Текст книги "Королев: факты и мифы"
Автор книги: Ярослав Голованов
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 75 (всего у книги 89 страниц)
Юрий Гагарин выступает на заседании Государственной комиссии
10 апреля 1961 г.
Домик космонавтов. Рисунок В. Пескова
Дорога на старт
Анатолий Семенович Кириллов
Карточка стреляющего
66
Надо сберечь этот день. Сохранить его на будущее таким, каким он был. Надо сохранить в сейфах записи радостных воэгласов и песен, раздававшихся на улицах городов, киноленты стихийных демонстраций, тексты интервью с людьми всех профессий, высказывания всех газет обоих полушарий...
Ведь этот день – один из величайших в истории человечества.
Борис Агапов
Гагарин крикнул «Поехали!» самопроизвольно, ни о каком «историческом» восклицании он не задумывался, – просто вырвалось. Волновался? Да, конечно! И очень! Но страха, в вульгарном, обывательском значении этого слова, не было. Он напрягся, весь подобрался, как кот, готовый к прыжку. Рев двигателей, раздирающий небо, когда смотришь на стартующую ракету с НП, оказался здесь, в корабле, совсем не громким. Где-то внизу глухо рокотало, но он ясно слышал голос Королева в шлемофоне, и Королев, как он понял, слышал его, в то время как на НП разговаривать в секунды старта было невозможно. Волны какой-то дрожи прошли по телу ракеты, и в следующее мгновение Гагарин почувствовал, что перегрузка с мягкой властностью начала вдавливать его в кресло. Она нарастала быстро, но нестрашно, – Гагарин знал, что до ужасной давиловки, которую ему устраивали на центрифуге, дело не дойдет. Он был готов и к тряске, – было впечатление, будто лежишь в телеге, которая катится по булыжнику.
– Семьдесят секунд полета, – прохрипело в шлемофоне.
Гагарин удивился: ему казалось, что прошло уже много минут. Спрашивали о самочувствии.
– Самочувствие хорошее, а как у вас? – спросил Юрий.
– Все нормально, – отозвалась Земля.
На третьей минуте с легким щелчком сработал сброс головного обтекателя. Яркий свет брызнул из иллюминатора, и в тот же миг Гагарин услышал голос Королева:
– Сброшен конус, все нормально. Как самочувствие?
Юрий заглянул в иллюминатор. По тому, как выглядела сквозь сизую дымку синевато-зеленая Земля, он понял, что забрался уже довольно высоко, но пока ничего необычного, «космического», в зрелище планеты не было, примерно такой видел он ее и с самолета.
– ...Вижу Землю, – сказал Гагарин. – Хорошо различима Земля. Несколько растут перегрузки, самочувствие отличное, настроение бодрое.
– Молодец, отлично! – он снова узнал голос Королева. – Все идет хорошо!
Предстартовое напряжение начало постепенно отпускать Гагарина, сменяясь радостным возбуждением. Теперь он говорил уже не отрывисто, без уставной краткости, старался рассказывать подробно:
– ...Вижу реки. Складки местности различимы хорошо. Видимость отличная. Хорошая видимость. Самочувствие отличное. Продолжаю полет. Несколько растет перегрузка, вибрация. Все переношу нормально. Самочувствие отличное, настроение бодрое. В иллюминатор «Взор» наблюдаю Землю. Различаю складки местности, снег, лес. Самочувствие отличное. Наблюдаю облака над Землей, мелкие, кучевые, и тени от них. Красиво. Красота!
В тот же миг тон звука, заполнявшего кабину, резко изменился.
– Произошло выключение второй степени, – доложил Гагарин.
– Работает то, что нужно, – подчеркнуто спокойным голосом отозвался Королев. – Последний этап. Все нормально...
Гагарин услышал, как включилась третья ступень, и сразу почувствовал новую волну перегрузок.
Потом его подбадривал Каманин. Николай Петрович на Земле чаще всего разговаривал с космонавтами так, будто они в чем-то провинились, но он, по неиссякаемой доброте душевной, так и быть, прощает им, и теперь Юрий не сразу узнал его голос, в котором вдруг зазвучали теплые приветливые нотки. Земные голосы то словно тонули в этой дымке за толстыми жаропрочными стеклами иллюминатора, то вновь всплывали и звучали в шлемофоне чисто, как на тренировках.
