Текст книги "Королев: факты и мифы"

Автор книги: Ярослав Голованов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 89 страниц)

– Мои инженеры не будут жить в таких бараках! – заявил Королев.

По нерву в его голосе Шубников понял, что он очень раздражен. Георгий Максимович уже готов был ответить какой-то ватной фразой, в которой гнев Королева, не встретив сопротивления, наверняка бы увяз, но увидел багровое от ветра и возмущения лицо Халабуденко. Без сна и отдыха уже год тянул Михаил Иванович стартовый комплекс, замерзал, тонул в зыбучем песке и плакал от счастья, когда его солдаты бросали в первый кубик застывающего бетона двугривенные. Шубников увидел его лицо и понял, что, если он сейчас не «врежет» Королеву, если «ляжет», – свои не простят. Очень не хотелось ссориться с Главным, но работать-то со своими...

– Кто вам дал право так разговаривать? – спокойно, но громко спросил Шубников. – Почему мои инженеры, которые ничуть не хуже ваших, могут жить в землянках, а вашим я должен строить барские хоромы? Я строю согласно проекта, утвержденного правительством, и прошу вас об этом не забывать.

Надо заметить, что в бытовых тяготах ракетчиков в какой-то степени виновен был и сам Сергей Павлович. Уже давно усвоил он лукавые правила некой финансовой игры, в которую играли наши руководители, наверное, во всех министерствах. Если затевалось какое-то большое дело: новая электростанция, или городок, или самолет – неважно что, – смета составлялась так, чтобы стоимость новой этой затеи была минимальна. При ее утверждении наверху подчас удивлялись: «Надо же! Такое большое дело, а стоит сравнительно недорого!» Работа разворачивалась и в смету, естественно, не вписывалась. И те, кто составлял смету, и те, кто ее утверждал, знали, что вписаться невозможно. Но первые надеялись, что им денег прибавят: «Смотрите, как отлично идут дела, еще немного и...»; а вторые – что удастся от них отбрыкаться: «Все, что вы просили, мы вам дали и больше нет...» Затем путем взаимных уступок находили золотую середину. Но что такое «взаимные уступки»? Это как раз и есть экономия на том, что называется соцбытсектором. На полигоне нельзя было экономить ни на МИКе, ни на стартовом комплексе, поэтому экономили на гостиницах.

Первая стычка Королева с Шубниковым сразу показала Сергею Павловичу, что перед ним «достойный противник». Вечером того же дня, когда в сумерках началось совещание в УИРе, Королев был уже совсем другим. Он опять наступал – на этот раз сыр-бор разгорелся вокруг железнодорожной ветки, идущей к МИКу, ее строительство действительно выбилось из графика, но это был уже совсем другой разговор, иной тональности, в котором уже превалировали ноты общей озабоченности и слышались даже минорные отголоски дружеского расположения.

– Я вас понимаю, – говорил Королев, – но и вы меня поймите. К Новому году я должен начать в МИКе сборку первого изделия. На грузовике я ракету на вторую площадку не довезу. Поэтому я прошу отнестись со всей ответственностью к дороге. Если у нас будет готов старт, а не будет этой ветки – нам старт не нужен...

Уже все чаще вместо «я» – «мы», «нам»... Как же он хитер! Нет, с этим мужиком не соскучишься, – Шубников прихлопнул ладонью стол:

– Ну, Сергей Павлович, это, я надеюсь, все тут понимают...

Через день, когда снова ходили они вместе по МИКу, Королев сказал:

– Да! Вижу теперь, что вы умеете строить быстро и хорошо. Я уверен, все будет готово к сроку, строители не подведут. – Помолчал и снова, с чисто королевским упорством вернулся к старой теме: – Но все же, Георгий Максимович, отделайте, пожалуйста, получше гостиницы для моих сотрудников. Я понимаю, в этих условиях... Но если что можно, сделайте, пожалуйста, а? Люди ведь у меня золотые...

– Что можно – сделаем, – отозвался Шубников. – А насчет людей... Если у вас золотые, у меня – стальные...

