Текст книги "Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной"

ГЛАВА XV. Пелопоннесская война

Итак, война была решена; в Пелопоннесе приготовления приближались к концу, и летом 431 г. союзное войско должно было вторгнуться в Аттику. В Греции господствовало то томительное затишье, которое обыкновенно предшествует большим катастрофам. Суеверная толпа повсюду теснилась вокруг прорицателей; землетрясение на Делосе, священном острове Аполлона, – первое на памяти людей – считали многозначащим предзнаменованием, и даже просвещенный историк этой эпохи счел нужным сообщить потомству об этом событии.

Военные действия начались в Беотии. Здесь, как мы уже знаем (выше, с.287), Платея еще до Персидских войн отделилась от остальных городов этой области и вступила в тесный союз с Афинами, которому она впоследствии оставалась верна при всех превратностях судьбы. Эта аттическая крепость внутри Беотии, на расстоянии не более двух часов пути от Фив, постоянно угрожала последним; тем опаснее было это соседство теперь, накануне войны. Поэтому решено было завладеть городом еще до начала войны. Олигархическая партия в самой Платее предложила свое содействие для осуществления этого предприятия; с ее помощью в дождливую ночь, приблизительно в начале марта 431 г., проник в город отряд из 300 фиванских гоплитов. Но громадное большинство граждан не хотело и слышать о присоединении к Беотийскому союзу. Подкрепление из Фив опоздало, и на рассвете фиванские гоплиты были побеждены и принуждены сдаться. Пленники, числом 180, и между ними люди, принадлежавшие к лучшим фамилиям Фив, были тотчас умерщвлены; отмена казни пришла из Афин слишком поздно. Виновники этого кровавого дела впоследствии страшно поплатились за него.

На нарушение мира Афины ответили заключением под стражу всех находившихся в Аттике беотийцев; аттическое войско перешло через Киферон, поставило Платею в оборонительное положение и перевело неспособную к войне часть населения в Афины, где она была в полной безопасности. Однако от наступательных действий против Беотии афиняне воздержались; сознавая, что он вызвал войну, Перикл именно поэтому всеми силами старался свалить формальную ответственность за начало военных действий на противников.

Спустя два месяца после нападения на Платею, в мае, царь Архидам II собрал на Коринфском перешейке пелопоннесские союзные войска, две трети способного к войне населения, – приблизительно 20—25 тыс. гоплитов. Прежде, чем выступить в поход, он сделал еще последнюю попытку предотвратить войну; он надеялся, что в Афинах ввиду неприятельской армии еще в последнюю минуту одержит верх партия мира. По-видимому, Перикл опасался чего-то в этом роде; он даже не впустил в город лакедемонского посла и тотчас отослал его под военным конвоем к границе.

Теперь Архидам двинулся со своей армией и, подкрепленный приблизительно 5000 беотийских гоплитов, вступил в Аттику. Верный своему решению строго держаться оборонительного образа действий, Перикл еще за несколько недель до нашествия пелопоннесцев послал отряд из 1600 гоплитов в Потидею (выше, с.402). Он не хотел даже двинуться в Мегариду, чтобы завладеть теснинами Герании и, таким образом, отрезать пелопоннесцам путь в Аттику; правда, в военном отношении эта операция была бы опасна, так как в тылу находились беотийцы. Но и в самой Аттике он не оказал неприятелю ни малейшего сопротивления, несмотря на то, что высоты, отделявшие Афинскую равнину от Элевсинской, представляли превосходную оборонительную линию. Он знал, как многого оставляла желать дисциплина его гражданского ополчения, и боялся быть против воли вовлеченным в открытое сражение, которое, при вдвое большей численности неприятеля, непременно повело бы к поражению афинян.

Таким образом, Архидам мог беспрепятственно подвигаться вперед и опустошать поля, на которых только что созрел хлеб. Между тем сельское население устремилось в главный город; возы с домашним скарбом, стада быков и овец теснились на улицах. Немногие нашли пристанище у родных и друзей; громадное же большинство расположилось в храмах или в бараках, которые были построены на всех свободных площадях города. Нетрудно представить себе, какое настроение господствовало между беглецами. Когда затем пелопоннесцы подошли к Ахарнам, находящимся приблизительно на расстоянии 10 км от города, и начали на глазах граждан опустошать поля и сжигать деревни, в Афинах едва не дошло до открытого мятежа. Годная к войне часть населения бурно требовала, чтобы ее повели против врага. Но Перикл твердой рукою правил государством. С тех пор как неприятель находился в Аттике, он пользовался диктаторскими полномочиями; деятельность Народного собрания и суда была временно приостановлена, и народ был, следовательно, лишен возможности принять какое-нибудь необдуманное решение. Видя, что противник уклоняется от битвы, Архидам покинул свою позицию при Ахарнах и, перейдя через Парнет, двинулся мимо Оропа, через Беотию, к Коринфскому перешейку, где и распустил свою армию. Весь поход продолжался меньше месяца.