Резкий, какой-то очень военный звук разорвавшихся пиропатронов объяснил Гагарину, что корабль «отстрелился» от третьей ступени. Перегрузки скатились с тела, как волна в морском прибое. Невесомость он узнал не сразу. Где-то на четырнадцатой минуте после старта он не почувствовал, а, скорее, обнаружил ее в теле и проверил себя, безо всяких усилий подняв руку. Корабль медленно, сонно вращался – Земля уплывала из иллюминатора. И тут он увидел черное небо. Совершенно черное. Без звезд. Такого он не видел никогда – ни с Земли, ни из кабины истребителя. Легко придвинувшись поближе к иллюминатору, Юрий заглянул ниже и заметил, что горизонт изогнулся какой-то мутной дугой. Впервые человек не понял, не вычислил, а просто увидел, что Земля, оказывается, действительно шар!..
Голоса в наушниках все более растворялись, переходили в глухое, невнятное бормотанье. И на космодроме тоже с трудом различали его доклады. Когда он сказал, что летит «в тени Земли», слова эти прозвучали неразборчиво и все принялись спорить, что же это он сказал, но так и не отгадали, потому что в космодромном обиходе тогда еще не было такого понятия: «в тени Земли»...
Не раз приходилось слышать, что Гагарин в корабле ничего не делал и вообще вел себя, как подопытная морская свинка, у которой одна задача: выжить. Сам Гагарин в своей книге пишет: «С момента отрыва ракеты от стартового устройства управление всеми ее сложными механизмами приняли на себя разумные автоматические системы».
С другой стороны, у него же читаем: «Все время я работал... Разрезая космос, я работал, жил жизнью своей страны». Есть даже такая смешная «саморазоблачительная» фраза: «Несмотря на сложную работу, я не мог не думать».
Так работал или не работал? Гагарин ничего не включал, не выключал, никаких кнопок не нажимал, рычагов не двигал. Но Гагарин работал. Всякая работа – землю ли копаешь, стихи ли пишешь – всегда дает некий результат. Если мы ничего не получаем, никакой работы нет. Здесь мы получали информацию, которую давал Гагарин.
К моменту его полета уже ясно было, что такие перегрузки и вибрации, которые возникают на старте и финише, человек может выдержать. Но может ли он вынести продолжительную невесомость? Лайка и другие собаки вынесли. Но ведь человек – не собака. Как повлияют на мозг перемены в работе системы кровообращения, которая привыкла жить в мире тяжести? Сумеет ли человек в невесомости глотать, не застрянет ли пища в пищеводе? Наконец, не наступят ли некие психологические и психические сдвиги в его поведении? Будет ли он отдавать себе отчет в том, что он делает? В состоянии ли он следить за приборами и, если потребуется, проводить некие самостоятельные действия сообразно сложившейся ситуации? На все эти вопросы ответов не было. Были предположения, часто весьма убедительно обоснованные, но не ответы. Ответы дал Гагарин. Их было немного, но они были необходимы, чтобы завтра их стало больше. И в этом смысле Юрий Гагарин провел очень важную работу.
Бодрый голос космонавта во время всего полета на активном участке траектории убедил Королева в том, что Юрий действительно чувствует себя неплохо, и новые его доклады уже «из невесомости» говорили, что и тут замечательный этот паренек выдюжил. Чем дольше шел полет, тем больше начинало волновать Сергея Павловича уже не состояние космонавта, а состояние тормозного двигателя, который должен был этого космонавта ему вернуть. Выдержал ли агрегат Исаева испытания космосом? Не растрясло ли его на активном участке? Не травит ли какой-нибудь баллон вытеснительной системы подачи? Ведь такая щель цену имеет непомерную – жизнь человеческая ей цена. Если тормозная установка не сработает, корабль примерно дней через десять, цепляясь на каждом витке в перигее за атмосферу, в конце концов сам затормозится. И пищи, и регенераторов воздуха на десять дней Гагарину должно хватить, но все равно, не приведи господь такому случиться! Еще на Земле Королев просил Гагарина докладывать ему о давлении в баллонах ТДУ, напоминание об этом записано было и в бортовом журнале. Гагарин помнил и несколько раз докладывал: «Давление в баллонах ТДУ 320 атмосфер...»
– Слава богу, не падает, – Королев немного успокоился.
