Текст книги "Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной"

ГЛАВА V. Традиционная история греческой древности

Певцы эпоса, как и их слушатели, не имели еще никакого представления о том, какая пропасть отделяет историю от мифа. Троянская война, поход „семи против Фив", странствования Одиссея и Менелая представлялись им историческою действительностью, и они так же твердо верили, что Ахилл, Диомед, Агамемнон и все прочие герои некогда действительно жили, как швейцарский народ до недавнего времени верил в своего Телля или Винкельрида. Вообще до IV века едва ли кто-нибудь в Греции решался отнестись скептически к этим преданиям. Даже такой критический ум, как Фукидид, еще совершенно находится под влиянием эпического предания – до того, что он производит статистическое исследование относительно величины армии Агамемнона и старается выяснить вопрос, каким образом могли быть прокормлены подобные массы в продолжение десятилетней осады Трои.

Но изображаемый в эпосе мир принадлежал неизмеримо далекому прошлому. Люди были в то время гораздо сильнее, чем „живущие теперь"; боги еще спускались на землю и не гнушались рождать сыновей от смертных женщин. Настоящее и то, что знали из устных преданий о недалеком прошлом, теряло всякий интерес в сравнении с этой великой стариной; и если эпос иногда обращался к историческим воспоминаниям, он переносил события в героическое время и тесно сливал их с мифом. Каким образом настоящее развилось из героической эпохи, – этим вопросом поэты и их современники еще не задавались.

Наступило, однако, время, когда этот вопрос был поставлен. Теперь захотели узнать, почему Греция в историческое время была так мало похожа на ту, какой она изображена у Гомера, – почему, например, Гомеру еще неизвестна Фессалия, почему он населяет Арголиду ахейцами, а не дорийцами, почему у него в Аргосе и Спарте царствуют потомки Пелопса, а не Геракла. В этих вопросах сказывается первое пробуждение исторического интереса.

Но в вопросе заключался уже и ответ. Ясно было, что после Троянской войны большая часть греческих племен покинула свои старые места и что Эллада со времени этой войны стала ареной настоящего переселения народов. Однако на одном этом факте не могли успокоиться. Хотели знать также и причину переселений, и ближайшие обстоятельства, сопровождавшие их. Народу, одаренному такой живой сообразительностью, нетрудно было ответить на это.

Уже бесцветность всех подобных рассказов достаточно доказывает, что мы имеем здесь дело с простым умозаключением, а не с истинным народным сказанием. Например, о переселении фессалийцев в долину Пенея передают лишь голый факт: его было достаточно, чтобы объяснить, почему „пеласгический Аргос" Гомера назывался в историческое время Фессалией. Переселенцы должны были, конечно, иметь предводителя, и во главе их поставили Фессала, эпонима племени: одной этой черты достаточно, чтобы весь рассказ признать позднейшей выдумкой. Далее, откуда-нибудь да должны же были прийти фессалийцы; так как Гомер знает племена, живущие к югу от Фермопил, уже на тех местах, которые они занимали в историческое время, а из Фракии и Иллирии невозможно было выводить греческое племя, то родину победителей оставалось искать только в Эпире. Это было тем естественнее, что название Фессалии действительно принадлежало сначала только Фессалиотиде, области, примыкавшей к Фарсалу и Киерии и граничившей с Эпиром, и лишь отсюда распространилось на остальные части страны (см. ниже, гл. IX).

Еще характернее, пожалуй, рассказ о переселении беотийцев. По Гомеру, в Фивах жили кадмейцы, в Орхомене – минийцы; отсюда следовало, что беотийцы, как и фессалийцы, переселились сюда лишь после Троянской войны. Между тем в Беотии сплошь и рядом встречаются фессалийские местные имена и богослужебные обряды; поэтому не было ничего проще, как сделать родиной беотийцев Фессалию, чем заодно решался и вопрос о том, что сталось с коренным населением Фессалии после вторжения фессалийцев. Правда, другие видели это коренное население в крепостных крестьянах (пенестах) фессалийских дворян; но оба эти взгляда легко можно было примирить – стоило только допустить, что одна часть прежних жителей страны была порабощена, а другая часть выселилась. Между тем уже Гомер знает беотийцев на тех местах, которые они занимали в историческое время. Это в свою очередь заставило предположить, что часть народа еще до Троянской войны переселилась в Беотию; некоторые же думали, наоборот, что беотийцы после Троянской войны были изгнаны пеласгами и фракийцами из Беотии и вернулись туда через несколько поколений. Из этого примера мы ясно видим, в какой зависимости от эпоса находятся все подобные комбинации.

