Текст книги "Королев: факты и мифы"
Автор книги: Ярослав Голованов
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 89 страниц)
Немало странностей и в беседе Сытина с Королевым. В ней появляется новый вариант темы этой беседы. Циолковский уже не «излагал существо своих взглядов» (А.П. Романов), не говорил «о планерах, реактивном аэроплане, применении реактивных двигателей в авиации» (Б.Г. Тетеркин), а «делился своими планами» и дарил свои книжки.
Как же присутствующий при этом Тетеркин, запомнивший черное пальто, мог не запомнить такой интересной детали: Циолковский дарит приезжему студенту свои книжки?! Как сам Королев мог забыть о таком символическом и дорогом для него подарке, не рассказать об этих книжках Романову?! И почему в 1977 году в воспоминаниях Марии Николаевны, записанных Романовым, вдруг обнаруживаем: «Сергей привез из Калуги несколько сочинений Циолковского с дарственной надписью». Это удивительное признание, поскольку в библиотеке Королева никогда не было и нет книг, подаренных Циолковским! Имея такую реликвию, Сергей Павлович просто не мог бы хоть кому-нибудь ее не показать или хотя бы не рассказать о ней! Однако ни жена Королева, ни ближайшие товарищи по работе о таком подарке Циолковского никогда не слышали. Есть другие воспоминания. 23 мая 1964 года, поздравляя своего заместителя К.Д. Бушуева с его 50-летием, Сергей Павлович дарит ему «самое дорогое, что у меня есть», – прижизненное издание книги Циолковского «Космические ракетные поезда», но, разумеется, дарственной надписи Константина Эдуардовича на ней нет. Если даже прижизненное издание книжек Циолковского Королев ценил так высоко, как же могли исчезнуть книжки с дарственной надписью автора, столь им почитаемого?!
С учетом всего этого, анализируя варианты беседы Романова с Королевым, невольно хочется отдать предпочтение тому варианту, где говорится о знакомстве не с самим Циолковским, а с его идеями. Это подтверждается и другими авторами. В книге А.П. Асташенкова «Академик С.П. Королев» (М.: Машиностроение, 1969) читаем: «В 1930-1931 гг., в период напряженного творческого труда, учебы, полетов, Сергей Павлович познакомился с идеями К.Э. Циолковского о реактивном движении, о космонавтике... Он засел за изучение трудов Константина Эдуардовича... Изучение трудов К.Э. Циолковского привело Сергея Павловича к мысли, что великие идеи калужского мечтателя, которые многим казались фантастическими, осуществимы. И не в таком уж далеком будущем...»
Королев беседовал не только с Романовым, но и со многими другими журналистами. Никому и никогда не говорил он о поездке в Калугу в 1929 году. Например, корреспондент газеты «Красная звезда» Н.А. Мельников беседовал с Королевым в марте 1965 года. На вопрос журналиста, как зародилась идея построить ракетоплан, Сергей Павлович ответил, что идея эта захватила его «особенно после знакомства с трудами Циолковского и близкого знакомства с Цандером».
Все мои попытки отыскать в Калуге следы встречи Королева и Циолковского ни к чему не привели. Столь же безрезультатны и поиски историков. Сотрудница Государственного музея космонавтики в Калуге А.Н. Иванова пишет:
«Я много занималась вопросом „встречи С.П. Королева с К.Э. Циолковским“, очень хотелось найти какие-то доказательства, но никаких документальных следов эта „встреча“ не оставила». Ей вторит внук К.Э. Циолковского А.В. Костин, многие годы отдавший изучению жизни Константина Эдуардовича: «...факт приезда Королева в 29-м году к Константину Эдуардовичу вызывает сомнения».
Мать Сергея Павловича, Мария Николаевна, у которой он жил, не помнила, чтобы сын ездил в Калугу в 1929 году. В 1966 году она рассказывала мне, что фамилия Циолковского в доме называлась, Сергей читал его книжки, было видно, что идеи эти заинтересовали его, но о поездке в Калугу и о встрече там с Константином Эдуардовичем он никогда не говорил.