На 63-й минуте полета «Восток» вышел из земной тени. Гагарин доложил и снова успокоил Королева:
– ...Направление над морем определить можно. Сориентировать объект вполне можно...
Конечно, предстоящий спуск на Землю тоже волновал его, но все параметры и в ручной, и в автоматической системах ориентации, и в ТДУ были в норме, и это успокаивало...
Тормозная установка включилась в 10.25.
Королев пришел к связистам;
– Когда теперь у вас должны быть пеленги?
– Через двадцать две минуты.
Быстрый и точный ответ понравился Главному, хотя, видит бог, ничего нового он не узнал. Разбуди его ночью, он бы сразу сказал, что пеленги будут через двадцать две минуты. Радиосигнал с «Востока» пропал. Так и должно быть: антенна сгорает при входе в плотные слои атмосферы...
Ликующий вопль:
– Пеленги есть!
– Ура-а!
Одновременно вспыхнуло несколько язычков спичечного пламени: закуривают, потянулись на улицу. Господи, как же хочется всех их обнять и расцеловать!..
Гагарин рассказывал мне, что спуск с орбиты он переживал тревожнее, чем восхождение в космос. Багровые всполохи, которые видел он сквозь шторки иллюминатора, страшили безотчетно, как и должен страшить пожар дома всякого нормального человека, в этом доме находящегося. Он знал, что обмазка спускаемого аппарата должна гореть, что перегрузки будут сильнее, чем во время подъема, все это он знал, но сердце колотилось от волнения.
У Гагарина были поводы волноваться. Но тогда он не знал об этом. Команда на разделение спускаемого аппарата с приборным отсеком вовремя не прошла. Предвидя такой вариант, считали, что металлические ремни, соединяющие их, отгорят сами, и они действительно отгорели. Не случись этого, корабль сорвался бы в нерасчетный спуск, весь гнет которого позднее, уже в 1969 году, испытал на себе Борис Волынов на «Союзе-5». Потом все прошло нормально. Как и десяткам космонавтам после него, первому космонавту тоже казалось, что парашютной системе уже пора бы сработать, а она все не срабатывает. Он очень ждал этого, и все-таки корабль дернулся неожиданно: раскрылся купол тормозного парашюта. Перед глазами Гагарина загорелся транспорант: «Приготовься: Катапульта!» И снова, как на старте, Юрий сжался, подобрался. С резким коротким звуком отстрелился люк, и в следующее мгновение кресло катапульты стремительно и властно вытянуло его из горячего шарика спускаемого аппарата в солнечную голубизну весеннего неба.
Сильно дернул парашют. Юрий почувствовал, что оторвался НАЗ – наземный аварийный запас, он сидел на нем. Встревожился только на секунду: Волга осталась далеко слева; под ним расстилалась широкая ровная заволжская степь, ясно, что НАЗ, в котором была надувная лодка, ему не понадобится.
Было очень тихо. Гагарин запел.
Гагарин приземлился у села Узморье, на левом, пойменном берегу Волги, но удачно угодил не в весеннюю хлябь, а на сухой пригорок. Неподалеку он заметил пожилую женщину с маленькой девочкой и теленком, которая, завидев странную фигуру в оранжевом комбинезоне, торопливо начала от него отдаляться. Жена лесника Анна Тимофеевна Тахтарова с внучкой – шестилетней Ритой – пришла сажать картошку, о запуске космонавта они ничего не слышали, но помнили, что годом раньше был сбит американский шпион Пауэрс, который тоже приземлился на парашюте, и немного испугались.211211
Н. Денисову и С. Борзенко показалось, что такая встреча первого космонавта планеты принижает его подвиг, и написали в книге «Дорога в Космос», что бабушка с внучкой «направлялись навстречу». А было как раз наоборот. Об этом мне рассказывал сам Ю.А. Гагарин.
[Закрыть]
– Мамаша, куда же вы бежите?! – закричал Гагарин. – Я свой! Русский язык парашютиста остановил Анну Тимофеевну. Но поговорить они не успели: вдали показался сначала мотоциклист, а за ним – целая ватага механизаторов, которые с громкими криками: «Гагарин!», «Юрий Гагарин!» – бежали к космонавту.
