Текст книги "Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной"
Автор книги: Юлиус Белох
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)
Своим дальнейшим развитием хоровая лирика была обязана Алкману из спартанской области Месои, жившему в первой половине VI века[76]76
Подобно Тиртею, и Алкман принадлежал к лучшему обществу Спарты; то же самое относится, конечно, и к девушкам, которые пели в его хорах.
[Закрыть] Его слава основывается главным образом на его композициях для девичьих хоров („Парфении"). Он также вполне свободен от традиционного эпического слога и обнаруживает уже наклонность к делению пьес на строфу, антистрофу й эпод, которое потом сделалось господствующим в греческой хоровой лирике[77]77
„Строфы" сохранившегося „Парфения" делятся каждая на два метрически равных четверостишия и один шестистрочный эпод.
[Закрыть] Содержанием этих пьес служит прежде всего прославление богов, а затем изображение чувств, возбуждаемых в зрителях видом самого хора. Действительно, праздничный хоровод красивейших девушек „обильной красавицами" Спарты представлял, вероятно, несравненное зрелище; естественно, что Алкман в восторженных песнях прославлял предводительниц своих хоров, Агидо и Мегалострату. Его справедливо причисляли позже к основателям эротической лирики.
С незапамятных времен на празднествах Диониса народ пел песни в честь этого бога; уже Архилох называет себя искусным в таких песнопениях. Эта одноголосная песнь была позже заменена хоровой, причем соучастники являлись в виде сатиров, одетыми в козлиные шкуры. По преданию, этим „дифирамбам", как они назывались, впервые придал художественную форму поэт Арион из Метимны на Лесбосе, живший в Коринфе при Периандре (около 600 г.). Эта поэтическая форма имела огромное значение для дальнейшего развития греческой поэзии. Но важнейший вид хоровой лирики возник в Сицилии. Здесь, около половины VI века, уроженец Гимеры Стесихор задался мыслью оживить умирающий эпос и с этой целью заменил декламацию рапсода хоровой песнью и, сообразно с этим, гекзаметр – сложными дактило-трохеическими ритмами. Сюжетами для своих стихотворений он брал обыкновенно, согласно характеру времени, не битвы и приключения, а описания празднеств и эротические мифы; в одной из самых знаменитых своих поэм, в „Герионеиде", Стесихор рассказывал о странах дальнего запада, которые сделались доступны грекам благодаря открытиям последнего столетия. Лирика Стесихора скоро приобрела большую известность; она имела сильное влияние на поэзию Симонида и Пиндара и на хор трагедии. На своей собственной сицилийско-италийской родине Стесихор нашел подражателя в лице Ивика из Регия, который во времена Поликрата (около 530 г.) переселился на греческий восток и долго жил при дворе этого тирана. Его хоровые песни воспевают большею частью хвалу красивым мальчикам и исполнялись, по-видимому, хорами мальчиков; таким образом, они в известном смысле составляют контраст с „Парфениями" Алкмана.
В то время как музыка и поэзия освобождались от оков условного стиля и вырабатывали те средства, которые дали им возможность достигнуть совершенства, аналогичное движение происходило и в области пластических искусств. Микенский стиль, который в догомеровскую и раннюю гомеровскую эпохи господствовал в странах, прилегающих к Эгейскому морю, в течение VIII века пришел в упадок и мало-помалу был совершенно оставлен; ни в древнейших греческих некрополях Сицилии и Италии, ни в Олимпии не было найдено памятников этого рода орнамента. Его заменяет геометрический стиль, называемый обыкновенно стилем дипилона, по имени афинских ворот, через которые шла священная дорога в Элевсин и вблизи которых такие памятники впервые были найдены в большом количестве. Этот стиль заимствует свои мотивы из ткацкого искусства и резьбы по дереву; охотнее всего он употребляет меандр, зигзагообразную линию и ряды примыкающих друг к другу кружков, которые соединяются касательными. Столь характерная для микенского стиля спираль совершенно отсутствует, точно так же, как и полипы и другие морские животные; растительный орнамент встречается лишь изредка. Зато на вазах дипилона встречаются длинные ряды водяных птиц и четвероногих, а вскоре появляются и изображения сцен из человеческой жизни – погребений, состязаний, морских битв и т.п. Если рисунок отчасти еще очень груб, то все-таки прогресс сравнительно с микенской керамикой весьма значителен, и гончары, работавшие в микенском стиле, сами признали это тем, что пытались перенять мотивы дипилона. Некоторое время оба стиля господствовали рядом, но в конце концов микенский стиль должен был уступить. Таким образом, около 700 г. воцарился стиль дипилона, и в некоторых отраслях художественной промышленности, как, например, в обработке бронзы, геометрический орнамент удержался до V столетия.
