Текст книги "Королев: факты и мифы"
Автор книги: Ярослав Голованов
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 46 (всего у книги 89 страниц)
Нина Ивановна Королева
Полигон, конец 40-х-начало 50-х годов
Слева направо: В.И.Вознюк, С.И.Ветошкин, С.П.Королев, (?)
Н.А.Пилюгин и С.П.Королев на полигоне Капустин Яр
44
Между тем, император держал частые советы, на которых обсуждался вопрос, как поступить со мной.
...Возникало опасение, что мое содержание окажется слишком дорогим и может вызвать в стране голод.
Джонатан Свифт
Из частной проблемы освоения трофейного оружия ракетная техника после войны очень быстро превращается в ведущую отрасль оборонной промышленности. В условиях сталинской диктатуры такое превращение не могло произойти лишь в результате энергичных действий Королева или веры в ракеты Устинова. Как и в какой мере сам Сталин принимал в этом участие? Встречался ли он с Королевым? Ответы на эти вопросы во многом определили судьбу Сергея Павловича. Однако дать их не легко: живых свидетелей этих встреч практически не осталось, в мемуарах они не отражены, а документы кремлевских архивов, увы, остались для меня (если бы только для меня!) недоступны. В воспоминаниях различных людей, с которыми мне удалось побеседовать на эту тему, встречи Королева со Сталиным расслаиваются: либо это многолюдное совещание у Сталина, на котором в числе других присутствует и Королев, либо это встреча Сталина только с Королевым. В беседе с корреспондентом ТАСС Александром Петровичем Романовым в 1964 году Королев на прямой вопрос журналиста – встречался ли он со Сталиным – отвечает:
– Да, но много позже115115
До этого разговор касался предвоенного времени.
[Закрыть], в 1948 году. Мне было поручено доложить о разработке ракеты. Он слушал молча, почти не вынимая изо рта трубки. Иногда прерывал меня, задавая короткие вопросы. Не могу не рассказать о таких деталях. Перед тем как войти в кабинет, меня предупредили, чтобы я ему не задавал никаких вопросов, был предельно краток. Имевшуюся у меня небольшую папку с тремя листками конспекта доклада не разрешили взять с собой. Сталин ответил на мое приветствие, но руки не подал. Сталин был внешне сдержан. Я не знал, одобряет ли он то, что я говорю, или нет. Достаточно Сталину сказать «нет», как это «нет» мгновенно становилось законом. Такая была обстановка. Эта встреча все же сыграла свою положительную роль. Видимо, Сталину, его военным советникам стало, наконец, ясно, что первые опыты по созданию реактивных самолетов, артиллерийских установок и другие разработки могут дать впоследствии положительные, далеко идущие результаты. Возможно, что именно тогда ему и напомнили о группе советских ученых, которые шаг за шагом пробивали дорогу этим идеям.
Настораживает, что, приводя это интервью в своей книге «Конструктор космических кораблей», Романов весьма вольно обращается со словами Королева. Сергей Павлович лично поправил и завизировал текст, в котором ясно говорится о недостаточном внимании к ракетной технике руководства страны в предвоенные годы.
– Среди крупных военных специалистов в то время имелись люди, на мой взгляд, не понимавшие великого будущего реактивного двигателя, – говорит Королев. – Конечно, ему следовало бы тогда же уделить максимум внимания... Однако имелись высшие государственные деятели, которые не видели пользы в замене винтового двигателя реактивным.
– Сталин? – спрашивает журналист.
– Возможно, что он знал о проводимых нами опытах. Однако все внимание руководителей организаций, советников Сталина по военным делам сосредоточивалось на разработке конструкций новых типов самолетов с поршневым двигателем, артиллерийских орудий обычного типа.
Иными словами, Королев считает, что если Сталин и знал что-то о ракетной технике, то интересовался ею все-таки мало.
В книге же А. Романова Королеву приписываются слова, которых нет в завизированом им тексте116116
А.П.Романов повторяет то же, что уже сделал раньше, «дополнив» рассказ Королева о его «поездке» в Калугу к Циолковскому (см. наст. книгу, главу 13).
