Текст книги "Невидимый мир (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

   Господи, хочется биться о стену головой, хочется умереть, но зачем Ты создал этот мир таким? Так же, как ночью я ощущала счастье Кельма, которому он сам не верил, так же сейчас я ощущаю его боль. Он чувствует то же, что я. Он первый раз поверил, что и ему – дано. Аромат того самого плода. Поверил, что на земле, на Тверди или в Медиане, это – бывает. Что это не только после смерти (да и то вряд ли), как нам обещает церковь. И тут же это отобрали. Это оказалось ложью, мифом, блефом...

   Это как из ледяной пустыни тебя на миг выдернули в теплую, светлую комнату, и ты чуть-чуть стал отогреваться, увидел свет, иней на коже оттаял, послышались человеческие – или ангельские голоса – и тут же тебе сказали, что так нельзя, и швырнули обратно в пустыню. Как смириться с этим, как жить дальше? Ведь через пустыню и дальше надо идти. Терпеть ледяную крошку, секущую лицо. Преодолевать себя. Расстояние. Идти к непонятной, кем-то извне заданной цели, причем уже в полном, окончательном одиночестве...

   Да не пошла бы эта цель куда подальше?

   В Медиане нет необходимости романтически сидеть на бревнышке у костра, скорчившись, беспокоясь о дровах, грызть подгоревший кусок Можно развалиться на мягких диванах, под балдахином и поглощать... правда, только яства, принесенные с Тверди – но зато хоть на золотых блюдах. Можно создать кафе с полосатыми тентами. Можно – уютную кухоньку. А можно оседлать прозрачные радужные силовые поля...

   Только не хочется ничего создавать.

   Ивик, правда, не сидела на бревнышке – она создала что-то бесформенное, бесцветное, но по крайней мере, на этом можно было лежать или сидеть. И она сидела, выковыривая наспех созданной вилкой свинину. Запивала водой. Посасывала дольку шоколада.

   К ней подошел Керш иль Рой. Вынырнул из Медианного тумана. Он был не такой, как на похоронах – умер три года назад, уже совершенно седой, обрюзгший, куда старше своего возраста, у него было больное сердце. Сейчас Керш был такой, как раньше. Как в то время, когда Ивик училась в квенсене. Подошел. Молча стоял рядом. Ивик отправила в рот кусочек тушенки. Подмигнула.

  – Нехорошо, да, хессин? Я не встаю при вашем появлении. Не отдаю честь. Я обнаглела, правда?

  – Ничего, – сказал он, – я ведь мертвый.

  – Не расстраивайтесь, – не удержалась Ивик, – большинство ваших учеников не доживут до ваших лет. Многие уже не дожили.

   Она прикусила язык, видя сгорбившуюся спину директора.

  – Извините. Я не хотела...

  – Да что ж, это правда, Ивик. Я жил. Убивали вас. Я умер просто от инфаркта. Это ведь не так страшно.

   Ивик соскочила с убогого седалища.

  – Простите, Керш...

  – Сердце, – сказал он спокойно, – это вас убивали... били... Жгли. Брали в плен и пытали, насиловали, мучили. Рвали на куски снарядами. Это действительно страшно. А со мной ничего такого не происходило. Вы были молоды, красивы, вы любили друг друга – и вас убивали. Вы были маленькими... Ивик, когда дети приходят в квенсен – они же очень маленькие. И когда начинают воевать – маленькие. Это вам доставалось, а мне – нет. Только сердце... ведь оно у меня есть, Ивик. Но я не могу жаловаться. Мне повезло. Ты бы хотела поменяться со мной? Ты бы хотела жить так, как я?

   Ивик заплакала.

  – Чтобы твои дети... Ивик, я ведь каждого помню, кто не дожил. Это ведь неправда, что сердце у человека становится каменным.

  – Керш... Керш, это мало, конечно, но... я давно вам простила.

  – Я знаю, девочка. Вы все прощаете. Смиряетесь. Считаете нормальным. Я помню, что сделал с тобой.

   Ивик села.

