Текст книги "Королев: факты и мифы"

Автор книги: Ярослав Голованов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 72 (всего у книги 89 страниц)

Феоктистов, наверное, прав – это было действительно планомерное, осознанное движение к совершенству. И все-таки из пяти пусков лишь один – второй – можно назвать благополучным. Королев понимает, что всякие отказы конечны, он в этом не раз убеждался. Но ведь речь идет о полете человека, и, как не относись к этой статистике, она не дает ему разрешения на полет. Но дело не в нем. Надо, чтобы все участники работы были уверены в успехе, – это одно из обязательных условий победы. А уверенности такой у людей пока нет. Еще до декабрьских неудач – 10 ноября 1960 года – Королев207207
  Не Королев, конечно, а «профессор К. Сергеев».


[Закрыть] писал в «Правде»: «...следует накопить дальнейший практический опыт по запуску кораблей-спутников и осуществлению благополучной и надежной посадки обратно на Землю. Нужно надежно отработать в условиях многократных полетов в космосе всю сложную технику этого дела».

Это было справедливо в ноябре, это стало вдвойне справедливо в декабре. Зимой Королев много времени отдает межпланетным станциям «Венера» – после осенних неудач с «Марсами» ему все-таки очень хочется осуществить первый настоящий межпланетный полет. Одновременно он торопит производственников, которые ведут монтаж новых космических кораблей.

Хотя в «Правде» Королев, оставаясь верным духу времени, и клеймит американцев за «рекордсменство и легкомысленность» и обвиняет их в том, что они хотят «забросить» человека в космос на ракете в авантюристических рекламных целях, сам-то Сергей Павлович подвержен «рекордсменству» не в меньшей степени. Все время он внимательно следит за работами своих американских коллег-соперников. Начиная с сентября 1959 года в США ведутся беспилотные испытания по программе «Меркурий», цель которой – подготовить технику к полету человека в космос. Дело у «американов» не очень клеется: в июле – взрыв на 65 секунде полета, в ноябре корабль не отделился от ракеты и вместе они упали в океан, потом пожар на старте. В последний день января американцы запустили уже десятый208208
  Всего до первого орбитального полета американского астронавта Джона Гленна состоялось 18 испытательных полетов по программе «Меркурий».


[Закрыть] «Меркурий», в кабине которого сидел шимпанзе Хэм. Бедной обезьянке досталось крепко. Сначала – аварийный разгон, во время которого 18-кратные перегрузки чуть ни до смерти задушили Хэма. Потом испортилось устройство, которое «наказывало» шимпанзе ударом тока, если он неверно реагировал на световые сигналы. Теперь его било током и за правильные, и за неправильные действия с кнопками и рычагами – трудно даже представить себе, что думал Хэм о людях в эти минуты. На спуске сорвался тепловой экран, и Хэм чуть не изжарился в своей капсуле, которая свалилась в океан более чем в 200 километрах от расчетной точки. Капсула подтекала, а нашли чуть живого полузатопленного Хэма только через три часа после приводнения.

Пока американцы планировали суборбитальный полет по баллистической кривой с падением в океан примерно в 370 километрах от старта209209
  Такой полет совершили сначала 5 мая 1961 года астронавт Алан Шепард, затем 21 июля – Вирджил Гриссом. Первым американцем, совершившим три космических витка вокруг планеты, стал Джон Гленн 20 февраля 1962 года.


[Закрыть]. При этом высота подъема – более 200 километров. Это уже, конечно, заатмосферный полет, но можно ли считать его космическим? Можно или нельзя – неважно. Даже если и нельзя, Королеву все равно не хотелось, чтобы такой полет человека состоялся раньше полета пилотируемого «Востока». Не должно быть никаких споров, никаких сомнений в нашем первенстве.