[Закрыть] и которые имеют смысл прямо противоположный: «Чувствовалось, что он (Сталин. – Я.Г.) имеет полное представление о ракетах». Как же так, не интересовался, слушал недальновидных военных помощников и вдруг «имеет полное представление»?! Но дальше – еще более удивительные вещи. «Его (Сталина. – Я.Г.) интересовали скорость, дальность и высота полета, полезный груз, который она (ракета. – Я.Г.) может нести. Особенно с пристрастием он расспрашивал о точности полета ракеты в цель». Теперь уже все непонятно. Какое же «полное представление» о ракетах имел Сталин, если он расспрашивал и о скорости, и о дальности, и о высоте полета, и о полезном грузе, и о точности попадания?! Выходит, он ни о чем представления не имел.
Еще настороженнее начинаешь относиться к этому интервью, когда знакомишься с письмом Сергея Павловича, написанным им на полигоне Капустин Яр 6 марта 1953 года, т.е. на следующий день после смерти Сталина. Ведь по рассказу Королева, так, как он записан Романовым, создается впечатление, что Сергей Павлович был у Сталина один. Никаких других людей он не называет, говорит только о себе: «меня предупредили», «ответил на мое приветствие», «я не знал...» Но в письме Королева мы видим совсем другую картину. Королев пишет:
«Вспоминаю, как были мы у товарища Сталина 9 марта 19.. года117117
Год Королев не указывает, а в тексте Романова собственноручно переправляет 1946-й на 1948-й. Таким образом, по воспоминаниям самого Сергея Павловича его встреча со Сталиным состоялась 9 марта 1948 года. Так и будем считать.
[Закрыть]. Так все было неожиданно, а потом так просто; мы ожидали его в приемной и вошли – какое волнение охватило меня, но товарищ Сталин сразу заметил и усадил нас. Началась беседа. Все время он ходил по кабинету и курил свою трубку. Все было коротко и ясно. Много спрашивал и много пришлось говорить. Эти часы пролетели незаметно. Как заботливо говорил он о всех нас и как глубоко направил по правильному пути наш труд. А ведь многое из того, с чем мы пришли, придется теперь делать по-иному. И как это хорошо и ясно все стало.
Говорили и о будущем, о перспективе. Д.Ф.118118
Дмитрий Федорович Устинов.
[Закрыть] потом мне сказал, что слишком много было сказано о нас в розовом тоне, но я с этим не могу согласиться, – где же, как не у товарища Сталина, можно говорить легко и то, что думаешь, чего хочешь. Великое выпало мне счастье – побывать у товарища Сталина».
Эта запись 1953 года очень не похожа на интервью 1964 года. Здесь ясно видно, что 9 марта 1948 года Королев был у Сталина не один: «мы ожидали», «нас усадил», «говорил о всех нас», наконец, прямо указан один из присутствующих на этой встрече – Устинов.
В интервью Сталин «предельно краток», задает «короткие вопросы». В письме он «много спрашивал и много пришлось говорить». Интервью создает ощущение короткого личного доклада, письмо – обстоятельного совещания («часы пролетели незаметно»).
Валентин Петрович Глушко рассказывал мне, что после возвращения ракетчиков из Германии в Кремле проходило совещание, на котором Сталин решал вопрос, кто должен возглавить работы по ракетной технике. Фамилия Королева называлась, но присутствовал ли сам Королев на этом совещании – из рассказа Глушко я не понял.
В нескольких опубликованных на Западе работах такое совещание тоже упоминается и даже с небольшим разбросом называется дата его проведения: 13-16 апреля 1947 года. Сведения эти основаны, прежде всего, на показаниях Токати-Токаева, направленного в 1945 году ВВИА им. Жуковского вместе с другими нашими специалистами в Германию, а потом сбежавшего в английскую зону. Из интервью, которое Токати-Токаев дал Национальному музею авиации и космоса Смитсонианского института в Вашингтоне, видно, что он, конечно, кое-где привирает, несколько преувеличивая свою роль в событиях тех лет, путается, но вопиющих несуразностей в этом интервью я не нашел. Толчком к кремлевскому совещанию, по мнению Токати-Токаева, стал Зенгер и его самолет119119
Понимаю, что в самом факте цитирования зарубежных источников применительно к данной теме есть что-то курьезное, и утешаюсь лишь тем, что не менее курьезно издавать в нашей стране, скажем, книгу американца С.Коэна, первую книгу о жизни Н.И.Бухарина.
[Закрыть].