  – Керш, я все понимаю. Но вы не давите на жалость, ладно? Мне вас жалко. Но мне и себя ведь жалко. И Кельма. Мне всех жалко. Но это не то. Это все чувства. Объясните мне только одно – зачем? Какой в этом смысл? Зачем мучились вы, зачем посылали на смерть нас?

  – Ты все еще думаешь, что Дейтрос был уничтожен ради сохранения пассионарности? – усмехнулся он.

  – Да, эту идею некому из меня выбить уже, – не удержалась Ивик.

  – Хорошо, а если это не так? А если Дейтрос все-таки действительно был уничтожен дарайцами? Это-то хоть ты допускаешь?

  – Допускаю.

  – И что – ложечки нашлись, а осадок остался?

  – Зачем дарайцы преследуют нас? Почему мы не попытаемся просто жить с ними в мире? Я не верю, что только они виноваты в этой войне... В конфликте всегда виновны обе стороны.

  – Это верно, – согласился Керш, – всегда можно не конфликтовать. Согласиться. Пойти на уступки. Вопрос в том, что ты готова отдать и с чем согласиться. А что – не готова... Ведь было много народов, которые отдали и согласились. И они сохранили жизнь, физическое существование. Лей-Вей, например – часть народа дарайцы, конечно, уничтожили, но ведь только часть. В истории Тримы тоже много примеров.

  – Вы, как всегда, все говорите правильно и логично... но я уже не знаю, что мне защищать. Просто не знаю. Дейтрос – так ведь я уже давно не в патруле... На Триме я защищаю только идеи, которые держат и скрепляют Дейтрос таким, какой он есть. Но Керш... я много лет это делала. Посмотрите, во что превратилось мое тело. Моя душа. Посмотрите, что я оставила ради этого. А скажите – что я получаю взамен. Убогое материальное обеспечение моей жизни? И все? Я понимаю, это эгоизм, эгоцентризм, надо жить ради общества, надо чувствовать себя частью... но вы знаете, кажется, мне уже это надоело. То, что вы жили так – не оправдание. То, что многие вообще отдали жизнь, отдали больше, чем я – тоже не оправдание...

  – Девочка, – беспомощно сказал Керш, – ты пойми...

  – Что я должна понять? Впервые, первый раз в жизни я увидела что-то для себя... ведь этого не было, вы поймите, хесс! Никогда не было. Я вышла замуж, потому что так надо, стыдно не выйти. Я родила детей, потому что стыдно не рожать. Да, я любила и детей, и мужа, это нормальные человеческие инстинкты, но ведь я ж и там всегда больше отдавала, чем получала. И вот первый раз... понимаете – первый! Есть тот, кто любит меня. Именно меня, просто потому, что я есть, и я вот такая. Не потому, что я жена, и что положено иметь жену – а потому что я есть. У меня могло быть тепло. Счастье. Я же думала, что счастья вообще не бывает, а оно – есть. И сразу же – я вынуждена отказаться... иначе не может быть. Я не могу так! Хорошо, я бросила его... Но зачем жить дальше? Зачем все остальное?

  – Ты ведь сама его бросила. Это было твое решение. Могла не бросать.

  – Не могла, и вы это отлично понимаете.

  – Почему? Даже твои трансляторы тебя бы не поняли. Мало ли что в жизни бывает... потихонечку, незаметненько любила бы... чтобы никто не узнал. Урывала бы свою дольку счастья.

  – У меня не получится незаметненько. У нас не получится.

  – Тогда бросила бы семью...

  – Нет, потому что это бесчестно и подло, и я не могу после этого любить Кельма. Вы поймите же, Керш! Почему, если гэйна заставляют предать Дейтрос и работать на доршей – он теряет огонь? Ведь все теряют, бесповоротно. Да потому, что надо сломать что-то в душе, чтобы предать. Надо стать бесчестным и подлым. И не будет огня. Будет цинизм и равнодушие. И вот так же и любви к Кельму не будет больше. Вы что, не понимаете этого?

  – Может быть, надо пересмотреть жизненные ценности? Ведь живут люди иначе – и даже творят при этом. На Триме...

  – Можно и пересмотреть. Но вы же сами сказали – смотря с чем согласиться и что отдать... есть народы и есть люди, которые согласились и отдали... и они живут.