Между тем Перикл отправил против Пелопоннеса флот в 300 триер с 1000 гоплитов. С такими ничтожными силами, конечно, нельзя было достигнуть серьезных успехов. Некоторые прибрежные области были опустошены, но ввиду подкреплений, которые подходили из глубины страны, афинянам каждый раз приходилось поспешно удаляться на свои корабли. Впрочем, афинянам удалось присоединить к своему союзу важный остров Кефаллению и овладеть небольшой коринфской колонией Соллион в Акарнании.

Таким образом, результаты военных действий были очень скудны; зато Перикл постарался удовлетворить самолюбие народа иным путем. Беззащитные жители Эгины были изгнаны из своего города по обвинению в том, что они вступили в изменнический союз со Спартой; их землю поделили между собой аттические клерухи. Лакедемоняне дали изгнанникам убежище в Фирее, на аргосской границе. Осенью Перикл со всем афинским ополчением предпринял поход в Мегариду, чтобы отомстить врагу; афиняне сильно опустошили открытую страну, но не сделали даже попытки завладеть укрепленным городом.

В общем, Перикл все же мог быть доволен результатами этого первого похода. Если военные успехи и не были велики, то по крайней мере дело обошлось без сколько-нибудь серьезных неудач. Неприятельское нашествие ограничилось северными округами Аттики; подойти к стенам столицы или, оставив Афины в стороне, пройти в Паралию – для этого у неприятеля не хватило смелости. Но, что было важнее всего, ввиду внешней опасности затихли всякие раздоры внутри государства; теснее, чем когда-либо, граждане сплотились вокруг того, кто в данную минуту стоял во главе государства. Но Периклу скоро пришлось убедиться, как опасна была игра, которую он затеял.

Следующей весной (430 г.) царь Архидам во главе союзной пелопоннесской армии снова перешел через границу Аттики. Если он в предшествовавшем году щадил неприятеля, чтобы с самого начала не сделать разрыв непоправимым, то теперь он решился действовать энергично. Целых 40 дней оставалось его войско в Аттике, которую оно совершенно разорило до крайней южной границы. Но Перикл и теперь твердо держался своего плана – избегать сражения, и предоставил южную часть Аттики на произвол судьбы, как в предыдущем году – северную.

Как ни силен был удар, нанесенный Афинам этим опустошением, он был ничтожен сравнительно с тем бедствием, которое произвела в городе чума. Эпидемия уже давно опустошала Египет и области Передней Азии; затем она была занесена в Лемнос, и к тому времени, когда пелопоннесцы вторглись в Аттику, появилась в Пирее, откуда вскоре перешла в верхнюю часть города. Большой греческий город той эпохи уже сам по себе представлял очень благоприятную почву для распространения заразы благодаря тесным, немощеным улицам и отсутствию простейших гигиенических приспособлений[95]95
  Улица служила отхожим местом; в Фивах, изобиловавших садами, по преданию, подле каждого дома лежала навозная куча.


[Закрыть] Но вдвойне благоприятную почву представляли теперь Афины, где в тесных и нездоровых жилищах скучилось все сельское население Аттики – вместе с населением самого города почти 200 тыс. человек. При таких условиях чума должна была производить страшные опустошения; за три года (430, 429, 426), в которые эпидемия появлялась в Афинах, она унесла почти четверть всего населения Аттики. Под потрясающим впечатлением этого несчастья общественный порядок минутами, казалось, готов был рухнуть. На улицах и даже в храмах лежали непогребенные трупы; народом овладело тупое отчаяние; надежда на богов, которые не посылали никакого спасения, начала исчезать. Как всегда бывает в таких случаях, наряду с великодушным самопожертвованием и любовью к ближнему обнаруживался, с другой стороны, самый бессердечный эгоизм.