– Мишанин. Анатолий, – широко улыбаясь, мотоциклист крепко пожал ему руку и спросил с веселым недоумением:
– Как же так, только что передали, что вы над Африкой, и вот вы уже у нас?! Надо же...
Гагарин подумал, что ведь действительно полчаса назад он был над Африкой, и улыбнулся. Мишанин сказал, что он очень рад познакомиться, крепко пожал руку, добавил, что торопится – хочет посмотреть корабль, «потому что интересно, на какой штуке ты летал».
Корабль опустился в километре с небольшим от космонавта. Обуглившийся с одного бока, шар, слегка вдавившись в мягкую сырую землю, стоял прочно и, когда Мишанин залезал в люк, не качался. Транспорант «Приготовься: Катапульта!» продолжал гореть, и Анатолий понял, что вот по этим направляющим Гагарин прямо в кресле и катапультировался. Без кресла кабина выглядела попросторнее, но Мишанина все равно удивили малые размеры корабля, – просто удивительно, как в такой тесноте можно совершить кругосветное путешествие! Осмотрев приборную панель, механик нашел лючек, напоминающий шоферский «бардачок», в котором лежали небольшие хлебцы и тубы с этикетками: «пюре мясное», «соус крыжовниковый», «соус шоколадный». В это время послышались шаги и в люк заглянул раскрасневшийся от спешки и восторга Петр Иванович Серегин – председатель райисполкома:
– Так, значит, ты, Мишанин, уже здесь, – сказал он оторопело, – ну, в общем, ты, Семеныч, давай тут охраняй, а я поеду сообщать...
«С поста» Анатолия сняли ракетчики из службы поиска. Дочке Ире Мишанин принес тюбик шоколадного соуса, и через полчаса вся сельская детвора бегала с перепачканными рожицами.
Гагарина тем временем увез майор Гасиев – неподалеку стояла часть ПВО. Мужики были уверены, что на радостях Гагарин забудет об оторвавшемся НАЗе, но, на всякий случай, все-таки зарыли в посадках радиопередатчик и лодку, мгновенно надувающуюся от маленького баллончика. И Гагарин действительно забыл. Но вскоре приехал хмурый капитан КГБ и сказал, что, если через полчаса НАЗ не принесут, он арестует все село. Приемник – черт с ним, но лодка была для рыбака (а в селе все мужики были рыбаками) сущей наградой, свалившейся с неба в буквальном смысле, однако пришлось вернуть.
– Кажись, она рваная, – сказали похитители, но деревенское их лукавство не сработало – хмурый капитан молча бросил лодку в машину и уехал, не попрощавшись...
Состояние напряжения и той внимательной подобранности, которое переживал Юрий Гагарин, в несравненно большей степени испытывал все 108 минут его полета и еще некоторое время – до доклада спасательных служб – и Сергей Павлович Королев. В несравненно большей степени, так как Королев беспокоился за то, за что Гагарин не волновался: просто не знал, что надо волноваться. Теперь, когда Гагарин приземлился, Королев почувствовал невероятное облегчение и... пустоту! Очень многие участники этой эпопеи, работавшие на космодроме, рассказывали, что испытали это чувство неожиданной опустошенности: как это, рабочий день в разгаре, никакой не праздник, а делать нечего, все сделано. Они еще не понимали, что сами создали праздник.
После короткого митинга на десятой площадке был праздничный обед и даже пили шампанское. Осушив фужер «за успех», Королев размашисто хлопнул его оземь, все уже готовы были поддержать старинный обычай, но вопль генерала Мрыкина остановил уничтожение казенной посуды:
– Главному конструктору можно, а нам, товарищи, не надо!
Пировали на ходу, торопились на аэродром. Решено было лететь на место приземления корабля, а оттуда – в Куйбышев, где их ждал Гагарин. И хотя знали, что он жив-здоров, всем хотелось поскорее увидеть его, обнять.
В самолете сначала было очень весело: проказили, сыпали анекдоты, но скоро, сморенные пережитыми волнениями и щедрым обедом, утихли, ушли в дрему.
В Энгельсе с самолета пересели в два вертолета, которые и доставили их к «Востоку», уже отгороженному запретительным канатом от напирающей толпы любопытных. Поднырнув под канат, Королев и вся его рать сами стали предметом живейшего обсуждения крестьян. Единственным человеком, которого теоретически они могли узнать, был, пожалуй, Келдыш, но и его не узнали и все искали среди них Гагарина, отказываясь верить, что Гагарин уже улетел.