  – А что? – спросил Керш, – что у тебя есть такого, что ты не готова отдать?

   Ивик молчала.

  – Не готова, даже если детей убьют на твоих глазах... и Кельма... Или нет такого? Тебе не за что больше умирать?

   Ивик молчала.

   – То, что я тебе тогда рассказывал – зачем мы защищаем Дейтрос так яростно – для тебя это уже перестало иметь значение. А я ведь тогда знал, что так будет. Ты, такая маленькая, тихая, измученная болью, сидела рядом со мной и соглашалась, и даже проникалась до глубины души тем, что я тебе говорил. А я знал, что рано или поздно ты придешь и начнешь спрашивать дальше. Предъявишь счет. Объяснений было достаточно для тринадцатилетней гэйны. Ты тогда ведь гордилась собой – ты защищаешь жизнь мирного населения, за спиной у квиссанов спит родная земля, в форме и с оружием пройтись по улице, свысока поглядывая на остальных... что, не так?

  – Так. А теперь...

  – А теперь ты постарше, все это тебе уже обрыдло, и ты спрашиваешь – а зачем это все было?

  – Да. Спрашиваю.

  – Вот потому и я тебя спрашиваю – есть то, что ты не готова предать? Ладно, на Дейтрос плевать. Ты осознала себя индивидуальностью. А есть то, что Дейтрос дает тебе, тебе лично? Как индивидуальности? Есть что-то, кроме любви к Кельму, что тебе дорого?

  – Наверное, да, – растерянно сказала Ивик, – есть. Огонь.

   Да, шендак! Она-то знает, что такое Огонь, как его поддерживать, раздувать, и как можно его уничтожить. Очень легко, между прочим.

   Шендак...

   Шен – это и есть огонь. Дак – суффикс, означающий "лишенный – собственной или чужой волей". Шендак. Лишенный огня. Когда мы говорим это – это значит "да чтоб мне навсегда огня лишиться"... Да будь я проклят...

   так говорили еще в дохристианские времена. Очень давно. Огонь древнее, чем церковь. А в Дейтросе, благодаря близости Медианы, Огонь – не менее реальное понятие, чем хлеб и вода.

  – Ну вот ты сама и ответила на вопрос.

  – Но Керш! – вскрикнула Ивик, – я не хочу так! Вы хотите сказать – ну и живи дальше, ради огня... только огонь – слишком холодный, и он нереальный, он эфемерный. Я творю, я делаю – и в этот миг все хорошо, а дальше что? Керш, я хочу реальной жизни! Поймите! Я хочу жить так, как творю. Я не могу так больше!

   Он уже уходил сквозь серую долину, с трудом, словно продавливая туман своим телом. Его фигура была уже плохо различима вдали.

  – Я же не могу... тот, кто знает, как это, что это такое – когда творишь – не может смириться с тем, как оно все в жизни. Если не знать огня – можно и жизнью быть довольным. А если знать, что и другое возможно... Ну за что, за что мне все это?

   Ивик плакала. И казалась себе избалованным донельзя ребенком. Может, она и правда требует луну с неба... Если вся разница между нею и теми, кто лишен огня – в том, что она эту луну видит.

   Но ведь она ее, по меньшей мере, видит...

   И все равно это дико, несправедливо, так не должно быть!

   А кто сказал вообще, что огонь так уж обязательно связан с Дейтросом?

   Опыт с пленными в Дарайе? Да. Но их же ломают. Психологически или просто пытками. Надлом в душе – и шендак, огонь постепенно гаснет. Кельма вот не сломали все-таки. А есть и те, кого сломали. И да, они теряют со временем способность производить виртуальное оружие. Год, максимум полтора – и теряют.

   А если тебе душу никто не ломал, если ты самостоятельно приходишь к выводу, что можно жить иначе?

   И опять же есть перебежчики, о которых доходила информация – и они больше в состоянии творить. Но ведь и это надлом в душе. Да, тоже психологический надлом. Пусть добровольный. Предательство. Продать Родину за бочку варенья и корзину печенья, автомобиль с прозрачной крышей.

   Да, они уходили в Дарайю. Они предавали. И лишались Огня.