Узнав о появлении чумы в Афинах, неприятель удалился, и действительно, болезнь пощадила Пелопоннес. Господствовавшее военное положение оказалось самым действительным карантином, так как пелопоннесцы беспощадно убивали каждого афинянина или афинского союзника, который попадал в их руки. Между тем Перикл, чтобы дать исход возбуждению народа, предпринял большую экспедицию против Пелопоннеса. Но чума, принесенная войском, парализовала всякий успех. В конце концов афинские военачальники сделали почти невероятную ошибку, передвинув войско от Пелопоннеса к Потидее, благодаря чему зараза была, конечно, занесена и в осадный отряд. Впрочем, они и здесь ничего не успели и принуждены были вернуться в Афины, напрасно потеряв более 1000 гоплитов.

Негодование против Перикла, грозившее разразиться два года назад, вспыхнуло теперь с удвоенной силой. В самом деле, его политика привела Афины к войне и, значит, косвенно была ответственна также за появление чумы. Все классы населения, зажиточные и чернь, соединились, чтобы низвергнуть правителя. При выборах в стратеги на 430– 429 гг., произведенных тотчас после отступления пелопоннесцев, Перикл не был избран, после того как в течение пятнадцати лет беспрерывно занимал эту должность. Фактически неизбрание было равносильно отставке. Личный режим был устранен. Предъявленное вслед затем против Перикла обвинение в растрате общественных денег имело целью обеспечить победу оппозиции и навсегда закрыть Периклу доступ к политической деятельности. При господствовавшем настроении нельзя было сомневаться в исходе процесса; присяжные признали Перикла виновным и присудили его к большому штрафу. Немногого недоставало, чтобы произнесен был смертный приговор над человеком, который еще вчера почти единовластно управлял половиной Греции.

Итак, ближайшая цель оппозиции была достигнута; но скоро обнаружилось, что настоящие затруднения начинались лишь теперь. Попытка прийти к соглашению со Спартой не удалась; ход событий превзошел самые смелые ожидания пелопоннесской военной партии, и было вполне естественно, что она соответственно этому повысила свои требования. А между тем Афины и теперь еще отнюдь не были склонны принять мир на каких бы то ни было условиях, поэтому ничего другого не оставалось, как продолжать политику Перикла, за которую еще недавно на него роптали. Но результаты были очень неутешительны. Правда, Потидея после двухлетней геройской обороны сдалась в течение зимы 430—429 гг., доведенная до крайности голодом; начальники афинского отряда разрешили гражданам свободное отступление. Земля была роздана аттическим клерухам, и Потидея сделалась с этих пор главным оплотом Афин на фракийском побережье. Но радость по поводу этого успеха была омрачена тяжким поражением, которое ближайшею весной (429 г.) потерпело под Спартолом только что освободившееся осадное войско в сражении с халкидцами. Эта битва интересна в военно-историческом отношении тем, что аттические гоплиты, одержав верх над неприятельскими гоплитами, были разбиты халкидскими всадниками и легковооруженными; это был один из первых признаков того, что древняя тактика гоплитов, которой афиняне были обязаны победами при Марафоне и Платее, пережила себя.

В это время афиняне получили неожиданную помощь. С тех пор как Фракия освободилась от персидского владычества, одрисы, жившие в плодородной долине Гебра, стали распространять свою власть над соседними племенами; при царе Ситалке, около начала Пелопоннесской войны, их владения простирались от Абдеры и верхнего Стримона до Истра и Черного моря, на протяжении почти 130 тыс. кв. км. Греческие города вдоль побережья Понта также должны были признать их владычество и согласиться на уплату дани; годовой доход царя при преемнике Ситалка, Севте I, равнялся, по преданию, 800 талантам серебра, кроме значительных натуральных повинностей[96]96
  Это государство обнимало приблизительно нынешнюю Болгарию с Восточной Румелией и турецкий вилайет Адрианополь.