Между тем финикийцы открыли правильное морское сообщение между Грецией и дальним Востоком (выше, с. 104); вследствие этого произведения финикийской промышленности наводнили области, прилегающие к Эгейскому морю. В поздних частях эпоса такие предметы часто упоминаются, да и те художественные произведения, которые там описываются, как, например, „Щит Ахилла", носят явные следы влияния финикийского искусства. Это должно было, в свою очередь, отразиться на художественной промышленности греков. Первые признаки этого влияния мы видим на протокоринфских вазах, фабрикация которых началась в начале VII или уже в VIII веке, вероятно, в Коринфе или Халкиде. Орнамент состоит большею частью из окружающих сосуд полосок, между которыми иногда находится животный фриз; здесь впервые появляется в греческой керамике изображение льва. Большее значение получил этот животный фриз в другом виде ваз, который мы, по одному из главных мест его производства, называем обыкновенно коринфским и который также в общем относится еще к VII веку. Здесь наряду со львами, пантерами и другими дикими животными встречаются и крылатые чудовища, какие создало ассирийское искусство.
Но греческое искусство недолго довольствовалось простым подражанием восточным мотивам. Оно вскоре перешло к изображению сцен из человеческой жизни, а затем и мифологических происшествий, причем значение отдельных фигур пояснялось особыми приписками. Вместе с тем и стиль изображений становится все более независимым от восточных образцов. В противоположность восточной условности здесь обнаруживается стремление к реализму. Особенно аттическая керамика уже в VI веке сделала в этом отношении крупные успехи, хотя фигуры еще изображаются в профиль и все в одной и той же плоскости. Но от этих приемов греческая живопись вообще не освободилась раньше Персидских войн.
Металлическая техника также приблизительно с конца VII века перешла к изображению мифологических сцен; ими украшен уже щит Геракла, описанный в одном гесиодовском стихотворении. Знаменитым произведением этого рода был ящик кедрового дерева с рельефными украшениями из золота и слоновой кости, который находился в Олимпии в сокровищнице коринфян и, без сомнения, был коринфской работы; по преданию, его пожертвовал богу тиран Кипсел. Таковы же были трон Аполлона в Амиклах, изготовленный около 550 г. Бафиклом из Магнесии, и бронзовые рельефы лакедемонянина Гитиада на храме Афины Халкиекской в Спарте. О стиле этих произведений мы можем составить себе представление по бронзовым рельефам, найденным в Олимпии. Мы видим, что и эта отрасль искусства, подобно живописи на вазах, стоит в зависимости от восточных мотивов и с успехом стремится достигнуть свободы концепции.
Гораздо раньше достигла самостоятельности архитектура; насколько можно судить при современном состоянии науки, уже сводчатая могила микенского периода не имеет аналогии на Востоке. Новое время ставило новые задачи. С тех пор, как пала царская власть, место царских дворцов заняли простые частные дома; сводчатые могилы также перестали строить, отчасти потому, что у отдельного лица не хватало средств для такой постройки, но главным образом потому, что культ мертвых вообще терял значение. А города, возникавшие под влиянием возраставших торговых сношений и развития промышленности, как ни малы они были по позднейшим понятиям, были все-таки слишком обширны, чтобы их можно было обложить такими же огромными каменными стенами, какими были окружены древние кремли; поэтому обыкновенно довольствовались стеной из глиняных кирпичей, которую подпирали деревянными столбами.
Зато, согласно религиозному духу времени, архитектура становится теперь слугою культа. Мысль – построить богу жилище, была прежде всего результатом антропоморфических представлений о сущности божества. Но в том же направлении действовало, вероятно, и восточное влияние: постройка храмов начинается в Греции как раз в то время, когда ее отношения к древним культурным странам дальнего Востока становятся более тесными. Однако не следует забывать, что греческий храм есть чисто национальное создание, ничуть не заимствованное из форм восточного храма.
В кремлях микенского времени не было храмов. Это, конечно, вовсе не доказывает, что тогда еще вообще не существовало храмов[78]78
В „Илиаде" храм упоминается уже в одном из древнейших мест (I. 39); однако эпос знает также множество святилищ, состоявших только из рощи и алтаря.
