Текст книги "Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной"

ГЛАВА XIV. Период политического равновесия

Во времена Дария и Ксеркса Спарта была единственной великой державой Греции; никто не пытался оспаривать у нее предводительство в борьбе с персами, и даже на море афиняне добровольно подчинились ее начальству, несмотря на превосходство своего флота. Это положение вещей изменилось со времени основания Делосского союза. Спарта скоро заметила, какую большую ошибку она сделала, отказавшись от дальнейшего участия в Персидской войне, а вместе с тем и от господства на море; и по крайней мере одна партия настойчиво требовала, чтобы Спарта исправила свою ошибку, пока еще не поздно. Удобный случай для этого представился в ту минуту, когда могущественный Фасос восстал против Афин и обратился за помощью к Спарте. Действительно, есть известие, что спартанцы готовились уже двинуть войско в Аттику, когда восстание илотов принудило их употребить все силы на защиту своей собственной страны.

Таким образом, до поры до времени мир между обоими передовыми государствами Греции оставался ненарушенным; мы видели, что афиняне отправили даже войско против засевших в Итоме мессенцев, и только оскорбление, которое нанесли им спартанцы, отослав обратно их вспомогательный отряд, заставило Афины изменить свою политику. Крайняя демократическая партия, в руки которой перешло теперь управление государством (см. выше, с.370), объявила расторгнутым союз со Спартой, заключенный во время Персидских войн, и вместо того вступила в союз с заклятыми врагами Спарты, аргосцами. К Афинам и Аргосу вскоре примкнула и Фессалия, где еще жива была память о походе Леотихида.

От слов тотчас перешли к делу. Между Мегарой и Коринфом, которые оба были в союзе со Спартой, из-за пограничных споров вспыхнула война; так как Спарта не хотела или не могла подать помощь Мегаре, то последняя отложилась от Пелопоннесского союза и обратилась к Афинам, с которыми ее связывала не только общность демократического устройства, но и экономические интересы. Аттические гарнизоны заняли главный город области и порт Паги на Коринфском заливе; сам город, отстоявший от моря приблизительно на lV₂ км, был соединен со своей гаванью Нисеей двумя рядами укреплений, чем предотвращена была опасность быть запертым с суши.

Таким образом, война между Коринфом и Мегарой превратилась в войну между Коринфом и Афинами. Коринф заключил союз с городами арголидского побережья, Эпидавром, Гермионой и Галикою. Попытка афинян высадиться в области Талики на южной оконечности Арголиды была отбита; зато афиняне одержали морскую победу при небольшом острове Кекрифалия вблизи Эпидавра. Теперь на сторону Коринфа перешла и Эгина, старая соперница Афин. Однако, несмотря на испытанное морское искусство эгинетов и хотя 200 триер Афин и их союзников были заняты в Египте борьбой с персами, – афиняне и на этот раз одержали верх. Неподалеку от Эгины пелопоннесский флот был разбит наголову и победителям досталось 70 триер; с этого дня значение Эгины как морской державы падает. Афиняне тотчас же отправили войско на остров и осадили его столицу. Коринфяне, которые попытались отвлечь их набегом в Мегариду, были отбиты с большим уроном (458

Спарта не могла долее оставаться безучастной зрительницей афинских побед. Итома все еще держалась; но мятежники были уже настолько ослаблены, что, по крайней мере, часть пелопоннесских сил можно было употребить на какое-нибудь другое предприятие. В 457 г. около половины союзной армии – 11 тыс. 500 тяжеловооруженных – двинулось в Среднюю Грецию. Команду вручили брату Павсания, Никомеду, который был в это время регентом за своего малолетнего племянника, сына Павсания, Плистоанакта, только что сменившего на престоле Агиадов своего двоюродного брата, Плистарха. Пока мессенское восстание не было окончательно подавлено, Спарта хотела избегнуть открытой войны с Афинами; поэтому предлогом для вторжения в Среднюю Грецию была выставлена распря между дорийцами, жившими в долине Кефиса, и фокейцами. Дориду удалось отстоять без единой битвы, потому что фокейцы были слишком слабы, чтобы противостоять такой армии. Теперь стали обнаруживаться истинные цели спартанской политики. Никомед перешел беотийскую границу и стал лагерем близ Фив, которые встретили его с открытыми объятиями. Он находился в сношениях с представителями олигархической партии в Афинах и ждал повода для набега.