Королев вскоре улетел, но по своему обыкновению о разговоре не забыл, более того, как-то хитро обойдя ведомственные рогатки (ведь они с Шубниковым относились к разным министерствам, комедия да и только!), сумел послать военным строителям плитку, краску, электрооборудование и другие материалы из своих фондов.

С той поры Королев стал регулярно наведываться в Тюратам, внимательно следить за ходом работ и с каждым приездом своим убеждался, что Шубников – тот человек, которому надо помогать. Конечно, не раз еще они ссорились и оба произносили гневливые речи, но уже знали цену друг другу и искренне уважали один другого. Друзьями они не стали, но были настоящими товарищами до конца своих дней: Сергей Павлович пережил Георгия Максимовича меньше чем на полгода.

Я приехал первый раз в Ленинск – так, недолго ломая свои натруженные ратными заботами головы, окрестили в Министерстве обороны новый город – уже после смерти и Шубникова, и Королева, весной 1967 года. Но я еще застал деревянные бирочки на деревьях, которые росли вдоль улиц. На бирочках было написано: «Ответственный...» и фамилия человека, который должен был следить, чтобы дерево не засохло. Тогда в Ленинске зеленел уже городской парк и невозможно было поверить, что 10-12 лет назад здесь не росло ни травинки, и только ветер – солдаты называли его «Хоттабычем»160160
  Когда я рассказал своему соседу по дому писателю Лазарю Иосифовичу Лапшу, как в Тюратаме называют этот злой суховей, он был невероятно горд, что его «Старик Хоттабыч» – веселая повесть для детей – пользуется такой популярностью и на космодроме.


[Закрыть] – гонял колкие шары перекати-поля. И парк с аллеями серебристых тополей, и зеленые улицы – это привет от генерала Шубникова из прошлого.

Деревья решил посадить Георгий Максимович.

– В успех дела никто не верил, – рассказывал генерал Гурович, – откровенно говоря, я тоже был убежден, что затея эта пустая и ничто в этом пекле расти не будет: природа есть природа, приказом по части ее не возьмешь. Но Шубников настоял на своем...

Финансисты УИРа подсчитали, что на ирригацию, трубы, арыки, транспортировку и высадку деревьев потребуется пять миллионов рублей. И денег, как и полагается финансистам, не дали.

– Если бы я был уверен, что из пяти саженцев хоть один приживется, я бы тебе денег дал, – говорил самый главный финансист. – Но, Георгий Максимович, пойми, погибнут ведь все! Все пять погибнут! И ответственность ляжет на тебя. Затаскают по кабинетам, устанешь рапорты писать...

Шубников не испугался. Осознание современниками истинной ценности личности часто запаздывает, но маршал Неделин еще в 50-х годах говорил:

– Это счастье для Министерства обороны, что во главе строительства полигона стоит Шубников.

Для военного человека Митрофан Иванович Неделин был, пожалуй, иногда чересчур мягок и податлив, особенно когда дело касалось не его непосредственных забот, а проблем сопутствующих. Строители постоянно старались втянуть Неделина в круг своих споров, заручиться его поддержкой в борьбе с оппонентами. Оппоненты делали то же самое.

– Меня убеждают, – говорил он Королеву, – что дома в Тюратаме надо строить в девять этажей и больше. А Шубников категорически против. Он говорит, что дома не должны быть выше деревьев, иначе задохнешься от жары. А вы что думаете?

– Прав Шубников, – подумав, ответил Королев, – я его поддержу. Лучше всего строить для каждой семьи отдельные коттеджи с садиком, огородиком, с бассейном...

– Это сколько же надо земли и воды, – вздохнул маршал. – Город-то большой будет...

– Земли тут хватит, – убежденно продолжал Королев, воды под нами – море. Мы начали здесь дело, которому в обозримом будущем конца нет. Поэтому людей к этой земле надо привадить. Человек, который посадил дерево и съел с него яблоко, не уедет от своих трудов. Поэтому Шубников прав!

– Но если город будет большой, и люди в нем останутся жить, то надо думать о школах, техникумах...

– ...и институтах, – перебил Неделина Королев. – А со временем филиал Академии наук откроем или даже Академию Космоса!