Такой же характер носит рассказ о переселении элейцев. Элида – древнее областное название; следовательно, вне Элиды никогда не могло быть элейцев. Но Гомер называет жителями этой страны элейцев, и на этом основании рассказывали, что элейцы пришли в Пелопоннес лишь после Троянской войны из Этолии, где Оксила, мифического родоначальника элейской династии, также почитали как героя. По другой версии, наоборот, Этолия была заселена выходцами из Элиды; из комбинации этих двух преданий и явилось потом предположение, что элейцы сначала переселились в Этолию, а спустя десять поколений вернулись на старое место. В действительности же гомеровские элейцы были не что иное, как жители Эпея в Трифилии, имя которых было перенесено на население окрестной области, подобно названию соседних пилосцев – что объясняется скудостью сведений, которыми обладали ионийские рапсоды об этих западных частях Пелопоннеса.

Далее, так как Гомер не знает в Пелопоннесе дорийцев, то, очевидно, население, жившее в Арголиде и Лаконии в историческое время, должно было прийти туда лишь после Троянской войны; оставалось только решить, откуда. Это было нетрудно, так как в Средней Греции между Этой и Парнасом была небольшая горная область, жители которой назывались дорийцами, подобно греческим колонистам на карийском побережье. В этом факте нет ничего странного, потому что, когда один и тот же язык господствует на обширном пространстве, одинаковые местные имена по необходимости должны повторяться, в чем можно убедиться из любого топографического словаря. Подобные омонимии, однако, не доказывают, что между жителями таких местностей существует особенно близкое родство; но они играли выдающуюся роль при возникновении греческих племенных преданий.

Итак, указанным путем определили родину дорийцев. Далее, нужно было еще найти причину, побудившую их так далеко искать новых мест для поселения. В тесной связи с этим стоял вопрос, каким образом потомки Геракла достигли господства над Аргосом, Спартой и Мессеной. Ответ на эти вопросы дает миф о возвращении Гераклидов. Предание рассказывает, что Геракл принадлежал к аргосской правящей династии, но был лишен своих прав на престол и умер в изгнании; его сыновья или, как думали позднее по хронологическим причинам, его правнуки с помощью дорийцев осуществили как эти права, так и притязания, которые предъявлял Геракл на владение Лаконией и Мессенией; возвращенные области были разделены между тремя братьями – Теменом, Кресфонтом и Аристодемом, или обоими близнецами последнего – Проклом и Эврисфеном. Это был миф, которым можно было удобно пользоваться для политических целей. Аргос на этом законном основании мог претендовать на гегемонию над всей Арголидой, Спарта – оправдывать подчинение своей власти небольших лаконских городов и Мессении. А это должно было повести к тому, что сказание, раз возникнув, быстро распространилось и вскоре получило официальное признание.