Поэтому я был очень удивлен, прочитав через одиннадцать лет воспоминания Марии Николаевны в литературной записи А.П. Романова1818
См. журнал «Новый мир». 1977. № 1.
[Закрыть], в которых она утверждает нечто прямо противоположное: «...мне хорошо помнится рассказ сына о короткой встрече в 1929 году с Константином Эдуардовичем, которая, однако, потрясла его верой в перспективы космоплавания». «Перспективы космоплавания» – это уже четвертый вариант темы беседы Циолковского с Королевым.
Не помнит рассказов о поездке Королева в Калугу и его первая жена Ксения Максимилиановна Винцентини.
– Циолковского Сергей Павлович видел один раз, это точно, – говорила она мне в январе 1970 года, – но в Калугу он, по-моему, не ездил...
Один из ведущих проектантов ОКБ Королева Илья Владимирович Лавров спросил однажды Сергея Павловича, доводилось ли ему бывать в Калуге у Циолковского? Королев ответил, что к Циолковскому он не ездил.
Вторая жена Сергея Павловича – Нина Ивановна Королева – вспоминала:
– Когда мы приехали в Калугу на закладку памятника К.Э. Циолковскому, мы, конечно, посетили и его домик. Не логично ли было бы именно в этот момент вспомнить, как он сюда приезжал в молодости? Но нет. Да и рассматривал Сергей Павлович домик так, как рассматривают люди впервые увиденное...
Циолковский, который своими письмами очень помогал энтузиастам ракетного дела найти друг друга и всегда ратовал за их сплочение, нигде не ссылается на Сергея Павловича, а когда называет его фамилию, не упоминает о знакомстве. Правда, Королев тогда был энтузиастом начинающим, человеком молодым и малоопытным, для Циолковского – просто мальчиком. Но почему и в переписке ГИРД с Циолковским нет ни одного намека на «встречу», ни одного привета от бывшего собеседника? Казалось бы, это надо было сделать просто из вежливости: напомнить старому человеку о знакомстве.
О «знакомстве» с Циолковским Королев пишет только в двух автобиографиях 1952 года. В последующих вариантах (а их за 13 лет было немало) Циолковский нигде не упоминается – нельзя не обратить на это внимания, не задуматься: почему? Почему ни в одном своем публичном выступлении Королев никогда не вспоминает поездку к Циолковскому, не намекает на свое знакомство с ним ни в одной газетной статье, не пишет об этой встрече в своей книге по ракетной технике? Почему, рассказывая слушателям Высших инженерных курсов о К.Э. Циолковском 22 мая 1949 года, Королев умалчивает о своей поездке двадцатилетней давности? Почему в сентябре 1955 года на юбилейной сессии МВТУ имени Баумана Королев вспоминает Циолковского, но опять-таки, не говорит, что он – студент-бауманец – был у него дома, беседовал с ним? Почему, наконец, дважды выступая с развернутыми докладами на торжественных юбилейных вечерах в честь К.Э. Циолковского в 1947 и 1957 годах, Сергей Павлович ни слова не сказал о встрече с Константином Эдуардовичем, хотя трудно было бы найти для этого более подходящий повод?
Однако надо остановиться. Ведь утверждая, что Сергей Павлович не ездил к Циолковскому в 1929 году, мы изобличаем не только недобросовестных журналистов и мемуаристов. Утверждая это, мы тем самым как бы изобличаем самого Королева. Даже если допустить, что текст беседы с А.П. Романовым Сергей Павлович подписал, не читая (во что поверить невозможно, зная Королева), или, что в этом тексте он проглядел упоминание о «встрече» (что также очень маловероятно), существуют ведь еще три документа, где он сам, своей рукой, пишет, что встреча была! Тогда получается, что Королев писал неправду?
Увы, получается именно так.