[Закрыть]: так как богам поклонялись первоначально за воротами кремля, в священных рощах, то в этих местах должны были находиться и древнейшие храмы. Как на общеизвестные примеры этого рода можно указать на храм Геры близ Микен, Геракла близ Фив, Артемиды близ Эфеса. Но когда начали возникать большие города, то явилась потребность строить богам жилища и внутри стен. Уже „Илиада" упоминает о существовании храма Афины в Троянском кремле, а в Микенах и Тиринфе царские дворцы были в VII веке разрушены и на их фундаментах построены храмы.
Главной составной частью такого храма была четырехугольная покрытая крышею комната, в которой жил бог и где стоял его истукан. По-видимому, древнейшие храмы состояли только из такого ничем не украшенного святилища; подобный храм сохранился на горе Охе в южной части Эвбеи. Но вскоре начали выводить крышу за стены святилища и подпирать ее колоннами, так что вокруг святилища образовалась та крытая галерея (перистиль, птерон), которая и составляет характерную особенность эллинского храма; образцом для нее послужили, очевидно, колоннады царских дворцов. И подобно древнейшим дворцам, храмы возводились первоначально только из дерева и глины. Каменный храм позднейшего времени – не что иное, как подражание этой древней деревянной постройке; столбы, поддерживающие крышу, заменяются каменными колоннами, выступающие вперед концы поперечных балок – обтесанными наподобие балок каменными плитами, так называемыми триглифами, а остающиеся между ними промежутки заделываются также плитами, метопами. В орнаментировке все еще подражают восточным образцам; притом каннелюры колонн и дорическая капитель заимствованы из Египта, ионическая капитель – из внутренних областей Малой Азии.
Древнейшие уцелевшие каменные храмы едва ли восходят ко времени до VII столетия. Святилище узко и длинно, перистиль широк. Короткие и сильно суживающиеся кверху колонны далеко отстоят одна от другой, капители низки и широки; вся постройка тяжеловесна и как бы придавлена. Только в течение VI столетия конструкция становится легче и гармоничнее. Еще большего развития достигли эти качества в архитектурном стиле, который в этом самом веке возник в Малой Азии[79]79
Древнейшие храмы этого стиля, древность которых может быть установлена, суть храм Геры на Самосе и храм Артемиды близ Эфеса, которые были построены самосскими архитекторами Рэком и Феодором во времена Креза и Поликрата, т.е. около середины VI столетия.
238
[Закрыть] и который поэтому называется ионическим, тогда как древнегреческий стиль, в противоположность ему, получает с этих пор имя дорического. В то время, как дорическая колонна поднимается прямо с земли, колонна ионического стиля стоит на базисе, затем сама она, в отношении к диаметру, выше, поперечники легче, без триглифов и метопов, и орнаментовка более изящна. Но в более раннее время этот стиль ограничивался почти исключительно Малой Азией; в собственно Греции ионическая колонна употреблялась только изредка для украшения внутренней части зданий, как, например, при перестройке Дельфийского храма после пожара 548 г., и даже позднее постройки в этом стиле воздвигались здесь почти в одной только Аттике.
Каменный храм открыл новое поприще декоративной пластике, которою, как мы знаем, пользовались уже в микенский период. Теперь начали украшать каменным рельефом метопы, фризы, фронтон, иногда даже барабаны колонн. Вначале, конечно, и здесь подражали восточным образцам. Так, например, на фризе храма в Ассе, в Южной Троаде, мы находим изображения львов, быков и сфинксов, непрерывноследующих друг за другом и образующих длинные полосы, совершенно так же, как на коринфских вазах VII столетия; впрочем, здесь изображены и мифологические сцены, как и естественно на храме. Как весь храм, так и украшающие его рельефы были окрашены яркими красками, и открытия, сделанные в последние годы в афинском Акрополе, дали нам живое представление о внешнем виде этих памятников. Неокрашенные мраморные скульптуры показались бы грекам столь же странными, как нам эти остатки из эпохи до Персидских войн.