Сергея Павловича никто не подгоняет. Он работает по графику, который сам же для себя и составил, а потом лишь утвердил «наверху». Он тщательно проверяет ракету и новый корабль, практически уже не отличающийся от пилотируемого варианта. «Много всяких и всяческих дел, забот и трудностей, – пишет Сергей Павлович Нине Ивановне в конце января 1961 года. – Готовимся и очень верим в наше дело». Если в декабре он запустил два корабля-спутника и оба – неудачно, то следующий старт планируется лишь на март. 9 марта, когда у Гагариных собрались друзья, чтобы отметить 27-летие Юры, Сергей Павлович преподносит ему поистине «королевский» подарок: новый корабль уходит на орбиту с собакой Чернушкой и антропометрическим манекеном, в груди, животе и ногах которого были закреплены клетки с крысами, мышами, препараты с культурой тканей и микроорганизмов. Американцы в газетах называли этот спутник «ноевым ковчегом». Полет прошел без замечаний, корабль благополучно приземлился через 115 минут.

И все-таки Королев решает, что нужно провести еще один пуск, прервать эту чересполосицу успехов и неудач, доказать всем, что процесс «обкатки» и «доводки» окончен, что все возможные неприятности исчерпаны, все изъяны выявлены и устранены, что космический корабль надежен. Последний пуск – «генеральную репетицию» – Королев назначает на 25 марта. Решено было пригласить на этот запуск «шестерку» космонавтов...

Космодром поразил их. Огромное пространство монтажно-испытательного корпуса, ракета, лежащая в могучих объятиях установщика, циклопический стартовый комплекс с пропастью пламеотводного канала – все это казалось чем-то фантастическим. Но, вместе с тем, делало будущий полет более реальным, и они чувствовали, что уже не месяцы, а, быть может, недели, отделяют их от первого старта в космос.

– С каким-то смешанным чувством благоговения и восхищения смотрел я на гигантское сооружение, подобно башне возвышающееся на космодроме, – вспоминал Гагарин. – Вокруг него хлопотали люди, выглядевшие совсем маленькими. С интересом я наблюдал за их последними приготовлениями к старту...

И раздался грохот, раздирающий небеса, и излился свет, затмевающий солнце...

Манекен «Иван Иваныч», собака Звездочка и другие биообъекты, совершив кругосветное путешествие, целыми и невредимыми вернулись на Землю.

28 марта в конференц-зале президиума Академии наук вице-президент Александр Васильевич Топчиев провел пресс-конференцию по результатам исследований на пяти210210
  О двух кораблях-спутниках, не вышедших на орбиту, ТАСС считало возможным не сообщать.


[Закрыть] кораблях-спутниках. Приехало много советских и иностранных журналистов. Толкаясь и мешая друг другу, все усердно фотографировали Чернушку и Звездочку, тихо повизгивавших в горячем свете перекалок. В первом ряду сидели Гагарин, Титов и другие космонавты. На них никто не обращал внимания...

Благополучное приземление последнего «Востока» означало, что экспериментальный период подготовки к полету человека в космос завершен. Королев в Москве доложил о результатах всех испытаний. 3 апреля было принято решение правительства о запуске в космос пилотируемого корабля. В тот же день в 16.00 Сергей Павлович вылетел на Байконур. Счет пошел уже на дни, на часы.

Евгений Анатольевич Карпов

Космонавты на встрече с Главнокомандующим ВВС К.А.Вершининым

Перед парашютным прыжком

Слева направо: А.Николаев, И.Аникеев, П.Попович, Б.Волынов, Ю.Гагарин, Г.Титов, В.Филатьев, Г.Шанин, А.Леонов

С.П.Королев и A.M.Исаев. 1964 г.

Анатолий Яковлевич Карташов

Валентин Степанович Варламов

Собака Чернушка, вернувшаяся из космоса на 4-м корабле-спутнике

9 марта 1961 г.

64

Какими бы преимуществами природа ни наделила человека, создать из него героя она может, лишь призвав на помощь судьбу.

Франсуа де Ларошфуко

Кандидаты в космонавты у себя в полках были или уже лидерами, или претендентами на лидеров. Каждому ведущему обязательно нужны ведомые. Тут же получалось, что ведомых нет. В такой ситуации трудно летать. И жить трудно. Собравшись вместе, космонавты должны были психологически перестроиться. И они понимали это. Раушенбах, читавший космонавтам курс автоматического и ручного управления космическим кораблем, человек очень наблюдательный, вспоминает:

– Первое, чисто внешнее, что сразу бросалось в глаза, – различие форм («сухопутчики», «моряки») и званий, непривычное для военных аудиторий. Второе, внутреннее, – ощущалась их взаимная доброжелательность. Они хотели равенства...