Нина Ивановна Королева, жена Сергея Павловича, рассказывает:
– Однажды, в первых числах января 1966 года, Сергей Павлович вдруг сказал:
«Должен тебе признаться, что я как-то плохо помню старика Циолковского...» Эти его слова я запомнила дословно. У меня на языке крутилось тогда сказать ему: «А чего же ты врал?!» – но я смягчила свой вопрос:
– Сережа, а что же ты так много неправды говорил?
– Я фантазировал...
Нина Ивановна объясняет причины, породившие эту «фантазию». По ее мнению, анкеты с упоминанием о «встрече» относятся ко времени, когда еще не реабилитированный Сергей Павлович подал заявление с просьбой принять его в партию.
– Евгений Александрович Тумовский – секретарь парткома ОКБ – рассказывал мне, что Сергей Павлович был избран кандидатом в члены партии с перевесом в один голос, – вспоминала Нина Ивановна. – Ему очень нужно было повысить свой авторитет, укрепиться. Вот тогда он и «нафантазировал», что был у Циолковского.
Это объяснение разделяет и историк ракетной техники, большой знаток жизни и трудов Королева, доктор технических наук Г.С. Ветров. Он пишет: «При подготовке очередного варианта автобиографии в июне 1952 г. Королев, видимо, в связи с результатами голосования в райкоме, решил усилить ее содержание и написал: «С 1929 г. после знакомства с Циолковским и его работами...» (подчеркнуто мною. – Г.В.). Есть один существенный факт, подтверждающий стремление Королева вложить в эту фразу особый смысл: такие же слова были написаны им в 1955 году в заявлении с просьбой о реабилитации.
Так авторитет Циолковского стал для Королева моральной и очень необходимой опорой. Поэтому не удивительно, что фраза о знакомстве с Циолковским и его работами прозвучала на партийном собрании в 1956 году при избрании Королева в состав парткома предприятия. Отсюда и снисходительное отношение Королева к тексту, подготовленному журналистом А.П. Романовым. В письме академику А. Топчиеву Королев писал о Циолковском: «...был немножко с ним знаком». Думаю, что все это – «последствия», связанные с однажды принятым решением прибегнуть к помощи авторитета Циолковского».
Подобное объяснение представляется куда убедительнее, чем все откровения Романова, Тетеркина, Сытина и других. Вспомним автобиографии и анкеты, написанные Сергеем Павловичем в разные годы. Вспомним «маленькие хитрости» в анкете, заполненной для поступления в Киевский политехнический институт. В графе «национальность» он пишет: украинец. Через два года, заполняя в Москве анкету МВТУ имени Баумана, – русский. На вопрос киевской анкеты: «Сколько времени живете собственным трудом?» – отвечает: три года, хотя ни о какой трудовой жизни, если не считать лекций по авиации, которые он читал в Одессе, говорить нельзя: он только что закончил стройпрофшколу. Понимал: и «украинец», и трудовой стаж помогут поступить в институт, и тоже немножно «фантазировал».
В разных документах есть, например, разные даты начала работ в ракетной технике. В автобиографии, от 18 августа 1944 года, читаем: «По реактивной технике работаю с 1929 года», хотя известно, что реактивной техникой Сергей Павлович в 1929 году (и в 1930-м тоже!) не занимался. Год спустя в другой автобиографии читаем: «С 1931 г. работал по специальной технике в РНИИ, НИИ-3». Да, работал, хотя опять-таки известно, что в 1931 году (и в 1932-м тоже!) никакого РНИИ и НИИ-3 еще не было. И немало еще разных других «фантазий» встречаем мы у Сергея Павловича...
А, впрочем, так ли уж важно, ездил Королев к Циолковскому в Калугу или не ездил, стоит ли столь скрупулезно выяснять подлинность этого факта? Всей жизнью своей доказал Королев верность делам и мечтам Циолковского, и не было на всей земле человека, который бы сделал больше для реализации идей и грёз Константина Эдуардовича. В этом – высшая правда.