Афиняне поняли опасность и решили предупредить ее. Все гражданское ополчение было призвано к оружию, из Аргоса, Фессалии и городов морского союза были вытребованы вспомогательные отряды. Несмотря на то, что значительная часть аттических сил находилась в Египте и на Эгине, образовалось войско в 14 тыс. гоплитов, по количеству почти равное соединенной армии пелопоннесцев и фиванцев. Афиняне решили действовать наступательно. Враги встретились между Танагрой и Фивами; здесь афиняне и лакедемоняне впервые померились силами в открытом поле. Битва была очень кровопролитна, и победа осталась за пелопоннесцами, – как говорили афиняне – вследствие измены фессалийской конницы, которая во время сражения перешла на сторону врагов. Однако побежденным удалось отступить из Беотии без больших потерь, а сами пелопоннесцы были настолько ослаблены, что Никомед не решился вторгнуться в Аттику. Афинские олигархи тщетно ждали обещанной помощи. Победители удовольствовались тем, что принудили областные города Беотии возобновить свой союз с Фивами, расторгнутый двадцать лет назад, после битвы при Платеях. При этом имелось в виду создать противовес для Афин, который впредь мешал бы последним действовать наступательно против Пелопоннеса. Отсюда Никомед двинулся на юг через Мегариду и проходы Герании; отрезать ему отступление афиняне не решились.

Таким образом, Средняя Греция была снова предоставлена самой себе, и Афины не замедлили воспользоваться удобным моментом. Как только разбитое при Танагре войско оправилось, афиняне, под предводительством Миронида, снова перешли беотийскую границу. Основанный недавно союз не был в состоянии собственными силами выдержать натиск, против которого только с трудом устояли пелопоннесцы. При Энофитах афиняне наголову разбили беотийское союзное войско, на 62-й день после битвы при Танагре. Последствием этого удара было распадение союза. За Фивами снова осталась только их собственная область, а все остальные города Беотии вступили в тесный союз с Афинами; их примеру последовали Фокида и Опунтская Локрида, первая – добровольно, вторая – по принуждению. Таким образом, вся область от Истма до Фермопил, за исключением одних только Фив, подчинилась афинской гегемонии. Зато попытка овладеть и Фессалией, сделанная афинянами в следующем году, осталась безуспешной.

Другим последствием битвы при Энофитах была капитуляция Эгины, осада которой не была прервана, несмотря на опасность, угрожавшую самой Аттике. Условия сдачи были очень тяжелы: Эгина принуждена была выдать афинянам свой военный флот, срыть стены и вступить в морской союз, причем обязывалась вносить ежегодно по 30 талантов, сколько не платил в это время ни один из городов союза. Соседний Трезен также перешел теперь на сторону афинян.

Около этого же времени было исполнено громадное предприятие, которое должно было завершить оборонительную систему Афин: город был соединен со своими гаванями двойной линией укреплений. Это была грандирзная постройка, какой до тех пор не существовало в Греции; достаточно сказать, что расстояние от Афин до Пирея было равно сорока, до Фалер 35 стадиям, т.е. в первом случае 7-ми, во втором 6 км. Теперь Афинам при всяких обстоятельствах было обеспечено сообщение с морем, хотя бы в Аттику вторгся сильнейший неприятель; в этом случае уже не пришлось бы покидать город и искать убежища в Пирее – отчаянное средство, к которому думал прибегнуть еще Фемистокл.

Впрочем, опасность неприятельского нашествия казалась пока надолго отсроченной. Напротив, теперь сами афиняне, получив благодаря падению Эгины и завоеванию Беотии полную свободу действий, решили перейти в наступление. Под начальством Толмида был отправлен флот к берегам Лаконии, очевидно, с целью отвлечь внимание спартанцев от мессенцев, которые все еще держались на высотах Итомы. Действительно, Толмиду удалось разрушить спартанский арсенал в Гифее и овладеть Метоной на мессенском берегу, однако, когда явились спартанцы, Метону пришлось оставить. Таким образом, главная цель похода не была достигнута. Толмид предоставил мессенцев их собственной участи и обратился в Этолию, где овладел коринфской колонией Халкидой и сильным Навпактом в области озольских локрийцев (456 или 455 г.). Около этого же времени примкнула к Афинам и Ахея.

