Текст книги "Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной"

ГЛАВА XIII. Демократия

Поколение, выросшее под впечатлением Персидских войн, всю жизнь лелеяло в душе идеал свободы. Заменивши в области мысли прежнюю веру в авторитет свободным исследованием, стараясь всюду провести разумное право вместо так называемого исторического права, оно и в области политики стремилось уничтожить существовавшие преграды. Люди, шедшие во главе нации на поприще науки и литературы в течение большей части V века, почти все без исключения отличались демократическим образом мыслей. Эмпедокл занимал одно из первых мест между основателями демократии в своем родном городе Акраганте; Горгий за свои демократические убеждения должен был удалиться в изгнание; Еврипид был решительным противником как монархии, так и олигархии; Демокрит предпочитал жить бедняком в демократической стране, чем в „так называемом благополучии" при дворе царя; старый Геродот восторгался свободой и равенством еще в то время, когда образованное юношество в громадном большинстве держалось совершенно иных взглядов. Протагор первый сделал попытку теоретически оправдать демократию. Для того, чтобы вообще могло существовать человеческое общество, – говорит он,

– необходимо, чтобы каждый из нас уважал права другого; кто этого не делает, должен быть удален из государства, как больной член. А обладание общественными добродетелями

– справедливостью и добросовестностью – делает человека вполне способным участвовать в обсуждении общественных дел. Следовательно, для осуществления политических прав не нужно никакого другого ценза, кроме этих нравственных качеств, и совершенно нелепо требовать для этого особой технической подготовки.

VI век значительно подготовил почву для практического осуществления этих требований. В большей части греческого мира преимущества по происхождению были уничтожены, и их место заняли привилегии по имущественному по

ложению. Теперь, ввиду нового направления общественной мысли, и эти последние не могли удержаться или, по крайней мере, должны были быть значительно ограничены. Обыкновенно реформа достигалась законодательным путем, с помощью всеобщей подачи голосов, которая сохранилась от периода царей и снова приобрела реальное значение после падения господства знати. Благодаря этому движение почти повсюду ограничилось политической областью и не вызвало никаких переворотов в экономическом строе. Правда, не было недостатка и в подобных стремлениях. Так, Фалеас Калхедонский требовал, чтобы все граждане владели равным имуществом и получали одинаковое воспитание, а комедия Аристофана „Женщины в народном собрании" показывает, что в период, следовавший за Пелопоннесской войной, нередко обсуждались даже коммунистические учения. Впрочем, дальше теории дело не шло. Но где существовавший раньше порядок вещей был изменен путем насильственной революции, как в Сицилии по смерти Гиерона, там нельзя было, разумеется, избежать коренных перемен и в экономических отношениях. Когда затем неимущая масса сделалась руководящим фактором в государстве, она не преминула, конечно, извлечь из этого положения и материальные выгоды, и вытекавшее отсюда притеснение состоятельных классов немало способствовало падению демократии. Впрочем, эти злоупотребления начали резко обнаруживаться лишь под конец века.

В политической области греческая демократия этого времени также еще далеко не достигла абсолютного равноправия всех граждан государства. Даже в Афинах граждане третьего имущественного класса, зевгиты, лишь в 457 г. добились доступа к архонтату, формально все еще высшей государственной должности, а граждане низшего класса, феты, и теперь не были допущены к нему. В стратеги могли быть избираемы только землевладельцы, а доступ к высшим финансовым должностям по-прежнему был открыт только пентакосиомедимнам. Нетрудно было понять, что только имущественный достаток представлял необходимое обеспечение за добросовестность в отправлении столь ответственных должностей. Притом, пассивное избирательное право по отношению к таким должностям не имело бы для неимущих классов никакого практического значения. Стремления демократов были направлены преимущественно к тому, чтобы по возможности ограничить полномочия чиновников. Все сколько-нибудь важные правительственные дела должны были поступать на разрешение Народного собрания или, по крайней мере, его постоянной комиссии, Совета; в области суда должностным лицам предоставлялось только руководство процессом, а приговор произносился присяжными, избранными по жребию из народа, если, как это бывало в важных государственных процессах, не являлось судьею само Народное собрание. Против возможных превышений власти гарантировала обязанность отдавать отчет по истечении служебного года; кроме того, Народное собрание имело право во всякое время лишить должности провинившегося чиновника.

