Текст книги "Невидимый мир (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

  – Самое главное, – терпеливо сказал Ферн, – у тебя не будет больше материальных затруднений. Тебя ведь уволили с работы...

   Женя с тоской посмотрела на забинтованную ногу.

  – Это не вы случаем мне ловушку подстроили?

  – Конечно, нет, – сказал Ферн, – во-первых, это было бы гнусно... Во-вторых, незачем – мы предпочтем дать тебе работу. Согласись, что выполнять несложные поручения, находясь дома, гораздо проще, чем сидеть целый день в офисе. А оплату мы гарантируем. Не беспокойся. Ты больше ни в чем не будешь нуждаться. Тебе досталось в жизни, но теперь это кончится.

  – Переехать бы, – с тоской сказала Женя, – скандалы эти...

   Сетевой эльф с сочувствием смотрел на нее.

  – Все будет хорошо, девочка. Я помогу тебе. Я даже квартиру тебе помогу найти. Но пойми, я не мог вот так действовать, я должен был объяснить тебе, что происходит. Я не хочу, чтобы ты работала вслепую.

  – Да... этот ваш Красный мир довольно-таки гнусен, – сказала Женя, – хуже совка...

  – Это зараза. Это чума, и ее надо остановить. Действительно, это еще хуже и гнуснее, чем ваш коммунизм. Потому что прикрывается все это христианством. Манипулирует людьми, играет на религиозных чувствах. Под прикрытием христианства и на земле творилось немало зла. Крестовые походы, инквизиция... Но Красный мир! Поверь – такого ужаса на земле не было никогда.

   Он помолчал.

  – Конечно, и наш Серебряный мир... Дарайя. Не идеал. У нас достаточно проблем. Мы не молчим о них, мы пытаемся их решать. Но повторяю, этот ужас надо остановить. Потому что они хотят построить то же самое и здесь, на Земле. Я понимаю, все это звучит как голливудская фантастика, но это факт. Конечно, в жизни все гораздо сложнее, чем в кино... Я хочу, чтобы ты поняла это, Женя. Ты веришь мне?

   Она подумала.

  – Пожалуй, да... Ферн. Все это очень похоже на правду.

  – Ты будешь работать с нами?

   Женя открыла рот, собираясь что-то сказать. И не успела.

   По кухне словно пронесся морозный ветер. Миг – и у буфета возникла темная небольшая фигура, в правой руке – пистолет, в левой – то странное орудие, шлинг. Дамиэль-Ферн вскочил, хватаясь за оружие.

  – Не торопись, – раздался звонкий и четкий женский голос, – Не надо так быстро, Женя. Сначала выслушай противоположную сторону.

   Она обращалась к Жене, но смотрела только на Ферна, в любую минуту, видимо, готовая к схватке. Ферн напрягся, сжимая шлинг и собственный пистолет непривычного вида. Враги замерли. Женя тоже застыла, не в силах двинуться или крикнуть.

   Пришелица выглядела вполне по-земному – если не считать шлинга. Серая куртка, штаны – серый городской камуфляж. Плотная черная вязаная шапка, из-под нее торчат мелированные черно-пегие пряди волос. Лицо обычное, скуластое, с узким подбородком, карие внимательные глаза, тонкий длинный нос.

  – Будем говорить или стрелять, дорш? – спросила она. Ферн ответил, не опуская оружия.

  – Предлагаю переговоры.

  – Не возражаю, – ответила женщина, – на счет "три" оружие кладем. На счет "пять" садимся.

   Она отсчитала до трех, положила шлинг и пистолет на буфет (Ферн последовал ее примеру). Потом села, подвинув себе табуретку. Сбросила куртку – под ней оказалось что-то вроде бронежилета. Странного, светло-серебристого.

  – Извини, Жень, тут жарко. Я разденусь немного, – бросила она. Женя поняла, что эти двое пристально смотрят друг на друга и вряд ли собираются расслабляться.

  – Рискованно, – заметил Ферн, – а если за мной наблюдают?

  – С твоей стороны риск аналогичный, – ответила женщина, – лучше было стрелять сразу.

   Женя посмотрела на Ферна.

  – Она... из Красного мира?

  – Да, Женя, – спокойно ответил он, – из того самого Красного мира. Убежденный пассионарий. Убежденный убийца. Для меня, признаюсь, это несколько неожиданно, но впрочем, я догадываюсь... Ты куратор? – спросил он женщину.