Дольше мессенцы не могли держаться на Итоме; после десятилетнего сопротивления всем военным силам Спарты они капитулировали в 455 г. на условии свободного пропуска. Афиняне отвели им места для поселения в только что завоеванном Навпакте. Чтобы упрочить афинское влияние в этих областях, Перикл в следующем году (454) предпринял из Паг в Мегариде экспедицию по Коринфскому заливу и осадил крепкие Эниады, расположенные среди болот у устья Ахелоя; но город оказал мужественное сопротивление, и Перикл принужден был уйти ни с чем.

Между тем Персидская война шла своим порядком. Радикальная демократия, сменившая Кимона в правлении государством, была не менее убеждена в необходимости энергичной наступательной войны против персидского царя, чем сам Кимон. И как раз в то время, когда в Афинах совершался политический переворот, представился для этого необыкновенно благоприятный случай. В 465 г. умер Ксеркс, и его сыну Артаксерксу I только после долгих неурядиц удалось упрочить за собой престол. В это время, как некогда после смерти Дария, в Египте вспыхнуло восстание (463 г.). Во главе движения стал ливиец Инар, князь Марей (вблизи позднейшей Александрии). Сатрап Ахемен, дядя царя, потерпел сильное поражение при Папремиде, в западной части Дельты, и сам пал в битве. Нижний Египет был освобожден от персидского владычества; но Инар хорошо понимал, что только в союзе с Афинами он мог надеяться удержать за собой страну и совершенно очистить ее от персов. В это время 200 триер афинян и их союзников стояли на якоре близ Кипра; по приглашению египетского царя этот флот вошел в Нил (около 460 г.) и очистил реку от персидских кораблей. Затем была занята столица государства, Мемфис; только в сильно укрепленной цитадели, в „белом замке", еще держались остатки неприятельской армии.

Теперь Артаксеркс I сделал попытку побудить лакедемонян к войне с Афинами; но хотя его посол Мегабиз не жалел денег, Спарта не решилась вступить в союз с национальным врагом. Между тем было снаряжено новое персидское войско под начальством Мегабиза, сына того Зопира, которому Дарий был обязан завоеванием Вавилона; и на этот раз счастье оказалось более благоприятным. Египтяне и их греческие союзники были разбиты в открытом поле (456 г.), Мемфисская крепость освобождена, греки заперты на нильском острове Просопитид в западной части Дельты и после восемнадцатимесячной осады принуждены к сдаче (весной 454 г.). Только жалкие остатки войска спаслись в Ливию и через Кирену вернулись в отечество. Вспомогательный флот в 50 триер, посланный из Кипра, пришел слишком поздно и сам большею частью попал в руки победителей. Царь Инар был взят в плен и распят; Египет снова покорился персидскому царю.

Такого поражения еще никогда не терпела ни одна греческая армия; неудивительно, что оно произвело глубокое впечатление на весь греческий мир. До сих пор Персидская война была непрерывным рядом побед; теперь, казалось, Греции грозила опасность снова потерять все то, что было добыто ценой стольких усилий. В первую минуту смятения собрание афинских союзников, по предложению Самоса, решило перенести союзную казну с открытого Делоса в Афинский Акрополь. Сами афиняне поспешили вернуть из изгнания Кимона; это был не только испытанный полководец, который не потерпел ни одного поражения от персов, но и единственный человек, который мог устроить мир со Спартой, в чем Афины теперь так сильно нуждались ввиду грозной опасности с Востока.

Страх перед персами подействовал и на Спарту. Военные действия против Афин были прекращены, и Кимону удалось, наконец, добиться перемирия на пять лет (451 г.). Этим Спарта показала, что она вовсе не склонна признать современное положение дел в Греции окончательным, но хочет дать Афинам время отразить персидское нашествие. Оставляя за собой, таким образом, свободу действий по отношению к Афинам, Спарта заключила в то же время тридцатилетний мир с Аргосом, чем разрушила коалицию, с которою ей приходилось бороться в последние годы. Так дорого обошлось Афинам перемирие.