Мы сидели с Гуровичем в парке неподалеку от могилы, где похоронены ракетчики, погибшие вместе с Неделиным.

– Мне трудно объяснить вам, что же, в конце концов, сделал Шубников, не потому, что вы не инженер-строитель, – говорил Илья Матвеевич. – Дело не в этом. Чтобы вы действительно поняли, вам нужно было прожить хотя бы один день в том аду, испытать на себе это пекло, узнать вкус драгоценного глотка теплой, нагретой солнцем во фляге воды, увидеть хотя бы одну пыльную бурю... Даже не бурю, просто увидеть «ту» пыль. Летом 1955 года, помню, встали несколько десятков новейших самосвалов: никакие фильтры не могли сдержать пыль, и она точила цилиндры автомашин, как наждак. Перед сном всегда стряхивали простынку – полная постель песка. Хорошо, если без сколопендры... Вот если бы вы прожили так один день, вы бы поняли, что такое десять лет стройки в пустыне, что такое дерево под твоим окном, поняли бы, что сделал Шубников...

В 1965 году у Шубникова случился инсульт. Он лежал в люксе тюратамской больницы в сознании, но ничего не видел, отличал только день от ночи. Королев пришел навестить его вместе с Гуровичем. Илья Матвеевич рассказывал:

– Услышав наши шаги, Георгий Максимович приподнялся в кровати и воскликнул:

– Постойте, не говорите, кто вошел! Я сам попробую угадать. Один – это Илья, а второй... Неужели Сергей Павлович?

Они обнялись. Я вышел из палаты, оставив их вдвоем. Через некоторое время оттуда вышел Королев, попросил у медицинской сестры валерианки и залпом выпил. На другой день Королев на своем самолете отправил Шубникова в Москву, в Главный военный госпиталь.

Больше они не виделись: Георгий Максимович умер 31 июля 1965 года. Похоронили его на родине – в Ессентуках.

Через десять лет после старта первой ракеты, когда я впервые увидел Ленинск, у полустанка Тюратам стоял город под стать областному – с вокзалом и аэропортом, с Дворцом культуры, кинотеатром, спортивным центром с большим бассейном, гостиницей, узлом связи, универмагом, рестораном, где вечерами играл оркестр и танцевали девочки в мини-юбочках, и даже с магазином «Филателия». Как удалось сделать все это, не говоря уже о сотнях километров железнодорожных путей и шоссейных дорог, электрических линий и водопроводов, о монтажно-испытательном корпусе, длина которого превышает сто метров? Как удалось запустить в этой пустыне первую межконтинентальную ракету меньше чем через два с половиной года после того, как в песок вбили символический рельс, а если быть пунктуально точным – за 844 дня между высадкой «десанта» лейтенанта Денежкина и подписанием акта о сдаче стартового комплекса в эксплуатацию?!

Объяснять все только строгостью военного приказа вряд ли будет правильно. Сталин уже умер, за неповиновение не расстреливали, на каторгу не ссылали, напротив, наступали самые либеральные годы хрущевского десятилетия. В те времена сроки строительства других, не менее ответственных и тоже специальными постановлениями оговоренных объектов срывались сплошь и рядом. Поэтому склонен объяснить успехи в Тюратаме причинами субъективными, в первую очередь – личностью самого Георгия Максимовича Шубникова.

– Я не фантазер. Я ставлю перед собой реальные цели. Но когда цель намечена – я ее достигаю, – часто говорил Шубников.

Он выработал свою собственную методику управления гигантской стройкой и неукоснительно ей следовал. Выбирал какой-то объект, досконально изучал всю его документацию и, прихватив с собой начальников всех подразделений с этим объектом связанных, с утра следующего дня отправлялся туда и на месте решал все вопросы. Никогда не распылял сил, не «стрелял по площадям» – только по конкретным целям.

Зигмунд Фрейд говорил: «Гений и послушание – две вещи несовместимые». Шубников не гений, конечно, но, как всякий истинный талант, послушанием не отличался, постоянно конфликтовал с разными начальниками. Ему, например, не раз указывали, что он «раздувает производственную базу», что база эта сооружается «чересчур капитально». Но он упорно, словно не слыша всех этих тормозных окриков, тянул свое и базу такую создал, и это во многом сократило сроки строительства. Здесь был у Шубникова верный единомышленник и союзник – Алексей Алексеевич Ниточкин.