  – Да, – сказала она, – Я куратор Жени. Кстати, Женя, меня зовут Ивенна. Я наблюдаю за тобой уже два года.

  – А... почему? – глупо спросила Женя. Ивенна бросила на нее короткий взгляд.

  – Потому что ты писатель. От Бога. У тебя талант. То, что ты пишешь – нужно Дейтросу. Так мы называем наш мир, Красный мир в терминологии этого гражданина. То, что ты пишешь – нужно нам. Поэтому мы охраняем тебя и следим за тобой.

  – Да, не забудь рассказать своей подопечной о методах вашей работы, – бросил Ферн. Женя пока ошеломленно переваривала новости. Писатель... От Бога.

   Она вообще не привыкла думать о себе, как о писателе. То, что она делала – называлось иначе. Писатели издают книги. Получают гонорары. Собираются на писательские тусовки. Выступают в дискуссиях по телевидению. Их уважают. А она? Красивая девушка. Филолог. Редактор. Неудачница в поисках заработка. Неудачница в личной жизни. Но – писатель? И это кому-то нужно? Причем нужно до такой степени, что за ней специально наблюдают?

  – Какой же я писатель... – растерянно начала Женя. Ферн резко перебил ее.

  – Женя, тебе сейчас много интересного скажут. Но еще интереснее – кто это говорит. Вспомни все, что я рассказывал тебе о Красном мире. Эта женщина, такая милая на вид – профессиональная убийца и садистка. А то, что она курировала тебя – означает, что она еще и профессиональный психолог-манипулятор. Убивать людей она начала уже с 14 лет. Вместо сердца у нее – пламенный мотор. Она по сути робот с вложенной программой, которую почти невозможно преодолеть. Она не знает, что такое – любить, страдать, быть слабым. Их так воспитывают. К тому же она – плод искусственного отбора, после уничтожения их мира. Если в Красном мире и есть живые люди, то в армию и разведку они точно не попадают. А теперь подумай, стоит ли ей доверять?

  – Ты все сказал, дорш? – спокойно осведомилась Ивенна, – ну а теперь скажу я. Я действительно начала убивать в 14 лет. После того, как на моих глазах вы убили моего друга, такого же мальчишку. У меня трое детей. Девочка и два мальчика. Муж – строитель. Я люблю его. Он очень хороший. У него на стене висит автомат, потому что в любой момент дорши – то есть армия этого вашего Серебряного мира...

  – Вас заставляют рожать! – перебил Ферн, – у вас мало населения. Женщин превращают в рожающие машины. Вы и детей делаете ради государства...

  – Я родила детей, потому что хотела их иметь! – Ивенна тоже повысила голос, – Я люблю их. Я не подпущу к ним ни одну дарайскую сволочь. Да, я убийца. Потому что я люблю моих детей, мужа, моих родителей. Мою Родину. Потому что не мы лезем к вам и уничтожаем ваших людей – а вы не оставляете нас в покое!

  – Как мило! – крикнул Ферн, – а ваши замечательные миссии, ваши идеологические диверсии, прозелитизм во всех мирах...

  – Вы убиваете наших монахов! Они безоружны. Они только проповедуют, лечат и спасают. А вы убиваете их! Я видела это.

  – Кто виноват, что вы пускаете безоружных людей заниматься прозелитизмом и распространением вашей идеологии? И для чего вы лезете на Триму?

  – Потому что на Триму лезете вы! Потому что мы не можем допустить...

  – Замолчите! – крикнула Женя, – прекратите ругаться. Объясните мне толком, что происходит.

   Противники разом замолчали. Ферн сказал, криво усмехаясь.

  – Да, гэйна, объясни своей подопечной, что означает твое кураторство. Что ты делала с ней все эти годы. Расскажи о своих манипуляциях. Или ты будешь врать? Выкручиваться?

   Ивик шумно выдохнула.

   Если бы это была Юлия... там можно было бы хоть привести примеры положительного изменения жизни. Впрочем, и здесь..

  – Женя, восемь месяцев назад твой рассказ выиграл в сетевом конкурсе "Аллигатор"... Его взяли в сборник. То, что твой рассказ попался на глаза редактору – обеспечила я. Я же организовала дополнительную раскрутку.

  – Спасибо, конечно, – сказала Женя, – но... зачем вы вообще это делаете? Что вам от меня нужно?

  – Ничего, – сказала Ивенна, – только чтобы ты писала. Все мои действия направлены на то, чтобы создать тебе возможность писать.