Да, конечно. Но тем не менее гипотетическая «калужская встреча» представляется все-таки достойной анализа. Во-первых, хочется знать правду – это нормальная человеческая потребность. Во-вторых, в любом случае мы получаем очень интересную информацию о самом Сергее Павловиче, новый сочный мазок ложится на его портрет. В-третьих, борясь за правду, мы тем самым боремся против попыток упростить, перевести в плоскость привычных представлений сложную, объемную фигуру великого конструктора.
В биографиях знаменитых людей очень часто встречаются попытки «исправить» их образ, «выпрямить» характер, уйти от объяснений их странных, непонятных, а порой противоречащих общепринятым нормам поступков. Канонизации был, к примеру, подвергнут тот же Циолковский. Вскользь, мимоходом говорилось о влиянии на работы Константина Эдуардовича философа Н.Ф. Федорова, между тем как его естественнонаучный позитивизм, так и его религиозно-философские концепции оказали огромное влияние на молодого Циолковского, во многом определив направление его трудов. Известно, что в последние годы жизни Константин Эдуардович в не меньшей степени, чем ракетной техникой, увлекался дирижаблями. Но мы считали дирижабли малоперспективными, а ракетную технику – прогрессивной, а посему искажали реальное соотношение интересов великого ученого. Причем делалось это вроде бы без злого умысла, напротив, «для пользы» самого Циолковского, – ведь так «будет правильнее», – объясняли нам. Да, конечно, Федоров очень повлиял на молодого Циолковского, – не это, мол, главное. Но ведь великий человек потому и великий, что в нем – все главное!
Попыткам приукрашивания подвергалась и жизнь Сергея Павловича Королева. Автор этих строк был едва ли не первым из журналистов, кто после смерти Сергея Павловича приехал к его матери – Марии Николаевне. Многие часы шли наши беседы на даче в Барвихе. Ее рассказы о детстве сына были бесценны, поскольку круг людей, которые могли бы об этом что-то рассказать, за давностью лет сузился невероятно. Помню, мы сидели на террасе и, кутаясь в шаль, Мария Николаевна рассказывала о том, как приезжала из Киева в Нежин к сыну, как сидели они вечерами в саду и она рассказывала ему сказки об Иване-царевиче, о коньке-горбунке, о...
– О ковре-самолете, – подсказал я.
– Да, да, конечно, о ковре-самолете, – закивала Мария Николаевна.
И, я допускаю, совершенно искренне закивала, потому что вспомнила эту сказку. Ведь, согласитесь, ничего невероятного в том, что маленький Сережа услышал от мамы сказку о ковре-самолете нет.
Но шли годы и «ковер-самолет» все чаще и чаще стал залетать в редакции наших газет и журналов. Уже забыты были и царевич, и горбунок, ковер-самолет – это было «то, что нужно», лучшей сказки для Главного конструктора космических кораблей невозможно было придумать! Ковер-самолет превращался в символ жизни. А давайте представим себе, что Сергей Павлович стал бы не великим конструктором, а великим полководцем, скажем, прославил нашу страну замечательными ратными подвигами. Сколь обрадовал бы тогда биографов Королева рассказ Марии Николаевны о порубленных им в детстве сабелькой пионах на бабушкиной клумбе!
Уже после смерти Сергея Павловича в Одесской публичной библиотеке была якобы обнаружена изданная заграничной типографией «Народной воли» в Лондоне в 1882 году книжечка о Николае Кибальчиче, который накануне своей казни за убийство царя Александра II спроектировал (очевидно, впервые в России) ракетный летательный аппарат. Нашелся в библиотеке и журнал «Былое» за 1918 год, в котором рассказывалось о проекте Кибальчича. Сведения я эти не проверял, но охотно допускаю, что все так и есть. Можно только поздравить одесских библиотекарей с чудесными и редкими находками.
Однако появились сообщения, что «изучая революционное прошлое России» юный Королев с другом Валей Божко наткнулся на лондонское издание, а затем внимательная библиотекарша Мария Петровна дала друзьям почитать и журнал «Былое». Целые страницы биографических сочинений отданы описанию того волнения, которое охватило Сергея, когда он познакомился с проектом Кибальчича.