Многие военные строители приезжали в Тюратам с таким настроением: быстро, годика за два-три построить военный городок, МИК, стартовый комплекс и быстро из этого богом забытого места сматываться. Собирались строить именно городок, а не город. А Ниточкин хотел построить город.

Главный проектировщик Тюратама Алексей Алексеевич Ниточкин был коренным москвичом, работать на стройках начал еще мальчишкой, закончил Московский инженерно-строительный институт, был руководителем группы в «Теплоэлектропроекте» и, если бы не война, может быть, и прожил бы тихо в родной Москве. Но в 41-м, проучившись три месяца на курсах в Военно-инженерной академии, попал на фронт и неожиданно для самого себя стал прекрасным офицером, обнаружив в себе смелость и мужество решительно ему неизвестные. Он кончил войну в Берлине – вся грудь в орденах и медалях – и остался военным строителем. Когда его назначили руководителем проекта нового полигона, он был уже инженер-подполковником. Умница, прекрасный специалист, одаренный художник, не мог он побороть единственную слабость, которая его губила: водку. Это знали и прощали ему: человек был добрый, хороший и талантливый.

Ниточкин, наверное, раньше других строителей понял, что этот полигон надолго, что его на всю жизнь хватит, что одним стартовым комплексом дело не кончится, что, кроме Королева, полигон этот завтра понадобится и Янгелю, и Челомею, и кто там еще что пострашнее придумает. Поэтому он проектировал не городок, а город. Поначалу, как истинный москвич, да и вообще городской человек, робел от безбрежных казахских просторов. Его поправил Неделин:

– Ну, что ты жмешься, Алексей Алексеевич! Давай немного раздвинем здания, сделаем дворы попросторнее, чтобы ребятишкам было где побегать. Ведь кругом такой простор, земли на все хватит...

Но было бы ошибкой объяснять все победы военных строителей личными качествами и талантами их командиров. Есть и объективные причины. В какой-то очередной, пузырящейся пафосом «космической» книжке прочел я жизнерадостную фразу: «Космодром строила вся страна». Несмотря на затертость самого стереотипа, он отвечает истине: космодром действительно строила вся страна, чаще всего сама о том не зная. Те, кто валил лес, плавил металл, делал цемент, – не знали, куда все это пойдет, но космодром строила вся страна. Отказа не было ни в чем. Каждый день заместитель Шубникова по материально-техническому снабжению Андрей Александрович Ткаленко звонил в Москву своему министерскому коллеге – заместителю начальника Главного управления специального строительства по материально-техническому снабжению Михаилу Васильевичу Кузьмину и диктовал, диктовал, диктовал, что ему нужно, а Кузьмин записывал, записывал, записывал и отсылал, отсылал, отсылал...

Дело доходило до анекдотов. Однажды, когда Ткаленко разговаривал с Кузьминым, в комнату зашел находящийся на полигоне генерал Григоренко и начал по обыкновению кого-то распекать. Ткаленко пошутил:

– Вот тут Михаил Георгиевич зашел и говорит, что нам для хорошей работы скипидар нужен, чтобы закапывать...

В это время связь прервалась. Каково же было удивление Ткаленко, когда просматривая на следующий день бумаги о вновь прибывших грузах, он обнаружил накладные на две двухсотлитровые бочки скипидара, доставленные самолетом!

Не менее курьезный случай, иллюстрирующий ту же мысль, произошел позднее, когда на космодроме выяснили, что протирать опорожненную заправочную цистерну перед новой заправкой вафельными полотенцами нельзя, так как мельчайшие ниточки забивают фильтры насосов. Стали думать, чем же протирать. Один шутник заправщик сказал:

– Я знаю отличный материал. Надо вытирать щетками из рыбьего уса...