[Закрыть] В 431 г. Ситалк вступил в союз с афинянами, и отчасти его влиянию нужно приписать переход македонского царя Пердикки II с пелопоннесской стороны на афинскую. С тех пор фракийский царь ничего больше не сделал для афинян; теперь падение Потидеи пробудило его наконец от бездействия. Но осень настала раньше, чем он выступил в поход со своим войском. Это была огромная армия, а молва еще безмерно преувеличила ее численность; в Греции говорили, что Ситалк ведет с собой 100 тыс. пехотинцев и 50 тыс. всадников. Перейдя через горы у верхнего течения Стримона, он вступил с севера в Македонию, царь которой, Пердикка, хотя находился в мире с Афинами, поссорился с Ситалком. Последний завладел Идоменой при реке Аксий и разорил всю низменность до Пеллы, в Фессалии начали уже опасаться вторжения фракийцев и делали приготовления к их встрече. Однако для осады укрепленных мест варвары были совершенно непригодны, и Ситалк двинулся в Халкидику, куда афиняне обещали прислать ему в помощь флот. Но варвар-союзник стал, по-видимому, возбуждать опасения и в Афинах; во всяком случае флот не был послан. Недостаток в съестных припасах и наступление зимы принудили Ситалка вернуться, спустя 30 дней после вступления в Македонию. Вся эта экспедиция не имела никакого успеха, и владения афинян на Халкидике по-прежнему ограничивались полуостровами Палленой, Сифонией и Актой и городами Энеей, Аканфом и Стагирой.

Деятельность врагов Перикла за то короткое время, которое прошло со времени его падения, как нельзя лучше доказала, что без него невозможно было обойтись. Как бы плоха ни была система Перикла, она все же была наименьшим из зол, между которыми приходилось выбирать. И вот весной 429 г. в общественном мнении произошла реакция. Противоестественная коалиция, которая год назад свергла Перикла, теперь распалась. Демос снова соединился вокруг своего старого вождя, и Перикл вновь был избран в стратеги на 429—428 гг.

Но силы его были надломлены ударами последних лет. К этому присоединилось семейное горе; оба его законных сына, Ксантипп и Парал, один за другим в короткое время пали жертвами чумы. Едва он в середине лета 429 г. вступил в отправление должности стратега, как болезнь сразила и его, и он умер в августе или сентябре этого года. Кто мог занять освободившееся место? В Афинах, как и везде, единовластие дало возможность возвыситься только посредственностям; помощники Перикла были в умственном отношении ничтожествами, совершенно неспособными к личной инициативе. Таков был, например, Лисикл, „скотопромышленник", как его называет комедия, – человек, который в последние годы стоял, может быть, ближе всех к Периклу и заботам которого он, умирая, поручил свою Аспасию. К тому же он уже осенью 428—427 гг. погиб в походе против Карии. Руководство демосом перешло теперь к Клеону, который, как мы знаем, оказывал когда-то сильную оппозицию политике Перикла и был одним из главных виновников его падения, а теперь держался того мнения, что раз война начата, нужно употребить все усилия, чтобы довести ее до конца. Но общественное положение кожевника было таково, что он не мог рассчитывать на избрание в стратеги; да он и сам был еще пока очень далек от таких честолюбивых мыслей. Таким образом, он мог иметь лишь косвенное влияние на управление государством и особенно на ход войны. Вообще же смерть Перикла должна была способствовать усилению мирной партии. Во главе ее стоял теперь Никий, сын Никерата из Кидантидского округа. Человек во всех отношениях достойный уважения и, подобно большинству членов высокой аттической знати, искренно преданный существующему порядку, притом очень дельный офицер, он был, однако, лишен выдающихся военных и государственных способностей. Его влияние основывалось главным образом на его огромном богатстве, в котором с ним могли сравниться лишь немногие афиняне. Ничто, может быть, не свидетельствует лучше о том недостатке в талантах, который ощущался в это время в Афинах, чем то обстоятельство, что такой человек мог занять руководящее положение в государстве и с небольшими перерывами удержать его до смерти. Нечего и говорить, что при таких условиях нельзя было и думать о твердой и целесообразной политике как вне, так и внутри государства.