Во время Персидских войн мы встречаем в Греции демократическую форму правления почти только в Аттике и в некоторых соседних областях; в Малой Азии и Сицилии господствовала тирания, на значительно большей части греческого полуострова – олигархия или аристократия. Но чрезвычайно важные последствия имело то обстоятельство, что во главе союза, который образовали освобожденные от персидского ига морские государства для своей взаимной защиты, стали демократические Афины. Само собой разумеется, что пример руководящей державы должен был сильно влиять на союзников. Когда во время изгнания персов была свергнута тирания в азиатских городах, многие из них изменили свою конституцию по образцу афинской, и Милет, например, пошел в этом отношении так далеко, что перенял даже названия клисфеновых фил. Часто также подобные реформы предписывались из Афин, особенно при вторичном подчинении отпавших союзников; в самом деле, было очевидно, что общее демократическое устройство государств является наилучшею связью между членами союза. Впрочем, Афины умели соблюдать меру в демократической пропаганде. Так, в важнейшем союзном городе, в Самосе, олигархия землевладельцев (геоморов) удержалась до восстания 440 г., а в Митилене еще в 428 г. господствовала умеренно олигархическая форма правления. Однако с течением времени афинская гегемония неизбежно должна была привести к господству демократии на островах и побережьях Эгейского моря.

В западной части греческого мира распространению демократического движения мешали прежде всего обе великие военные монархии, Сиракузы и Акрагант. Чтобы упрочить свое могущество, еще Гелон даровал право сиракузского гражданства тысячам отставных наемников; его преемник Гиерон пошел дальше по этому пути. В 476 г. жители Катаны были переселены в Леонтины, а покинутый город превращен в военную колонию под именем Этна. Кроме того, всегда стоял наготове сильный отряд наемников и в арсенале находился многочисленный военный флот. Таким образом, Сиракузы были похожи на большую казарму. Все это терпели, пока карфагеняне угрожали национальной независимости; победитель при Гимере пользовался громадной популярностью, и еще долго после его смерти народ сохранял о нем благодарное воспоминание. Но уже при Гиероне отношения между правителем и народом начали расстраиваться; характерно, что тиран принужден был учредить тайную полицию и не пренебрегал даже услугами агентов-провокаторов. Само по себе это начинающееся недовольство, правда, не имело бы большого значения ввиду военных сил, которыми располагало правительство, и его успехов во внешней политике. Гораздо опаснее было то, что после смерти Гелона стало обнаруживаться разногласие между членами самого царствующего дома. Дело в том, что форма правления, господствовавшая в Сиракузах при Дейноменидах, была не монархией в настоящем значении этого слова, а скорее главенством одного рода над всеми остальными, причем верховная власть всегда находилась в руках старейшего члена, а остальные делили между собой прочие отрасли управления, – совершенно так, как это было в Афинах в правление Писистратидов и вообще во многих тираниях того времени, когда солидарность родов еще не была поколеблена.

Поэтому по смерти Гелона ему наследовал не сын, а брат – Гиерон; третий брат, Полизел, получил начальство над наемными войсками. Но вскоре между братьями произошло столкновение; Полизел должен был бежать из Сиракуз и искать защиты у своего тестя, Ферона Акрагантского. Эта ссора едва не привела к войне между обеими великими военными державами Сицилии; но Гиерон не решился довести дело до крайности и согласился, наконец, вернуть брата в Сиракузы. Однако, когда Ферон через несколько лет умер и престол перешел к его сыну, Фрасидею, война все-таки вспыхнула. Хотя Фрасидей имел в своем распоряжении очень значительную армию, по преданию, 20 тыс. человек, но в решительном и очень кровопролитном сражении победу одержал Гиерон. После этого народ в Акраганте и Гимере восстал против ненавистного тирана; Фрасидей принужден был удалиться в изгнание, и в обоих городах было восстановлено республиканское устройство. Они признали себя зависимыми союзниками Гиерона (около 473 г.).