Немецкий инженер Эйген Зенгер считал космонавтику логическим продолжением авиации и с 1929 года говорил и писал о заатмосферном самолете. В августе 1944 года проект Зенгера, дополненный несколькими «военными» главами, был представлен фашистами в качестве совершенно секретного документа под названием: «О ракетном двигателе для дальнего бомбардировщика». После разгрома рейха он был, естественно, рассекречен и широко обсуждался специалистами во всем мире. Зенгер с группой своих сотрудников уехал во Францию, где консультировал французских ракетчиков и писал теоретические работы по горению. Ни о какой постройке суперсамолета речи не было: специалисты понимали, что для этого нужны годы работы и огромные средства.
Сам Зенгер милитаристом не был. За месяц до смерти в январе 1964 года в журнале «Флюгвельт» он обращался с призывом к государствам Европы объединиться для постройки пилотируемого межконтинентального космического самолета. Будущее техники в его понимании было тесно связано с социальным прогрессом человечества. « Быстрое усовершенствование оружия невероятной разрушительной силы, – писал он, – показывает все большую бессмысленность его действительного применения для войны. В недалеком будущем все человечество должно будет признать, что война не только морально, но и технически бессмысленна».
Но в те годы сообщение о межконтинентальном бомбардировщике не могло не заинтересовать наше руководство, тем более что столбик ртути в градуснике «холодной войны» опускался день ото дня.
3 апреля 1947 года академик Келдыш отправляет в авиапром свою записку по ракетным самолетам. «Такие ракетные самолеты, – пишет Келдыш, – по своему типу и тактическим свойствам, вероятно, будут отличаться весьма сильно от самолетов с обычными двигателями и будут приближаться по характеру полета к ракетам типа Фау-2».
Уже по одной этой фразе видно, насколько же все тогда мало что знали и понимали в ракетной технике, если авиапрому надо было объяснять, что самолет с ракетным двигателем будет отличаться от обычного самолета.
Келдыш в записке Зенгера не упоминает, но о немецких работах пишет. Более того, в научно-техническом отчете РНИИ – НИИ-1 за 1947 год Келдыш посвящает целую главу принципиальной возможности создать летательный аппарат типа самолета Зенгера и приходит к выводу, что «можно создать комбинированную силовую установку с жидкостным ракетным двигателем и прямоточным и сверхзвуковыми воздушно-реактивными двигателями, обеспечивающую дальность ракетного самолета порядка 12 тысяч километров».
Таким образом, на весну 1947 года приходится новый пик интереса к ракетной технике. В уже упоминавшейся книге Н. Данилова «Кремль и космос» говорится:
«К началу 1947 года, менее года спустя после отправки немецких ракетных специалистов в Москву, советские руководители начали пересматривать русскую программу Фау-2. Ограниченность дальности действия ракеты была очевидна. Г.М. Маленков, бывший в то время вторым человеком после Сталина и занимавший посты заместителя Председателя Совета Министров и секретаря ЦК Коммунистической партии, заявил:
– Нам нужна не ракета Фау-2. Мы усовершенствовали ее, мы превзошли уровень, достигнутый специалистами Пенемюнде в 1945 году, но все равно наша ракета продолжает оставаться слепым, примитивным оружием недостаточной дальности действия. Кого, по-вашему, мы можем испугать этим оружием? Польшу? Турцию? Но нам незачем пугать Польшу. Наш потенциальный противник находится на расстоянии тысяч километров. Мы должны работать над созданием ракет дальнего действия. Важность проекта Зенгера должна оцениваться в свете того факта, что предлагаемый им бомбардировщик может совершать полеты на очень большие расстояния. И мы, естественно, не можем ждать того момента, когда американские империалисты пополнят свой военный потенциал, в котором уже есть бомбардировщик Б-29 и атомная бомба, еще и самолетом Зенгера».
Как пишет американец, совещание у Маленкова началось в десять часов вечера 13 апреля 1947 года. Кроме Маленкова, на нем присутствовали председатель Госплана Вознесенский, Устинов, маршал авиации Вершинин, генерал-лейтенант авиации Куцевалов, авиаконструкторы Микоян и Яковлев. О Королеве не упоминается.