Королев быстро, с каким-то жадным огнем в глазах осмотрел спускаемый аппарат, погладил зализы, оставленные пламенем на обмазке, и сказал удовлетворенно:
– Хоть снова в космос запускай!
Воскресенский достал из «бардачка» тубу с вареньем и выдавливал всем на палец. Академики блаженно лизали пальцы, пораженный народ за канатом почтительно притих.
Космонавта тем временем отвезли в часть, неподалеку от Энгельса, а потом отправили в Куйбышев. Гагарин буквально поминутно обрастал людьми. Где бы он ни появлялся, везде сразу возникала толпа. Сосредоточенный на полете, Юрий не очень ясно представлял себе свое возвращение на Землю. Первый восторг колхозников не был неожиданностью, как и появление майора Гасиева. Гасиеву он начал докладывать, как учили:
– Товарищ майор! Космонавт Советского Союза старший лейтенант Гагарин задание выполнил...
– Да ты уже майор! – засмеялся Гасиев.
Юрий не понял. Гасиев объяснил, что по радио его называли майором. Сообщение это изумило Гагарина. Он не думал, что его повысят в звании, а тут еще сразу в майоры! Просто не верилось. Он рассеянно отвечал на вопросы спортивного комиссара Ивана Борисенко и врача Виталия Воловича. Увидев запруженное народом аэродромное поле под Энгельсом, даже растерялся.
– Ты видишь, как тебя встречает народ? – сказал ему Борисенко с такой гордостью, будто это он организовал и полет, и толпу.
– Я этого, по правде сказать, не ожидал..., – задумчиво отозвался Гагарин.
Еще более растерялся он, когда его позвали к телефону. «Никита Сергеевич, Никита Сергеевич», – зашикали вокруг. Хрущев звонил с Кавказа212212
Первая, самая ранняя ложь, связанная с полетом Ю.А. Гагарина, – в сообщении об этом разговоре. ТАСС утверждало, что «Н С. Хрущеву сообщили, что с ним хочет переговорить Ю.А. Гагарин». В книге Гагарин пишет – «Меня соединили по телефону с Никитой Сергеевичем». Ясно, что инициатива (не говоря о чисто технической возможности) могла исходить только от Хрущева, но уж никак не от Гагарина.
[Закрыть]. Он был очень оживлен, невероятно энергичен, поздравлял с приземлением, справлялся о самочувствии, спрашивал о жене, детях и родителях.
– Буду рад встретиться с вами в Москве, – сказал Хрущев. – Мы вместе с вами, вместе со всем нашим народом торжественно отпразднуем этот великий подвиг в освоении космоса. Пусть весь мир смотрит и видит, на что способна наша страна, что может сделать наш великий народ, наша советская наука, – Никита Сергеевич почти пел.
– Пусть теперь другие страны догоняют нас, – поддакнул Гагарин.
– Правильно! – закричал Хрущев.
Звонок Хрущева делал окружающий Юрия мир все более нереальным. По дороге в Куйбышев Волович устроил первый послеполетный медосмотр, считал пульс, измерял давление, даже градусник зачем-то поставил. Потом посыпались вопросы. Гагарин отвечал весело, но голос был усталый. На минуту откинулся в кресле, закрыв глаза. Потом встрепенулся и сказал:
– А вот Луну так и не удалось посмотреть. Но это не беда, посмотрю в следующий раз...
Каждая следующая толпа была больше предыдущей. В Куйбышеве его встречали Каманин, Парин, Карпов и пятерка космонавтов, которые были с ним в Тюратаме. Они еле пробились к машинам, и лишь специальные наряды милиции окончательно отсекли всех восторженных любопытных, когда их привезли на обкомовскую дачу. Дача стояла на высоком берегу Волги, в лесу, но весна только набирала силу, лес был пуст, прозрачен, черная земля обнажилась на пригорках, а в низинах еще лежал снег. Дом окружали синие тени.
Гагарин принял душ и сел обедать. С отдыхом ничего не получалось. Постепенно дом наполнялся людьми, прилетевшими с космодрома, из Москвы, а также местным начальством всех рангов: первый секретарь обкома Мурысев, предоблисполкома Токарев, командующий Приволжским военным округом генерал армии Стученко, областные начальники КГБ, МВД и множество других людей, к событию решительно никакого отношения не имевших. Где-то уже пили, но пока наспех, без закуски...