Но храм был немыслим без идола. Старые истуканы, камни, деревянные колоды и т.п., уже не удовлетворяли религиозной потребности общества; человек хотел созерцать своего бога в таком же виде, в каком представлял его себе в воображении. Вначале довольствовались тем, что на круглом или плоском куске дерева выделывали голову и иногда также половой член; отсюда позже развились гермы. В изображении остальных частей тела не представлялось надобности, так как в ту эпоху, и отчасти еще до классического времени, идолы обыкновенно облекались в драгоценные ткани. Постепенно начали изображать всю фигуру; первые попытки в этом направлении были, конечно, крайне несовершенны и вызывали улыбку на устах позднейших греков. Но современники дивились красоте этих статуй и приписывали их изобретение Дедалу, который первоначально был тождествен с самим богом Гефестом. Он считался родоначальником многих родов художников в Греции.
Правда, первые попытки делать статуи из камня относятся к отдаленнейшей доисторической древности; это – те грубые женские идолы с греческих островов, о которых мы выше говорили (с. 102). Но резьба по дереву оставалась до VI века господствующим видом пластики. Еще Дипэн и Скиллис из Крита, первые греческие скульпторы, достигшие некоторой известности, и даже их ученики, наряду с мраморными статуями изготовляли еще и деревянных идолов; древнейшие статуи победителей в Олимпии (около 500 г.) также были вырезаны из дерева. Вторым центром мраморной скульптуры сделалась Иония; здесь в VI веке действовали художники Миккиад из Хиоса, его сын Архерм и сыновья последнего Бунал и Афенис; отсюда переселился в Афины Энлой в то время, как здесь, под покровительством Писистратидов, начала развиваться оживленная художественная деятельность.
Теперь начали выделывать статуи и из металла. При этом еще по старой привычке ковали металл молотом, а затем склепывали; таким образом Клеарх из Регия, по преданию, ученик Дипэна и Скиллиса, приготовил для Спарты статую Зевса. Около 550 г. самосские мастера Рэк и Феодор изобрели способ отливки статуй из металла или, вернее, перенесли это искусство, давно известное на Востоке, в Грецию, где оно имело огромные последствия для развития пластики.
Несмотря на все эти успехи, скульптура все еще стоит на довольно низкой ступени. Правда, художники обнаруживают замечательное знание человеческого тела, какого никогда не достигали восточные народы; но они еще не умеют придавать своим фигурам естественных поз. В особенности лицо лишено всякого выражения; все статуи этого времени носят одну и ту же стереотипную улыбку на губах; искусство еще совершенно не в состоянии передавать индивидуальные черты. Портретную статую можно было отличить от идеальной только благодаря надписи. Таким образом, пластическое искусство в конце VI столетия далеко еще не достигло той степени совершенства, какую уже обнаруживают в это время поэзия и музыка. Но труднейшая часть работы была и здесь исполнена, технические трудности большею частью устранены, и благодаря этому сделалось возможным появление в следующем периоде таких неподражаемых образцов искусства, как произведения Фидия, Иктина и Полигнота.
ГЛАВА IX. Начало объединительного движения
Как все народы, рассеянные по большим пространствам, греки поздно сознали свое племенное единство. У Гомера еще нет общего имени для всей нации – нет, сообразно с этим, и отрицательного признака греческого национального чувства – обозначения всех негреков варварами. Но само национальное чувство уже проснулось. В то время, когда заканчивалась наша „Илиада", Троянская война уже представлялась общегреческим предприятием, и в „Списке кораблей" это представление получило вид законченной системы. Грустно видеть, что здесь, на пороге греческой истории, был в поэтических образах выставлен идеал, так мало осуществленный дальнейшей историей.
Пробуждавшееся национальное чувство получило внешнее выражение прежде всего в религиозной области. Дельфы и Додона уже в гомеровские времена были святынями для всего народа; несколько позже к ним присоединяется Олимпия. Остров Делос становится религиозным центром всего ионийского племени по обе стороны Эгейского моря. Вокруг одной из этих национальных святынь – вокруг Дельфийского храма – образовался первый постоянный союз греческих племен, вышедший за пределы отдельной местности.
Храм Деметры близ Анфелы, при входе в Фермопильское ущелье, которое соединяет Фессалию с Южной Грецией, был с давних времен религиозным центром для „окрестных жителей", собиравшихся сюда для совместных жертвоприношений.