Они хотели равенства и в то же время понимали, что итогом их работы будет неравенство, что выбрать из многих должны одного. Разрешить это психологическое противоречие было трудно, но к чести этих, еще столь молодых людей, не обладавших большим жизненным опытом, надо признать, что они разрешили его, разрешили с большим тактом и достоинством.

И все-таки, несмотря на стремление к единству, иллюзией было бы считать, что космонавты первого отряда – некий неразделимый монолит. Да и быть этого не могло.

Согласно законам социальной психологии, в «двадцатке» должны были образоваться микроколлективы, и они образовывались. Объединялись по возрасту: Комаров и Беляев были взрослее, мудрее, солиднее. Старше своих лет выглядел и спокойный, рассудительный Волынов. Объединялись по семейному положению: Бондаренко, Варламов, Гагарин, Нелюбов, Карташов, Попович, Рафиков, Титов, Шонин, молодожен Леонов – были людьми семейными, некоторые – уже отцами, что во многом определяло стиль их жизни, отличая от беззаботных холостяков: Аникеева, Быковского, Николаева. Объединялись прежней своей службой, образовалось что-то наподобие студенческих землячеств: Хрунов и Горбатко летали в Молдавии, у них и прозвище было «Моркулешты» – по имени городка, близ которого они служили. Аникеев, Гагарин и Шонин прибыли с севера. Варламов, Рафиков и Филатьев приехали из Орла. Выявлялись лидеры коммуникабельности, «заводилы», любители «поговорить по душам»: Попович, Рафиков, Нелюбов, и, напротив, «тихони»: Аникеев, Николаев, Хрунов, Филатьев – любители «по душам послушать». Объединял интеллект: были ребята более начитанные, знакомые с искусством, любящие театр, музыку, а были и менее искушенные в музах. Симпатии и антипатии могли объясняться и темпераментом, и увлечениями, и приверженностью к какому-то виду спорта, и представлениями о разумном досуге и т.д. Были любители выпить, равно как были и такие, которые относились к этому времяпрепровождению не то чтобы с активным осуждением, но с должным равнодушием. Короче, это были очень разные, самолюбивые, горячие, полные сил и желания эти силы проявить молодые мужчины. Карпов говорил мне, что управлять этой компанией было очень трудно, а определить в ней абсолютного лидера – еще труднее. Поэтому вопрос, а почему же все-таки именно Юрий Гагарин стал космонавтом № 1, – совсем не простой вопрос.

Анализируя свои беседы с его товарищами по отряду и людьми, которые готовили его к полету, я пришел к выводу, для себя неожиданному: Гагарин не являлся ярковыраженным лидером. Волынов был ведущим парашютистом, Быковский лучше других перенес испытания в сурдобарокамере, Николаев – на центрифуге, Шонин – в термокамере. Отмечались успехи Комарова в изучении техники, Варламова в точных науках. Беляев являл собой пример опытного и справедливого командира. Карташов был отличным охотником, Леонов лучше всех рисовал, Попович – пел, Варламов – играл на гитаре, Рафиков – жарил шашлыки. Что делал лучше всех Гагарин? Этот вопрос заставлял моих собеседников задуматься. Хорошо играл в баскетбол. Но и Филатьев хорошо играл в баскетбол. Отсутствие некоего главенствующего преимущества может показаться недостатком, но оно было как раз огромным достоинством Гагарина. Очень точно об это сказал Алексей Леонов: «Он никогда и никому не бросался в глаза, но не заметить его было нельзя». Дело не в том, что он не был первым, а в том, что он никогда не был последним, а чаще всего – второй. Когда знаменитого скрипача Иегуди Менухина назвали первым скрипачом мира, он возразил:

– Ну, что вы! Я не первый, я второй...

– А кто же первый?

– О! Первых много...

Да, первых всегда много. Лидерство же Гагарина определилось так, как определяется лидерство конькобежца, который может не быть первым ни на одной дистанции, а в итоге стать чемпионом мира.