Однако Греция не подверглась персидскому нашествию. Даже Египет был еще не вполне покорен; мятежники еще держались на ливийской границе под предводительством Псамметиха, сына Инара, и в болотах у берегов Дельты – под начальством Амиртея. Греческие города на Кипре также отказывались признать персидское владычество. Таким образом, войско и флот великого царя были пока заняты на Востоке; но Кимон лучше всякого другого понимал, что необходимо приложить все усилия, чтобы не дать персам овладеть этими передовыми постами греческого мира. Как только перемирие со Спартой окончательно вошло в силу, он двинулся к Кипру с флотом в 200 триер. Здесь, при осаде финикийского города Кития, он заболел и умер. Между тем с восточной стороны подошел к острову персидский флот и высадил на берег сильный отряд войска. Узнав об этом, афиняне сняли осаду Кития и двинулись морем навстречу неприятелю. У кипрского Саламина произошла последняя битва Персидской войны, и снова победа, как на море, так и на суше, осталась за греками. По размерам и важности, эта победа была почти равна эвримедонтской; афиняне захватили 100 неприятельских кораблей, отомстили за поражение в Египте и блистательно доказали, что Афины все еще являются первой морской державой мира.

Но войны с варварами они не продолжали. Со смертью Кимона управление государством снова перешло в руки Перикла, а он держался того взгляда, что Афины нуждаются прежде всего в спокойствии, которое дало бы им возможность собраться с силами для неизбежной войны с пелопоннесцами. Войны последних лет до крайней степени истощили военные силы государства. Случайно сохранившийся список павших в битве граждан одной из десяти фил, на которые делилось население Аттики, от 458 г., когда афиияне воевали при Мегаре, Эгине и в Египте, содержит 177 имен; если потери остальных фил были так же велики, то один этот год обошелся государству в 1700 человек, тогда как общее число мужчин, способных нести оружие, едва ли превышало 25—30 тыс.

Еще значительнее были, вероятно, потери, понесенные афинянами при Танагре и в египетской экспедиции; и несмотря на все эти жертвы, египетский поход окончился полной неудачей. Было ясно, что Афины не в состоянии вести войну одновременно на два фронта – против Пелопоннеса и Персии, и перед этим фактом должны были умолкнуть все другие соображения. Перикл отозвал флот от Кипра и вступил в переговоры с персидским царем.

Привели ли эти переговоры к формальному миру между Афинами и Персией, это открытый и, в сущности, праздный вопрос. Во всяком случае враждебные действия между обеими державами с этих пор прекращаются. Афины отказываются от попыток отнять у персидского царя Кипр и Египет, а царь не оспаривает у Афин верховной власти над греческими городами азиатского побережья. В течение ближайших пятидесяти лет ни один персидский флот не входил в Эгейское море.

Опасения Перикла насчет новых осложнений в Греции после окончания пятилетнего перемирия были вполне оправданы событиями. Движение началось среди самих членов Афинского союза. То обстоятельство, что после победы при Энофитах афинянам не удалось подчинить своему влиянию и Фивы, оказалось роковым для Афин. Фивы представляли собой неприятельскую область внутри Афинского союза и естественный центр для всех элементов, стремившихся к ниспровержению существующего порядка. И Фивы были тем опаснее, что демократия, установившаяся здесь со времени Персидских войн, вследствие битвы при Энофитах, пала и ее место заняла олигархия; таким образом, было устранено последнее препятствие к союзу между Фивами и олигархами, изгнанными из беотийских и эвбейских демократий. Пока продолжалось перемирие между Афинами и Спартой, все оставалось спокойным; но как только его срок окончился, немедленно начались военные действия. Изгнанники заняли Херонею и Орхомен (446 г. до Р.Х.); афинское войско под начальством Толмида, которое тотчас же вступило в Беотию, овладело Херонеей, но от Орхомена было отбито и на обратном пути совершенно уничтожено в битве при Коронее у Копаидского озера. Сам Толмид пал; чтобы выкупить многочисленных пленных афинян, принуждены были очистить всю Беотию. Теперь повсюду был введен олигархический образ правления и возобновлен старый союз с Фивами; только Платеи остались верны Афинскому союзу. Локрида и Фокида также отпали от Афин.