Позже, когда большое значение получил храм Аполлона в соседних Дельфах, т.е. приблизительно с VIII века, он сделался вторым средоточием „союза окрестных жителей", или, как его называли греки, – Амфиктионии. С этих пор круг участников стал все более расширяться, пока в него не вошла, наконец, вся Греция от Истма до Олимпа. Здесь мы находим фокейцев, к области которых принадлежали Дельфы, соседних дорийцев и локрийцев, далее все племена Фессалии, а рядом с фессалийцами даже малийцев, энианцев, долопов, фтиотийцев, магнетов, перребов, наконец, эвбейцев и беотийцев. Каждый из этих народов имел в совете амфиктионов два голоса; уполномоченные и их помощники собирались два раза в год – осенью и весной. Сначала в Фермопилах, затем в Дельфах совершали жертвоприношения; потом приступали к обсуждению общих дел, как, например, содержание храмов, заведование священными сокровищами, устройство священных игр и проч. При исполнении своих решений союз имел право, в случае надобности, требовать вооруженной помощи от своих членов. В политические вопросы Амфиктиония не вмешивалась; участвовавшим в ней государствам разрешалось воевать друг с другом, сколько им было угодно, но они были обязаны соблюдать при этом известные международные условия; так, ни один из принадлежавших к союзу городов не имел права во время войны разрушить другой союзный город или отрезать его от воды.
Как ни был шаток этот союз, он все же должен был значительно поднять в участниках чувство национального единства. В самом деле, весьма вероятно, что именно под влиянием дельфийской Амфиктионии стали обозначать именем „эллинов" весь греческий народ, потому что первоначально Элладой называлась только область на юге Фессалии, и в таком значении это слово встречается еще у Гомера. Только около середины VII века Архилох и приблизительно в то же время Гесиод в „Трудах и Днях" употребляют слово „эллины" или, скорее, „панэллины" для обозначения всей нации. В „списках" Гесиода мы уже находим царя Эллина – героя-эпонима греческого народа, и с этих пор имя „эллины" входит во всеобщее употребление.
Само собой разумеется, что объединительное движение обнаружилось и в политической области. Древние областные государства доисторического периода, утратившие уже всякое значение, стали складываться в более крупные союзы. Проще всего это делалось так, что соседние области вступали между собой в союз для облегчения сношений и для общей защиты в случае войны, причем каждое из участвовавших государств сохраняло в остальных отношениях полную автономию; в этих случаях основой обыкновенно служили древние религиозные союзы. Иногда происходило полное слияние – синойкизм, как говорили греки, – причем часть жителей переселялась в то селение, которое было избрано главным городом нового союзного государства. Наконец, часто более сильная область покоряла соседние, менее сильные области, и делала их жителей или своими подданными (периэки), или крепостными. Конечно, и эти новые государства были большею частью невелики, а там, где основывались более крупные политические союзы, как, например, в Фессалии и Пелопоннесе, они представляли собой непрочное соединение самостоятельных общин, без общей организации и без тесной внутренней связи.
Объединение областей нигде не было проведено с таким совершенством, как в Аттике. Здесь тоже некогда существовал целый ряд самостоятельных областных государств[80]80
По дошедшим до нас сведениям – 12; упоминают: Кекропию. Тетраполь, Эпакрию, Декелею, Элевсин, Афидну, Форик, Браврон, Киферу, Сфетт, Кефисию; двенадцатое имя неизвестно.
[Закрыть], из которых некоторые продолжали существовать и в позднейшее время как религиозные союзы; таков, например, Тетраполис на Марафонской равнине, представлявший союз четырех „городов", вернее, сел: Марафона, Пробалинфа, Трикорифа и Энои. Но здесь не было больших городских центров; население страны было разбросано более чем по сотне местечек и деревень, и это обстоятельство должно было особенно облегчить слияние всех областей в одно государство. Этому благоприятствовали и географические условия, так как орошаемая Кефисом центральная равнина соединялась со всеми остальными частями страны удобными путями сообщения. Из этой центральной равнины и исходило объединение страны; средоточием союзного государства стала крепость Афины, расположенная на высокой скале над долиной Нижнего Кефиса. Каким образом произошло здесь слияние – мы не знаем, так как уже в начале исторического периода мы находим жителей всех областей страны объединенными на равных правах в союзном государстве[81]81
Афиняне исторической эпохи при писывали объединение страны герою солнечного цикла Тесею, точно так же, как лакедемоняне приписывали свое устройство Ликургу.