   А если просто жить – жить для себя. И для своего Огня. Вот именно для него и жить! Тоже ведь вполне возможно. Если тебе так дорог Огонь – какого черта ты служишь в армии? Тратишь половину жизни на задачи, далекие от всякого творчества. Сколько творцов на Триме посвящали себя всецело и только искусству...

   Правда, вот сейчас что-то сочинять и не хочется. А как бывало – и времени остается час-другой, не больше, и глаза слипаются, и болит что-нибудь, а сюжет так и лезет, и негнущимися пальцами набиваешь его на клаве, чтобы только не забыть...

   И так ведь постоянно. А сейчас не хочется совсем. Но это пройдет. Конечно, пройдет. Надо просто отдохнуть. Расслабиться.

   Небо в Руанаре очень яркое, почти белое. И солнце – голубой гигант, удаленный на огромное расстояние – почти растворяется в этом небе. Как в Медиане – не то, что солнце в небе, а просто сверкающий небесный свод. На это сияние больно смотреть. Но зато краски здесь, внизу – совсем другие, ярче чем в Триманских тропиках или в самом Дейтросе. Зелень травы и деревьев – сверкающие изумруды. Вода – неправдоподобно синяя, как индиго. Рассыпанные в траве алые ягоды – капли артериальной крови. Песок – беловато-желтый, как очищенное золото. И мягкий, мягчайший. Ласкает кожу. Капельки воды быстро высыхают на теле. Солнце прогревает до костей, нежит. Если станет жарко – можно снова окунуться, поплавать. Здесь нет опасных зверей и рыб. Есть водяные змейки, но если двигаться, они не приблизятся, они не плотоядны, разве что укусят от страха.

   А если что-то случится – всегда легко уйти в Медиану...

   Но никого нет. Плотность населения здесь небольшая. Из леса доносятся подозрительные взревы и рыки, но звери не приближаются к озеру.

   ... А ягоды очень вкусные. Хочется свеженького после консервов.

   Надо будет их набрать с собой, когда снова начнешь бродить по Медиане. И кстати, вернуться в Триманскую зону – и натаскать себе хороших книжек. Книжек, может, какой-нибудь плейер с музыкой.Да и что там мелочиться, можно просто ноутбук. Воровать нехорошо, конечно, но денег нет, а что касается грехов – что уж терять-то? Семь бед – один ответ.

   В мире столько прекрасного – взять одну только Триму! Ивик еще ни разу не побывала в Иерусалиме. Класть жизнь на то, чтобы спасти пресловутый Иерусалим с Гробом Господним – и ни разу его не увидеть. Не глупо ли? Да зачем ограничиваться христианскими святынями? Тадж-Махал. Сверкающие льды Антарктиды. Мачу-Пикчу и древние города инков. Голливуд. Японские храмы. Египетские пирамиды. Африканские саванны... и там – умирающие от голода дети... нет, об этом не надо. Это не изменить. Пусть мечтатели вроде Дэйма, думают, что изменить можно и нужно – но она это менять не собирается.

   Она и в Париже, к примеру, была только проездом. А ведь в каждой стране есть что посмотреть.

   Руанар – здесь нет культурных ценностей, население не продвинулось дальше палеолита, но зато какая природа! Триманская или дейтрийская и в подметки не годится здешней...

   Килн – ну в Килне не очень интересно, а главное, двойная сила тяжести, туда мы не пойдем.

   Дарайя. Если рисковать и пробираться иногда в Дарайю, можно и там найти немало интересного. Хочется же! Не все же только на экране видеть эти роскошные супермаркеты и дворцы ощущений, дремлющие в благополучии, вылизанные поселки, стеклянные поезда, гигантские аэропорты, фантастические курорты...

   Лей-Вей...

   Шагарон с его радугами и северными сияниями

   Лайс с золотой листвой.

   Да мало ли миров... Только обитаемых известных – двенадцать, а на самом деле их бесконечное множество. Мир огромен. Огромен и прекрасен. Мир весь открыт перед маленькой гэйной... Перед маленьким человеком, который хочет познать этот мир... Бродить. Странствовать. Просто быть собой... Оставаться собой. Никого не трогать, ни с кем не общаться. Вселенная – и человек, разве это мало?