В 429 г. пелопоннесцы не повторили своего вторжения в Аттику; там уже больше нечего было разорять, а все еще свирепствовавшая чума заставляла их быть осторожными. Вместо этого царь Архидам предпринял поход в область Платеи, и так как попытки убедить город добровольно перейти на сторону Спарты не увенчались успехом, то началась осада. Хотя платейцы и отбили все приступы, однако рано или поздно голод должен был бросить город в руки беотийцев и пелопоннесцев. Такой результат похода далеко нельзя было назвать блестящим. Лучших успехов ожидали от другого предприятия, которое было осуществлено во второй половине лета. Предшествовавшей зимой (430—429 гг.) афиняне, наконец, сделали то, что им следовало бы сделать уже в самом начале войны, именно послали в Навпакт эскадру, которая заперла вход в Крисейский залив и тем парализовала всю морскую торговлю Коринфа. Поэтому снаряжен был сильный пелопоннесский флот для прекращения этой блокады, и в то же время послан отряд из 1 ООО гоплитов в Амбракию, чтобы, в соединении с войсками союзников из той области, заставить Акарнанию отложиться от Афин. Но при Стратосе акарнанцы принудили пелопоннесско-эпирскую союзную армию к отступлению, между тем как в то же самое время аттический стратег Формион в двух сражениях при Навпакте разбил наголову далеко более многочисленный пелопоннесский флот.

Война продолжалась уже три года, не приводя ни к какому окончательному результату. Но Афины сумели сохранить свое положение лишь при помощи очень тяжелых жертв, тогда как силы противника оставались почти нетронутыми. Военная казна, на которую главным образом опиралось морское превосходство Афин, была уже в значительной степени исчерпана. Чума похитила гораздо больше способных к военной службе людей, чем самые кровавые поражения. Еще несравненно опаснее был тот ущерб, который благодаря всем этим событиям потерпел несравненный авторитет Афин в глазах союзных государств. Поэтому, хотя пелопоннесцы и не могли похвастать ни одним решительным военным успехом и не были даже в состоянии предотвратить потерю Потидеи, – хотя их попытки одолеть Афины на море окончились полной неудачей, – тем не менее отношение сил воюющих сторон значительно изменилось в их пользу. Аттическое государство колебалось в своих основах; приближался кризис.

Весной 428 г. пелопоннесцы снова вторглись в Аттику. Непосредственно вслед за этим против Афин восстал Лесбос, – кроме Хиоса, единственный остров на Эгейском мори, сохранивший свою автономию и самостоятельный флот. Опасность была страшная, во-первых, потому, что Лесбос располагал значительными морскими силами и богатыми финансовыми средствами; во-вторых, кто мог сказать, какие размеры примет восстание? Но Афины оказались на высоте своего положения. Сильный флот с сухопутным войском, отправленный под командой стратега Пахеса к Лесбосу, разбил неприятеля в морском сражении и запер главный город острова, Митилену, с суши и с моря. Таким образом удалось локализировать восстание. В то же самое время предприняли с сотней триер демонстрацию против Пелопоннеса, которая, действительно, произвела впечатление на лакедемонян; после потерь, причиненных чумой, они уже не считали Афины способными на такие предприятия. Вследствие грозившего истощения государственной казны теперь – впервые в течение этой войны – наложена была на население самой Аттики прямая имущественная подать в 200 талантов, которой хватило, впрочем, лишь на удовлетворение самых неотложных потребностей.

Между тем лакедемоняне продолжали действовать со своей обычной медлительностью. В продолжение всего лета 428 г. и следующей зимы Митилена была предоставлена собственным силам; наконец, весной 427 г. туда был отправлен вспомогательный флот из 42 триер, тогда как сухопутное войско одновременно предприняло обычное вторжение в Аттику. Но было уже слишком поздно. Когда съестные припасы в Митилене стали истощаться, в городе вспыхнул мятеж, результатом которого была сдача города афинянам на полную их волю. После этого мелкие города на Лесбосе и митиленские владения в Троаде подчинились без сопротивления. Пелопоннесский флот уже пришел в Ионию, где он распространил всеобщий страх; возможно, что быстрым движением к Митилене удалось бы отнять этот город у афинян. Но спартанский наварх Алкид не хотел и слышать о таком рискованном предприятии и поспешно отплыл домой.