  – В том числе, ложь, манипуляции, и то, что она рушит твою жизнь, не считается с твоими желаниями... что, не так, дейтра?

  – Так, – спокойно сказала Ивенна.

  – Кстати, поинтересуйся насчет своего увольнения с работы... насчет своей ноги. Или будем выкручиваться? – ехидно поинтересовался Ферн. Ивенна выпрямилась.

  – Нет, дорш, не будем. Женя, это правда. Увольнение с работы организовала я. Леску, о которую ты споткнулась, натянул мой человек. Он же – помнишь, помог тебе добраться до остановки. Мне нужно было сделать так, чтобы ты ушла с этой работы. Других возможностей я не видела, извини. Прости, что пришлось причинить тебе боль.

  – Вы с ума сошли, – прошептала Женя. Она взялась пальцами за виски, – я же шею могла свернуть...

  – Не могла бы. Там неглубоко было. Поверь, охрана твоей жизни – это моя главная задача. Только за последние месяцы я трижды вступала в бой из-за того, что кто-то посягал на жизнь и благополучие моих подопечных. Если надо, я отдам за тебя жизнь.

  – Очень мило, – бросил Ферн, – только сначала она исковеркает твою.

   Женя держалась за виски, покачиваясь из стороны в сторону.

  – Как вы могли... как вы посмели! – простонала она. Ее вдруг осенило, – так может быть, и с Сашей...

  – Да, – ответила Ивенна, – твой брак с Александром тоже был расстроен нами. Вступив в этот брак, ты бы не смогла писать, это очевидно. Но извини, его измена была все-таки реальной. Он мог этого не делать. Мы его не заставляли, не вводили психотропы. Он повелся на красивую девушку, только и всего.

  – Но зачем... зачем вы так со мной? За что?

  – Женя, – мягко сказала Ивенна, – я понимаю, это звучит жестоко. Но нам нужно твое творчество. То, что ты пишешь. Нам это нужно на Триме, потому что это противостоит тому, что они, – она кивнула на Ферна, – пытаются вам внушить. То, что ты пишешь – это настоящее. Живое. Дейтрийское. Твои герои – это наши герои. Дарайцы хотят превратить Землю в свое подобие, мы не позволяем им это сделать, только и всего. И ты не позволяешь. Нам нужно то, что ты пишешь. И да... ради этого мы поступаем иногда жестоко... Не плачь!

  – Я говорил тебе, – вставил Ферн, – я говорил, что ради идеи они готовы на все...

  – Но это же ерунда, – быстро заговорила Женя, хлюпая носом, – что же вы несете! Чего проще помочь мне, чтобы я писала! Вы же врете просто! Вы просто могли дать мне денег. Как вот он. Нужно вам – так заплатите! Но вы же...

  – Деньги, к сожалению, не помогают, а часто и мешают творчеству, – сказала Ивик, – если мы дали бы тебе денег, ты почувствовала бы себя скованной. Или увлеклась чем-то другим... А нам нужно, чтобы ты писала.

  – Вы двадцать раз могли так сделать, чтобы меня напечатали! Какого черта – если вам нужно, чтобы мои книги читали... если я пишу их в стол – вам ведь это не приносит пользы! Их читают несколько сот человек в сети – и все, а вы могли сделать так, чтобы их напечатали!

  – Не могли, – сказала Ивенна, – конечно, я воздействую и на редакторов. С конкурсом пример я уже приводила. Но редакторы решают сами, а твои вещи сейчас не продавались бы... некоммерческие, неформатные. Это правда. Я делаю все возможное, чтобы распространить то, что ты пишешь. Но это не так быстро и просто, как кажется...

  – Это бред! Вы сами могли организовать издательство и издавать мои книги! И рекламу делать! Если вам на самом деле нужно, вы давно могли раскрутить меня!

  – Могли бы, – ответила Ивенна, – но видишь ли, идет война. Если мы начнем делать это, дарайцы сочтут себя вправе делать то же самое. На земле пока нет дарайских издательств... разве что мы об этом не знаем. Все издательские дела решаются самими землянами. А нагнетать эскалацию – не в наших интересах. Мы и кураторское воздействие на вас начали только потому, что дарайцы давно уже это делают... отбирают нужных им людей, воздействуют на них... кстати, иногда убирают и тех, кто их не устраивает. Что сейчас делают с тобой.

   Ферн рассмеялся.

  – Послушай, что она несет! Если бы мне нужно было убить тебя – я бы мог это сделать уже двадцать раз!