Процитированные строки поначалу внушают доверие конкретными деталями: указан не просто день, но даже час совещания у Маленкова. Однако чем больше размышляешь, тем большие сомнения начинают тебя одолевать. Маленков не был «вторым человеком после Сталина» хотя бы потому, что все искусство власти Сталина основывалось как раз на том, что «второго» не было. Был «первый» и «остальные», из которых он периодически кого-то приближал, кого-то отдалял. Так было в разное время с Молотовым, Ворошиловым, Берия. Так было и с Маленковым. В 1946-м Маленков впал в монаршую немилость. Он сохранил все свои регалии, но остался не у дел. В это время он получает от вождя лишь эпизодические поручения. Одним из таких поручений была помощь ракетчикам. Сергей Иванович Ветошкин – в то время заместитель Устинова по ракетным делам – рассказал мне:
– Однажды Маленков позвонил мне по «кремлевке» и попросил приехать к нему. Я спросил, какие материалы надо захватить с собой. Он ответил, что ничего брать не надо. Когда я приехал, он начал расспрашивать меня, как идут работы по освоению немецкой ракетной техники и чем надо помочь. Я ответил, что хорошо бы помочь оснастить завод в Подлипках всем необходимым оборудованием и ускорить строительство под Загорском испытательных стендов. Маленков при мне позвонил генералу армии Хрулеву – тогда он был начальником тыла Вооруженных Сил – и попросил его помочь нам. Я потом встречался с Андреем Васильевичем, и он действительно помог нам и с оборудованием, и в строительстве: выделил колонну грузовиков, прислал солдат-строителей. Но это была эпизодическая помощь, как эпизодическим было и внимание Маленкова к ракетной технике. Он вызывал меня еще два-три раза по частным вопросам, но развитием ракетной техники он не руководил и интересовался нашими делами не более полугода. О состоянии наших дел Сталину докладывал Устинов. Никакого совещания Маленков не проводил. Я не мог не быть на таком совещании. Если бы он не пригласил меня, должен был быть Устинов, который непременно рассказал бы мне о таком совещании, как я рассказывал ему о всех разговорах с Маленковым. Что касается Токати-Токаева, рассказы которого лежат в основе американской книги, то должен признаться, что я никогда не слышал такой фамилии. Фамилия редкая, я бы ее запомнил...
Далее в книге «Кремль и космос» рассказывается о том, что на следующий день после совещания у Маленкова состоялось новое совещание на более высоком уровне. Председательствовал Сталин, присутствовали (кроме названных выше) Молотов, Ворошилов, Микоян, Жданов, Берия, Серов, конструкторы и руководители оборонной промышленности. Снова обсуждался вопрос о бомбардировщике Зенгера и о немецких специалистах. Сталин якобы сказал:
– Мне кажется, итог очень плохой. Мы разгромили нацистов, захватили Берлин, захватили Вену, а американцы заполучили фон Брауна, Липпиша; англичане Буцемана и, возможно, Танка, а теперь французы заполучили Зенгера...
Использование немецких специалистов Сталин, по словам автора книги, считал целесообразным.
Токати-Токаев утверждает, что 17 апреля секретным постановлением Совета Министров была образована правительственная комиссия по ракетам дальнего действия во главе с заместителем Берия генерал-полковником Серовым. Заместителем Серова в этой комиссии стал якобы сам Токати-Токаев, в ее состав входили М.В. Келдыш от Министерства вооружения, М.А.Кишкин от Министерства авиационной промышленности и сын Сталина Василий от ВВС. Комиссия должна была выехать в Германию для того, чтобы «тщательно проанализировать вопрос о немецком вкладе и специалистах и рассмотреть вопрос об отборе персонала для работы по проекту Зенгера и по другим проектам».
Охотно допускаю, что слухи о широко обсуждавшемся на Западе проекте Зенгера дошли до Маленкова или даже до Сталина и он захотел с этим делом разобраться. Сергей Иванович Ветошкин также подтверждает, что совещание у Сталина было, но он никогда не слышал о комиссии Серова, да еще в таком «причудливом» составе.
Даже не зная комментариев Ветошкина, который был – обязан был быть! – участником описываемых событий, трудно удержаться от вопросов, читая книгу «Кремль и космос».
Почему Маленков утверждает, что мы уже усовершенствовали и «превзошли» Фау-2? Эта работа только ведется. Мы еще не только не «превзошли», но и не освоили Фау-2: первый пуск немецкой ракеты состоится лишь через полгода и будет ли он удачным, Маленков знать не мог.
Почему правительственную комиссию по ракетам дальнего действия возглавляет Серов? Ведь все ракетные дела еще в 1946 году поручены Устинову. Вряд ли Токати-Токаев мог быть заместителем председателя этой комиссии, слишком маленькая он для этого фигура.
Почему Келдыш фигурирует в ней в качестве представителя Министерства вооружения, если он никогда в этом министерстве не работал?