Но уже одно упоминание Мессении показывает нам, что мы имеем дело с мифом сравнительно позднего происхождения, так как притязания на эту область, как на наследие Гераклидов, могли быть заявлены лишь после завоевания ее спартанцами около конца VIII или начала VII века. Кроме того, в сказании о переселении дорийцев ничего не говорится о родоначальниках спартанских династий, Агисе и Эврипонте, – верный признак того, что они лишь искусственно связаны с именем Геракла. Далее, Темен, которого аргосские цари считали своим родоначальником, был, по аркадскому, но несомненно перешедшему из Аргоса мифу, сыном Пеласга, или Тегея, или арголидского героя Форонея; рассказывали также, что Темен воспитал местную богиню Арголиды Геру. Следовательно, он является древнеаргосским героем, который первоначально не имел ничего общего с Гераклом. На о. Косе точно так же ничего не было известно о переселении дорийцев в то время, когда определяли генеалогию правившей там династии, потому что ее вели не от Темена, а прямо от Геракла через его сына Фессала. Да и вообще, как мы видели, Геракл – вовсе не дорийское, а беотийское божество, культ которого лишь после колонизации Малой Азии распространился в соседних с Беотией областях (см. выше, с. 126). Следовательно, миф о возвращении Гераклидов мог возникнуть лишь значительно позже того времени, когда, по преданию, дорийцы пришли в Пелопоннес, а между тем он стоит в неразрывной связи с этим событием. Впервые этот миф упоминается у Тиртея, под конец VII века, и в приписываемом Гесиоду эпосе „Эгимий", который был написан приблизительно около того же времени или еще несколько позднее. Это было время, когда гомеровские эпопеи сделались популярными также и в европейской Греции; Тиртей, как и Гесиод, находится всецело под их влиянием. Вообще очевидно, что рассказ о переселении дорийцев из Средней Греции в Пелопоннес мог возникнуть лишь после того, как название дорийцев было перенесено из малоазиатских колоний на западное побережье Эгейского моря, что произошло только в послегомеровскую эпоху (выше, с.92). Точно так же и сказание о переселении фессалийцев могло возникнуть лишь после того, как жители бассейна Пенея сознали свое племенное единство и стали называть себя общим именем фессалийцев. Это произошло, вероятно, в VIII или VII веке, так как Гомер, как мы уже сказали, еще не знает имени фессалийцев, а в позднейшем отрывке „Илиады", „Списке кораблей", упоминается герой-эпоним этого народа. Зависимость всех этих сказаний о переселениях от эпоса видна, наконец, также из того, что они касаются только тех областей, которые, по Гомеру, были населены другими народностями, чем в историческое время; аркадцы и афиняне, которые уже у Гомера являются на своих позднейших местах, считали себя исконными жителями своих областей. Итак, Гомер создал для греков не только, как говорит Геродот, их богов, но и их первобытную историю. Но для нас совершенно очевидно, что сказания, сложившиеся лишь в VIII или VII веке, не имеют ровно никакого значения для характеристики положения, в котором находилась Греция в эпоху, предшествовавшую заселению Малой Азии.

После всего сказанного вопрос о внутренней достоверности этих преданий является собственно излишним, потому что даже самый правдоподобный миф – далеко еще не история. А здесь нам приходится принимать на веру самые невероятные рассказы. Дорида у горы Эты представляет суровую горную долину, площадью не более 200 кв. км, население которой не могло превышать нескольких тысяч, так как земледелие и скотоводство были единственными источниками пропитания. Еще во время Гомера восточные локрийцы сражались в легком вооружении, что делало их совершенно неспособными к рукопашной с гоплитами; дорийцы, жившие по соседству с этими локрийцами в глубине страны, не могли быть более культурны за несколько веков до этого. И несколько сот или даже тысяч так плохо вооруженных воинов покорили древние культурные области Пелопоннеса, с их многочисленными неприступными крепостями и отличным вооружением их населения? Одна мысль об этом была бы нелепа. Так же мало понятно для нас, почему дорийцы направились как раз в Арголиду и Лаконию, а тем более в Мессению, которые лежали так далеко от их родины. Правда, миф дает удовлетворительный ответ на этот вопрос; но кто Геракла и его сыновей и правнуков не считает историческими личностями, тот должен иначе мотивировать поход дорийцев.

Да и вообще нет никаких доказательств в пользу того, что на греческом полуострове произошло переселение народностей. Микенская культура вовсе не была уничтожена внезапно вторжением нецивилизованных племен, как думали раньше, но перешла путем постепенной эволюции в культуру классического времени. Ведь и Аттика, где миф не знает никаких переселений, тоже имела свой микенский период культуры. Так называемые дорийские учреждения распространялись только на Крит и Лаконию, и в последней области возникли не раньше спартанского завоевания VIII века (ниже, глава IX); следовательно, они не имеют ничего общего с переселением дорийцев. Точно так же и крепостное положение фессалийских крестьян легко могло быть результатом экономического развития, как колонат в императорский период римской истории или крепостное право в Германии, начиная с конца Средних веков. Разделение греческих наречий, как мы видели (выше, с.95), совершилось также главным образом лишь после колонизации Малой Азии и, значит, ни в каком случае не может быть приведено в связь с теми переселениями, которые произошли внутри греческого полуострова раньше этого времени. И во всяком случае, поселившись в Пелопоннесе, дорийцы должны были бы перенять язык коренного населения, которое значительно превосходило их и численностью, и развитием, как это, несомненно, случилось с фессалийцами после их переселения в бассейн Пенея. Что касается „религии дорийского племени", то она существует только в воображении новейших исследователей; даже „дорийский племенной бог" Геракл – и тот беотийского происхождения (выше, с. 126). Да, наконец, и вообще очень сомнительно, чтобы аргивяне и лакедемоняне находились в более близком родстве между собой, чем с другими греческими племенами; по крайней мере, существование так называемых дорийских фил можно доказать до сих пор только в Арголиде и в арголидских колониях. Но даже если бы между обоими соседними народами и существовало более тесное родство, то из этого еще ни в каком случае не следовало бы, что арголидско-лаконский народ переселился в Пелопоннес в ту эпоху, когда восточная часть полуострова уже достигла сравнительно высокой степени культуры. Во всяком случае несомненно, что греческое население Пелопоннеса пришло с севера, следовательно, прежде всего из Средней Греции; и весьма вероятно, что даже после того, как Пелопоннес был заселен греками, в Греции еще происходили перемещения племен. Но они относятся к такой ранней эпохе, что не оставили никаких заметных следов даже в мифе. Если даже в памяти малоазиатских греков уцелел лишь голый факт их переселения, то как могло сохраниться предание о народных передвижениях, далеко предшествовавших этой колонизации? Попытка установить направление этих передвижений, а тем более выяснить ближайшие обстоятельства, которые сопровождали их, была бы лишь потерей времени.