Отпадение Беотии было сигналом для восстания Эвбеи и Мегары; афинские гарнизоны удержались только в портовых городах Нисее и Пагах. И в эту минуту, когда перемирие только что окончилось, пелопоннесское союзное войско, под предводительством молодого царя Плейстоанакса, при котором, в качестве военного советника, находился опытный военачальник Клеандрид, двинулось через Истм, и перейдя границы Аттики, проникло до Элевсина. Ввиду неприятеля Перикл с гражданским ополчением Аттики занял горные высоты, отделяющие Элевсинскую равнину от Афинской. До битвы дело не дошло, потому что Перикл был готов купить мир хотя бы ценою тяжких жертв. Афины отказались от Мегары и от всех своих владений в Пелопоннесе: Ахея и Трезен были отпущены из Афинского союза, Нисея и Паги очищены от гарнизонов; за это пелопоннесцы признали морскую гегемонию Афин. На этих условиях был несколько позже заключен тридцатилетний мир между Афинами и Спартой (зимой 446—445 гг.).

Таким образом, хотя и дорогой ценою, непосредственная опасность была предотвращена. Перикл мог теперь обратиться против Эвбеи, и во главе 5000 гоплитов он без большого труда принудил ее к повиновению; остров был жестоко наказан за свою измену. Жители Гитеи были изгнаны, и область роздана аттическим переселенцам; остальные общины, правда, остались на своих местах, но также принуждены были уступить значительную часть своей земли и были поставлены в полную зависимость от Афин.

Если положение Перикла было поколеблено уже египетской катастрофой, то теперь оно пошатнулось еще гораздо сильнее: по его вине Афины утратили свое влияние на греческом материке. Противная партия не замедлила извлечь выгоду из этого обстоятельства. Во главе оппозиции стоял теперь, после смерти Кимона, его родственник Фукидид, сын Мелесия из Алопеки, происходивший из знатной семьи, превосходный оратор и – что, как известно, нечасто встречалось между государственными людьми Греции – человек, личная безукоризненность которого признавалась всеми, – по свидетельству Платона и Аристотеля, один из лучших граждан, которых произвели Афины. Правда, лишенный ореола военной славы, он не мог заменить своей партии Кимона; но при современном положении вещей и Фукидид был для Перикла чрезвычайно опасным противником.

Однако большинство населения Аттики не поддалось реакции. Весной 445 г. Фукидид подвергся остракизму; теперь Перикл не имел соперников в управлении государством. Из года в год его избирали стратегом; в Совете и Народном собрании его слово было законом. Таким могуществом не пользовался ни один афинский гражданин со времен Гиппия, и оппозиция не замедлила провести параллель между ними. Это была, как говорит историк Фукидид, „...демократия только по имени, – в действительности же Перикл правил государством самовластно" Но эта власть основывалась исключительно на добровольном подчинении граждан. Для тирании Периклу недоставало преданного ему лично войска; поэтому, когда он потерял доверие народа, достаточно было одного голосования, чтобы свергнуть его с высоты величия.

При том глубоком мире, который – впервые после похода Ксеркса – господствовал теперь повсюду, Перикл мог посвятить все свое внимание укреплению морского союза. Если последний первоначально представлял собой основанную на добровольном соглашении федерацию вполне самостоятельных государств для совместной защиты против персов, то уже вскоре самый ход событий должен был усилить значение руководящей державы. Было естественно, что у мятежных членов союза – у Наксоса, Фасоса, Халкиды, Эретрии – после их усмирения отнимали возможность повторить восстание. Они должны были выдать свои военные корабли, срыть свои стены и вместо военных отрядов, которые они до сих пор поставляли, вносить дань в союзную казну. Если в таком городе господствовала олигархия, она заменялась теперь демократическим образом правления.

Обыкновенно он лишался и известной части своей земли, которую часто раздавали гражданам Аттики. В особенно тяжелых случаях изгоняли все население возмутившегося города; впервые так поступил Перикл с Гестиеей, а во время Пелопоннесской войны эта мера применялась очень часто. Изгнанное население заменялось аттическими гражданами, которые для заведования местными делами составляли отдельную общину, но во всех остальных отношениях по-прежнему принадлежали к Афинскому государству. Точно так же поступали иногда и при завоевании областей, ранее не принадлежавших к союзу, например, после покорения Кимоном Скироса; уже во время восстания ионийцев варварское туземное население Лемноса и Имброса было изгнано и замещено афинскими поселенцами. Эти „клерухии" являлись, конечно, самыми надежными опорными пунктами афинского владычества.