Александр Старостин в книге «Адмирал Вселенной» вкладывает в уста юного Королева такие слова: «Я недавно просмотрел проект Кибальчича... Он сидел в тюрьме, ему вынесли смертный приговор. А он думал не о смерти, а о полете в другие миры». Не знаю, просмотрел ли «проект Кибальчича» Сергей Королев, но автор явно поленился просмотреть три книжных страницы, которые занимает записка отважного революционера. Он увидел бы, что в ней нет ни слова о «других мирах».
Сам факт того, что книги о Кибальчиче существовали в Одессе во времена юности Королева еще вовсе не означает, что он их читал и что они взволновали его до бессонницы!! Кто может это подтвердить? Валя Божко (в одних книгах он Валерьян (что верно), в других Валерий)? Он умер задолго до смерти Королева, никто его расспросить не успел. Прозорливая библиотекарша Мария Петровна?
Можно ли верить человеку, который, выдавая ежедневно сотни книг и журналов помнит, какой журнал она выдала двум школьникам без малого полвека назад даже не забыла их фамилии? В рассказах Марии Николаевны, которая могла наблюдать волнения сына в связи с проектом Кибальчича, в воспоминаниях его одноклассников: Л.А. Александровой, В.А. Бауэра, Г.М. Вальдера, А.И. Загоровского, Г.П. Калашникова, которых мне посчастливилось разыскать в Одессе в сентябре 1969 года и с которыми Сергей мог поделиться столь взволновавшим его открытием, – ни слова о Кибальчиче! Зачем же тогда эти домыслы?
А красиво! Тот же ковер-самолет, но уже не в детском, а юношеском варианте. Нет доказательств, что Королев узнал о проекте Кибальчича в юношеские годы?;
Ну и что? Ведь и доказать, что он о нем не знал, тоже невозможно. Зато, как красиво получается: от проекта народовольца к космическим свершениям наших дней! Эстафета поколений!!
Думается, то же и с «калужской встречей» Королева и Циолковского. Действительно, как бы здорово было, если бы Сергей Павлович съездил тогда в Калугу! Да он бы непременно съездил, если бы догадался, как украсит в будущем этот факт его биографию, какую замечательную символику обретет история нашей космонавтики! Обязательно бы съездил! Но что делать... Еще знаменитый английский естествоиспытатель Томас Гексли с улыбкой сетовал: «Великая трагедия науки – уничтожение прекрасной гипотезы безобразным фактом». Впрочем, здесь, пожалуй, другой вариант: «прекрасной гипотезе» как раз не хватает фактов. Но гипотеза имеет право жить в их ожидании. Поэтому отвергать гипотезу не следует. Но именно как гипотезу. Не превращая ее в факт, пусть даже очень красивый, в мемориал, пусть даже очень желанный.
Всякое стремление к историческому примитивизму, к упрощению характера, к созданию портрета, отвечающего требованиям сегодняшнего момента, порочно не только потому, что искажает историческую правду, не только потому, что поступки человека незаурядного измеряются шаблонами заурядности. Оно порочно еще и потому, что оскорбляет тех, к кому обращено, ибо заведомо предполагает и в читателях людей примитивно мыслящих, если не сказать глупых.
К.Э. Циолковский в кругу семьи
Кабинет-спальня К.Э. Циолковского
Михаил Клавдиевич Тихонравов.
1925 г.
Член-корреспондент АН СССР С.П. Королев делает доклад на торжественном заседании в честь 100-летия К.Э. Циолковского
15
Бывают в жизни моменты, которые являются как бы пограничной чертой для истекшего периода времени, но которые вместе с тем со всей определенностью указывают на новое направление жизни.
Карл Маркс
Видел ли Королев живого Циолковского? Видел. После торжественного вечера в честь 75-летия К.Э. Циолковского председатель Осоавиахима Роберт Петрович Эйдеман пригласил Константина Эдуардовича к себе в Центральный совет на Никольскую улицу1919
Дом не сохранился.