  – Ему не нужно тебя убить, он всего лишь хочет тебя завербовать. Подумай, Женя – завербовать на службу чужому правительству. Не русскому. Не земному. А завербовав, он без труда добьется и того, что ты перестанешь писать.

  – По крайней мере, я готов обеспечить тебя, ты можешь вести нормальную жизнь, – перебил Ферн, – У тебя будет квартира, машина, будешь прилично одеваться... Как видишь, мы думаем о людях, в отличие от Дейтроса. Писать тебе никто не помешает – пиши что хочешь. Мне нравятся твои вещи, ты же знаешь. У тебя и времени будет достаточно на творчество. Мы предоставляем тебе свободу. И мы, в отличие от Дейтроса, никогда не ломали тебе жизнь...

  – Ради высшей цели с прищуром глядя в прицел, – вдруг сказала Ивик. Женя вздрогнула.

  – Откуда вы... хотя...

  – Это ты очень хорошо написала. Я помню. Скажи мне, кто из нас сволочь, и кто свинья. Я тебе сочиняю этот ад, где странно, что ты еще цел. Или ты надо мной стоишь, откровенно скажи, хладнокровно ломая мне и судьбу, и жизнь, ради высшей цели с прищуром глядя в прицел...

  – Очень красиво! – заглушил ее Ферн, – звучит просто замечательно! И поступаете вы с Женей очень этично!

  – Не очень этично, – спокойно сказала Ивенна, – конечно, нет. Согласна. Женя, я в курсе того, как ты живешь. Я знаю, тебе тяжело. Много лет. Тебе тяжело жить в этой квартире, где ты чувствуешь себя лишней. Постоянные скандалы. Отчим пьет. У тебя нет денег. Ни на что. Ты много работаешь, а зарплата очень маленькая. Это провинция, а переехать нет возможности. У тебя не ладится личная жизнь. Никого нет, одни душевные раны – ничего больше. Женя, я очень тебя могу понять. Но ты пойми одно... ты живешь в этих условиях – и пишешь. Ты много пишешь. Неважно, почему – может быть, потому, что тебе жить уж очень хреново, и хочется куда-то вырваться. И пока ты пишешь – ты нужна миру. Не только нам. Ты и Земле нужна. Потому что это главное, это лучшее... А если эти условия изменятся... вполне вероятно, что и творчества не будет. Да, я изучала психологию творчества. И я знаю, что тебе полезно, а что вредно... Пойми, Женя, душевный комфорт, физический... это важно. Но это не главное. Главное – чтобы ты продолжала писать...Через боль, через муки – но продолжала.

  – Да-да, – саркастически вставил Ферн – все это время он пытался что-то сказать, но Ивик повышала голос, вынуждая его заткнуться. Теперь он наконец прорвался.

  – Конечно же, очень по-дейтрийски! Можешь загибаться, главное – выполняй свою функцию. Главное – труд на благо Родины, а ты сам – винтик... совковая психология!

  – Решай сама, Женя, – Ивенна остро взглянула на нее, – я не оправдываюсь. Я ломала тебе жизнь. Решай сама, что важнее... Я...

   Она не договорила. Ферн внезапно выпрямился и громко сказал.

  – Хватит болтать! – в тот же миг все в маленькой кухне изменилось. Женя отпрянула к спинке кресла-кровати.

   Рядом с Ферном возникли двое – гораздо выше его и мощнее, настоящие амбалы. В воздухе сверкнули золотые огненные петли – сразу несколько, с разных сторон, Ивенна тоже схватила свой шлинг, петли сверкнули и опали, она метнулась в сторону, один из амбалов бросился на нее, Ивенна извернулась, ударила его ногой, как киношный Брюс ли,отскочила, он снова метнулся на нее, второй оказался рядом, но Ивенна снова вывернулась, прыгнула в сторону, Ферн тем временем вскинул пистолет, грянул выстрел, один из амбалов достал Ивенну, и та повалилась прямо на Женю – спиной, надавила... и в тот же миг случилось что-то дикое.

   Женя ощутила резкий удар по глазам, как яркую вспышку. Зажмурилась. И когда открыла глаза – все вокруг стало иным. Не было кухни. Вообще ничего не было – она сидела на земле, все так же вытянув ногу, а вокруг – серое, абсолютно безжизненное пространство и туман... Бескрайняя долина. Ветер. И сверкают золотые петли впереди.