Но и кроме восстаний, было немало поводов для вмешательства руководящей державы во внутренние дела союзных городов. При частых неисправностях в уплате дани приходилось взыскивать ее в исполнительном порядке; для этой цели Афины держали на Эгейском поре постоянные эскадры. При столкновениях союзных государств между собой, равно как и при партийных раздорах внутри отдельных городов, Афины являлись естественным посредником, и слабая сторона действительно почти всегда обращалась к ним с просьбой о помощи или вмешательстве. Для поддержания внутреннего порядка Афинам в таких случаях нередко приходилось посылать в союзные города военные отряды, и начальник гарнизона приобретал, конечно, руководящее влияние на внутренние дела города; впрочем, в большинстве случаев Афины довольствовались посылкой гражданских комиссаров.

Но главным образом вмешательство Афин вызывалось несовершенством судебных порядков. Если мы вспомним, в каком положении находилось судопроизводство в самих Афинах, то нам легко будет составить себе представление о характере юрисдикции в средних и небольших городах союза, из которых лишь немногие насчитывали 10 тыс. жителей. Судопроизводство неизбежно должно было обращаться в орудие личных и политических интересов, и, следовательно, повсюду, где управление находилось в руках враждебной Афинам партии, друзья Афин были беззащитны против произвола своих противников. Чтобы положить конец этим беспорядкам, существовало при тогдашних условиях только одно средство: лишение союзных государств права высшей уголовной юрисдикции и передача всех процессов этого рода на суд афинских присяжных. Впервые эта мера была применена к некоторым отпавшим союзным городам, как, например, к Халкиде, после усмирения Эвбеи в 446 г., но постепенно принудительная юрисдикция была распространена на большую часть союзных государств. Так как афинские присяжные руководились, конечно, аттическими законами, то эта мера привела прежде всего к объединению большей части союза в отношении уголовного права, но и помимо этого успеха, решение чужих судей – по крайней мере там, где не были замешаны в дело политические интересы Афин – без сомнения, гораздо вернее обеспечивало справедливость приговора, чем суд сограждан. Правда, судебные издержки союзников сделались благодаря этому очень велики: тяжущиеся принуждены были совершать далекое путешествие в Афины и здесь, ввиду огромного накопления дел в судах, ждать решения иногда по целым месяцам. И если мы

вспомним, как смотрели на народные суды образованные люди в самих Афинах, то мы легко поймем, какие чувства должна была возбуждать в союзниках принудительная юрисдикция этих судов.

Чем больше государств приходило, таким образом, в зависимость от Афин, тем ничтожнее должно было становиться значение союзнического совета; с того времени, как казна была перенесена в Афинский Акрополь, собрания союзников происходили все реже и реже и, наконец, прекратились совсем. Теперь Афины управляли делами союза совершенно по своему произволу; вопросы о войне и мире решались в Афинском народном собрании, и его постановления были обязательны для всех союзных государств. Величина взносов определялась афинскими податными комиссиями; если какой-нибудь город был недоволен раскладкой, он должен был обращаться со своей жалобой в Афинский народный суд, который и решал дело в последней инстанции. Пока во главе государства стоял Перикл, размеры податей оставались в общем те же, какие были установлены еще Аристидом; только уже финансовые затруднения во время Пелопоннесской войны принудили афинян удвоить и утроить союзнические взносы, пока, наконец, не было решено совершенно оставить старую податную систему и заменить дань портовыми пошлинами. С целью упорядочить сбор податей союз был в 442 г. разделен на пять округов: Ионию, геллеспонтские области, Фракию, Карию и „острова" (т.е. Киклады, Эгина, Эвбея, Лемнос и Имброс).