   А может быть, взять с собой Женю?

   Она ведь тоже не знает ничего. Быть дейтрой – слишком тяжело. Но служить Дарайе? Они точно так же ее выжмут до предела и бросят. Хорошо, ей будут больше платить. Но зато у нее гарантированно исчезнет огонь.

   Потому что... да, огонь – это такая штука. Взять Россию, страну, где Ивик работала так долго. Ведь какой огонь горел! Сколько было творчества, сколько счастья, подъема. Их пресловутый "совок", как они это называют – может и был не лучше Дейтроса, если не хуже. Но ведь какой огонь горел! Какая вера была... И даже те, кто вроде бы этот "совок" ненавидел – и те умудрялись гореть и творить, иногда даже вполне в русле: я все равно паду на той, на той единственной гражданской...

   Разрушили они этот свой "совок" – и что получили? Да, сказал Керш, были народы, которые отдали, согласились... Огонь приходится выуживать по крохам, по капелькам, и почти все, что они творят сейчас, вот уже десятилетия – вторично, почти все – еще на советской волне. Никаких новых, совершенно своих образов – так и не родилось, а ведь уже треть века позади...

   Да, если дарайская идеология неизбежно разрушает огонь – и Жене это грозит. А ничего хорошего в этом нет, конечно. Но что если прийти и убедить ее бросить все? Просто все. Ей ведь тоже весь мир открыт. Бродить вдвоем сквозь миры. Стать странниками.

   Ивик с удобством расположилась в кресле маленького летательного аппарата, глядя вниз, на однотонные серые холмы. Можно прыгнуть – и полететь, раскинув руки. Медиана – это свобода...

   Только не хочется прыгать.

   Пожалуй, не стоит брать Женю. Сойдемся ли мы характерами? Мы ведь очень не похожи. Совершенно разные люди, у нас разные вкусы. Мне бы, если честно, не понравился ее Даррен, слишком уж самоуверен. А ей бы не понравился Кельм или мой Мелт. А по мелочам – выбор сорта кофе и места для ночлега, выбор занятий...

   Это больше, чем семья – это навсегда вдвоем. Только вдвоем во всем огромном мире. А кто мне Женя? Никто. Даже не подруга.

   Пусть живет сама, как знает. Я ей не нянька больше.

   Ивик пробиралась по узкому скалистому гребню.

   Вот уже сутки на Тверди. Не потому, что хочется есть или пить – еда еще не кончилась. Просто Медиана – Ивик боялась себе в этом признаться – осточертела до невозможности.

   Здесь, в Лайсе, было красиво. И безопасно: Лайс – союзник Дейтроса, дарайцев здесь практически нет. Впрочем, Ивик сумеет уйти в Медиану и отбиться в случае чего.

   Красивый мир. Ивик вскарабкалась на низенькую скалу-отрог. Наверху – небольшая площадка. Дейтрин и на Тверди не боится высоты – в случае чего нырнешь в Медиану. А какая красота вокруг! Кажется – золотая и багряная осень, а ведь на самом деле здесь лето, просто другой вид хлорофилла.

   Волны золота, рыжины, пурпура переливались внизу, под ногами, синими глазами просвечивали озера, комбайны вдали тарахтели на рыжих и желтых квадратиках полей. И виден был поселок. Может быть, даже дейтрийский – здесь еще кое-где остались дейтрийские зоны. Монастыри. Здесь где-то и монах Аллин... поговорить бы с ним сейчас. Но найти трудно. Да и есть ли в этом смысл?

   Аллин, наверное, привык к этому цвету. Здесь вырос. Здесь выросли поколения дейтринов. Например, родители... А вот если впервые попал в этот мир – быстро надоест эта перманентная осень. Захочется зелени, простой, ласкающей глаз зелени травы, хвои и листьев. Ивик вспомнила Майт, родной поселок. Поля, колокольцы в траве, тайга, подступающая к железной дороге... Сердце болезненно сжалось.

   Да что это с ней? Она ведь решила – хватит. Сколько можно?