Приехав на дачу, Королев сразу прошел в комнату Гагарина, расцеловал, глаза были на мокром месте.
– Все хорошо, Сергей Павлович, все в порядке, – Гагарин словно утешал его. Что говорить, как отвечать, Королев не знал.
– Отдыхай, – сказал наконец Королев, – завтра проведем Госкомиссию, все расскажешь... А сейчас пошли, дай народу на тебя посмотреть.
В зале стояли Руднев, Келдыш, Москаленко, Глушко, Пилюгин, Рязанский, Бармин, Кузнецов, Воскресенский, Раушенбах – вместить всех дача не могла, часть народа поселилась в центральной городской гостинице, из «люксов» которой срочно выселили прежних постояльцев, но посмотреть на Гагарина приехали все.
Уже часов в десять вечера начался праздничный ужин с очень торжественными и скучными тостами. После первых рюмок все почувствовали, что устали. Огромный этот день иссякал. Кавалькада машин тронулась в город. Оставшиеся стали разбредаться по своим комнатам. Около одиннадцати Гагарин уже спал.
Утром на даче заседала Госкомиссия. Гагарин рассказывал подробно все как было: старт, активный участок, выход на орбиту, полет. Подробно описывал Землю, ее краски. Вспоминал, как включилась ТДУ, как выходил парашют. Вопросов было очень много. Каждому хотелось, чтобы Гагарин отметил именно его работу, его агрегат, систему, прибор. Юрий отвечал спокойно, с той чисто гагаринской неторопливой обстоятельностью, которая так нравилась его экзаменаторам. Королев был очень доволен. Часа через два, почувствовав, что вопросы начинают мельчить, предложил закругляться и отдать Гагарина медикам. Закрывая заседание, Руднев сказал:
– Основное, что мы должны сегодня установить и что мы, несомненно, установили, это убежденность в том, что человек может находиться в безвоздушном пространстве и работать в условиях космического полета. Мы можем также считать установленным, что системы корабля отвечают своему назначению и в полете действовали удовлетворительно. Я от имени Государственной комиссий горячо благодарю Юрия Алексеевича Гагарина.
Заседание прошло на редкость мирно, без гневливых разборов и взаимных упреков. Мелочи, вроде отказа пироболтов или оторвавшегося НАЗа, были отмечены Королевым, но «поднимать волну» по этому поводу именно сейчас было бы глупо. Он знал, что не забудет этих мелочей. И те, кто за эти «мелочи» отвечали, тоже знали, что он их не забудет.
Сразу после Госкомиссии из душного зала высыпали на воздух – подышать и покурить. Королев предложил космонавтам пройтись. Во время прогулки урезонивал:
– Только, орелики, прошу не зазнаваться, вы молодцы, но не думайте, что вы великие летчики...
Молодежь зашумела, дружно убеждая Главного в своей скромности. Потом Каманин увел Гагарина готовиться к встрече с журналистами. Юра не робел, но все было как-то странно и удивительно: он дает интервью! На дачу уже приехали четыре специальных корреспондента: Николай Денисов из «Правды», Георгий Остроумов из «Известий» и два из «Комсомолки»: Василий Песков и Павел Барашев. Они сидели в бильярдной, как школяры зубрили заготовленные вопросы.
После обеда Королев, другие члены Госкомиссии и все ракетчики, которые были в Куйбышеве, улетели в Москву. На Чкаловскую ушел самолет с космонавтами. На даче с Гагариным остались Каманин, Никерясов, врачи, журналисты. Вечером из Москвы перегнали красавец Ил-18, на котором утром Юрий должен был отбыть во Внуково, где его с великим нетерпением будет ждать прилетевший из Адлера Хрущев...213213
Ил-18 пилотировал летчик правительственного авиаотряда подполковник Б.П. Бугаев, будущий министр ГВФ.