Однако было бы неправильно представлять Гагарина как какого-то «середняка». «Середняки» в отряде были, и космонавтом №1 они не стали. Гагарин обладал целым рядом качеств, которые по праву определили его место в «шестерке».

Я встречался с ним несколько лет, наблюдал его в разных ситуациях и считаю, что главным его достоинством был ум. Именно ум, а не образованность – эти понятия часто путают. Гагарин был от природы умным человеком. Приходилось читать о нем как об этаком рубахе-парне: что в голове, то и на языке, – искренность которого почти граничит с инфантильностью. Это неправда. Если хотите, Гагарин был совсем не так прост, как кажется. Когда надо, он скажет, а когда надо – промолчит. Однако не было случая, чтобы его молчание могло принести какой-то вред другим, поставить человека не то что под удар, а просто в невыгодное положение. Быковский сказал как-то, пусть грубовато, но точно: «Юра был себе на уме, но без подлянки». Это был высокопорядочный, честный человек, обладавший особой природной интеллигентностью, которая, кстати, не столь уж редко встречается у простых и даже вовсе необразованных людей, особенно в русских деревнях.

Ответ на вопрос, что же отличало Гагарина от других космонавтов, я искал в книгах и беседах с людьми, хорошо знавшими его до его полета.

Титов: – Каждый из нас горел желанием стать первооткрывателем. Между собой в разговорах мы все же склонялись к тому, что полетит Юрий Гагарин. Мы знали: он хороший товарищ, принципиальный коммунист, пользующийся большим уважением товарищей. Хочется избежать избитых слов «меня поражало», «мне было приятно». Скажу так: с Юрием можно было хорошо и спокойно делать любое дело и надежно дружить. С ним я чувствовал себя легко и просто в любой обстановке.

Я не знал никого, кто с такой легкостью и свободой входил бы в контакт с любым человеком. Со всеми был на равных...

Николаев: – По всему было видно, что первым космическим навигатором предстоит стать Юрию Гагарину. Почему именно ему? Скажу лишь одно: в этом человеке оказалось столько превосходного в знаниях и закалке, что мы, космонавты, сами еще не зная решения Государственной комиссии, единодушно прикинули: «Лететь Юрию».

Попович: – Как секретарь партийной организации, я сразу назвал первым кандидатом Гагарина.

Есть такое понятие – «гражданская зрелость». Когда человек вступает в пору своей гражданской зрелости, зависит не от того, сколько лет он уже прожил на свете, а от того, в каком возрасте он осознал себя гражданином. Созревает раньше тот, кто раньше начинает самостоятельную жизнь.

Мы между собой провели опрос: кому лететь первому. Голосование было тайным: писали записки. Только в трех записках были другие фамилии, во всех остальных – Гагарин. Ребята его любили.

Быковский: – Чем он отличался от других? Мы все были молодые летчики, для нас командир полка был – царь и бог. А вот в Юре я сразу отметил какую-то свободу, смелость в общении с начальством. Нет, там не было и тени какой бы то ни было фамильярности, развязности, нет! Но он как-то спокойно, с достоинством и с какой-то блуждающей веселой ноткой в голосе говорил и с Карповым, и с Каманиным, и даже с маршалом Вершининым.

Леонов: – Он обладал удивительной способностью в каждом своем товарище подмечать лучшее, обращать внимание других на это лучшее. Причем делал он это очень тонко и деликатно, так, что человек от его похвалы чувствовал себя окрыленным... Он был обычным человеком, но во всем его облике, манере держаться, в его рассуждениях присутствовало что-то неуловимое, доброе...

Волынов: – Не знаю человека, который бы так нравился другим, очень разным людям.

Хрунов: – Гагарин был необычайно сосредоточенным, когда надо – требовательным, строгим. И к себе, и к людям. Поэтому вспоминать впопад и невпопад об улыбке Гагарина – этого великого труженика – значит, заведомо обеднять его образ.

Шонин: – Везде разный и вместе с тем везде он остается одним и тем же – самим собой...

Варламов: – Конечно, у него были свои недостатки. А у кого их нет? Конечно, он ошибался. А кто не ошибается? Но недостатки его были как-то не видны. Наверное потому, что они были меньше, чем у других людей.