[Закрыть]. На встрече этой, кроме осоавиахимовского начальства и работников аппарата, были Королев с Цандером и двое ленинградцев. Ждали Циолковского. Наконец из большого окна, выходящего прямо на улицу, увидели подъехавший автомобиль. Неуклюже, цепляясь шляпой за срез автомобильной крыши, – было видно, что в машине он ездит редко, – из автомобиля вылезал старик. Михайлов, управляющий делами ЦС Осоавиахима поддерживал его за локоть, когда поднимались они по лестнице на второй этаж в кабинет Эйдемана. Его заместитель Малиновский встретил Константина Эдуардовича еще в приемной. Отовсюду спешили люди, кто просто поглазеть, кто поздороваться за руку, кого-то Малиновский представлял, кто-то сам лез. Многолюдье и суета были мучительны для Циолковского, вид у него был озабоченный. Кто-то принял у Константина Эдуардовича шляпу, помог снять тяжелое, потертое, тоже явно стариковское, серое демисезонное пальто. Наконец, прошли в кабинет, расселись. Циолковский серьезно, даже строго смотрел на улыбчивое лицо Эйдемана.
Видно было, что Циолковский уже стар, седая голова его тускло отливала оловом, короткая бородка была подстрижена так, что не удлиняла, а, напротив, округляла его несколько продолговатое, малоподвижное лицо. Осоавиахимовцы заговорили о дирижаблях. Цандер что-то гневно и неразборчиво шипел на ухо Королеву: его возмущало, что драгоценное время встречи тратится на какие-то дирижабли. Циолковский редко вставлял реплики, больше слушал других. Все знали, что говорить с ним надо громко, но даже когда забывали об этом, Циолковский не подносил ладонь к уху, не напрягался, а повернувшись всем своим вовсе не тучным, не грузным, но по-старчески тяжелым телом, просто очень внимательно смотрел в лицо говорившего, очевидно, читая слова по губам.
Во время беседы Королев говорил о том, какую помощь может оказать Константин Эдуардович его группе изучения ракетного движения. Рядом радостно кивал Цандер, тихо приговаривая: «Так, так...» Циолковский слушал Королева внимательно и отрешенно. По глазам его можно было понять, что он все понимает, но, отвечая, он сразу заговорил о другом, перевел беседу на свои брошюры и статьи, жаловался на старость и немощь. Цандер робко пытался возразить, а возражать-то было нечего, он действительно был стар и немощен и вряд ли что-нибудь мог уже дать им, кроме общих советов.
Вот такая встреча в 1932 году действительно была. Вряд ли мог на ней обсудить Сергей Павлович все волновавшие его проблемы развития ракетной техники, важнее то, что проблемы эти действительно уже очень волновали его в 1932 году. И когда появление у Королева интереса к ракетной технике объясняется только знакомством с идеями Циолковского и планами Цандера, – это, как говорят математики, ответ лишь в первом приближении. Нельзя понять этого важнейшего поворота в судьбе нашего героя, не представив себе общей картины состояния ракетной техники в ту пору, когда ею стал заниматься молодой Сергей Королев, а представив эту картину, нельзя не увидеть вновь, как гармонично сочетались личные его интересы с устремлениями века.
Циолковский опубликовал в «Научном обозрении» первую часть своей работы «Исследование мировых пространств реактивными приборами» еще до рождения Сергея Павловича – в 1903 году. Труд этот, который по своему значению для прогресса человечества может стоять рядом с книгой «Об обращениях небесных сфер» Николая Коперника или «Началами» Исаака Ньютона, в то время не был замечен и оценен. В конце XIX и в начале XX века ракетами занимались редкие энтузиасты, которых без стеснения считали чудаками. Их работы оставались или вовсе неизвестными или признавались через многие годы. Придется опять вспомнить ироничного Томаса Гексли, который говорил: «Судьба новой истины такова: в начале своего существования она всегда кажется ересью». Ракетчики прозябали не только потому, что они исповедовали «ересь», но и потому еще, что в те годы действительно не было потребности в ракетах. Ими не занимались даже не в силу консерватизма мышления, а потому, что они были не нужны.