Кто-то из офицеров услышал, и вскоре щетки из рыбьего уса попали в инструкцию по заправке. Когда инструкцию не глядя подписал Бармин, а потом и Королев, она приняла форму приказа. И вот заправщики пошли на склад получать положенные щетки, а им уса, естественно, не дают. Они пожаловались Бармину: подписанная им инструкция не выполняется. Бармин, который не упускал случая свалить на военных, если не вину за что-то, то хотя бы возможность вины, отметил на заседании Государственной комиссии недоработки со стороны военных снабженцев, что ужасно раздосадовало главкома ракетных войск Кирилла Семеновича Москаленко, который всегда старался всем доказать, что если на полигоне и бывают какие-нибудь накладки, то происходят они исключительно по причине расхлябанности гражданских товарищей. Москаленко после заседания Госкомиссии устроил своим снабженцам суровый разнос и приказал немедленно вылететь в Москву и без щеток из рыбьего уса на космодром не возвращаться. Гонец Москаленко оказался человеком исполнительным и очень дотошным. Он перевернул вверх дном все столичные ихтиологические институты и лаборатории, весь Минрыбпром, но не обнаружил даже следов рыбьего уса. Ему предлагали взять китовый ус, но ни на какие замены он не соглашался. Намекали, что, возможно, это, так сказать, эзопов язык, что на самом деле под рыбьим усом подразумевается некое секретное стратегическое сырье, возможно, даже получаемое из-за рубежа через третьи страны, но проверка и этой версии ничего не дала. Обессиленный гонец вернулся на космодром без рыбьего уса, честно обо всем доложил и был прощен главкомом, который не преминул отыграться на Бармине и подпустил шпильку Королеву. Инструкцию по заправке переделали.

Редкой силы стужа, бураны и метели, начавшиеся перед самым новым 1957 годом, затормозили работы по прокладке железной дороги к старту. Утром 26 декабря шел сильный дождь, а к вечеру мороз достиг 36 градусов. На дорогах был чистый, как зеркало, лед. Стройка стала. Машины, тракторы, бульдозеры нельзя было заглушить ни на час: масло и солярка становились такими же тягуче-густыми, как асфальт летом. У заглохших машин шоферы снимали аккумуляторы, в землянках спали, прижимая их к себе, согревая собственным телом...

Люди очень измучились в эти дни, и, тем не менее, уже в феврале во всю развернулась работа по монтажу технологического оборудования на стартовой позиции. Через некоторое время подключились монтажники Госкомитета по электронике, их дело – системы управления, телеметрия, коммуникации шлемофонной и громкой связи.

Настал день, когда Королев позвонил из Подлипок Нестеренко и Шубникову:

– Отправляю...

В начале марта 1957 года сверхсекретный спецпоезд, густо усыпанный краснолицыми солдатами охраны в белых полушубках, вышел из ворот завода имени Калинина. В опечатанных вагонах лежала разобранная по частям ракета Р-7 – первая ракета полигона Тюратам.

Первые бараки полигона Тюратам

Георгий Максимович Шубников

С.П. Королев военными строителями, в центре Г.М.Шубников

54

Звездоплавание нельзя и сравнить с летанием в воздухе. Последнее – игрушка в сравнении с первым...

Если бы знали трудности дела, то многие, работающие теперь с энтузиазмом, отшатнулись бы с ужасом.

Константин Циолковский

В январе 1957 года Сергею Павловичу Королеву исполнилось пятьдесят лет. Дата серьезная. Юбилеи были в моде, но Королев шума большого создавать не хотел, однако и замалчивать такую дату не стал: юбилей для Дела может быть полезен. Бесспорно, для Дела полезен и орден Ленина, которым был он отмечен и который 9 февраля вручил ему в Кремле старенький, с прозеленью в седине Ворошилов – тот самый «Железный нарком», который никак не мог поверить в его ракеты всего двадцать лет тому назад...

Орден еще не был вручен, когда в ОКБ решили устроить торжественное заседание в честь шефа. За несколько часов до начала Сергей Павлович неожиданно приехал домой, прямо в костюме, не сняв пиджака, улегся на постели и заявил жене, что ни на какое торжественное заседание он не поедет. Нина Ивановна, уже имевшая немалый опыт в «разминировании взрывоопасного Королева», очень спокойно и тихо, голосом Дюймовочки спросила:

– Ну почему же, Сереженька?