Таким образом, то, что со времени Геродота считалось первобытной историей греков, оказывается вымыслом. Но вопрос, послуживший поводом к возникновению сказаний о переселениях, – вопрос, почему эпос дает другую картину размещения греческих народов, чем историческая эпоха, – существует еще и для нас. Ответ на него в настоящее время будет, конечно, другой, чем две с половиной тысячи лет назад.

Эпос определяет войско Агамемнона и вообще всех греков, сражавшихся под Троей, названием аргосцев, ахейцев или данайцев; эти имена уже в древнейших частях „Илиады" употребляются как синонимы. Затем, мы знаем, что не только в гомеровское время, но еще несколькими веками раньше, до колонизации Крита и Малой Азии, Арголида была населена тем же самым народом, который мы находим там еще в историческую эпоху (выше, с.91). По существу не было бы, конечно, ничего невозможного в том, чтобы этот народ, у которого впоследствии не было общего племенного имени, назывался в доисторическую эпоху ахейцами или данайцами, хотя трудно понять, каким образом могло утратиться это племенное имя. Однако данайского народа никогда не было на свете. Данай – древнеаргосский областной герой, который, по преданию, превратил безводный Аргос в хорошо орошаемую страну; его дочери Данаиды – родниковые нимфы; с Данаем тесно связана и Даная, мать солнечного героя Персея и, следовательно, тоже богиня. Итак, данайцы – „люди Даная"; они относятся к области мифа, как и он сам, и были перенесены с неба на землю, подобно кадмейцам и минийцам, о которых еще будет речь ниже. Что же касается ахейцев, то их имя в историческую эпоху, как известно, принадлежало жителям северного побережья Пелопоннеса и южной части Фессалии, и едва ли оно в доисторическое время распространялось за пределы этих областей. По древнейшему преданию, и Агамемнон оказывается фессалийским государем, каким Ахилл остался в предании навсегда. Но в то время, когда в Ионии складывался эпос, пелопоннесский Аргос занимал первое место между всеми другими частями греческого полуострова: естественно, что поэты невольно должны были перенести резиденцию могущественного повелителя народов из Фессалии в Пелопоннес. За ним должны были, конечно, последовать и его ахейцы.

Так как имя ахейцев у Гомера обнимает все подвластные Агамемнону греческие племена, то оно уже, конечно, не могло служить для обозначения жителей какой-нибудь отдельной области. Поэтому в эпосе северное побережье Пелопоннеса не носит названия Ахеи: эта область называется просто „прибрежной страной", Эгиалос. Отсюда возникло сказание, – если подобные комбинации еще могут быть названы сказаниями, – будто ахейцы, изгнанные дорийцами из Лаконии, направились в Эгиалос и назвали страну своим именем. Раньше там будто бы жили ионийцы; поводом к этому предположению послужило, как мы выше указали (с.89), существование святилища геликонского Посейдона на мысе Микале.