Таким образом, кризис, вызванный восстанием Лесбоса, благополучно миновал, правда, не столько благодаря заслугам самих афинян, сколько благодаря вялому и неумелому образу действий их противников. Авторитет Афин снова был упрочен, и теперь можно было спокойнее смотреть в глаза будущему. Чтобы на будущее время отбить у союзных государств охоту к подобным попыткам, Клеон предложил примерно наказать покоренную Митилену: все взрослое мужское население казнить, женщин и детей продать в рабство, а землю разделить между аттическими клерухами. И так велико было в Афинах озлобление против вероломного города, что Клеону удалось провести свое предложение. Но как только был отослан соответствующий приказ генералу, командовавшему митиленским отрядом, афиняне сами устрашились своего поступка. Очень многие из тех, которые в Народном собрании дали себя увлечь красноречию Клеона, пришли теперь к сознанию, что они собирались совершить жестокость, беспримерную в греческой истории, – что поголовное избиение граждан одного из величайших и знаменитейших городов Эллады вызовет во всей нации взрыв негодования и лишит Афины последних симпатий, которыми они еще пользовались. И разве лесбосцы заслужили такую страшную участь? В продолжение пятидесяти лет они бок о бок с афинянами сражались против варваров и эллинов, и если они теперь отложились, то ведь вина падала на правящие классы, а не на народную массу, которая никогда не переставала быть преданной Афинам и в конце концов принудила знатных к сдаче города. Правительство воспользовалось этой переменой в настроении общества, чтобы на следующий день еще раз поднять в Народном собрании вопрос о Митилене; но и теперь лишь с большим трудом удалось добиться отмены принятого накануне решения. Участь, постигшая Лесбос, была и без того достаточно тяжела: автономия была отнята, стены городов разрушены, флот уведен в Афины, земля конфискована и разделена между 2700 аттическими клерухами; все те, кто во время восстания чем-либо скомпрометировал себя и не спасся бегством, числом свыше 1000 – были казнены. Только Метимна, которая одна из всех городов острова осталась верной Афинам, сохранила свою прежнюю независимость.

Весьма понятно, что во время лесбосского восстания, которое потребовало напряжения всех сил, Афины в самой Греции строго придерживались оборонительного образа действий. Даже для спасения Платеи, которую с лета 429 г. осаждали пелопоннесцы и беотийцы (выше, с.419), они не сделали ни малейшего усилия, несмотря на то, что нужда достигла там крайней степени. Летом 427 г,, вскоре после падения Митилены, город должен был сдаться. Половина гарнизона уже в течение зимы пробилась через неприятельские линии. Остальных, 200 платейцев и 25 афинян, победители казнили в отместку за избиение фиванских пленников, совершенное платейцами в начале войны. Город был разрушен, а область его перешла к Фивам.

В это самое время афиняне едва не лишились своего важнейшего союзника на западе, Керкиры. Против воли и только под давлением тяжелой необходимости остров в 433 г. присоединился к Афинам; теперь, когда опасность миновала и в то же время могущество Афин было сломлено войной с Лесбосом, состоятельные классы решили воспользоваться удобным моментом, чтобы порвать заключенный тогда союз и снова занять нейтральное положение по отношению ко всем эллинским делам, составлявшее традиционную политику Керкиры. Из-за этого вопроса вспыхнула междоусобная война между зажиточными классами и демосом. Несколько дней продолжался ожесточенный уличный бой, во время которого часть города сделалась жертвой пламени; победа клонилась уже на сторону толпы, когда прибытие из Навпакта аттической эскадры в 12 триер положило конец междоусобице. Четыреста олигархов было заключено в тюрьму, прежний оборонительный союз с Афинами заменен наступательно-оборонительным. Но все эти успехи едва не были уничтожены благодаря появлению пелопоннесского флота, который только что вернулся из экспедиции к Лесбосу и был увеличен подкреплениями до 55 триер. В виду города произошло морское сражение, в котором пелопоннесцы без большого труда одержали победу над совершенно расстроенным керкирским флотом; аттическая эскадра была слишком слаба, чтобы предотвратить поражение. Лакедемонский адмирал имел возможность высадить свое войско на берег и завладеть Керкирой; но у неспособного Алкида и теперь не хватило силы для решительного шага. Между тем на высоте Левкады показался аттический флот в 60 триер, и пелопоннесцам ничего другого не оставалось, как поспешно удалиться. Керкира была спасена для Афин. Под защитой аттических кораблей керкирские демократы произвели жестокую расправу над своими противниками; все олигархи, взятые в плен, были казнены или сами лишили себя жизни; 500 граждан из побежденной партии бежали на материк и отсюда продолжали борьбу с демократией.