   Миари, помнится, любила класть камешки на рельсы. Они развлекались так с детишками. Положат камешек, затаятся в кустах – и ждут поезда. Некоторым влетало за это, а Ивик не ругала Миари, разве что ворчала для порядку. Миари стояла с такой невинной курносой мордочкой...

   Инстинкты! Идиотка. Обыкновенные родительские инстинкты. Прекрати.

   Перед тобой целый мир... целая Вселенная. Вечное странствие...

   Ивик развязала мешок. Достала банку консервов. Сняла с пояса нож, аккуратно подрезала крышку. И вилки-то нет – не в Медиане. Может, перейти туда? Ивик поддела мясо пальцем, набила рот.

   Не хочется в Медиану. Жуть, как не хочется.

   Медиана – это свобода. Там можно сделать все, что угодно. Дворцы, сады, фейерверки, храмы...

   Только зачем? Никто не увидит этого. Да и просто не хочется.

   Сейчас, когда можно играть сколько угодно – совсем не тянет. Вместо этого хочется всякой ерунды...

   Все-таки Дана правильно сделала. Вполне можно, особенно женщине, устроиться так, чтобы не ходить в Медиану и не воевать. Ну перестала она творить. Ну и что? Девять десятых людей не творят вообще никогда. У них с детства нет к этому способностей – потому и в гэйны немногих отбирают. А у кого-то способности исчезают позже, как, например, у всех дарайских подростков. Не может смысл жизни заключаться в творчестве. Иначе все были бы творцами.

   Дана живет себе потихоньку, всегда рядом с семьей. Счастливой она, правда, не выглядит, так ведь человек всегда чем-нибудь недоволен.

   Господи, что это я? – испугалась Ивик. Уже готова вернуться и жить просто рядом с Марком и детьми. Лишь бы только их видеть...

   Или наоборот, жить в Питере, работать...

   Только чтобы люди рядом. Свои, дейтрины. Да пусть и чужие. Давай уж скажем честно – без людей как-то не получается. Звучит все очень красиво – вселенная, вечное странствие... без цели и смысла. Просто посмотреть, как турист. Да не пошло бы оно все подальше? Вся эта вселенная?

   Она вся не стоит Миариного носика...

   Через час Ивик неторопливо шла по Медиане.

   Она не хотела лететь. Торопиться некуда. Шла по келлогу в направлении Тримы.

   Кстати, если возвращаться, придется придумывать легенду. Начальство потребует отчета, а может, и Верс привлекут... Ивик ощутила тяжелую тоску на сердце.

   Нет, вечного свободного странника из нее явно не выйдет. Но и возвращаться-то – как? Куда? Опять к этой же самой работе... ради высшей цели с прищуром глядя в прицел... хладнокровно ломая и судьбу, и жизнь людям. Ради какой цели? Зачем?

   Нельзя быть гэйном, если нет веры. Нельзя. Если ты вообще не веришь в то, что делаешь. Многие гэйны, конечно, никогда об этом и не думают. Им скормили идеологию сверху, они съели. Могли бы, наверное, во что-то другое верить.

   А Ивик не может. Творить невозможно будет. А если завтра потребуется напряжение всех сил – то как?

   Есть люди с силой воли, уверенные в себе. Им даже думать не надо, зачем жить и как. Они просто действуют. Кельм, например, такой. Ашен. Скеро по-своему тоже такая. Для них действие само по себе ценно. Доказывать свое право на существование, играть и выигрывать, бороться и побеждать.

   А я? – думала Ивик. Ничего этого я не могу. Я ничтожество от рождения. Все, что я могу и хочу – это любить. И чтобы меня любили. А все остальное... только если я люблю и верю.

   А во что верить – если все уже кажется бессмысленным?

   Если Дейтрос, например, действительно уничтожили сознательно...

   Хорошо, пусть это даже не так, логически не так. Но если такая мысль вообще могла зародиться и показаться правдоподобной, то что, мы – чудовища? Что такое наш мир?

   Ивик всегда было проще всего представить ситуацию, взглянув на нее чьими-то глазами. А Рейту и Кларена она хорошо изучила. Они уже были – ее герои. Ее персонажи.