В военном деле ствольная артиллерия наращивала калибры, повышала дальность и точность стрельбы, и новый, далеко не совершенный, непривычный, капризный снаряд не сулил артиллеристам никаких выгод. Авиация в младенчестве своем2020
Первый полет братьев Райт на самолете с двигателем внутреннего сгорания состоялся как раз в год издания упоминавшегося труда Циолковского: 17 декабря 1903 года.
[Закрыть] никак не могла перескочить в реактивный век, минуя эпоху самолетов винтовых. Первые же опыты применения ракет как движителей различного вида наземного транспорта тоже нельзя было назвать многообещающими. Задачи исследования стратосферы связывались тогда в первую очередь с аэростатами. И там отлично обходились без ракет. Например, летом 1901 года Берсон и Зюринг в Германии поднялись на высоту 10 800 метров – достижение весьма серьезное.
Теоретики и практики ракетной техники были совершенно разобщены. Это были те самые «...не связанные друг с другом исследования и опыты многих отдельных ученых, атакующих неизвестную область вразброд, подобно орде кочевых всадников», о которых, применительно, правда, к электричеству, писал Ф. Энгельс в «Диалектике природы». Американец Роберт Годдард, который начал заниматься ракетами с 1907 года, очень долгое время ничего не знал о трудах Циолковского, равно как и Герман Оберт, работавший с жидкостными ракетными двигателями и ракетами в Германии. Столь же одинок был во Франции один из пионеров космонавтики, инженер и летчик Робер Эсно-Пельтри, будущий автор двухтомного труда «Астронавтика».
Можно, однако, предположить, что о работах этих людей, хотя бы понаслышке, знал молодой Сергей Королев. Годдард, например, на весь мир рекламировал пуск ракеты на Луну 4 июля 1924 года. В этот день человек, который действительно послал первую ракету на Луну, защищал свой первый проект в ОАВУКе и был по горло занят в планерных кружках. Полет на Луну ракеты Годдарда широко обсуждался в печати; уверен, что Королев слышал об этом проекте.
И наверное, он смотрел в том же 1924 году очень популярный фильм «Аэлита» по мотивам прекрасной фантастики Алексея Толстого. И в том же 1924 году мог листать журнал «Техника и жизнь», где напечатана была работа Цандера «Полеты на другие миры», или увидеть газету с заметкой о создании «Общества изучения межпланетных сообщений». А мог прочитать и другую газету – 13 июня 1924 года в «Известиях» напечатали заметку «Пресловутая ракета», в которой энтузиасты звездоплавания назывались «отечественными Сирано де Бержераками». Это был намек на повесть «Полеты на луну», вышедшую в 1649 году, в которой, кстати сказать, сам того не ведая, французский поэт Сирано де Бержерак описал принцип реактивного движения. Известинская заметка, следует отметить, была переполнена благоглупостями, вплоть до сомнений по поводу того, что ракета вообще может летать в пустоте.
В год окончания Сергеем в Одессе стройпрофшколы было великое противостояние Марса, опять заговорили о каналах, марсианах, звездных перелетах, и это тоже могло незаметно, исподволь отложиться в памяти юноши.
А в Киеве! В предыдущих главах уже шел разговор о кружке, а затем «Обществе по изучению мирового пространства», о выставке этого общества на улице Короленко. В год отъезда Сергея из Киева вышло второе издание работы К.Э. Циолковского «Исследование мировых пространств реактивными приборами». Книгу заметили: интерес был подогрет газетными заметками, лекциями, даже «Аэлитой». Возможно, Королев знал об этой книге. Еще раз повторяю: не надо утверждать, что он читал, знал, обсуждал, – нет у нас для этого фактов. Но ведь жил-то Сергей Королев не в глухой деревне, а в больших городах, замечательных культурных центрах: Одессе, Киеве, Москве. Значит, мог читать, знать, обсуждать.
