к соглашению с Афинами раньше, чем начнется война с Аргосом. К этому присоединялось еще желание освободить сфактерийских пленников.

Правда, теперь, после побед при Делие и Амфиполе, спартанцы отнюдь не были склонны купить мир ценой значительных уступок. Возвращение к тому положению, в котором обе стороны находились до войны, было крайним условием, на которое они готовы были согласиться, и так как именно теперь решительный успех был на стороне пелопоннесского оружия, то это была во всяком случае уже крупная уступка. Ведь заключить мир на таких условиях значило для Спарты отказаться от той смелой программы, с которой она десять лет назад начала войну,– освобождения эллинов от афинского господства. Более того: Спарта обязывалась этим выдать Афинам те эллинские города, которые, доверяя спартанской клятве, решились отпасть и примкнуть к Пелопоннесскому союзу.

Таким образом, враждебные действия были приостановлены и переговоры снова начались. Но, несмотря на доброе желание обоих правительств, к концу зимы мир еще не был заключен. Наконец, весной лакедемоняне поставили ультиматум и, чтобы придать ему больше силы, приказали в то же время союзникам готовиться к походу в Аттику. Эта мера подействовала: Никий принял условия лакедемонян, Совет и народ дали свою ратификацию. 25 или 26 элафеболия (в апреле) 421 г. заключен был мир или, как говорили греки, перемирие на 50 лет между афинянами и лакедемонянами и их обоюдными союзниками.

В основу мира положено было возвращение к тому территориальному положению, которое обе воюющие стороны занимали до начала войны. В силу этого соглашения афиняне должны были возвратить Пилос и Киферу, а лакедемоняне – Амфиполь. Скиона, которая все еще держалась, была предоставлена мести афинян, и только для Пелопоннесского гарнизона было выговорено свободное отступление. В вознаграждение за Платею, которую беотийцы отказались вернуть, афиняне должны были удержать Нисею. Халкидские города, которые отпали от Афин до заключения перемирия – во время потидейского восстания или позднее, во время похода Брасида, и еще не были опять покорены: Олинф, Аканф, Стагира, Аргил, Стол, Спартол, Сана и Синг, – сохраняли свою независимость, но обязывались платить Афинам дань, установленную некогда Аристидом. Наконец, обе стороны должны были обменяться пленниками.

Состоятельные классы Афин и их вождь, Никий, добились того, к чему они так давно стремились: программа Перикла была блестяще осуществлена; Афинская держава вышла из борьбы в общем невредимой. Уничтожить Спарту, опору консервативного элемента в Греции, эта партия не могла желать в собственных интересах, даже если бы это было возможно. Совсем другого мнения была, конечно, радикальная партия. С ее точки зрения, заключение мира должно было казаться большой ошибкой именно теперь, когда срок перемирия между Аргосом и Спартой истекал через несколько месяцев и когда в обоих демократических государствах, Мантинее и Элиде, возбуждение против Спарты достигло такой степени, что с уверенностью можно было ожидать кризиса в самом Пелопоннесском союзе.

Способ, которым были осуществлены условия мира, дал этой оппозиции новую пищу. Спартанское правительство действительно было готово исполнить обязательства, которые оно приняло на себя по договору, так как для него самого было очень важно получить обратно Пилос, Киферу и сфактерийских пленников. Поэтому в Спарте немедленно освободили афинских пленников и послали Клеариду, который по смерти Брасида заменил его во Фракии, приказ передать афинянам Амфиполь. Но Клеарид вовсе не хотел сыграть роль предателя по отношению к союзникам, освобождению которых от афинского ига он сам содействовал. Оправдываясь невозможностью сделать что-либо со своими слабыми силами против воли халкидцев, он ограничился тем, что ушел со своим войском из Фракии и вернулся в Пелопоннес. Таким образом, самое важное для афинян условие мира осталось мертвою буквой, и вследствие этого они, в свою очередь отказались очистить Пилос и Киферу или хотя бы только отпустить на волю сфактерийских пленников.

Немало затруднений причинили Спарте также ее собственные союзники. Ни одному государству эта война не стоила больших жертв, чем Коринфу, морская торговля которого в течение стольких лет была парализована афинской блокадой. А теперь мир не принес ему ни одной из тех выгод, ради которых он взялся за оружие: Потидея и Керкира оставались во власти Афин, и даже колонии Анакторий и Соллий не возвращались Коринфу акарнанцами. Поэтому коринфяне отказались принять мир и нашли поддержку у халкидцев во Фракии, которые решили ни в каком случае не давать согласия на уступку Амфиполя, ни снова платить дань афинянам. Беотийцы также не хотели слышать о мире и согласились только на перемирие с Афинами под условием заявлять о разрыве договора за 10 дней вперед.

Ввиду этого кризиса в недрах собственного союза Спарта не находила другого исхода, кроме еще большего сближения с Афинами. Здесь она встретила со стороны Никия полное сочувствие. Казалось, идеал Кимона был осуществлен; между обеими первенствующими державами заключен был оборонительный союз. Афины не могли дольше отказывать в выдаче сфактерийских пленников, и, таким образом, по крайней мере главное требование спартанцев было удовлетворено.

Эта перемена в лакедемонской политике только ускорила катастрофу в Пелопоннесе. Союз распался. Элида, Мантинея, Коринф, фракийские халкидцы отпали от Спарты и вступили в союз с Аргосом. Попытка привлечь и Тегею к этому союзу окончилась, правда, неудачей, и спартанцам удалось даже отнять у Мантинеи господство над Паррасией в южной части Аркадии; но в общем Спарта была теперь изолирована в Пелопоннесе. С Афинами также не удалось установить искренних отношений, несмотря на только что заключенный союз. Там отказывались – и с полным правом – очистить Пилос и Киферу, пока спартанцы не вернут Амфиполь и пока Коринф, Беотия и халкидцы не признают мира; между тем Спарте, при том опасном положении, в котором она находилась теперь, было не до того, чтобы силой оружия принудить эти государства к принятию афинских требований. Таким образом, переговоры с Афинами не повели ни к чему или, вернее, единственным результатом их было еще большее отчуждение между обеими союзными державами.