– Устинов заявил, что «не рекомендует» мне приходить на этот вечер с женой.

– И отлично! – почти радостным голосом воскликнула Нина Ивановна. – Поезжай без меня! Господи, какие пустяки...

Ей было очень обидно. К этому вечеру она тоже готовилась, сшила новое платье, знала, что оно к лицу... Глупость какая-то! Ведь отец ее там работал, сама она там работала, причем тут ракетные секреты?..

Нелепые эти распоряжения шли не от Устинова, Устинов лишь передавал их. Шли они от заведующего оборонным отделом ЦК КПСС Ивана Дмитриевича Сербина, который крепко недолюбливал Сергея Павловича. Обвинять его за это нельзя, его можно лишь жалеть: это почти генетическая неприязнь серости ко всякой яркой и неординарной личности.

Сербии распорядился проводить юбилей Королева не в его ОКБ, а в соседнем НИИ-88.

– На чужой территории он не так будет задаваться, – сказал он Устинову.

В зал заседаний НИИ-88 приехали все, кто обязан был приехать. Приехали все, кто мог себе позволить и не приехать. Приехали и те, кто год назад наверняка бы не приехал. Но в этом прошедшем году были «Байкал», Золотая Звезда, Политбюро в ОКБ, и потому они приехали.

Доклад о жизни и трудах юбиляра должен был сделать Глушко. Он опоздал минут на сорок, Сергей Павлович дошел уже до предельного накала и объяснений Валентина Петровича слушать не хотел. Глушко влетел на трибуну и начал говорить. Как замечательно он говорил! О таланте, о воле, о вдохновении и, конечно же, о невероятной целеустремленности юбиляра, истинного лидера, объединившего вокруг себя и... Ну, просто замечательно говорил! Королев сидел с влажными глазами, про опоздание забыл...

В ответном слове Сергей Павлович благодарил своих авиационных учителей: Туполева, Григоровича, Поликарпова, своих ракетных учителей: Циолковского, Цандера, тех, кто помогал ему в первые годы работы: Тихонравова, Победоносцева. Подобные слова благодарности – обычная дань юбиляра, но услышал ли кто-нибудь в этом перечислении звон исторической цепочки, соединяющей чердак с моделями калужского мечтателя и стартовые комплексы готового к сдаче космодрома?..

В общем, при всем формализме мероприятия вечер прошел хорошо, тепло, Королев был доволен. Запланирован был и банкет. Кто-то расхвалил Сергею Павловичу мастерство поваров ресторана «Украина», Нина Ивановна ездила туда, договорилась о трех банкетных залах: гостей набиралось больше сотни. С метрдотелем разработано было меню и внесен задаток – пир намечался нешуточный, тысяч на пятнадцать. Уже обзвонили всех гостей, точно назначили день и час, но вот опять приехал с работы Королев в таком настроении, что впору снова одетым в постель кидаться.

– Представляешь, – клокотал Сергей Павлович, – приходит сегодня Яковенко161161
  Григорий Михайлович Яковенко (1920-1982), в то время – заместитель Главного конструктора по режиму в ОКБ С.П.Королева.


[Закрыть], глаза прячет и говорит, что «есть такое мнение – банкет отменить». Как это тебе нравится?!

– И чудесно! – всплеснула руками Нина Ивановна. – Это даже лучше! Соберемся дома в узком кругу, одни родные и отпразднуем на славу...

Диву даешься, какие же пни сидели где-то там, на Старой площади, или на Лубянке, не понимающие, что и самым строго засекреченным людям тоже нужно несколько часов радости, веселья, нарядной толчеи, дружеских улыбок, всего несколько часов из многих лет, переполненных сложнейшей работой, пыльными бурями и грохотом ракетных стартов, каждый из которых уносил в бездонное небо частицу их жизни. Чем бы люди ни занимались, какими бы важными секретами ни владели, они же люди. А коли не так, зачем все это, все эти ракеты и секреты, гори они огнем...