Затем, Гомер упоминает на греческом полуострове и прилежащих островах несколько народов, которых там вовсе не было в историческую эпоху. Таковы, например, абанты, которые в „Списке кораблей" являются жителями Эвбеи, между тем как в остальной „Илиаде" их местожительство нигде не указывается. Возможно, что мы здесь действительно имеем перед собой древнее племенное имя эвбейцев, забытое впоследствии; но также возможно и даже более вероятно, что первоначально абанты вообще не имели ничего общего с Эвбеей и что это были жители Аб в Фокиде, имя которых затем вследствие какой-нибудь комбинации было перенесено на соседний остров. Кавконы, по „Телемахии", должны были жить в Западном Пелопоннесе, недалеко от Пилоса, тогда как „Илиада" называет их союзниками троянцев; и действительно, по преданию, еще в историческую эпоху на пафлагонском побережье жили кавконы. Очевидно, следовательно, что это имя было перенесено из Малой Азии в Пелопоннес, чему, вероятно, способствовало название реки Кавкон близ Димы в Ахее. Довольно поздний отрывок „Илиады" повествует о войне куретов с жителями Калидона в Этолии. Между тем у Гесиода куреты являются божественными существами, родственными нимфам и сатирам. Благодетельными демонами рисует их также критское сказание; они научили будто бы человека всевозможным полезным искусствам, а также воспитали ребенка-Зевса. Таким образом, они принадлежат к области мифа, а не истории. Их поместили в Этолии, вероятно, только потому, что там была гора Курион, и рассказывали, конечно, что они пришли с Крита. А так как у подошвы Куриона, на этолийском берегу, находился город Халкида, то их перенесли затем также и в эвбейскую Халкиду.

И немало других фантастических народов было еще в догомеровскую эпоху перенесено с неба на землю. Таковы, например, данайцы, о которых уже была речь; далее, лапифы, которые, по преданию, жили в северной части Фессалии, у подошвы Олимпа и Оссы; их близкие отношения к кентаврам не оставляют никакого сомнения в том, что, как и последние, они принадлежат мифологии. В тесном родстве с ними находятся флегийцы. „Илиада" изображает Ареса сражающимся в их рядах, но не определяет их местожительства, позднейшие источники помещают их в Фессалии или в долине Кефиса, в Беотии. К этому племени принадлежали Коронида, мать Асклепия, затем Иксион, пытавшийся совершить насилие над Герой. Наконец, флегийцы, по преданию, сожгли Дельфийский храм, и в наказание за это были уничтожены Аполлоном при помощи молнии и землетрясения. К этому же циклу принадлежат и минийцы. Они составляют экипаж солнечного корабля „Арго", отправляющегося в далекую солнечную страну Востока, чтобы привезти оттуда „золотое руно"; дочь их племенного героя Миния – Персефона, и, значит, не нужно никаких других доказательств в пользу того, что он сам – бог, а его люди – фантастический народ. Когда позже исходным пунктом экспедиции аргонавтов стали считать Пагаситский залив, минийцы также превратились в фессалийский народ; отсюда они, подобно родственным им флегийцам, были перенесены в Беотию, где Орхомен называется у Гомера „минийским" А так как „Илиада" упоминает о реке Миние в позднейшей Трифилии, то минийцы были перенесены и туда.

Гораздо более выдающуюся роль, чем только что упомянутые народы, в исторической традиции греков играют пеласги. Это имя в продолжение всей древности принадлежало населению западной части обширной Фессалийской равнины, „пеласгического Аргоса" Гомера, пеласгиотиды исторического периода. „Илиада" рассказывает об искусных копейщиках пеласгах, живущих далеко от Трои, в „тучной Ларисе", подразумевая под этим названием, вероятно, главный город Фессалии. Фессалиец Ахилл перед выступлением в бой своего друга Патрокла обращается с молитвой к пеласгическому Зевсу Додонскому. Но „Илиада" еще не знает пеласгов – жителей Додоны; напротив, „Список кораблей" причисляет этот священный город к области энианцев и перребов, и лишь у Гесиода основателями храма являются пеласги. Кроме ларисских, Гомер упоминает еще только о пеласгах, живших на Крите.

Позднейшие авторы были другого мнения: где только в бассейне Эгейского моря встречается имя Лариса, там некогда должны были жить пеласги – в пелопоннесском Аргосе, в малоазиатской Эолиде, на Лесбосе, у Каистра вблизи Эфеса. Возможно, что уже „Одиссея" на этом основании переносит пеласгов на Крит, так как и там около Гиерапитны была Ларисская равнина и Гортина в древности называлась Ларисой. Из Аргоса пеласги позже были перенесены в мифы соседней Аркадии, племенной герой которой, Ликаон, уже у Гесиода называется сыном Пеласга.