Падение монархии в Акраганте неминуемо должно было повлиять на Сиракузы. Правда, пока жил Гиерон, все было спокойно; но как только старый тиран закрыл глаза (467 г.), вспыхнула революция. Раздоры в царской семье благоприятствовали ей. Так как Полизела уже не было в живых, то верховная власть перешла теперь к Фрасибулу, последнему из четырех сыновей Дейномена; но при дворе существовала сильная партия, желавшая доставить престол вместо него молодому сыну Гелона. Это вызвало восстание народа в Сиракузах, из других городов государства пришли подкрепления, и спустя короткое время тиран со своими наемниками оказался запертым во внутренней части города Сиракуз – в кварталах Ортигия и Ахрадина, между тем как повстанцы расположились в предместьях. Разбитый на море и на суше, Фрасибул принужден был, в конце концов, капитулировать под условием свободного отступления, на одиннадцатом месяце своего царствования (466 г.). Но междоусобная война в Сиракузах продолжалась. Коренные граждане вступили в борьбу с наемниками, поселенными в городе Гелоном; Ортигия и Ахрадина снова подверглись осаде, и лишь после продолжительного сопротивления ветераны были побеждены. Теперь победоносная демократия обратила свое оружие против Этны, военной колонии Гиерона, правителем которой последний сделал своего сына Дейномена; после продолжительной борьбы наемники принуждены были уйти и отсюда, и прежние обитатели вернулись в свой родной город (около 461 г.), опять получивший теперь имя Катана, которое он сохраняет до настоящего времени. Повсеместно на острове введено было демократическое устройство, изгнанники водворены на своих старых местах; Камарина, население которой Гелон переселил в Сиракузы, вновь была отстроена. Однако за свою свободу Сиракузам пришлось заплатить потерей своего господствующего положения на острове; отдельные города государства вернули себе независимость, какой они пользовались до Гелона.

Прошло еще, разумеется, много времени, прежде чем новое положение дел упрочилось. В Сиракузах один влиятельный гражданин, Тиндарид, опираясь на неимущую чернь, сделал попытку провозгласить себя тираном; когда правительство хотело его арестовать, произошла уличная свалка, в которой претендент и многие из его приверженцев были убиты (около 454 г.). Чтобы предупредить повторение подобных событий на будущее время, сиракузская демократия ввела у себя учреждение, подобное аттическому остракизму, – петализм, названный так потому, что голосование производилось при помощи оливковых листьев. Действительно, впоследствии попытки восстановить тиранию, кажется, не повторялись; но как сильна была еще и теперь партийная борьба, об этом свидетельствуют многочисленные процессы военачальников, разбиравшиеся в Сиракузах в течение ближайших лет.

Демократическое движение захватило и соседнюю Италию. В Регии и Мессене вскоре после падения Дейноменидов было свергнуто владычество сыновей Анаксилая. В Таренте тяжелое поражение в войне с япигами (около 473 г.) послужило поводом к замене старого монархически-аристократического строя демократией. В ахейских городах нынешней Калабрии, где тайному союзу пифагорейцев удалось захватить в свои руки управление государством (выше, с.212), – этому полуаристократическому, полутеократическому режиму был положен теперь кровавый конец; последователи секты были умерщвлены или изгнаны. В Кумах, как нам известно, тирания Аристодема была свергнута уже несколько лет назад (выше, с.320). Таким образом, и в италийских колониях почти повсюду установилась демократия; старая аристократическая форма правления удержалась только в Локрах.

Одновременно с этим движением и, хотя не им вызванная, но под сильным его влиянием, стала обнаруживаться среди туземцев Италии национальная реакция против эллинизма, притом – в одинаковой степени у племен полуострова и Сицилии. Началом ее является упомянутое кровавое поражение, нанесенное япигами тарентийцам. Скоро затем луканцы в нынешней Базиликате, – народ, лишь впервые теперь упоминаемый, – начинают беспокоить города при Тарентском заливе. Около того же времени самниты спускаются в так называемую с тех пор Кампанскую равнину, завоевывают этрусскую Капую и приходят благодаря этому в непосредственное соприкосновение с Кумами, которым вскоре суждено было подпасть под их владычество.

Менее успешна была национальная реакция в Сицилии, где туземцы со всех сторон были окружены греческими колониями и отрезаны морем от своих единоплеменников на материке. Здесь во главе движения стал Дукетий, царь Мен (Минсо у Калтаджироне). В качестве союзника сиракузской демократии он принял участие в походе против сына Гиерона, Дейномена из Этны, и значительно способствовал успеху экспедиции. Вскоре после этого ему удалось покорить важный город Моргантию, и результатом этого успеха было сплочение всей сицилийской нации в одно государство под главенством Дукетия. У священного озера Палики, недалеко от Мен, в том месте, где Герейское плоскогорье спускается к плодородной Катанской равнине, была основана столица нового государства, названная в честь упомянутых национальных божеств Паликой.