Человеку от техники далекому, а впрочем, даже в ней и разбирающемуся, представить себе объем работы, предшествующей запуску межконтинентальной ракеты, невозможно. Я рассказывал об изысканиях теоретиков Келдыша, проектировщиков Бушуева и Крюкова, конструкторов Охапкина, но ведь существовали еще тысячи вопросов, не связанных с ОКБ Королева, и десятки тысяч – относящихся уже не к сфере науки и техники, а чистого производства, монтажа, транспортировки, наконец, испытаний. Вновь повторю: вся работа была новаторской – никто, никогда и нигде такой ракеты не делал, спросить было не у кого.

Требовалось разработать чертежи и составить документацию на многие тысячи деталей, продумать, кто и где их может изготовить, и договориться с этими изготовителями, точно рассчитать свои силы: кто, что, когда будет делать и есть ли для этого необходимое оборудование, станки, материалы и люди соответствующей квалификации. И, наконец, убедившись в том, что есть нечто, чего нельзя изготовить ни своими, ни чужими руками, надо было придумать, как же это все-таки изготовить, или – и такой вариант допустим! – как же без этого обойтись.

Перед тем как делать настоящую ракету, надо было соорудить габаритный макет, увидеть все в реальных размерах, убедиться, что отдельные детали компонуются в нечто целое и это целое действительно похоже на то, что задумывалось. Затем надо было сделать еще один макет для наземной отработки совместно со стартовым комплексом. Головной организацией по наземке и на этот раз было КБ Владимира Павловича Бармина.

Этот стартовый комплекс, не то вытканный, как ковер цветными нитками, не то живописно исполненный с применением какой-то причудливой техники, висит в рабочем кабинете Владимира Павловича по левую руку Главного конструктора. С Барминым мы знакомы давно. В отличие, скажем, от Пилюгина он был из тех Главных, кто в 60-е и 70-е годы почти всегда приезжал на все запуски космических кораблей, так что встречались мы в Тюратаме лет десять, а поговорить все не удавалось. От коллег я слышал, что Бармин своенравен и капризен, однако могу засвидетельствовать, что это не так: мы нашли общий язык сразу и сразу почувствовали какое-то взаимное доверие друг к другу. Впрочем, из одного рассказа Владимира Павловича я понял, что у него были основания относиться к пишущей братии настороженно.

Дело было в 1936 году. В тот год Орджоникидзе послал в Соединенные Штаты большую группу инженеров с разных заводов страны поучиться и перенять все толковое. Был среди них и Владимир – 27-летний инженер с московского завода «Компрессор». Перед отъездом заботливые хозяйственники, имея собственное мнение о престиже Родины, одели наших «спецов» в дорогие драповые синие пальто, в одинаковые шевиотовые костюмы, выдали желтые ботинки и шляпы, которые дома большинство из них никогда не носили, поэтому группка выглядела диковато, и американцы, естественно, над ней потешались:

– Это что? У вас такая форма? А как вообще в СССР с культурой?

– Да при чем здесь культура! – взорвался Бармин. – По вашим прериям волки бегали, когда у нас уже была высокая культура!

– Не волки, а койоты, т.е. шакалы, – хладнокровно подправил Трофимов, – руководитель советской делегации.

– Что вы скажете об американских женщинах?

– Женщины, как женщины. Такие же, как в Париже и Москве...

– Но туалеты?!

– Туалеты у вас лучше. Мы тут отстаем. Однако и вы отстаете от парижан...

– Вы любите Диснея?

– Да. В нашей стране очень популярны «Три поросенка» и «Микки Маус...»

– И вот представляете, – Владимир Павлович и сегодня, полвека спустя, обиду эту простить американским журналистам не может, – представляете, мы наутро читаем: «Советские специалисты без ума от американских женщин и Микки Мауса!..» А потом начинают глумиться над нашими шляпами...

– Ну, насчет шляп, они наверно, правы были...

– Нет, не правы! Мы – гости! Это невежливо!..

В США Бармин ездил от завода «Компрессор». Смотрел технику и изучал возможность кое-что заказать на могучих фирмах: «Вортингтон», «Дженерал электрик», «Ингерсол-Ранд», «Фрик», «Норман», «Йорк». Кроме того, было у него и одно личное задание Серго: разузнать, как янки делают прозрачный пищевой лед... Дело в том, что на одной встрече с иностранцами кто-то заметил Сталину, что лед у нас мутный. Пустяковое это замечание почему-то чрезвычайно болезненно задело вождя, и он приказал Орджоникидзе разузнать во что бы то ни стало, как получается прозрачный лед. О том, что для получения прозрачного льда при заморозке воду надо обработать ультразвуком, который выбьет из нее мельчайшие пузырьки воздуха, Бармину рассказал мистер Сахаров, выпускник Петербургского политехнического института, приехавший в 1914 году в США размещать военные заказы и оставшийся здесь навсегда. Славный, тоскующий по родине человек, очень огорченный тем, что дети его плохо говорят по-русски...

– Владимир Павлович, а почему же вас не посадили после возвращения? – простодушно спросил я, не сразу оценив бестактность своего вопроса.

– Меня спас Трофимов, бывший чекист, настоящий коммунист, начальник литейного цеха завода «Борец» и руководитель нашей группы в Америке. Ваш вопрос справедлив: почти всех, кого Серго отправлял в США, – а ведь групп, подобных нашей, было несколько, – потом репрессировали. Я ждал ареста со дня на день. Уже все на «Компрессоре» знали: если к директору приехали на черной «эмке», значит кого-то увезут. Однажды вызывает директор меня. Иду и вижу: стоит черная «эмка». Все понял. Не испугался, но стало очень тоскливо на душе. Привезли меня на Лубянку, посадили в комнату – графин с водой, газеты, журналы, – но, честно скажу, – как-то не читалось... Ждал долго. Наконец, проводят в кабинет. Вижу: Волович – заместитель начальника оперативного отдела. Я его знал. Поздоровались. Сижу, молчу.

– Ну, как живешь?

– Нормально... – Что можно ответить в такой ситуации?

– Трофимова давно видел?

– С тех пор, как писали отчет о поездке в Америку, не видел...

– Что можешь о нем сказать?

– А что о нем говорить? Отличный мужик, умница, вы сами знаете...

– А ты знаешь, что Трофимов умер?

– Трофимов?!

– Он повесился. После ареста директора завода «Борец» Цисляка Трофимова на собрании объявили «агентом врага народа Цисляка». Он написал четыре письма: Сталину, Угланову, Межлауку и в райком – и спокойно поехал домой, дома пошел в туалет и повесился. А в письмах пишет, что ни в чем перед партией не виноват и обо всех вас, «американцах», отзывается самым лучшим образом...

Бармин замолчал, ведь рассказывать о страшном тоже страшно. Какой же это ужас: невиновный человек лишь смертью доказал свою невиновность и спас товарищей. Впрочем, Ян Гамарник застрелился и ничего не доказал – мертвый был причислен к «врагам народа».

– А откуда вы знаете Воловича? – спросил я.

– Он занимался мавзолеем. После постройки каменного мавзолея в 1930 году там надо было создать наиболее благоприятные условия для сохранения тела Владимира Ильича.

Почему это задание было дано ОГПУ – до сих пор не понимаю. Но факт есть факт: ОГПУ поручило заводу «Компрессор» создать холодильную установку для охлаждения саркофага и правительственной комнаты в мавзолее. На «Компрессоре» это задание поручили трем специалистам: Ивану Федоровичу Твердовскому – руководителю проектного отдела, Шолому Евсеевичу Шехтману – руководителю аппаратного отдела и мне, – руководителю компрессорного отдела. Тогда я и познакомился с Воловичем и его начальником Паукером. Мы сделали проект, поставив главной задачей – обеспечение абсолютной надежности установки. Проект наш ОГПУ отправило на отзыв в Гипрохолод и МВТУ. Специалисты по холодильным машинам: Евгений Борисович Иоэльсон и Платон Николаевич Шевалдышев проект наш разгромили. Они предлагали бесспорно более совершенное техническое решение: аммиачная установка с воздушным охлаждением и испарением аммиака в воздухоохладителях – вместо нашего рассола. Вот тогда нас и вызвали в ОГПУ. Очень серьезный был разговор, очень опасный...

Назад к карточке книги "Королев: факты и мифы"