[Закрыть]
Предполетные дни Гагарина проходили по жесткому расписанию, в котором сам он был, однако, неким активным началом, осознанно выполняющим задуманную программу. Теперь, уже в первые часы после приземления, он сразу почувствовал перемену в своем положении. С одной стороны, он сам интересовал всех несравненно больше, чем день назад, что очень его забавляло: неужто за 108 минут он мог так измениться?! С другой, он ощущал значительно большую несвободу, чем раньше. Он очутился в положении малого ребенка, за которого решают все: когда ему вставать и когда ложиться, во что одеваться, что есть, когда гулять. Его самостоятельность не распространялась дальше выбора, что взять с тарелки: огурец или помидор.
Теперь, в самолете, развесив на плечиках новенький китель и шинель с ослепительными майорскими погонами, он зубрил рапорт, который должен отдать Хрущеву, спустившись с трапа лайнера. Подумать только: Хрущев будет встречать его на аэродроме!
По тщательно выверенному графику самолет Хрущева садился в 12.30. Самолет Гагарина – в 13.00. С Хрущевым в Москву летели Микоян и Мжаванадзе. Гагарин старался представить себе, как все это будет происходить, но не мог, воображения не хватало. Чудеса этого невероятного дня начались очень скоро. Километрах в пятидесяти от Москвы к самолету пристроился почетный эскорт из семи истребителей: по два на крыльях и три на хвосте. Этого он не ожидал. Не ожидал и флагов на улицах Москвы, которые хорошо были видны сверху, когда они заходили на посадку. Последнее, что разглядел Гагарин в иллюминатор перед тем, как выйти, – красная ковровая дорожка, которая тянулась к низенькой трибуне, плотно заставленной темными фигурками в шляпах – лиц он не разобрал. Самолет остановился. Он готов: шинель, белый шелковый шарфик, фуражка – «краб» по центру – все в порядке... Дверь откинулась внутрь самолета...
Но было не все в порядке. Это я хорошо помню. Вместе с другими журналистами и киношниками я сидел на большой двухэтажной «этажерке», собранной из металлических труб и деревянных трапов на манер строительных лесов и стоявшей метрах в двадцати от ковровой дорожки. Все мы хорошо видели, как, едва только Юрий вступил на нее, с крючков его черного ботинка соскочил шнурок и петля его забилась в ногах космонавта. Это можно разглядеть и в кинохронике. «Этажерка» замерла. Мы беззвучно молились всем известным богам: «Не споткнись! Не упади!» Было бы чудовищно несправедливо: упасть, когда на тебя смотрит весь мир! Гагарин ничего не чувствовал. Может это и к лучшему: иначе он мог бы сбиться с шага. Он шел размашисто, четко, в ритме старого довоенного марша «сталинских соколов»: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор...» Подошел к трибуне, остановился перед микрофоном, вскинул руку к козырьку и начал рапортовать, глядя прямо в счастливые глаза Хрущева:
– Товарищ первый секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии...
Властно раздвинув строй охраны, окружавшей трибуну, на Гагарина, прильнув глазом к визиру маленькой кинокамеры, надвигался большой грузный человек в тяжелом драповом пальто. Я узнал Туполева. Ни один киношник позволить себе такую дерзость не смог бы...
Растроганный добрым видом и четким докладом космонавта, Никита Сергеевич обнял и расцеловал его, а потом начал представлять ему всех членов Политбюро, а также монгольского вождя Цеденбала, но представить всех не успел214214
Во Внукове Ю.А. Гагарина встречали, кроме Н.С. Хрущева и прилетевших с ним А.И. Микояна и В.П. Мжаванадзе, – Л.И. Брежнев, Н.Г. Игнатов, Ф.Р. Козлов, А.Н. Косыгин, О.В. Куусинен, Н.А. Мухитдинов, Н.В. Подгорный, Д.С. Полянский, Е.А. Фурцева, Н.М. Шверник, П.Н. Поспелов, Д.С. Коротченко, Я.Э. Калнберзин, А.П. Кириленко, К.Т. Мазуров, А.А. Андреев, К.Е. Ворошилов, Ю. Цеденбал, заместители Предсовмина СССР, министры, председатели государственных комитетов, члены и кандидаты в члены ЦК, маршалы, все руководители Москвы и Московской области.
[Закрыть] – Юрий потянулся к Вале, маме, отцу, братьям и сестрам, стоявшим тут же, по левую руку Хрущева.