Заикин: – Говорят: Гагарин спокойный, уравновешенный... Он когда в хоккей играл, так раскалялся, куда там! Бывало кричит: «Ну погоди, я тебе это припомню». Но был необыкновенно отходчив...

Гагарин обладал очень ценным человеческим качеством: он никогда не опаздывал...

Карпов: – Неоспоримые гагаринские достоинства: беззаветный патриотизм. Непреклонная вера в успех полета. Отличное здоровье. Неистощимый оптимизм. Гибкость ума и любознательность. Смелость и решительность. Аккуратность. Трудолюбие. Выдержка. Простота. Скромность. Большая человеческая теплота и внимание к окружающим людям.

Раушенбах: – Гагарин никогда не заискивал и не нахальничал. Он обладал врожденным чувством такта.

Королев: – В Юре сочетаются природное мужество, аналитический ум, исключительное трудолюбие. Я думаю, что если он получит надежное образование, то мы услышим его имя среди самых громких имен наших ученых.

Валентина Ивановна Гагарина: – Как-то дети меня спросили: «Мама, почему именно наш папа первым полетел в космос?» Вопрос естественный. Почему он, а не другой, когда их была целая группа, подготовленных, тренированных? Были и одинокие, а он женат, двое маленьких детей, мало ли что может случиться...

– Не знаю, девочки, – ответила им. – Наверное, так было надо.

Ответила и подумала: «А ведь я так ничего, и не сказала им, и вопрос остался вопросом. Впрочем, вопросом не только для них, но и для меня...»

Все эти слова были написаны и сказаны уже после полета Гагарина, когда люди, даже если они этого и не хотели, находились под впечатлением гагаринского триумфа, когда в первого космонавта пристально всматривалось все человечество и многие его качества действительно выявлялись в это время более ярко. Но вот что писала о нем комиссия 23 августа 1960 года, когда будущих космонавтов решили аттестовать: «... Наделен беспредельным самообладанием. Тренировки переносит легко, работает результативно. Развит весьма гармонично. Чистосердечен. Чист душой и телом. Вежлив, тактичен, аккуратен до пунктуальности. Любит повторять: „Как учили!“ Скромен. Смущается, когда пересолит в своих шутках. Интеллектуальное развитие у Юры высокое. Прекрасная память. Выделяется среди товарищей широким объемом активного внимания, сообразительностью, быстрой реакцией. Усидчив. Тщательно готовится к занятиям и тренировкам. Уверенно манипулирует формулами небесной механики и высшей математики. Не стесняется отстаивать точку зрения, которую считает правильной. Похоже, что знает жизнь больше, чем некоторые его друзья».

В другом документе Гагарина характеризует известный советский психолог Константин Константинович Иоселиани: «... Эмоционально устойчив. В контакт вступает охотно... Выдержан, корректен, доброжелателен. Пользуется богатым словарным запасом и свободным стилем изложения. Не боится опасности, решителен, инициативен».

Летом 1960 года Гагарин не был еще общепризнанным лидером в «шестерке», но, безусловно, был одним из претендентов на лидерство.

Претендентами были и Герман Титов, и Григорий Нелюбов. Нелюбов нравился Раушенбаху. Карпов ценил в нем быстроту ума, темперамент и умение держать слово, хотя он видел и его недостатки: не всегда оправданное стремление к первенству во всем, почти полное отсутствие самокритики. Карпов говорил мне, что в разные периоды подготовки он отдавал предпочтение сначала Поповичу, потом Титову. В Титове больше всего ему нравилась прямота. Герман, если попадал впросак, никогда не выкручивался, не изобретал себе оправданий. С другой стороны, в Титове Карпова настораживала его импульсивность: уж если он срывался, то становился практически неуправляем. Высоко ценил Титова и Галлай, который говорил об этом Королеву. Сам Королев, очевидно, тоже отдавал должное Титову, но в еще большей степени – Гагарину.