[Закрыть] Праздник Синойкии, который еще и в историческую эпоху праздновался ежегодно в середине лета, поддерживал воспоминание о событии, которому Афины больше всего были обязаны своим позднейшим величием. Конечно, присоединение всей страны к Афинам произошло не сразу, особенно Элевсин, благодаря своему обособленному положению, по-видимому, долго оставался независимым, может быть, даже до VII века, между тем как остальная Аттика еще в VIII веке вошла в состав Афинского государства. Однако, еще во время Писистрата отдельные области Аттики весьма энергично преследуют свои местные интересы; население равнины в окрестности Афин, Педиона, находится во враждебных отношениях к жителям Паралии, полуострова по ту сторону Гиметта, и к диакрийцам, населяющим горную страну напротив Эвбеи. Клисфен своим новым подразделением государства стремился главным образом именно уничтожить этот партикуляризм. Действительно, только его реформа и завершила объединение Аттики.
Соседней Беотии, кажется, еще более, чем Афинам, самой природою предназначено было образовать единое политическое целое. Но здесь уже рано возник целый ряд значительных городских центров; наряду со знаменитыми Фивами эпос прославляет богатство минийского Орхомена, и еще в настоящее время на одном из островов Копаидского озера, у подошвы Птоона, возвышаются остатки стены, окружавшей широким кольцом доисторический город, которого даже имя не дошло до нас. Кажется, этот город был разрушен фиванцами; однако Фивы были недостаточно сильны, чтобы покорить и остальные соседние города – Танагру, Феспию, Галиарт. Таким образом, объединение Беотии могло произойти только в форме федеративного государства, развившегося постепенно из религиозного союза, который с незапамятных времен связывал города страны со святынями Афины Итонской при Коронее и Посейдона при Онхесте у Копаидского озера. Дольше всего держался Орхомен, который еще в гомеровском „Списке кораблей" не причисляется к Беотии и который даже в позднейшее время постоянно обнаруживал сепаративные наклонности. Во главе союза стояли Фивы, имевшие, как самый значительный город, двух представителей в высшем исполнительном совете – коллегии беотархов, между тем как остальные города посылали туда по одному члену; вообще Фивы, благодаря своему фактическому превосходству, имели обыкновенно решающее влияние на политику союза.
Такую же форму приняли и областные союзы остальных племен Северной Греции, от Фокиды и Локриды вверх до Олимпа и Акрокеравнского мыса. Из этих государств в древнейшее время приобрел большое значение только Фессалийский союз. Обширная, окруженная со всех сторон горами равнина Пенея уже сама по себе должна была побуждать жителей к политическому объединению; не меньшее значение имела потребность господствующей аристократии в помощи на случай восстания крепостных крестьян. Таким образом, первоначально в отдельных частях страны образовались более крупные областные союзы: на востоке, между нижней частью Пенея и Пагаситским заливом, – Пеласгиотида, „пеласгический Аргос" Гомера – вокруг Ларисы, Краннона и Фер, на западе, по верхнему течению Пенея – Гистнеотида вокруг Трикки и Гомф; на юге, в области Апидана и Энипея – Фессалиотида вокруг Фарсала и Киериона. Эти три округа вступили затем в союз между собой – вряд ли ранее VII века, потому что гомеровский „Список кораблей" еще не знает единой Фессалии. Позже к ним присоединились на правах четвертого союзника фиотийские ахейцы. Во главе союза стоял высший чиновник (тагн, таг), выбираемый, кажется, пожизненно из господствующих аристократических родов; ему принадлежало главное начальство на войне.
Таким образом, на севере Греции образовалось могущественное государство, близость которого сильно давала себя чувствовать соседям. Все небольшие горные народы в окружности вынуждены были признать верховное владычество Фессалии и обязались платить дань и выставлять войско во время войны: магнеты у Пелиона и Оссы, перребы у южного склона Олимпа и Камбунских гор, долопы по южному Пинду, малийцы и энианцы у Эты. Фессалийцы обладали теперь большинством голосов в совете дельфийской Амфиктионии, и они воспользовались этим положением для распространения своего влияния и к югу от Фермопил.
В том месте, где Дельфийская долина открывается к морю, находился город Криса, достигший цветущего состояния благодаря плодородию прибрежной равнины, и еще более – благодаря торговле в заливе, который получил свое имя от города. Выходцами из этого города были некогда основаны Дельфы. Когда затем это священное место сделалось предметом национального поклонения, дело не могло обойтись без раздоров – тем более что Дельфы имели прочную опору в Амфиктионии. Около начала VI века двинулось на Крису фессалийское войско под начальством Эврилоха из рода Алевадов; в этой „священной войне" приняли участие, по преданию, также Афины и тиран сикионский Клисфен. Исход борьбы легко было предвидеть. После продолжительного, по преданию, десятилетнего сопротивления Криса была взята и разрушена, а область ее посвящена дельфийскому богу. После этого Амфиктиония была преобразована; голоса получили афинские и пелопоннесские дорийцы; Дельфийские игры приобрели значение национального празднества.