Гагарин рассказывал мне, что, отчеканив свой рапорт, он в ту же секунду погрузился в какую-то прострацию, как бы в сон. Чувство это усиливали лица вождей, которых он знал по портретам, но не воспринимал как живых людей, и которые с интересом рассматривали его теперь, а многие – радостно целовали. «Это Брежнев, это Козлов, это Ворошилов, Микоян...», – отмечал он про себя, но все эти знакомые незнакомцы были гораздо ближе к миру сна, чем реальной жизни. Целуя родных, не понимал, как попали они сюда, ведь они жили в Гжатске, как оказалась здесь Валя, мелькнула даже мысль: «А на кого же она оставила девочек...» Сойдя с трибуны, Никита Сергеевич провел Гагарина вдоль плотной толпы людей, отгороженных милицией и веревочным запретом, и он опять встретил эти радостные глаза, жадно его рассматривающие, и неожиданно увидел свои собственные большие портреты на палках и лозунги с его фамилией. Портреты были трех людей: Ленина, Хрущева и его, Гагарина. Но больше всех – Гагарина. Как это может быть?! Но так было...
А потом этот проезд в открытой машине. Почти весь путь от аэропорта до Кремля Гагарин стоял, потому что не было ни одного километра на его трассе, где бы ни было ликующих людей, которые аплодировали ему, махали и бросали цветы, рискуя попасть под колеса семнадцати мотоциклов эскорта, окружавших его автомобиль. У самого Кремля, на повороте под своды Боровицких ворот, толпа прорвала оцепление: люди бежали бегом от Волхонки и Румянцевской библиотеки, размахивая флагами и букетами. Когда, подталкиваемый Хрущевым, он появился на трибуне Мавзолея, восторженный рев толпы прокатился над Красной площадью...
Сергей Павлович прилетел из Куйбышева накануне праздника под вечер. На аэродроме его встречала жена. Подвезли в своей машине Галлая до дома и в Останкино оказались уже в сумерках. Нина Ивановна сразу увидела, что он очень устал, и быстро уложила его в постель.
Утром вместе с женой Королев поехал во Внуково встречать Гагарина. На трибуне стоять ему не полагалось: он был не вождь и не родственник. Обратно в Москву машина Королева шла в огромном хвосте других машин после вождей, министров и маршалов. Его народ уже не приветствовал: толпы таяли, оставляя на мостовой раздавленные букеты. У Кремля шофер свернул налево и высадил Сергея Павловича с Ниной Ивановной неподалеку от чугунных ворот Александровского сада. Струящаяся на Красную площадь толпа мгновенно поглотила их...
Карпов с женой и пятью космонавтами, которые были в Куйбышеве (остальные еще не выбрались с дальних НИПов), поехали на Красную площадь загодя, но попали в большую пробку на улице Кирова и подошли к Историческому музею уже перед самым началом митинга. Тут и встретились они с Королевым.
– Вот видите, сколько шума наделал ваш Юра, – тихо и весело сказал Королев, косясь на людей вокруг, – поскромнее, поскромнее надо вести себя, дорогие товарищи. – И еще раз оглянувшись, добавил почти шепотом: – То ли еще будет, други мои...
В это время народ прорвал милицейское оцепление. Живой поток устремился на площадь, закрутил маленькую группку людей, прижал к самой стене, неподалеку от Арсенальной башни. Карпов испугался: вот это номер будет, если именно Королева с женой здесь задавят.
Сергей Павлович и Нина Ивановна митинг на Красной площади смотрели дома по телевизору. Карпов с женой и космонавтами добрался до трибун. В конце митинга они даже прошли мимо Мавзолея, кричали Гагарину, но так и не поняли, разглядел он их или нет. Видеть Юрку на трибуне Мавзолея ребятам было дико, они все сразу как-то притихли и задумались...
И все-таки самым счастливым в этот замечательный апрельский день был не Юрий Алексеевич Гагарин и не Сергей Павлович Королев, а Никита Сергеевич Хрущев. С той минуты, как доложили ему об успешном старте «Востока», находился он в радостно приподнятом настроении, смеялся, шутил и после благополучного приземления дал категорическую команду устроить праздник по высочайшему, дотоле невиданному разряду: лозунги, плакаты, флаги, демонстрация на Красной площади, митинг, прием, пир, салют – чтобы было все. В нарушение всех законов в указ о награждении вписали строчку о бронзовом бюсте в Москве. Не забыли даже пионеров, которые должны были повязать герою красный галстук прямо на Мавзолее.