   Могли они не знать, что делают? Нет, они понимали, что уничтожают Дейтрос. Направленный взрыв. Ивик представляла примерное устройство темпорального винта. Громоздкая башня, пульт управления с мониторами и кнопками. Внутри – атомный заряд, плутоний. В сердцевине – собственно, бомба, бактериологическая, начиненная стопроцентно летальными вирусами. Можно попытаться разрезать ракету, разрушить, и конечно, они попытались это сделать, но на нее была поставлена и виртуальная защита, и сил после боя уже не оставалось. Кларен попробовал создать непроницаемый для взрыва кокон – но он был прорван. Все, что они реально могли – перенаправить ракету, чтобы взрыв произошел над дейтрийской зоной.

   И там же была охрана. И не маленькая. Десятки дарайцев. Их всех надо было уложить. Прорваться к винту. На размышления – семь минут. Понять, как он управляется, попытаться разрушить устройство, осознать, что есть только один выход...

   Нет, у них не было и не могло быть приказов. Ивик вспоминала все их поведение – потом, на процессе, все, что они писали и говорили. Это было искренне.

   И все равно – мало ли?

   А как можно было прийти к такому решению вообще? В любой армии внушают – сражаться прежде всего за родную землю, за любимые глаза, за синий платочек, за своих детишек, за слезы матерей... Даже в квенсене, собственно, как раз это и внушали.

   Ивик мало знала о дальнейшей жизни героев. Рейта покончила с собой. Может быть, конечно, ее просто убили... в Медиане. Мало ли. Но почти все были уверены, что покончила. Все письменные свидетельства о ней кончались на процессе. Там она была уверена в себе, говорила о решении, о том, каким видит будущее Дейтроса. И Кларен был уверен в себе, а через месяц оказался в психиатрической больнице. С тех пор он ничего не писал, и о нем ничего – как бы забыли. Да и не до того было – спасали Дейтрос.

   Какая разница, чего ради уничтожен мир? Он уничтожен. Те, кто это сделали – умерли от ужаса перед деянием рук своих. Это факты.

   А если бы погибла Трима? Триму невозможно восстановить. Там живет больше людей, чем в Дейтросе. И она все-таки действительно родина Христа.

   Но цена...

   Такую цену нельзя платить. Ни за что...

   Мне нужно увидеть их, подумала Ивик. И это не так, чтобы совсем невозможно.

   Правда, очень, очень трудно.

   Темпоральная теория для Ивик была абсолютной китайской грамотой. На практике она только один раз совершила переход, в качестве экзамена, переместилась на неделю в прошлое. То есть теоретически она, конечно, знала, как это делается...

   Сложно локализовать пространственно нужное место. Где-то в районе Тримы. Неизвестно, где, потому что Медиана постоянно смещается, и теперь нельзя вычислить, где был запущен темпоральный винт.

   Единственная надежда остается: Медиана очень странная штука, и она может попросту вынести тебя туда, куда очень хочется попасть. Или очень нужно. К тому же большие фантомы всегда притягивают, а ведь запуск темпорального винта был не просто большим – эпохальным событием. Так что есть вероятность, что нужная точка найдется сама собой.

   Трудно перейти так далеко в прошлое.

   И там нельзя будет выходить на Твердь – можно попросту исчезнуть.

   Ивик из темпоральной теории твердо запомнила: возникновение парадокса, в результате которого может не возникнуть предмет/не родиться человек, вызвавший парадокс – приводит к выпадению из реальности данного предмета или человека. Она родилась в Дейтросе, любое изменение предыдущей истории Дейтроса может привести к тому, что Ивик не сможет родиться – следовательно, сам нерасчетный выход на Твердь в глубоком прошлом приведет к ее исчезновению.

   Если же предмет или человек не происходит из данного мира, он может произвести изменения в его прошлом, и сам при этом не пострадает. Зато, при достаточно массивных изменениях, может исчезнуть мир... На этом и построено действие темпорального винта.

   Ивик понятия не имела, почему так получается, и хотя отвечала на зачете, но сейчас не смогла бы повторить это и под страхом смерти.

   Для нее имело значение только одно – сама она в прошлом не сможет выйти на Твердь.