Теперь Дукетий обратил свое оружие против остатка тех ветеранов, которых Гиерон поселил в Катане и которые удалились в Инессу и заложили здесь новую Этну; это укрепленное место было взято, и вместе с тем окончательно уничтожено владычество Дейноменидов. Теперь сицилийский царь чувствовал себя достаточно сильным, чтобы начать освободительную войну против греков. Ему действительно удалось разбить в открытом сражении акрагантийцев и их союзников, сиракузцев, и взять акрагантийскую пограничную крепость Мотион; но продолжительная борьба с греческими городами оказалась ему не по силам. Следующей весной Дукетий потерпел от сиракузян тяжелое поражение. Мотион был снова взят акрагантийцами, и царь, покинутый своими приверженцами, принужден был, наконец, сдаться сиракузянам на капитуляцию (около 450 г.). Его царство распалось; южная часть, плодородная Катанская равнина с Моргантией, Менами и Инессой, отошла к Сиракузам, северные области, долина Верхнего Симефа и Небродские горы, сохранили свою независимость, так что каждый город снова, как прежде, представлял собой небольшое самостоятельное государство. Дукетий был сослан в Коринф; отсюда он через несколько лет вернулся на родину и основал на северном берегу острова город Калакту (Каронию). Он все еще надеялся поднять национальное восстание против греков, но скоро смерть разрушила эти планы. Участь сицилийской нации была решена. Тщетно восстал против Сиракуз Пиак, один из крупнейших сикелийских городов; это движение осталось изолированным, и после храброго сопротивления город был покорен (около 440 г.).

Около того же времени, когда пала монархия в Сицилии, была свергнута в Кирене династия Баттиадов, которая правила городом со времени его основания. Вследствие раздоров в царской семье здесь уже в середине VI столетия, при Батте III Хромом, была произведена реформа в демократическом духе; мантинеец Демонакс, призванный в законодатели по указанию Дельфийского оракула, дал государству новую организацию, при которой царю были предоставлены лишь немногие почетные права. Когда позже сын Батта, Аркесилай, сделал попытку восстановить прежний порядок вещей, его лишили царского звания, и он принужден был уйти в изгнание на остров Самос; здесь он обещанием нового раздела земли привлек к себе многочисленных приверженцев и, вернувшись на родину, при. их помощи снова овладел престолом. Наконец, он был убит в Барке киренскими изгнанниками, и Баттиады снова были изгнаны из Кирены. На этот раз они обратились в Египет, который с недавнего времени входил в состав персидской монархии; верховную власть Персии признавала, как мы видели, и Кирена (см. выше, с.256). Действительно, персидское войско вернуло сыну Аркесилая, Батту Красивому, престол его предков, на котором он и удержался до самой смерти; после него власть перешла к его сыну Аркесилаю. Но когда, после смерти Ксеркса, персидское владычество на Ниле пало и страна была занята афинянами, Кирена снова восстала против ненавистной династии. Аркесилай был убит, и вместе с тем окончательно прекратилось господство Баттиадов, продолжавшееся почти два века. Кирена обратилась в демократическую республику.

Более значительные препятствия встретило демократическое движение на самом греческом полуострове. Экономическое и умственное развитие еще не достигло здесь той высоты, как в Ионии или Сицилии; еще важнее было то, что здесь консервативные элементы находили твердую опору в Спарте, которая всей силой своего военного могущества и нравственного авторитета вступалась за существующий порядок вещей. Однако демократические идеи и здесь одержали ряд побед. События 479 г. сокрушили в Фивах господство аристократии, антинациональная политика которой привела государство на край гибели. Павший строй сменила демократия, и отчасти этот пример, отчасти влияние соседних Афин способствовали торжеству демократии и в остальных городах Беотии. Около того же времени в Аргосе были уничтожены последние остатки монархического строя и установлен демократический образ правления. За Аргосом последовала соседняя Мантинея; с помощью аргивян обитателей соседних деревень принудили переселиться в город, и, таким образом, был создан сильный центр для аркадской демократии. Отсюда движение распространилось по всей стране; Аркадия отпала от Спарты и примкнула к Аргосу. С помощью своих новых тегейских союзников аргивяне покорили небольшие соседние города, Микены и Тиринф, прославленные эпосом центры древнейшей греческой культуры; эти города были разрушены, и их жители изгнаны. Около этого же времени установилась демократия и в Элиде, которая после Коринфа была самым значительным государством Пелопоннесского союза. Старый родовой строй был уничтожен, и государство разделено на 10 фил, очевидно, по образцу клисфеновой реформы в Афинах. Здесь, как и в Мантинее, с преобразованием был соединен синойкизм; на берегу Пенея, у подножия древнего кремля Оксила, была заложена новая столица, которая, впрочем, в первое время оставалась неукрепленной (471 г.). Вскоре после этого элейцы предприняли поход на юг и завоевали все города Трифилии вплоть до мессенской границы.