Благодаря этим событиям вся Фокида подпала под фессалийское владычество. Но при попытке подчинить себе и Беотию фессалийцы потерпели решительное поражение в большом сражении при Керессе в Феспийской области. С этого времени могущество Фессалии начинает падать. Фокида вернула себе свою независимость и отстояла ее в продолжительных войнах с могущественным соседом. Особенно известна победа, одержанная фокейцами над фессалийской конницей при Гиамполисе незадолго до Персидских войн. С тех пор Фермопилы образуют южную границу Фессалии не только в географическом, но и в политическом отношении.
Несчастье Фессалии заключалось в том, что в ней не было ни одного достаточно большого и сильного города, который мог бы подчинить своему влиянию остальные общины. Наиболее значительные города страны – Фарсал, Краннон, Лариса, Феры – были почти равны между собой. Поэтому союз, объединявший Фессалию, был постоянно непрочен, пока наконец центральная власть потеряла всякое значение и совсем перестали выбирать тага (тагоса). Как политические, так и социальные условия – владычество аристократии и крепостное положение земледельческого класса – препятствовали какому бы то ни было прогрессу страны. Фессалия никогда не дала ни одного выдающегося ученого, поэта или художника; а до IV века мы даже вообще не знаем ни одного фессалийского писателя. Та из греческих областей, которая была наиболее щедро одарена природою, осталась мертвым членом в организме нации.
Иным путем пошла история северной соседки Фессалии, горной Македонии, орошаемой верхним течением Галиакмона. Приблизительно в первой половине VII века царь Пердикка I из дома Аргадов повел свой народ вниз по течению реки в Пиерию у подошвы Олимпа, изгнал фракийское население страны и заменил его македонскими колонистами. Такой же участи подверглись иллирийские эорды у Бегорритского озера. В завоеванной области, в том месте, где дорога из плоскогорья спускается в Эмафийскую равнину и горные воды, устремляясь в долину, образуют великолепные водопады, Пердикка основал свою столицу Эги. Отсюда в течение двух ближайших веков были отняты у пеонийцев и фракийцев равнина по нижнему течению Аксия и холмистая область Мигдония по ту сторону реки, до границы халкидских колоний. Здесь, при реке Лудие, в безопасной, защищенной болотами местности, македонские цари построили свою новую столицу Пеллу, тогда как Эги оставались местом погребения царской фамилии и религиозным центром страны. Кроме того, здесь возникло много других поселений, из которых наиболее значительными были Бероя, Миеза, Алор. Так греческая нация тихо и скромно приобрела на севере область, которая по величине не уступала Фессалии. Этой стране суждено было позже спасти Грецию от бедствий политического разъединения.
В Пелопоннесе отдельные округа также соединялись в большие союзы. Микены потеряли теперь то руководящее положение, которое они занимали в доисторический период. Действительно, если положение древней горной крепости во времена всеобщих войн было очень благоприятно, то оно нисколько не соответствовало потребностям нового времени с его развитыми сношениями. Вследствие этого Микены вскоре затмил город Аргос, расположенный вокруг высокой крепости Лариса, вблизи морского берега, где дороги из внутренней части Пелопоннеса вступают в равнину. Соседние мелкие города скоро должны были подпасть под власть аргосцев. Асина была разрушена, по преданию, еще в VIII веке, Навплия – около 600 г. Орнеи, Гисии, Тиринф, Мидея и сами Микены сделались подчиненными периэкскими городами.
К югу Аргос распространил свое господство на Кинурию и, по преданию, даже на все западное побережье залива и остров Кифера. Господство над знаменитым в древности храмом Геры возле Микен перешло теперь к Аргосу, который, таким образом, приобрел сакральную гегемонию над всей страной. В первой половине VI века, в царствование Фейдона, аргосцам, по преданию, удалось даже заставить Коринф, Эгину и соседние города также признать их политическое господство: таким образом они восстановили царство Темена, на долю которого, по преданию, выпала некогда, при разделе дорийских завоеваний в Пелопоннесе, вся Арголида.