   Кроме того, неясно, как возвращаться назад. Ивик с трудом это представляла. Труднее всего здесь ориентирование во временнОм туннеле. Он будет невероятно длинным. Сложным. Да что уж там говорить – скорее всего, вернуться ей просто не удастся. Никогда.

   Остальное на фоне этого – мелочи. Как и что объяснять патрулям, которые, конечно, там окажутся... она не знает тамошних кодов и паролей. Что она вообще скажет о себе? Наконец, что она скажет Рейте и Кларену – реальным, а не воображаемым персонажам? И куда она попадет – в момент до гибели Дейтроса или уже после...

   Ивик не знала.

   Единственное, что ясно – она должна туда попасть. Просто чтобы понять... Кто-то же, шендак, должен все понять, осознать и может быть, объяснить остальным?

   Можно, конечно, жить спокойно и ждать, когда все тебе объяснит Хессет в последнем постановлении, а священник на проповеди подробно растолкует...

   Ивик летела над Медианой стремительно, и Триманская зона приближалась. Два раза она заметила движущиеся в Медиане группы, кажется, дарайцев – и оба раза старательно обогнула их по большой дуге. Однажды залетела в патрулируемую зону, но подала кодированный сигнал, и ее оставили в покое.

   ...можно так жить. И даже нужно, наверное. Это даже правильно. Кто такой человек, кто такая она, Ивик, ничего из себя не представляющая, не имеющая ученых степеней и особых заслуг, простая женщина – чтобы судить о мире, о Дейтросе и Дарайе, о смысле жизни? Делать какие-то самостоятельные выводы. Это глупо. Неужели она умнее всех?

   Только что же делать, если эти "все" дают такие разные ответы.

   А может, наоборот, только так и надо? Может, каждый из нас отвечает за всю Вселенную? И каждый ищет смысл жизни для человечества? Ивик не знала. Ясно только одно – просто так она уже не сможет вернуться. И лучше не вернуться совсем...

   А ведь не вернется. Сейчас Ивик понимала ясно, как никогда, что впереди почти непреодолимая преграда.

   Там, где под Медианой была Европа, где-то в центре, мельком глянув в визир, в последний, может, раз, увидев башни высокого собора, Ивик стала погружаться.

   Построив временной туннель, прошла преграду, небо потемнело, но радужные стены эффектом Допплера сияли и манили. И можно было плыть, собственной волей уничтожив тяжесть. Кругом сверкали радужно поля, и красота была сильнее, чем тревога в сердце. Средь этой красоты не страшно умереть. Ведь все равно придется – один раз придется перейти туда, где все иначе. И может, бессознательная мгла – и верующий не свободен от этих мрачных представлений, но может быть, и в этом радужном сияньи верилось – там просто все другое. А как – нам не дано узнать, и это к лучшему...

   Сомкнулось небо.

   Разомкнулись зубья высокого хребта, второй туннель вливался в первый. Ивик поняла, что потеряла путь. Но погружение должно быть глубже, дальше. Что там, и как это влияет на сознание? Сплошная неизвестность. Но поздно возвращаться. Ивик двигалась вперед.

   А после третьего туннеля распались стены... Медиана раскинулась вокруг совсем иная. Все образы и все фантомы, которые когда-то создавались руками, мозгом гэйнов и досужих фантазеров – все плыло мимо. Отзвуки великих битв, кровавых битв, оружие, какого представить невозможно, поля, усеянные трупами и рваными кусками тел, кровавые поля, почва, на метр пропитанная кровью... Вставали то и дело сияющие стены дворцов и замков, пышные сады цвели вокруг, и всадники неслись. Девы прекрасные скользили мимо, летели лебеди и стаи птиц иных. Поля, леса, животные. Абстрактные фигуры, сечения, свечение невероятных красок, спирали и воронки в небесах – все, что когда-либо безумная фантазия на свет производила, все явилось. Волшебным образом все это было сразу, одновременно, накладываясь, совмещаясь, как зайцы в шляпе фокусника, Бог весть, какие измеренья здесь сливались воедино, и чудо, что удавалось человеческим сознаньем всю эту вакханалию воспринимать...