Писатель Юрий Нагибин в одном из рассказов о Гагарине утверждает, что Юра заинтересовал Сергея Павловича после разговора об испытаниях в сурдобарокамере. На вопрос Королева: «О чем вы там думали?» почти все космонавты отвечали:

– Всю свою жизнь перебрал... А Гагарин ответил:

– О чем я думал? О будущем, товарищ Главный! Королеву этот ответ понравился:

– Черт возьми, товарищ Гагарин, вашему будущему можно только позавидовать!

Так ли, нет ли, но и Леонов утверждает, что Гагарин понравился Королеву еще во время первой поездки космонавтов в КБ. Яздовский рассказывал, что Королев сказал ему однажды о Гагарине: «Мне нравится этот мальчишка. Такой коммуникабельный, такой ласковый...»

Быковский вспоминает, что впервые о том, что первым полетит Гагарин, заговорили как-то вдруг в самолете, когда «шестерка» осматривала предполагаемое место посадки «Востока» под Саратовом. Гагарин тогда удивился: «Почему?»

Стать первым очень хотелось Григорию Нелюбову. И может быть, именно эта откровенная жажда лидерства мешала ему им стать. Судя по воспоминаниям свидетелей всех этих событий, Нелюбов был человеком незаурядным. Хороший летчик, спортсмен, он выделялся и своим общим кругозором, удивительной живостью, быстротой реакций, природным обаянием, помогавшим очень быстро находить общий язык с людьми. Нелюбов был человеком нестандартным, и это очень раздражало Каманина, убежденного сталиниста, который, подобно своему кумиру, допускал всякое проявление личности лишь в рамках, тому предопределенных. Гагарин был «тише по характеру», а потому больше устраивал Каманина. В Нелюбове Каманин чувствовал какой-то вызов, и то, что, по словам Шонина, Григорий был «проходной парень», тоже Каманину не нравилось. А он действительно был «проходной». Никто не умел так хорошо «договариваться» с врачами, преподавателями, тренерами. Нелюбов обладал завораживающей способностью, иногда даже вопреки воле собеседника, вводить его в круг собственных забот и превращать в своего союзника и помощника. Это был шутник, анекдотчик, «душа компании», любитель шумных застолий, короче – «гусар». При всех плюсах Григория, психологи, внимательно его изучавшие, не могли не заметить его постоянного желания быть центром всеобщего внимания. Этот бесспорный эгоцентризм мешал ему соотносить личные интересы с интересами дела.

Упорное стремление Нелюбова пробиться в лидеры, подкрепленное напряженной работой, привело к тому, что, в конце концов, он стал как бы вторым (после Титова) дублером Гагарина, хотя официально так не назывался. Перед полетом на космодром они втроем: Гагарин, Титов и Нелюбов – фотографировались на Красной площади. Во время старта Гагарина его, в отличие от Титова, не одевали в скафандр, но он ехал на старт в том же автобусе и провожал Юрия до самой ракеты. По общему мнению почти всех ребят из первого отряда, Нелюбов мог со временем оказаться в первой пятерке наших космонавтов.

Но случилось иначе. Невиданная, вселенская, совершенно неожиданная слава, которая обрушилась на Гагарина и Титова после их полетов, ореол героизма, их окруживший, заставляли Нелюбова и себя воспринимать уже не просто как кандидата в космонавты, а как кандидата в Герои. Произошла резкая переоценка собственной значимости, и выдержать это испытание, не славой еще, а лишь перспективой славы, Григорий не смог: подвело как раз его «гусарство». Случилось это уже после полета Титова. Однажды Нелюбов, Аникеев и Филатьев отправились выпить пива. Стычка с военным патрулем произошла на железнодорожной платформе. Дерзкая надменность Нелюбова в комендатуре грозила рапортом командованию. Руководство Центра упросило дежурного по комендатуре не посылать рапорта. Тот скрепя сердце согласился, если Нелюбов извинится. Объективно говоря, Григорий, который был под легким хмельком, действительно вел себя в комендатуре не лучшим образом, и дежурного понять можно: он требовал справедливости, но Нелюбов извиняться отказался. Рапорт ушел наверх. Разгневанный Каманин отдал распоряжение отчислить всех троих. Космонавты считают, что Аникеев и Филатьев пострадали исключительно по вине Нелюбова. Этим спокойным, уравновешенным ребятам всякое «гусарство» и бравада вовсе не были свойственны. Они, что называется, погорели за компанию. «Мы тяжело переживали их уход, – пишет Георгий Шонин. – И не только потому, что это были хорошие парни, наши друзья. На их примере мы увидели, что жизнь – борьба и никаких скидок или снисхождения никому не будет. Нас стало меньше, и мы сплотились теснее».