При чем МАП и ВВС, если они давно уже отмахнулись от ракет дальнего действия? И зачем нужна эта комиссия вообще, зачем ей ехать в Германию и «анализировать вопрос о немецком вкладе», когда вопрос этот давно проанализирован, написан фундаментальный отчет, 13-томный «Сборник материалов по изучению трофейной реактивной техники»? И ездить за ним в Германию тоже не надо, поскольку отчет этот давно в Москве!
Непонятно и то, почему комиссия, возглавляемая Серовым, должна заниматься в 1947 году «отбором персонала» в Германии, хотя как раз сам Серов уже «отобрал персонал» в 1946 году?
В известной мне отечественной литературе, например в книге все того же А.П. Романова «Ракетам покоряется пространство»120120
М.: Политиздат, 1976. С. 51.
[Закрыть] также упоминается, правда безо всяких деталей, апрельское совещание 1947 года, которое вел Сталин. В книге Николая Чевельча «Рядом с молниями»121121
М.: Изд-во ДОСААФ, 1948. С. 7.
[Закрыть] тоже рассказывается о совещании у Сталина, которое, как не трудно вычислить, происходило в первой половине 1947 года и на котором якобы присутствовал «генеральный конструктор Сергей Павлович Королев». В описании этой встречи главное действующее лицо – Митрофан Иванович Неделин, с которым Сталин и решает вопрос, где строить полигон для испытания ракет. Неделин мог принимать участие в таком совещании, но вряд ли Сталин решал бы этот вопрос без маршалов Воронова и Яковлева. А в их присутствии едва ли Неделин мог быть главным действующим лицом. Что же касается Королева, то он не был тогда (и никогда не был!) «генеральным конструктором», а лишь начальником одного из отделов НИИ-88 и «главным конструктором изделия № 1».
О совещании у Сталина пишет в книге «Неделин»122122
М.: Мол. гвардия, 1979. С. 175. (ЖЗЛ).
[Закрыть] многолетний заместитель первого главкома ракетных войск Владимир Федорович Толубко. Дата тоже не указана, но из контекста понятно: начало 1947 года. В описании этого совещания уже присутствуют и Воронов, и Яковлев, и Неделин, но тема совершенно другая: Сталин «с присущей ему проницательностью» интересовался состоянием ракетостроения и атомных исследований. Докладывали ему Неделин, Королев и Курчатов.
Почему ракетные и атомные дела разбираются вместе? Ведь до создания атомной бомбы еще далеко. Почему о состоянии ракетостроения докладывает начальник отдела института Королев, а не министр Устинов, который даже не упоминается в числе участников совещания, имеющего к его работе самое непосредственное отношение?
Не надо быть слишком проницательным текстологом, чтобы заметить, что у всех названных авторов концы с концами не всегда сходятся, а описания совещаний основаны скорее на легендах, чем на документах. Пожалуй, с некоторым риском можно принять лишь одно, самое общее свидетельство: весной 1947 года Сталин проводит совещание, посвященное ракетной технике, на котором мог присутствовать Королев, но, очевидно, не присутствовал, поскольку Королев говорит о 9 марта 1948 года, а из письма видно, что «великое счастье побывать у товарища Сталина» выпало ему лишь однажды. Если бы он был у него несколько раз, он бы непременно вспомнил об этом в день смерти Сталина: в такие минуты люди пишут правду. Да и о самолете Зенгера даже намека нет в записи Королева.
Королев позднее рассказывал нескольким людям, что он был на совещании у Сталина, которое состоялось после пусков Фау-2, перед пуском ее советской модификации Р-1, когда уже ясно наметились контуры следующей ракеты Королева Р-2. Март 1948 года – как раз время между Фау и Р-1. Георгий Александрович Тюлин рассказывал, что примерно в то же время – 1947-1949 годы – Кремль потребовал от Королева отчета о состоянии ракетной техники в мире. Писали они такой отчет вместе с Королевым, и Королев возил его в Кремль. Там, по его словам, он впервые встретился со Сталиным, который расспрашивал его о преимуществах ракет в сравнении с бомбардировщиками. После этой беседы Сталин попросил Королева составить ему на эту тему короткую справку. Королев написал ее прямо в приемной и после этого уехал. Это тоже весьма вероятно, потому что вопрос: что лучше – ракета или самолет, вопрос, который дебатировался потом еще многие годы, как раз тогда и зарождался, и Сталин, конечно, хотел знать все аргументы.