Для Афин было тем важнее упрочить свою власть в Керкире, что как раз теперь наступили события, делавшие необходимым их вмешательство в Сицилии. Дело в том, что как только демократическое устройство пустило глубокие корни в Сиракузах, последние начали возвращаться к политике Дейномеиидов и стремиться к восстановлению своей гегемонии над островом. Тотчас после свержения Дукетия вспыхнула из-за этого война с Акрагантом (около 446 г.), в которой принял участие весь остров, одни за Сиракузы, другие против них; при реке Гимере акрагантинцы были разбиты, понеся большой урон, и принуждены просить мира. Сиракузы опять сделались самой могущественной державой греческого запада; поэтому халкидским городам, если они хотели сохранить свою независимость, не оставалось ничего другого, как броситься в объятия афинян (выше, с.398). Теперь настало время, когда афиняне должны были исполнить те обязательства, которые они взяли на себя. В Сицилии вспыхнула всеобщая война. На одной стороне стояли халкидские города Наксос, Катана, Леонтины, Регий, дорийская Камарина и значительная часть туземных сикелов; на другой стороне – Сиракузы, Тела, Селинунт, Мессена, Гимера, Липара и Эпизефирские Локры; Акрагант, по-видимому, сохранял нейтралитет. Сиракузцы имели большой перевес над своими противниками, и Афины принуждены были осенью 427 г. отправить на помощь своим западным союзникам эскадру в 20 триер под начальством стратега Лахеса из дема Айксоны. Несмотря на незначительность своих сил, афиняне достигли крупных успехов и, что самое главное, заставили Мессену перейти на свою сторону. Если в начале войны пелопоннесцы рассчитывали на содействие своих западных колоний, то осуществление этих надежд было теперь надолго отсрочено.

Неудачи, которые постигли пелопоннесское оружие, не могли остаться без влияния на внутренние дела Спарты. Надежда принудить Афины к миру посредством опустошения их территории не оправдалась. Рассчитывали на восстание афинских союзников, – но Потидея пала, а лесбосское восстание осталось изолированным и скоро было подавлено. Все попытки одолеть афинян на море вели только к позорным поражениям. Надежда на внутренний переворот в Афинах тоже обманула спартанцев. Перикл был свергнут, а его противники продолжали его политику; даже его смерть не изменила положения дел. При таких условиях и в Спарте стали подумывать о прекращении войны. Внешним выражением этого настроения было возвращение царя Плистоанакта (426 г.), который 19 лет назад был лишен своего сана и изгнан за то, что он увел обратно свое войско от границы Аттики, не разорив страну, и тем побудил афинян купить мир со Спартой ценой самых тяжких жертв. События последних лет блестяще оправдали тогдашнюю политику. Плистоанакт старался теперь восстановить старые отношения с Афинами. Весной 426 г. пелопоннесцы не произвели обычного вторжения в Аттику и переговоры были возобновлены. Главное требование Спарты состояло в возвращении эгинцев на их остров.

Никий и его друзья были готовы принять эти условия; но, к сожалению, они сами все более и более теряли почву под ногами. Как ни велики были их заслуги перед Афинами во время митиленского кризиса, они оказались совершенно неспособными одержать какие-нибудь решительные победы над пелопоннесцами. Как раз те самые обстоятельства, которые обескураживали военную партию в Спарте, должны были способствовать усилению военной партии в Афинах. Сознание, что государство нуждается в энергичном руководителе, проникало все в более широкие круги населения, и благодаря этому влияние оппозиции должно было усиливаться. Уже при обсуждении участи Митилены правительство лишь с большим трудом воспрепятствовало принятию предложений Клеона. Последний, будучи в это время членом Совета, обнаруживал неутомимую деятельность в добывании необходимых для войны средств, нисколько не смущаясь тем озлоблением, которое вызывала в состоятельных классах его неумолимая строгость при взыскании податных недоимок. На следующий год (427—426) он был избран союзническим казначеем и благодаря этому приобрел руководящее влияние на управление союзными финансами. Оппозиция с успехом выступила против правительства и в суде. Даже такой человек, как Пахес, завоеватель Митилены, был привлечен к суду и только посредством самоубийства избег обвинительного приговора. Точно так же и отправку вспомогательного флота в Сицилию, без сомнения, нужно приписать инициативе Клеона; завоевание Запада и впоследствии всегда было излюбленным планом афинских радикалов. При выборах на 426—425 гг. перемена в общественном мнении обнаружилась с полной силою. Почти ни один из бывших тогда на службе стратегов не был вновь избран; их место заняли представители военной партии, и между ними племянник Перикла, Гиппократ из Холарга.