Не слишком мудрое поведение жены подвело и Марса Рафикова. С женой он расстался, в конце концов, но и с гагаринским отрядом – тоже. Нелетавшим космонавтом остался, к сожалению, и Дмитрий Заикин. Он упорно тренировался многие годы. Когда во время подготовки к старту «Восхода-2» заболел Виктор Горбатко – дублер Павла Беляева, его сменил Заикин. Возможно, он стал бы командиром одного из первых «Союзов», но в апреле 1968 года медицинская комиссия обнаружила у Заикина язву двенадцатиперстной кишки, и с мечтами о космосе пришлось расстаться. Он остался в Центре подготовки, работал много и самоотверженно, дослужился до полковника, стал ведущим инженером Центра по подготовке космонавтов к технологическим экспериментам на орбите.

Отчисление из отряда космонавтов не означало увольнения из ВВС. Но известно: летчик-испытатель, что балерина, – век его не долог, а медкомиссии безжалостны. Пришло время уйти в запас Ивану Николаевичу Аникееву. Он поселился с семьей в городе Бежецке. Валентин Игнатьевич Филатьев службу закончил в частях ПВО. В молодости он получил диплом педагогического училища и, выйдя в запас, начал преподавать в одном из ГПТУ города Орла, потом ушел на пенсию – хотелось повозиться с внуком Павликом. Много летал в Прикарпатье и Закавказье Марс Закирович Рафиков, выполнял сложные опытные полеты, даже катапультироваться пришлось однажды. В холостяках он ходил недолго. Расставшись с авиацией, поселился с семьей в Алма-Ате, работал на домостроительном комбинате, потом в штабе гражданской обороны. Трагически сложилась судьба Григория Григорьевича Нелюбова. В апреле 1963 года он был направлен в одну из частей ВВС на Дальний Восток. И вот Гагарин и Титов, а за ними – Николаев, Попович, Быковский – вчерашние друзья уже слетали в космос! Даже Комаров, которого не было в их «шестерке», и тот слетал! А он?!! И все из-за кружки пива?!! Нелюбов всем рассказывал, что он тоже был космонавтом, был даже дублером Гагарина! Не все верили ему. Не все могли понять, как ему тяжело, как ранят его эти улыбочки и шуточки: «Тоже мне, „космонавт“!» Жизнь переполнилась тоской по былому. Он стал много пить. В выписке из рапорта я прочел: «18 февраля 1966 года в пьяном состоянии был убит проходящим поездом на железнодорожном мосту станции Ипполитовка Дальневосточной железной дороги».

Нелюбов, конечно, фигура трагическая. Трудно винить здесь судьбу – она была благосклонна к нему. Не хватило ума и воли выстроить свою жизнь, так счастливо и интересно начавшуюся...

Но все эти грустные истории случились уже потом, до старта Гагарина никто ни за какие дисциплинарные грехи отчислен не был. Да и грешить, честно сказать, некогда было: все чувствовали, как повысился ритм их жизни. «Шестерка» первая проходила положенные испытания на стендах, вне очереди занимались на тренажере в Летно-исследовательском институте. В декабре «шестерку» снова принимал в ОКБ Королев, обсуждал предстоящий полет, расспрашивал, как идет подготовка, а потом отправил их в цех, где лежала собранная на днях «семерка». Ведущий конструктор по носителю для пилотируемого «Востока» Александр Сергеевич Кашо, его заместитель Юрий Павлович Антонов показывали им ракету, объясняли что к чему. Вообще, надо сказать, что, несмотря на то, что той зимой ведущие конструкторы корабля и ракеты – Олег Ивановский и Александр Кашо, их заместители – Евгений Фролов и Юрий Антонов были, наверное, самыми занятыми людьми в ОКБ, им приходилось довольно много заниматься с космонавтами, и чем дальше, тем больше.