Изучив все рассказы и легенды о встречах Королева со Сталиным, я вот что об этом думаю:
В апреле 1947 года, когда Сталин, вероятно, обсуждал вопрос о бомбардировщике Зенгера и немецких трофеях, Королев на этих совещаниях, очевидно, не присутствовал. Он еще не тот Королев, которого мы себе сегодня представляем. Не тот у него уровень, чтобы заседать у Сталина.
Другое дело – март 1948 года. Королев не только разобрался с Фау-2, но и научился пускать эту ракету. Более того, уже готовится к производству ее советская модификация Р-1. Уже есть конкретные разработки новой ракеты, превосходящей по всем своим показателям немецкий «эталон». Открываются новые перспективы. Кормчий должен был указать путь, дать возможность вновь отпечатать проверенный трафарет: «руководствуясь мудрыми указаниями великого Сталина...» Значит, требуются «великие указания». А ракеты – дело темное, одни их хвалят, другие ругают, как быть? Резолюции Сталина редко используют бессильную бюрократическую формулу: «Разобраться и доложить». Он почти всегда стремится разобраться сам, а если дает поручения, определяет в резолюции свою точку зрения. Сам себя загнал Сталин в сложнейший лабиринт: он не мог разрешить кому бы то ни было что-то решать, он должен был решать сам, но он не мог решать неверно! Неверные решения разрушили бы образ. Он лишил себя права на ошибку. Но при всем своем уме он был только человек и не мог никогда не ошибаться. Это он тоже понимал, и тогда он научился красть истину.
Я был знаком с ленинградцем Александром Соломоновичем Фефером, кандидатом технических наук, лауреатом Государственной премии СССР, заслуженным изобретателем РСФСР. Перед самой войной он – совсем молодой инженер – вместе с приятелем изобрел способ термитной сварки металла с помощью портативного оборудования, что позволяло ремонтировать, скажем, гусеницу танка в походных условиях буквально за несколько минут. Вызванный в Москву ошеломленный Фефер был доставлен к Сталину, который попросил его подробнейшим образом рассказать ему о своем изобретении.
– Я бы хотел, чтобы вы, – сказал Сталин, – назвали мне не только положительные, но и отрицательные свойства вашей установки...
Фефер подробно и честно рассказал обо всех недостатках, объяснил, на что, по его мнению, нужно обратить внимание при доработке изобретения.
На следующий день у Сталина было большое совещание, посвященное «мартену в кастрюле», как писали в газетах. Выступали разные танковые военачальники, работники танковой промышленности, и все очень хвалили новое изобретение. Заключая обсуждение, Сталин сказал, что он согласен с тем, что новый метод необходимо повсеместно внедрять, но просит товарищей обратить внимание на некоторые недоработки. И далее, не смущаясь присутствием Фефера, который вчера все это ему рассказывал, Сталин перечислил все эти недоработки.
– У маршалов и директоров заводов отвисли челюсти, – рассказывал Александр Соломонович. – Танкисты-профессионалы, опытнейшие технологи, выходит, не сумели разглядеть того, что сразу увидел гениальный вождь своим орлиным взором! Я чуть с ума не сошел: сначала думал, что меня убьют, чтобы я никому об этом не сказал, – ведь мы беседовали наедине. Но время шло, меня все не убивали, и тогда я стал думать, что он, наверное, понимает, что я и так никогда никому ничего не скажу...
А, может быть, что-то похожее было и с Королевым? Когда настала пора решать, что делать с ракетами дальше, Сталин, прежде всего, получил от Королева необходимую ему информацию, – письменную, устную, – не суть важно. Возможно, и даже весьма вероятно, – не только от Королева. А дальше – широкое обсуждение.
Тюлину Королев рассказывал, что на это совещание его и Гонора привез Устинов. В разговоре с будущим космонавтом Георгием Гречко Сергей Павлович вспомнил такую деталь: когда они вошли, все места за столом были заняты, и он хотел сесть поодаль, но Сталин, взяв у стены одной рукой стул, усадил его за стол заседаний.
Академик Виктор Иванович Кузнецов рассказывал мне, что он присутствовал на совещании у Сталина, на котором Королев точно был, он это помнит, потому что они сидели рядом. Но из его слов получается, что совещание было позднее марта 1948 года, поскольку на совещании обсуждались итоги испытаний ракеты Р-1, а первые ее пуски начались лишь в сентябре 1948 года.