Спарта принуждена была оставаться безучастной зрительницей всех этих событий, потому что у нее было достаточно дела дома, где ей самой грозило революционное движение. В самом деле, нигде не накопилось столько горючего материала, как здесь, где над большею частью населения тяготело крепостное право без всякой гарантии хотя бы только личной безопасности; где другая значительная часть населения, обитатели областных городов, если и пользовалась личной свободой и известной долей самоуправления, то в политическом отношении всецело зависела от Спарты; где, наконец, между гражданами самой столицы господствовало величайшее неравенство имуществ и всеми правами гражданства пользовались только состоятельные, да и это меньшинство распадалось на множество партий. Царская власть была с течением времени значительно ограничена, но ореол, которым все еще был окружен престол, огромные богатства царских домов, их родственные связи с знатнейшими фамилиями города и главным образом право верховного начальства на войне, которого не могла отнять у царей никакая реформа, – все это составляло такую силу, которая в руках способного человека легко могла сделаться гибельной для свободы государства. Таким образом, между двумя высшими властями в государстве – между престолом и эфоратом – беспрестанно шла тайная борьба, и нужен был лишь ничтожный повод, чтобы она прорвалась наружу. Мы видели (с.ЗОЗ), что Спарта перенесла такой кризис непосредственно перед началом Персидских войн; в течение короткого времени царь из одного дома был лишен власти, а царь из другого дома – брошен в темницу и там убит. Если эти события нанесли тяжелый удар авторитету царской власти, то успехи 479 г. должны были, в свою очередь, снова упрочить ее. Удачная война всегда доставляет полководцу политическое влияние; естественно, что победители при Платее и Микале, Павсаний и Леотихид, приобрели в государстве такое значение, какого не имел ни один царь со времени падения Клеомена. Можно ли удивляться тому, что они постарались воспользоваться удобной минутой? Начальство над греческим союзным флотом, вверенное Павсанию в 478 г., дало ему в руки те средства, в которых он нуждался для осуществления своих целей. В эту минуту отпадение Ионии (с.313) свергло Павсания с его высоты. Он был отозван в Спарту, и его враги воспользовались случаем, чтобы обвинить его в изменнических сношениях с персидским царем. Однако Павсаний вышел из процесса победителем, и хотя правительство не имело в виду продолжать войну, тем не менее оно не решилось воспрепятствовать регенту, когда он на собственный риск снова отправился к Геллеспонту. Но прежнего положения ему уже не удалось занять; изгнанный афинянами из Византии, он удалился в Колоны в Троаде. Отсюда он будто бы вступил в сношения с персами, хотя мы не можем понять, какой помощи он мог ожидать от державы, которая не в состоянии была защитить от афинян даже свои собственные владения. Вскоре он снова был отозван эфорами в Спарту. Он задумал добиться своей цели революционным путем и начал подстрекать илотов к мятежу обещанием свободы и гражданских прав. Только теперь эфоры решили открыто напасть на регента; мнимые сношения с Персией представляли для этого удобный предлог. Павсаний знал, что предстоит ему на этот раз, и уклонился от ареста, бежав в храм Афины Халкиойкос; но эфоры велели замуровать вход, и победитель при Платее умер от голода (около 470 г.). Приблизительно в одно время с Павсанием пал и его товарищ по власти, Леотихид II (469 г.)· Он был послан с пелопоннесским войском в Фессалию, чтобы наказать за сочувственную персам политику знатную фамилию Алевадов, которая господствовала над Ларисой и другими городами. Но несмотря на то, что он достиг значительных военных успехов, он ограничился заключением договора, который, в общем, оставлял за Алевадами их прежние права. За это он был привлечен к суду, признан виновным в лихоимстве и лишен царского достоинства; он умер изгнанником в Тегее.