Вскоре в Центре подготовки состоялись зачетные тренировки. На них приехал главком Вершинин. Ожидали какой-нибудь накладки, какого-нибудь «визит-эффекта», но все прошло хорошо, а космонавты, хотя и волновались конечно, отвечали уверенно и правильно на все вопросы.

Наконец на 17—18 января 1961 года были назначены экзамены. Если вдуматься, это тоже было событие историческое, поскольку никто и никогда не сдавал экзамены на право летать в космическом корабле. Впрочем, тогда все было «впервые», но об этом как-то не задумывались... В первый день сдавали «практику» – в тренажере проверялось умение управлять кораблем. На следующий день – теория. В экзаменационную комиссию под председательством Николая Петровича Каманина входили: Волынкин и Яздовский – медицина; Феоктистов – корабль; Алексеев – система жизнеобеспечения; Галлай – пилотирование; Карпов – вообще за всех и за все отвечал. Через много лет, вспоминая этот день, Марк Лазаревич Галлай напишет: «Сейчас, в наши дни, готовность к полету будущих космонавтов проверяют уже летавшие космонавты. Тогда такой возможности не было».

Председатель комиссии – генерал Каманин – вызывает первого экзаменующегося.

– Старший лейтенант Гагарин к ответу готов.

– Занимайте свое место в тренажере. Задание – нормальный одновитковый полет.

И снова, как тогда в сборочном цехе у Королева, он первым сел в макет корабля...

Через много лет член этой экзаменационной комиссии Семен Михайлович Алексеев показал мне старую записную книжку, в которой он помечал ответы космонавтов знаками плюс и минус. «Крестики» стояли рядом с фамилиями: Гагарин, Титов, Нелюбов. «Палочки» – Николаев, Попович, Быковский. Вторая группа космонавтов сдавала экзамены 4 апреля 1961 года, накануне отлета первой группы на космодром. Оценку 5+ Алексеев поставил Комарову и Леонову. Просто 5 – Аникееву, Волынову, Филатьеву и Шонину. Беляев, Горбатко, Рафиков и Хрунов, по мнению Алексеева, заслужили 4. Карташова и Варламова уже списали медики. Бондаренко погиб.

Гибель Валентина Бондаренко была тайной первого отряда наших космонавтов в течение четверти века. Только весной 1986 года в Известиях, получив поддержку на уровне членов Политбюро и преодолев сопротивление всевозможных цензур, напечатали мой рассказ об этой трагической истории.

Валя Бондаренко был самым молодым в отряде – 24 года. Согласно утвержденному расписанию тренировок второй группы, 23 марта 1961 года он заканчивал десятисуточный эксперимент в сурдобарокамере, где его, как и других космонавтов, испытывали одиночеством и тишиной. В тот день он работал при пониженном давлении, что компенсировалось избытком кислорода. Сняв с себя датчики после медицинских проб, Валентин протер места их крепления ваткой, смоченной в спирте, и не глядя бросил эту ватку, которая упала на спираль включенной электроплитки. Плиткой пользовались для подогрева пищи, – увы, в испытательных стендах и тренажерах тогда было еще немало несовершенств. В перенасыщенной кислородом атмосфере пламя мгновенно охватило тесное пространство сурдобарокамеры. На Валентине загорелся шерстяной тренировочный костюм, но он не сразу подал сигнал тревоги на пульт, пробовал сам сбить пламя. Дежурный врач Михаил Александрович Новиков сразу открыть герметичную дверь, не выравнив давления снаружи и внутри, не мог. На все это требовались лишние секунды. А их не было. Когда Валентина вытащили, он был еще в сознании, все время повторял: «Я сам виноват, никого не вините...» Восемь часов врачи боролись за его жизнь, но спасти Бондаренко не удалось: он погиб от ожогового шока. Похоронили его на родине, в Харькове, где жили его родители. А жена Аня и пятилетний сын Сашка остались в Звездном городке. В архиве ВВС я читал выписку из приказа: «Обеспечить семью старшего лейтенанта Бондаренко всем необходимым, как семью космонавта. 15.4.61. Малиновский».

Назад к карточке книги "Королев: факты и мифы"