Может быть, Сергей Павлович запамятовал, когда читал текст Романова и по ошибке написал «1948»? Ведь напиши он «1949», и все замечательно становится на свои места... Совещанию, по словам Кузнецова, предшествовали события очень неприятные для Королева и его соратников. Ракета Р-1 поначалу летала плохо, неточно. Военные отказались принимать ее на вооружение. Конфликт между ними и ракетчиками, родившись на полигоне, разрастался и, подобно вихрю торнадо, вовлекал в свою круговерть все новых людей. Устинов и Яковлев не могли найти решения, которое устраивало бы обе стороны. Вот тогда Сталин решил разобраться сам.
Выступать, как запомнилось Кузнецову, начали артиллеристы. Больше всех горячился Яковлев:
– Зачем нам ракета с дальностью в 260 километров, если она дает разброс точности в четыре километра?! Насколько проще в этом случае использовать авиацию! Не только проще, но и дешевле – не надо строить стартовую позицию, кстати, не столь уж мобильную и весьма уязвимую для самолетов противника...
Сталин, как вспоминает Кузнецов, усадив всех, по своему обыкновению молча ходил вдоль стола, посасывая потухшую трубку. Он был одет в китель с высоким твердым воротником с погонами генералиссимуса, которые он придумал уже после войны, в июне 1945 года, исключая, тем самым, даже тень равенства с другими маршалами. (Он надел их на следующий день после утверждения, пополнив короткий список почивших российских генералиссимусов, и теперь встал в этом списке рядом с Суворовым.) Сталин никогда не носил галифе, брюки с широкими красными лампасами были заправлены в мягкие сапоги. Напротив Кузнецова и Королева, чуть левее, сидел Устинов. Он ни на секунду не спускал глаз со Сталина, медленно поворачивая голову по мере его движения вдоль стола. Сталин спросил Устинова, какой-то пустяк, что-то о вагонах для транспортировки ракет, и Устинов не просто встал, а стремительно ввинтился в пространство над собой. Рядом с Устиновым сидел Яковлев. Надо сказать, что Королев очень ценил и уважал Яковлева. Едва ли кто другой помогал ему так в строительстве Капустиного Яра, в работе над Р-1.
– Кто еще хочет высказаться? – спросил Сталин, на секунду остановившись и оглядывая стол. – Пожалуйста, товарищ Королев.
Королев поднялся, не отрывая взгляда от рыжих глаз Сталина, как учил всех Устинов. Он начал крушить Яковлева с первой фразы, обвиняя его в недальновидности, технической отсталости, отсутствии чувства нового. Военные за столом переглядывались. Королев припомнил Яковлеву все, даже записку, которую тот написал в начале войны, критикуя «катюши».
– Был ли товарищ Яковлев тогда прав? Да, был. У «катюши» действительно было большое рассеивание. Он был прав тогда так же, как прав сегодня, – правдой только сегодняшнего, текущего дня. К счастью для всех нас, тогда товарища Яковлева не послушались.
Думаю, что и сегодня мы не будем руководствоваться лишь данными сегодняшнего дня и не будем слушаться товарища Яковлева...
– У меня такое впечатление, – рассказывал Кузнецов, – что Королев хотел говорить еще и еще, но, наверное, он вспомнил наставления, которые давал нам Устинов. Ведь один из законов этого кабинета: доклад должен быть краток. Королев вдруг замолчал и сел.
Сталин продолжал бесшумно ходить. Стояла пронзительная тишина. Наконец он остановился и, плавно поводя мундштуком трубки в воздухе, сказал задумчиво:
– Я думаю, что военные все-таки правы. Оружие с такими характеристиками нам не нужно. – И опять начал ходить.
Королев сидел белый как мел. Сталин снова остановился:
– Но я считаю, что у ракетной техники большое будущее. Ракету надо принять на вооружение. И пусть товарищи военные приобретают опыт в эксплуатации ракет. Давайте попросим товарища Королева сделать следующую ракету более точной, чтобы не огорчать наших военных...
А мы все спорим: садист – не садист...
А мы все недоумеваем, почему не выдержало сердце у Сергея Павловича во время операции, ведь всего 59 лет ему было... Вспоминаю Глушко, Бармина, Пилюгина, Кузнецова, Келдыша. Королева они пережили, но головы у них были совсем седые, белые, как снег на кремлевских елках...