Таким образом, эфорат одержал победу в борьбе с царской властью; герои Персидских войн были устранены. Престол занимали теперь двое юношей – внук Леотихида, Архидам, и сын Леонида, Плистарх; значит, с этой стороны существующему строю не грозило никакой опасности. Прошло еще два столетия, прежде чем спартанский царь решился восстать против могущества эфоров.

Только теперь Спарта могла снова подумать о том, чтобы упрочить свою колеблющуюся гегемонию в Пелопоннесе. Лакедемонское войско вступило в Аркадию и при Тегее наголову разбило соединенных аргосцев и тегейцев. Под впечатлением этой победы Мантинея снова примкнула к Спарте, за что последняя согласилась признать синойкизм и демократическую конституцию Мантинеи. После второй большой победы спартанцев при Дипее у южного склона Мэнала подчинились и все остальные аркадские города. Гегемония Спарты в Пелопоннесе была восстановлена в том же объеме, какого она достигла в эпоху Персидских войн; в продолжение поколения с лишним, вплоть до великой войны с Афинами, пелопоннесские союзники не сделали уже ни одной попытки свергнуть с себя эту зависимость.

Между тем волнение среди илотов не прекращалось, несмотря на энергичные меры правительства, которое не стеснялось извлекать виновных и подозрительных даже из храмов, пренебрегая правом убежища. В это время в Спарте произошло сильное землетрясение, которое разрушило почти все общественные и частные здания и похоронило под

развалинами значительную часть населения (около 464 г.). Илоты воспользовались катастрофой, чтобы начать давно подготовлявшееся восстание. В самой Лаконии мятеж не мог широко распространиться, так как периэкские города остались верны Спарте; тем больший успех имел он по ту сторону Тайгета: старая Мессения, вся как один человек, поднялась против спартанского владычества. Но если в первые минуты смятения илоты и одержали здесь несколько побед, то продолжительное сопротивление спартанцам, ввиду их превосходной военной дисциплины, было немыслимо. Мятежники принуждены были покинуть долины и удалиться на гору Итому, которая, подобно крепости, возвышается в центре Мессении и уже однажды, более двух веков назад, послужила убежищем их предкам в войне со Спартой. Здесь, где все выгоды позиции были на их стороне, они с успехом отбивали приступы спартанцев. Война затягивалась, и при исконном неумении спартанцев вести осады невозможно было предсказать, сколько времени еще пройдет, прежде чем восстание будет подавлено. Между тем мешкать было опасно, потому что пока мессенцы держались на Итоме, спартанцы ничего не могли предпринять вне государства. Поэтому они решили не только пустить в ход против мессенцев все силы Пелопоннесского союза, но и просить помощи у союзных Афин.

Здесь в первые годы после Саламинской битвы самым влиятельным из государственных людей был Фемистокл. Он руководил восстановлением города после удаления персов, и он же закончил укрепление Пирея, которое начал когда-то в звании архонта; нет сомнения, что и организация морского союза была в значительной степени делом его рук. Но именно это положение во главе государства не позволяло ему надолго покинуть Афины и взять на себя руководство военными действиями против персов, с тех пор как театр войны был перенесен в Азию и Фракию. Таким образом, слава саламинского победителя постепенно меркла перед свежими лаврами Кимона. Сюда присоединялось еще то обстоятельство, что добрые отношения со Спартой, установившиеся во время персидского нашествия, естественно, начали колебаться, с тех пор как Афины, благодаря основанию морского союза, заняли место рядом со Спартой, как равная ей держава. Понятно, что в Спарте причину этой перемены искали не в новом положении Афин, а в политике государственного человека, руководившего Афинами; и действительно, такой проницательный политик, как Фемистокл, должен был раньше всякого другого прийти к убеждению, что мир между Афинами и Спартой не может долго продолжаться. Вследствие этого спартанцы употребили все свое влияние в Афинах на то, чтобы свергнуть Фемистокла, а это влияние все еще было могущественно. Участь Фемистокла была решена, когда к его противникам примкнул молодой, увенчанный военной славой Кимон. Он считал себя вправе занять первое место в государстве и видел единственный исход для Эллады в тесной связи Афин со Спартой. Эта коалиция все сильнее и сильнее оттесняла Фемистокла. Наконец, по-видимому, в 471 г. дело дошло до остракизма, и осужденным оказался Фемистокл. Основатель афинского могущества принужден был удалиться в изгнание в Аргос.