Почти уверен, что 8 апреля 1927 года он был на вечере «От полета человека в воздухе к полетам в мировом эфире». Ведь он состоялся как раз в МВТУ. Профессор Ветчинкин очень рекомендовал своим студентам послушать доклады изобретателя и летчика Георгия Андреевича Полевого и конструктора ракетомобиля Александра Яковлевича Федорова. Последнего Королев должен был помнить по Киеву. А буквально через две недели на Тверской, в доме 68, открылась «Первая мировая выставка межпланетных аппаратов и механизмов». У громадной витрины постоянно стояла толпа: за стеклом расстилался лунный пейзаж, созданный фантазией молодого художника И.П. Архипова. Над мрачными скалами Луны висел большой диск Земли. Впереди, на гребне одного из кратеров стоял фанерный человечек в скафандре, а вдали возвышалась серебристая ракета. Инициатором выставки был тот же Федоров, человек необыкновенно одаренный и увлекающийся, один из организаторов Межпланетной секции при Ассоциации инвентистов-изобретателей (АИИЗ) – «внеклассовой, аполитичной ассоциации космополитов», как они говорили о себе. Ассоциация разрабатывала даже свой собственный язык АО для облегчения взаимопонимания космонавтов разных стран. «Изобретатели» языка очень хотели сделать своим единомышленником и Циолковского, но мудрый калужский старец не торопился с оценками. «Я несколько сомневаюсь, – осторожно писал он в АИИЗ 26 августа 1927 года, – в практичности искусственного языка. Язык создается тысячелетиями при участии всего народа. Возможно, что я ошибаюсь». А через полтора месяца, когда опять стали на него наседать с требованием признания, ответил отказом: «...по старости, болезни и переутомленности, не мог дать и заключения о языке АО и пр.»
И все-таки при всей хлесткости, искусственности и нарочитости своих лозунгов: «Через язык АО изобретем все!», «Мы, космополиты, изобретем пути в миры!» – выставка была действительно интересной. Большие, хорошо оформленные стенды с многочисленными моделями, чертежами, рисунками, фотографиями, оттисками печатных работ были посвящены трудам Циолковского, Цандера, Годдарда, Валье, Оберта, Гомана, Эсно-Пельтри, Гансвинда, Уэлша и других пионеров космонавтики. Организаторы выставки, не представляя себе всех сложностей космического полета, искренне верили в его реальность и заражали своей уверенностью других.
Профессор Рынин писал из Ленинграда в АИИЗ: «...не могу не выразить удивления, как Вам, с ничтожными средствами, удалось организовать такую интересную и богатую материалами выставку, которая, несомненно, во многих посетителях ее должна была возбудить ряд вопросов научно-технического характера и пробудить в них интерес к астрономии, проблеме межпланетных сообщений и к выработке миросозерцания вообще».
Среди посетителей народ был самый разный: и энтузиасты и скептики. Вот строки из репортажа об открытии выставки:
«...Выставка „Космополитов вселенной“ только что открылась. Посетители идут сюда как-то застенчиво, оглядываясь, точно боясь, чтобы не увидел кто и не осмеял. Только у немногих решительный вид, – так и кажется, что этот человек пришел записываться для первого полета на Луну. Впрочем, такие желающие в самом деле были...»
Были! И была специальная книжка, куда записывались все, кто хотел полететь на Луну! А ведь за два месяца работы выставки ее осмотрело более 10 тысяч человек. Подумать только, наверняка многие из этих людей дожили до первой лунной экспедиции землян!
В 1928 году в Ленинграде разворачивает работу Газодинамическая лаборатория (ГДЛ), где ведутся работы над пороховыми, а затем электрическими и жидкостными ракетными двигателями. В том же году Цандер проектирует свой жидкостный двигатель, или «мотор», как он называл его, ОР-1 – опытный ракетный первый.
В год, когда Королев оканчивал МВТУ, Циолковский издает в Калуге брошюру «Космические ракетные поезда» и подводит в «Трудах о космической ракете» черту под своими теоретическими работами в этой области. Он понимает, что теперь должен наступить новый этап, этап опытов и конкретных инженерных разработок. Он пишет:
