Текст книги "Королев: факты и мифы"

Автор книги: Ярослав Голованов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 88 (всего у книги 89 страниц)

После пресс-конференции новых космонавтов в актовом зале МГУ на Ленинских горах в больницу к Королеву приехали Келдыш, Смирнов и Ветошкин, что никакого впечатления на медперсонал не произвело. Другое дело, когда пожаловали Гагарин и только что ставший Героем Николаев. Опережая их, по коридорам катился восторженный шепоток: «Космонавты!..» К кому, почему – не суть важно.

– Небольшая палата, койка, тумбочка с телефоном и книгами и стол, – вспоминал Николаев. – Из окна видна осенняя Москва. Сергей Павлович сидит в кресле и о чем-то беседует с женой Ниной Ивановной. У Сергея Павловича на коленях лежит заложенная бумажкой книга» Этюды об Эйнштейне», рядом газета «Правда». Когда мы вошли в палату, вначале увидели Нину Ивановну. «Кажется, мы не вовремя», – шепнул мне Юра. И мы в нерешительности замялись в небольшом коридорчике, ведущем в палату. Но Сергей Павлович уже заметил нас:

– Входите, входите, места всем хватит...

Андриян и Юра рассказывали о новостях Звездного городка, плане будущих тренировок, подготовке к новым полетам. Гагарин, всегда тонко чувствовавший всякую неловкость, человек от природы очень тактичный, мельком взглянул на часы, потом на Андрияна. Королев моментально перехватил его взгляд:

– Торопитесь? – и обернулся к жене: – Нина, а мои часы остановились. Знаешь, принеси мне завтра другие часы...

Гагарин встрепенулся, быстро содрал с руки часы:

– Возьмите мои, Сергей Павлович!

Порыв его был так искренен, что Королев растрогался, но поначалу пробовал отказаться:

– Нет, нет, а ты как же?

– Я вас очень прошу, пусть это будет моим вам маленьким подарком, – мягко сказал Гагарин.

Королев сразу надел часы на руку. Улыбаясь, обернулся к Нине:

– Все-таки от первого космонавта!..

Тогда дело до операции не дошло. Но и потом часто наваливались на него волны слабости и дурноты. Ну, переутомился. Надо отдохнуть, и все пройдет. Летом 1965 года они с Ниной снова в Крыму, в Ореанде. Съездили в Алупку на дачу к Андрею Юмашеву. Снова погружался Королев в прошлое, в жаркое марево Узун-Сырта, где летали они с Андреем на планерах. Юмашев был уже военлетом, он на пять лет старше – тогда это была большая разница: 27 и 22! А в тридцать пять Андрей перелетел с Громовым через полюс и стал Героем... Дача своя в Крыму... Он увлекался живописью, подарил свою картину. Фотографировались. Эх, этот бы фотоаппарат, да на Узун-Сырт тогда...

Осенью опять стало плохо. После неудачного пуска «Луны-8» он ложится в больницу. Три дня был на обследовании. Через неделю Королев на юбилейном вечере в честь 60-летия Павла Владимировича Цыбина. «Все было как всегда, – вспоминает М.Л. Галлай, – речи, шутки, вольные комментарии ораторов по поводу характера Главного и немыслимых страданий, которые сей характер приносит дорогому юбиляру. Как всегда... То есть это нам тогда казалось, что как всегда. На самом деле все было далеко не как всегда: СП вел вечер в последний раз.

А потом, после обязательной «художественной» части, когда все было исправно съедено и выпито, он вышел со всей компанией на улицу, рассаживал веселых (существенно более веселых, чем они были, когда приступали к «художественной» части) гостей по автобусам, бросался снежками и получал снежки в ответ...

Так и запомнилась та ночь: густо валящий снег, яркий свет автомобильных фар, запах мороза, смех, галдеж и среди всего этого – СП, радующийся, веселящийся, очень свой среди своих...»

Через три дня вместе с Ниной Ивановной поехали в Звездный. И опять было весело, непринужденно: встречались по-семейному, с женами, гуляли, купались в бассейне, обедали, – снова свой среди своих. И со своей бедой.

Встречать новый 1966 год Королевых пригласил к себе на дачу секретарь ЦК КПСС Борис Николаевич Пономарев. Сергей Павлович хорошо знал его брата Александра Николаевича – доктора технических наук, генерал-полковника-инженера, который ближе других в ВВС был к космической технике. Дружбы не было, но оба брата испытывали приязнь к Королеву и, кажется, взаимную257257
  В своей книге «Годы космической эры» (Воениздат, 1974) А.Н. Пономарев пишет о Сергее Павловиче как о «выдающемся ученом-исследователе», «талантливом организаторе» и «крупнейшем конструкторе современных ракетных систем».


[Закрыть].

Компания была довольно разношерстная: председатель ВЦСПС В.В. Гришин, главный архитектор Москвы М.В. Посохин, президент Академии наук М.В. Келдыш. Здесь Королев не был своим среди своих. По обыкновению держался чуть поодаль: «душой компании» он не был никогда. После ужина отвел Келдыша в уголок, сказал доверительно:

– Знаешь, вот опять ложусь в больницу, и какое-то у меня плохое предчувствие, не знаю – выйду ль оттуда...

Чуть хмельной Келдыш начал говорить какие-то ненужные, неуклюжие утешительные слова, которые все мы говорим в таких случаях.

В кинозале крутили «Королеву Шантеклера», еще не дублированную на русский язык. Мужчины не могли оторвать взглядов от осиной талии Сарры Монтьель, перечеркивающей все доступные им реалии мира: «Это же черт знает что такое! Какие, оказывается, женщины бывают!..» Сюжет мало кого волновал, но Александр Пономарев упорно стремился переводить фильм, запутался, над ним дружно смеялись...

В общем, все было так, как и полагается тому быть в эту ночь: провожали старый год, встречали новый. Об уходе 65-го Королев не жалел: трудный был год, нервный, больной. Наступает 66-й, авось посчастливей будет...

Никакого года впереди не было. Через две недели – смерть.

Когда в начале декабря я был у Королева, мы говорили не только о «Луне-8», но и о моей повести «Кузнецы грома», экранизация которой планировалась на Мосфильме. Сергей Павлович был «крестным отцом» этой повести – если бы не он, ее бы не напечатали. И с экранизацией он тоже помогал: Михаила Клавдиевича Тихонравова назначил главным консультантом, обещал подумать об организации съемок на космодроме и в цехе общей сборки. Тогда, в декабре, я говорил Королеву, что с ним хочет встретиться постановщик будущего фильма Владимир Михайлович Петров.

– Хороший режиссер? – быстро спросил Королев.

– Народный артист СССР, четыре Сталинские премии...

– Это ничего не значит...

– «Гроза», «Петр I», «Сталинградская битва», «Поединок», «Русский лес», – отчеканил я голосом отличника. – Понимаете, Сергей Павлович, от Островского, Алексея Толстого и Леонова он естественно перешел ко мне...

Королеву нехитрая эта шутка понравилась, он улыбнулся и сказал:

– Встретиться, конечно, надо. Вот кончится «Луна-8», там уже Новый год... Позвоните мне в первых числах января...

Я позвонил Сергей Павловичу днем 4 января 1966 года по «кремлевке» из кабинета главного редактора «Комсомольской правды». Напомнил о Петрове. Разговор наш был очень короткий.

– Давайте так договоримся. Я завтра ложусь в больницу... Нет, ничего серьезного. Надо сделать кое-какие обследования. Сразу приглашать Петрова к нам на предприятие вряд ли надо. Организуем встречу в президиуме Академии наук. Где-нибудь в конце января-начале февраля...258258
  «Кузнецы грома» не были экранизированы: через три дня после этого разговора в раздевалке Мосфильма упал и умер В.М. Петров. Через десять дней не стало С.П.Королева.


[Закрыть]

– Выздоравливайте, Сергей Павлович...

– Спасибо...

Все!

Потом я говорил с очень многими людьми, которые рассказывали мне, что встречались с Королевым и разговаривали с ним по телефону тоже именно 4 января, накануне его отъезда в больницу. Что это? Всем нам показалось? Но я тогда точно записал: 4 января. А может быть, он «закрывал дела»?

Королев уехал в больницу утром 5 января. Нина Ивановна собрала ему маленький мягкий голубой чемоданчик на «молнии» со всем необходимым. Сергей Павлович был грустен и сосредоточен. Долго рылся в карманах пиджака, искал заветные две копеечки по копеечке, не нашел и расстроился.

Незадолго перед этим Сергей Павлович был с Ниной Ивановной в гостях. Когда возвращались домой, он вдруг остановился.

– Я хочу с тобой поговорить.

– Вот придем домой и поговорим...

– Нет, нет, это разговор тяжелый и для меня, и для тебя... Если со мной что случится, прошу тебя – ты не живи в этом доме...

– Сережа! Ну о чем ты!..

– Я все сказал, – резко перебил он.

Разглядывая последние недели его жизни, все время натыкаешься на какие-то неясные, зыбкие предчувствия, которые владели им и иногда вдруг вырывались наружу, побеждая волю этого, очень сдержанного, человека...

Анализы, проведенные в декабре, показывали кровоточащий полип в прямой кишке. Теперь речь шла об удалении полипа – операция напряженная, но и серьезной ее назвать вряд ли можно. Сергей Павлович был спокоен, все встречи и дела уверенно задвигал на вторую половину января. В больницу каждый день приезжала Нина Ивановна, беседовала с врачами – никаких тревог. 11 января сам министр здравоохранения СССР, академик Борис Васильевич Петровский сделал гистологический анализ – отщипнул крохотный кусочек полипа. Было сильное кровотечение, еле остановили.

Накануне 12 января – дня своего рождения – настроение у Сергея Павловича было пасмурное, просил Нину Ивановну, чтобы никто к нему не приезжал, видеть никого не хочет.

– Я привезу завтра Марию Николаевну, – говорила Нина.

– Не надо...

– Нет, Сережа, пусть она приедет. А то подумает, что я против, зачем мне это...

– А что ты мне подаришь на день рождения? – лукаво спросил он.

– Вот приедешь из больницы и увидишь...

У нее был свой план. Она хотела подарить ему хороший магнитофон. Юра Гагарин обещал ей узнать, где можно купить « Грюндик», нашел этот магнитофон, но уже некому было дарить...

12 января Нина Ивановна купила букет нераскрытых сиреневых тюльпанов, заехала за свекровью, привезла ее в больницу. После обеда Мария Николаевна на машине сына уехала домой.

На следующий день, когда Нина Ивановна сидела у Сергея Павловича, в палату зашел врач-анестезиолог Юрий Ильич Савинов.

Нина Ивановна вспоминает:

– Очень хорошо помню всю ту сцену... Сергей Павлович сидел на кровати, подложив руки под колени, в пижаме, носки черные с треугольничками... Савинов говорит: «Вы уж меня не выдавайте, я не имею права вам это показывать, но поздравляю, анализ хороший: это – полип...»

Через 23 года после этого разговора Юрий Ильич сказал мне:

– Что-то путает Нина Ивановна. Я не имел никакого отношения к гистологии. Я был анестезиологом на этой операции...

– Но ведь, когда вы шли на операцию, Борис Васильевич Петровский должен был сказать вам, какая, собственно, операция предстоит.

– Он хотел вновь взять биопсию...

– Но ведь для этого, как я понимаю, не требуется общий наркоз...

– На общем наркозе настоял сам Сергей Павлович...

– Если биопсия 11 января не удовлетворила (что вполне допустимо) Бориса Васильевича, почему он начинает операцию? Ведь можно было взять анализ, ничего не разрезая?

– Не знаю... У меня гости... И вообще, это вопрос к Борису Васильевичу.

Отчего столь нервный разговор?..

Анатолий Иванович Струков, академик АМН, Герой Социалистического Труда, самый знаменитый наш патологоанатом:

– Не помню анализа. Петровский и Вишневский вызвали меня на операцию, когда Королев был жив, для того чтобы я засвидетельствовал: опухоль злокачественная, что я и сделал...

– Анатолий Иванович, вы извините меня, но почему к живому человеку вызывают патологоанатома?

– Я – патогистолог и разбираюсь в опухолях. У Королева была саркома прямой кишки...

Борис Васильевич Петровский рассказывал мне обо всех этих событиях несколько по-другому.

– Биопсия действительно показывала полип в прямой кишке, и я назначил операцию с целью избавить Сергея Павловича от этого полипа. Предварительно была сделана попытка под наркозом с помощью эндоскопа взять еще раз ткань на анализ, но началось сильное кровотечение, и необходимость операции стала очевидной... Струкова я не помню, я его не вызывал, возможно, его помощь потребовалась гистологам «кремлевки», которые проводили анализ опухоли. То же говорит Петровский и в своей книге259259
  Хирург и жизнь. М.: Медицина, 1989. С. 155.


[Закрыть]: «Лапаротомия (вскрытие брюшной полости) показала наличие неподвижной злокачественной опухоли, прорастающей в прямую кишку и стенку таза. Электроножом с большим трудом удалось выделить опухоль и взять биопсию, подтвердившую наличие самой злокачественной опухоли – ангиосаркомы».

Через семь лет после смерти Королева газета «Вашингтон пост» напечатала статью одного врача, эмигрировавшего из СССР, который утверждал, что никакой саркомы не было, был полип и Королев погиб в результате медицинской ошибки. Эту же версию поддерживал и известный хирург академик АМН Ф.Г. Углов, напечатав некое мемуарное эссе, в котором нет фамилий ни Петровского, ни Королева, но то, что речь идет именно о них, ясно и без фамилий. С моей точки зрения, подобный мемуарный прием несколько нечистоплотен: вроде бы обвинил, но всегда можно укрыться от критики за безликостью описанных событий.

Не берусь судить, насколько основательны все эти обвинения. Но не могу забыть еще одного разговора, который состоялся в Ленинграде в конце 60-х годов.

Андрей Михайлович Ганичкин, профессор-онколог, с которым случайно разговорились мы о смерти Сергея Павловича, сказал, потупясь:

– Видите ли, саркома прямой кишки в медицинской литературе практически не описана... Впрочем, министру здравоохранения виднее...

Академик А.И. Струков подтвердил: да, заболевание крайне редкое.

Петровского я прямо спросил: существует ли вообще такая болезнь? Бориса Васильевича вопрос мой не смутил:

– Да, саркома прямой кишки – очень редкое заболевание, из всех возможных видов злокачественных опухолей прямой кишки она составляет менее одного процента. Это отмечал в своих работах и такой крупнейший наш онколог, как Николай Николаевич Петров. У Королева была именно ангиосаркома прямой кишки...

– Как долго он смог бы еще прожить безо всякого хирургического вмешательства?

– Несколько месяцев. Наиболее вероятно, что он умер бы от постоянных кровотечений, просто истек бы кровью. Еще более страшный вариант: опухоль, разрастаясь, сдавила бы прямую кишку, что привело бы к непроходимости. Пришлось бы делать вывод в боку, но эта мучительная операция все равно ничего не решала. Сергей Павлович был обречен...

Часто приходилось потом слышать: зачем Королев позволил оперировать себя министру?! Хотя, надо признать, что даже недоброжелатели Бориса Васильевича признавали, что это мастер, хирург-виртуоз с золотыми руками. И все-таки, может быть, лучше было бы, если бы операцию ему делал не академик, а толковый молодой кандидат медицинских наук, который чуть ли не каждый день делает подобные операции... И об этом я тоже прямо спросил Петровского.

– О своей профессиональной квалификации мне говорить трудно. Могу только сказать, что в 60-х годах я оперировал много. Министром я стал в 1965 году, за пять месяцев до операции Сергея Павловича. И все эти пять месяцев тоже оперировал. Операции на прямой кишке я делал и до этого и после этого, так что опыт у меня был...

К тому же гипотетического, ежедневно оперирующего кандидата наук к Королеву никто бы не допустил, даже если бы Сергей Павлович на этом настаивал. Здесь уже срабатывала советская «табель о рангах»: если ты член президиума Академии наук, дважды Герой Социалистического Труда, наисекретнейший Главный конструктор, то, разумеется, лишь нож лейб-медика достоин твоего живота, а Борис Васильевич был натуральным лейб-медиком. Да и Петровский сам не подпустил бы к Королеву никакого сверхопытного хирурга. Победа обещала быть легкой, ведь речь-то шла о полипе. Но легкая операция или трудная – это специалистам понятно. А факт остался бы фактом: кто оперировал Королева? Петровский!

Но вернемся в палату кремлевской больницы. Успокоенная беседой с Савиновым, Нина Ивановна уходила домой с легким сердцем.

– Я не пойду на лестничную площадку тебя провожать, – сказал Сергей Павлович жене. – Ты всегда оглядываешься и разобьешь себе нос!..

Операция была назначена на пятницу 14 января. В 7.55 Сергей Павлович позвонил домой:

– Котя, мой родной... А мне уже укольчик сделали, я уже засыпаю... Ты приедешь? Как договорились?..

– Конечно! Как договорились...

– Ты только не волнуйся...

– Главное, ты не волнуйся.

– Я спокоен...

А договорились так: до операции заходить к нему не надо. Нина Ивановна поехала в больницу. После ее отъезда Сергей Павлович снова позвонил домой. Мария Ивановна, домработница, подошла к телефону.

– А где Нина? – спросил Королев.

Мария Ивановна удивилась: обращаясь к ней, Сергей Павлович никогда не называл жену Ниной.

– Она к вам поехала.

– Ну хорошо, – по голосу чувствовалось-, что ему как-то не по себе. В больнице Нина Ивановна видела Сергея Павловича на каталке: везли в операционную. За каталкой шла свита врачей. Навсегда врезалось в память: каталку везли ногами вперед...

Не вникая в вопросы чисто медицинские, а лишь организационные, невольно приходишь к выводу, что операция подготовлена была не лучшим образом. Петровский сам признает: «В тот тяжелый день в кремлевской больнице не было ни главного хирурга В.С. Маята, ни его заместителей. Отсутствовал и консультант А.А. Вишневский». Почему? Ведь не было ни праздников, ни выходных дней, – 14 января приходилось на пятницу. Известно, что у Королева была от природы короткая шея, но только на операционном столе выяснилось, что интубационная трубка не входит через рот, хотя можно было все примерить, прикинуть заранее. Почему это не было сделано?

– Королев скрывал, что у него короткая шея, – объяснял мне Петровский.

– ?!

– А главное – он скрывал, что у него были сломаны челюсти и он не мог широко открыть рот. Оперируя людей, прошедших ужасы репрессий 30-х годов, я довольно часто сталкивался с этим явлением. У меня нет никаких сомнений, что во время допросов в 1938 году Королеву сломали челюсти. Это обстоятельство и заставило нас сделать ему трахеотомию – разрез на горле, чтобы вставить трубку...

Существует, однако, еще один участник этой операции. Борис Васильевич вспомнил о трех анестезиологах, а назвал двух: Савинова и Ефуни. Третьим был Георгий Яковлевич Гебель из команды Глеба Михайловича Соловьева – правой руки Петровского. По его словам, сразу надо было давать наркоз маской, но существовал запрет Минздрава на этот метод. Уже применялся аппарат «Второтек» для анестезиологии, но и его в операционной не было. Как прореагирует сердце больного на общий наркоз, никто сказать не мог: в больнице Королеву ни разу не сделали ЭКГ. Вначале наркоз давался закисью азота, который не дает расслабления мышц. По мнению Гебеля, можно было дать эфир, но аппарат был таким древним, что в нем не было испарителя эфира.

Петровский принял совершенно правильное решение: лапаротомия – вскрытие. Но для такой операции наркоза не хватало. Больших баллонов с кислородом не было, обходились маленькими, которых хватало на двадцать минут. Все это усиливало и без того высокое напряжение всех людей в операционной. Вот тут Савинов и вызвал Гебеля, который сразу ввел Сергею Павловичу релаксанты – препараты, снимающие напряжение мышц, но одновременно как бы выключающие самостоятельное дыхание. Теперь надо было дышать за Королева. Как? Маска запрещена. Интубационная трубка не входила: короткая шея. Оставалась только трахеотомия – разрез на горле и ввод трубки в трахею. Гебель все-таки поставил маску и теперь «дышал» за Королева. Когда заговорили о трахеотомии, возразил:

– Пока не надо, он хорошо идет на руке...

Но во время смены баллончиков рукой засасывался уже не кислород, а воздух. Значит, все-таки трахеотомия...

Разумеется, ничего страшного в самой трахеотомии еще не было. Но она не была предусмотрена заранее, а каждому известно, что всякая неожиданность в любом деле вносит в работу некоторую нервозность.

Но главная неожиданность – опухоль. «Большая, больше моего кулака», – показывал Петровский. «Опухоль была очень большая, как два кулака», – уточняла Валентина Фоминична Грек, медицинская сестра, которая видела ее. Теперь Борис Васильевич понял, что легкой победы не будет. И будет ли вообще победа – не ясно. Борис Васильевич срочно посылает врача Прасковью Николаевну Мошенцеву за подмогой: найти и немедленно привезти Вишневского.

– Малиновский? – резко спросил Александр Александрович, садясь в машину: главного хирурга армии беспокоило плохое самочувствие министра обороны.

– Нет, Королев...

Так у операционного стола сошлись два академика, два самых знаменитых хирурга страны. Едва ли найдется человек, который рискнет утверждать, что они любили друг друга, но, будучи людьми бесспорно умными, отдавали должное мастерству и опыту друг друга.

Сергей Наумович Ефуни, ученик Петровского, анестезиолог, непосредственного участия в операции не принимал, приехал уже в конце ее. Он рассказывал мне:

– Когда операция была закончена, хирурги были счастливы: «Боря! Саша! Все хорошо получилось!» Остановка сердца произошла через тридцать минут после окончания операции...

– Но на операционном столе?

– Да... На столе...

Нина Ивановна все это время сидела в комнате рядом с операционной. Здесь же случайно оказалась Ирина Владимировна Руднева, жена Константина Николаевича, которая как могла успокаивала Нину Ивановну. Операция шла слишком долго, и она боялась сейчас, что Сергею Павловичу сделают вывод прямой кишки в боку – более всего и его самого страшил такой исход, превращавший его в инвалида. Поэтому, когда Петровский вышел к Нине Ивановне из операционной, первый ее вопрос был:

– Что? С выводом?

– Да, с выводом, – вяло ответил Борис Васильевич.

– Временно?

– К сожалению, на всю жизнь.

Глядя куда-то в сторону, Петровский добавил:

– Сейчас речь не о том. Надо суметь сохранить ему жизнь...

Потом вместе с Вишневским они ушли в ординаторскую, пили чай с баранками...

Когда зашили, Сергей Павлович задышал, сморщил лицо, начал болезненно , потягиваться, – так часто бывает после наркоза. Гебель стоял спиной к операционному столу, наполнял шприц, когда почувствовал, будто кто-то толкнул его в спину. Он обернулся. Зрачки Королева медленно поползли вверх. Пульс встал. В операционной – Гебель и Королев, никого больше. Георгий Яковлевич побежал в ординаторскую-Нина Ивановна с ужасом увидела бегущих в операционную Петровского и Вишневского...

Вишневский с Гебелем начали колоть в сердце адреналин.

– Ты не можешь попасть! – жарко зашептал Вишневский.

– Это ты не можешь попасть! – Гебель впервые назвал академика на «ты».

Сердце молчало...

Через несколько часов на вскрытии патологоанатом скажет:

– Вообще непонятно, как он ходил с таким сердцем...

Гебель утверждает: совесть Петровского как хирурга абсолютно чиста.

Пусть так...

Где-то что-то захлопало, зазвенело, и Нина Ивановна всем существом своим остро ощутила, что надвигается что-то страшное. Все пространство, ее окружающее, стало деформироватьсся в некую засасывающую воронку, и время скручивалось в ней в тугой и плотный шнур неразделимых минут.

Потом Петровский:

– Мужайтесь, все кончено...

Существуют медицинские книги, в которых анализируются рассказы людей, переживших клиническую смерть и возвращенных с того света. Почти все они вспоминали, что они словно летели сквозь какой-то темный тоннель навстречу стремительно заполняющему все вокруг ослепительному свету.

Это похоже на ракетный старт.

***

«Так мало людей одного поколения, которые соединяют ясное понимание сущности вещей с сильным чувством глубоко человеческих побуждений и способностью действовать с большой энергией, – писал Альберт Эйнштейн. – Когда такой человек покидает нас, образуется пустота, которая кажется невыносимой для тех, кто остается».

Пустоту эту многие почувствовали мгновенно, как только Мишину в ОКБ позвонил Бурназян и страшная весть полетела по корпусам с невероятной скоростью. Вскоре в кабинете Мишина собрались: Макеев, Крюков, Хомяков, секретарь парткома Тишкин. Они и написали некролог. Мишин звонил Брежневу, просил опубликовать. Черток отвез некролог Сербину в ЦК. Брежнев прочел, кивнул: «Можно даже „усилить“...» Так Королева рассекретили.

Валентин Петрович Глушко проводил в своем кабинете совещание, когда ему позвонили по «кремлевке» и рассказали о случившемся. Он выслушал, повесил трубку и, обратившись к собравшимся, сказал:

– Скончался Сергей Павлович. – Выдержав короткую паузу, спросил: – Так на чем мы остановились?..

Гроб с телом Королева был установлен в Колонном зале Дома союзов. До некролога люди не слышали его фамилию, но народу было много. Лицо Сергея Павловича в гробу показалось мне измученным...

17 января вечером – было уже совсем темно – траурный кортеж двинулся в крематорий у Даниловского монастыря. Гроб въехал в печь в 21 час 17 минут.

Круг земного существования Королева замкнулся.

Первую ночь после смерти Сергея Павловича Юра Гагарин провел в останкинском доме. Утром сказал:

– Я не буду Гагариным, если не доставлю на Луну прах Королева!

Через несколько месяцев Нина Ивановна вспомнила эти слова и спросила Юру: было ли такое? Он признал, что часть праха у него. Нина Ивановна сказала, что так делать нельзя, что это не по-христиански, прах нельзя делить. Гагарин обещал вернуть. Вскоре он погиб. О прахе Королева знал Владимир Комаров – по поручению Гагарина он и спускался в преисподнюю московского крематория, ему и отсыпали прах. Но Комаров погиб еще раньше Гагарина. Где этот прах? Спрашивал Алексея Леонова. Он подтвердил:

– Да, это действительно так. Мы хотели похоронить часть праха Королева на Луне. Я участвовал в несостоявшейся лунной программе и тоже поддерживал эту идею. Прах я видел у Юры. Где он сейчас, не знаю...

Ночью урну с прахом Королева, привезенную из крематория, установили в Колонном зале, и снова с утра 18 января потекла нескончаемая вереница людей, которые пришли проститься с Главным конструктором.

После полудня утопающую в цветах урну из Колонного зала вынесли на своих плечах Л.В. Смирнов, М.В. Келдыш, С.А. Афанасьев – люди официальные. Потом ее несли соратники: В.П. Мишин, Б.Е. Черток, Е.В. Шабаров, А.П. Абрамов... Шел густой снег, все было белым, чистым. Проезд машин по Охотному ряду был закрыт – ни колеи, ни следа, нетронутый белый путь...

В час дня на Красной площади состоялись официальные похороны. На трибуне Мавзолея – Л.И. Брежнев, Г.И. Воронов, К.Т. Мазуров, А.И. Микоян, Н.В. Подгорный, Д.С. Полянский, М.А. Суслов, А.Н. Шелепин, В.В. Гришин, П.Н. Демичев, Ш.Р. Рашидов, Д.Ф. Устинов, Ю.В. Андропов, И.В. Капитонов, Ф.Д. Кулаков, Б.Н. Пономарев – многие из них только потому и сохранятся в истории, что были «вождями эпохи Королева». На траурном митинге выступали: Л.В. Смирнов, М.В. Келдыш, первый секретарь МГК КПСС Н.Г. Егорычев и последним – Юрий Гагарин. Речи были безлики и традиционно скучны. Урну члены Политбюро отнесли к стене. Смирнов поставил ее в нишу. Быстро и точно замуровали. Два красивых немигающих солдата застыли у черной доски с золотыми буквами и цифрами: «Сергей Павлович Королев. 30.ХII. 1906-14.I.1966».

Над морозной площадью сухо и раскатисто ударил артиллерийский салют. Такой слабенький, в сравнении с громами его ракет...

О чем эта книга? О Королеве? Да, о Королеве, но в более общем плане о роли личности в истории. Королев вошел в историю навсегда, ибо открыл новую эру земной цивилизации: не многим и не каждый век это удается. Пробились бы люди к звездам без Королева? Конечно. Космонавтика, очевидно, обязательный этап прогресса. Ее развитие можно затормозить, можно ускорить, но обойти нельзя. Не было бы Королева, был бы кто-нибудь другой. Но ведь был-то Королев! Именно он, лично он стал выдающимся ускорителем времени XX века!

Вариации на исторические темы имеют ценность сомнительную: никто не может сказать, чего бы не было и как бы оно было, если бы не родился Ньютон, Пастер или Королев. И все-таки, если аккуратно, не задевая соседние судьбы, попытаться вычленить Королева из его века, исключить из чреды событий, то образовавшаяся пустота неизбежно должна повлиять на исторические процессы. Да, и в этом случае космонавтика практически родилась бы в XX веке. Однако вряд ли первый искусственный спутник Земли и старт в космос первого человека произошел бы в нашей стране. Готов согласиться с теми, кто считает, что в масштабах истории человечества не суть важно, чьим был первый спутник – советским или американским. Но в масштабах нации, страны – важно. Я вообще не вижу в нашей послереволюционной истории другого человека, который сделал бы для славы России, для поднятия ее всемирного авторитета, для демонстрации ее упорства, воли и многогранных талантов столько, сколько сделал Королев. Почему Королев интересует нас сегодня? Дело не в ракетах и орбитальных станциях, не только в том, что и сегодня космонавтика во многом идет по путям, им намеченным. Дело в личности человека, сумевшего еще до разработки всех теорий Больших Систем создать внутри государства свою «космическую империю», дело в методах и стиле его работы, в изобретенных им законах трудовых взаимоотношений, в сконструированных им механизмах деловых связей, в том человеческом наполнении всей его работы, которое ценно и важно для нас сегодня, вне зависимости от рода нашей деятельности. Мы принизим значение творческого наследия великого конструктора, если ограничим себя лишь анализом его научно-технических откровений.

Почему Королев будет интересовать наших потомков? Хотя бы потому, что он был ярчайшим представителем того страшного и славного, проклятого и благословенного времени, которое так обострило противоречия между умом и сердцем, между схемой и жизнью, между злом и добром, как никогда не было за всю историю нашей земли. Любой человек, живший в эту чудовищно непонятную для грядущих поколений эпоху, будет интересен людям будущего. Тем более человек, находящийся на ее гребне. Его жизнь вместила две революции, две мировые войны, каторгу, тюрьму и великую безликую славу. Пройти все это, сохранив свое «я», не отступаясь от мечты, которая настигла тебя в юные годы, способен только уникальный характер, достойный самого пристального изучения. Со временем, по мере все более интенсивного нарастания прогресса ракетно-космической техники, по мере все более частых, ослепляющих нас вспышек человеческого разума, спутники и ракеты Королева начнут, как это всегда бывало в мире техники и науки, становиться достоянием истории, и восхищение ими наших внуков будет уже совсем иным, нежели у нас. Но интерес к личности Сергея Павловича Королева останется на очень долгие годы. На более долгие, чем мы можем сегодня себе представить.

Ноябрь.1968 г. – июнь 1994 г.