По преданию, пеласги жили некогда и в Аттике. Дело в том, что стена, защищавшая доступ к Афинской крепости, называлась Пеларгикон; а так как никто не умел объяснить смысл этого слова, то решили, что оно испорчено из Пеласгикон и что крепость была построена пеласгами. Последние позже будто бы были.изгнаны афинянами и переселились на Лемнос. Почему именно туда, мы не знаем, как не знаем и того, почему эти лемносские пеласги называются также тирренцами; у Гомера Лемнос населен синтийцами, т.е. фракийским племенем. Остатки древнейшего населения острова, которое было изгнано отсюда афинянами около 500 г., жили еще сто лет спустя на Афонском полуострове и около Плакии и Скилака на берегу Пропонтиды; они сохранили свой древний язык, непохожий на греческий.

Благодаря этим и другим подобным сказаниям, впоследствии, приблизительно в VI веке, сложилось представление, что эллинам вообще предшествовало в Греции пеласгическое население. Но так как некоторые греческие племена, как, например, аркадцы и афиняне, считали себя исконными жителями страны, то не оставалось ничего другого, как признать пеласгов предками позднейших эллинов, так что весь переворот сводился к замене одного имени другим. Это противоречило, правда, указаниям Гомера, который помещает пеласгов в числе союзников Трои и, следовательно, считает их, очевидно, не принадлежащими к греческому племени; но при тех средствах, которыми располагали древние генеалоги и историки, они никогда не могли разобраться в этом противоречии.

Впрочем, даже если бы действительно некогда существовал пеласгический народ на такой обширной территории, как об этом повествует сказание, то греки доисторической эпохи не стали бы считать этот народ единой нацией, так как они лишь в VIII в. пришли к сознанию своего собственного национального единства; следовательно, они называли бы отдельные пеласгические племена различными именами. Уже из этого следует, что мы имеем здесь дело не с действительным историческим преданием, не говоря уже о том, что от эпохи, предшествовавшей колонизации Малой Азии, вообще не сохранилось никаких исторических преданий. Таким образом, и в этом случае дело идет лишь о простых комбинациях, притом таких, которые предполагают уже существование даже позднейших песен нашей „Илиады" и „Одиссеи" и, следовательно, не могут быть старше VII или VI столетия. Историческим путем можно доказать существование пеласгов только в Фессалии. Но Пеласгиотида равнозначаща с Пеласгией, как Фессалиотида с Фессалией или Элимиотида с Элимией. А пеласгиоты исторической эпохи принадлежали к греческому племени, и мы не имеем ни малейшего основания думать, что в доисторический период было иначе. В самом деле, именно Фессалийская равнина и была, по всей вероятности, тем местом, где греки впервые прочно основались (выше, с.77).

Подобное же место, как пеласги, занимают в нашем предании лелеги. Гомер упоминает о них как о жителях Педаса в Южной Троаде, и еще Алкей называет находящийся здесь Антандр лелегийским городом. Позднейшие авторы считали лелегов исконными жителями Карии, где также существовал город Педас, в этой стране они, по преданию, еще в эллинистическую эпоху составляли класс крепостных, подобно илотам в Спарте. Древние крепости и гробницы, о происхождении которых ничего не знали, приписывались здесь лелегам, подобно тому, как мы теперь говорим о „пеласгических" стенах. Думали также, что некогда все побережье Ионии и прилежащие острова были населены этим народом. Отсюда нетрудно было путем аналогии сделать вывод, что и в европейской Греции эллинскому населению предшествовало лелегийское. Основание для этого давал целый ряд местных имен – как Фиск и Ларимна в Локриде, Абы в Фокиде, Педас в Мессении, – которые встречаются в Карии в той же или подобной форме. Один из двух мегарских акрополей назывался Карией; культ Зевса Карийского существовал во многих частях Греции. Во всех этих пунктах будто бы жили некогда лелеги, или карийцы. И действительно, как мы видели, есть некоторое основание предполагать, что южная часть греческого полуострова в доэллинскую эпоху была занята народом карийского происхождения; однако мы должны остерегаться принимать такие поздние комбинации за историческое предание, так как Гомер еще совсем не знает этих мифов, и только Гесиод упоминает о Локре как о царе лелегов.