Относительно способов употребления союзных денег также самовластно решало Афинское народное собрание. Перикл не постеснялся открыто заявить, что в этом отношении Афины не обязаны отдавать союзникам никакого отчета, раз они исполняют взятые ими на себя обязанности – защищать союзников против Персии и поддерживать порядок на море. Естественно, что с течением времени все большая и большая часть союзных денег тратилась на удовлетворение чисто афинских нужд. Жалованье судьям, насколько не хватало для этого доходов самого суда, – содержание конницы, дорогие постройки, которыми Перикл украсил Афины, – все эти расходы покрывались из союзнических взносов. Для финансовой силы союза эта система имела роковые последствия: тогда как до сих пор, несмотря на войны, казна постоянно возрастала, теперь, в мирное время перед Пелопоннесской войной, она уменьшилась на целую треть, с 9700 до 6000 талантов.

Но всячески урезывая права союзных государств и превращая союз в Афинскую державу – архе, Афины не делали ничего, чтобы внутренне связать с собою союзников. Только с трудом добилась Эвбея права эпигамии, которое Афины все равно должны были бы даровать ей ввиду многочисленности поселившихся на острове афинских граждан. Но ни Кимон, ни Перикл, ни какой-либо другой государственный человек Афин не имели в виду даровать союзникам или, по крайней мере населению Эвбеи и Киклад, которое находилось в таком близком родстве с афинянами, право аттического гражданства. Эта мысль возникла только после сицилийской катастрофы, когда было уже поздно приводить ее в исполнение. Страх перед персами, который первоначально заставил союзников сплотиться вокруг Афин, с течением времени все более ослабевал; и если демократический режим, введенный в большинстве союзных городов, обеспечивал Афинам симпатии неимущей части населения, то он восстановил против них образованные и состоятельные классы, и эта вражда все более усиливалась, по мере того как возрастали злоупотребления демократии и общественное мнение в Греции все громче требовало ограничения необузданного народовластия. Союзники с горечью сравнивали собственную участь со свободным положением пелопоннесских союзников Спарты и ждали только благоприятной минуты, чтобы свергнуть ненавистное владычество Афин. Даже демократы не могли найти в себе мужества, чтобы энергично действовать в пользу Афин, которые поработили их город; поэтому отложение союзных городов лишь в редких случаях встречало противодействие со стороны демоса.

В Афинах хорошо понимали, что только грубая сила держит союзников в покорности. Нерешительный образ действий Перикла в начале Пелопоннесской войны был обусловлен главным образом уверенностью в том, что поражение тотчас повлечет за собой отпадение союзных государств, и Клеон открыто заявляет у Фукидида, что Афины стоят к союзникам в таком же отношении, в каком стоит тиран к своим подданным. Естественно, что Афины систематически стремились к обезоружению союзников; это удалось им без труда, потому что невоинственные обитатели островов и азиатского побережья с самого начала предпочли платить дань, чем поставлять на флот корабли. Насколько было возможно, союзные города лишили стен. Около 440 г. из всех союзных государств только три могущественных острова – Самос, Хиос и Лесбос – сохраняли еще полную независимость, не платили дани и сами поставляли суда на флот. Здесь-то и произошло первое восстание, которое подвергло серьезной опасности существование союза.

Самос с самого начала занимал первое место между государствами Афинского союза. Здесь в 479 г. вспыхнуло восстание Ионии против персидского владычества, и основание морского союза было преимущественно делом самосцев. Это был самый могущественный из союзных городов; кроме собственного острова, он владел Аморгом и значительной областью на ионийском материке. Из-за этих-то континентальных владений Самос в 440 г. объявил войну соседней Триене, к которой вскоре примкнул Милет. Так как Самос и теперь был гораздо сильнее своих противников, то Милет принужден был обратиться к посредничеству Афин. Действительно, предупреждение столкновений между членами союза составляло если не формальное право, то нравственную обязанность Афин. Но Перикл полагал, что простого посредничества недостаточно. Во главе эскадры в 40 триер он неожиданно явился перед Самосом, овладел городом с помощью демократической партии и заменил олигархическую конституцию, которая до тех пор господствовала на острове, демократической. Это было, может быть, самое вопиющее нарушение автономии союзного государства, какое до сих пор позволили себе Афины, и оно не осталось безнаказанным. Как только отплыл афинский флот, новооснованная демократия пала, и на Самосе началось открытое восстание. Вскоре к Самосу примкнула Византия и несколько карийских городов. Сатрап Сард, Писсуфн, прислал помощь и обещал снарядить вспомогательный финикийский флот.