   Здесь амбалов было уже не двое – человек десять. Но когда Женя наконец развернулась и увидела происходящее – все резко изменилось. Прямо из серой почвы росли высоченные голубоватые перепутанные стебли, все в шипах, и в этих стеблях неуклюже и беспомощно барахтались бойцы Серебряного мира. А впереди, спеленутый золотыми петлями шлинга, неподвижно замер Ферн-Дамиэль. Ивенна стояла против него, вытянув правую руку, сжимая в левой шлинг, слегка расставив ноги. Убедившись, что враги надежно скованы, дейтра повернулась к Жене и посмотрела на нее – ошеломленно.

  – Шендак, – сказала она непонятно.

  – Вы что, не в курсе? – хрипло спросил Ферн.

  – Ты... Женя, ты...

  – Что это такое? – вскрикнула девушка, – где мы?

  – Это Медиана, – сказал Ферн, – я говорил тебе.

  – Триманцы не могут... Женя, – сказала Ивенна, – кто твой отец? Настоящий?

  – Откуда я знаю! Он сбежал давно, и алиментов не платил! Игорем звали...

  – Она дарайка на четверть, – сказал Ферн, – ее отец – полукровка.

  – Шендак, – прошептала Ивенна.

  – Я не говорил тебе этого, Женя, – добавил Ферн, – но знай, что Серебряный мир – твой родной мир. У тебя там даже есть родственники. Тебя любят. Ты дарайка... Ты можешь быть с нами. Я бы открыл тебе это позже. К сожалению... сейчас меня убьют. Но помни...

  – Какая ты дарайка, – громко возразила Ивенна, – ты русская, Женя. По крови ты дарайка только на четверть. Твой папаша давно слинял, и родственнички что-то не очень тебе помогали.. Ты не дарайка. Ты пишешь настоящее. И ты сможешь творить в Медиане. А дарайцы этого не могут...

  – Почему? – не выдержала Женя. Ивенна пренебрежительно кивнула на плененных противников.

  – Потому. Видишь? Творить в Медиане, создавать оружие... создавать красоту – это может тот, кто и на Тверди творит настоящее. А они – они не умеют. Он говорит – убить... На Тверди он стрелял в меня, они кинулись на меня втроем, и там я с трудом уцелела... А здесь – видишь? Здесь они мне не страшны. Творить в Медиане, Женя... это самое лучшее, что есть на свете. Смотри!

   Ивенна чуть отошла в сторону. Взмахнула руками, точно дирижер.

   Точно невидимый цветовой оркестр заиграл перед ней – серая земля и серое небо взорвались разноцветьем. Это было похоже на калейдоскоп. На фейерверк. Огни – алые, синие, золотые, зеленые, всех цветов радуги – сияли в воздухе, и земля покрывалась коврами соцветий, ежесекундно меняющих оттенки. Вертелись огненные змейки, вставали радуги, солнца, пестрые розы, и это было невозможно, невообразимо прекрасно... Это было так, что даже плененный Ферн не мог оторвать взгляда от происходящего. И Женя почувствовала, что ей хочется плакать и кричать – так не могло быть на земле.. просто не могло. Ивенна опустила руки. Многоцветье не погасло, но чуть потускнело и замерло.

  – Ты тоже сумеешь так. Потому что ты не дарайка. Они так не могут. И не потому, что такими родились – они такими сделали себя сами... А ты... твоя душа жива, Женя. Я хочу, чтобы ты осталась живой...

   Ивенна подошла к Ферну. Тот заметно побледнел. Крикнул.

  – Женя, прощай! Они умеют творить... и убивать тоже...

   Ивенна протянула свой шлинг вперед... и петли на теле Ферна стали растворяться. Через несколько секунд он стоял на почве, освобожденный.

  – Убивать тебя... руки марать неохота, – процедила дейтра. Повернулась к Жене.

  – Я ухожу, Жень... Решай сама. Я не буду тебе мешать. Если станешь работать на них... они тебя, конечно, спрячут. Я не буду искать. Дело твое. Видишь, что стоит за мной – и что за ним. Решай. А мне... – она помолчала. – мне надоело это все.

   Она сделала несколько шагов вперед. И вдруг одновременно поднялась над почвой – не подпрыгнула, а именно спокойно поднялась, взлетела -и в тот же миг, словно в ужастике, начала превращаться – вытянутые руки удлинились, стали толще, покрылись перьями, сократились и прижались к животу ноги, вжалась в плечи голова... Через несколько секунд огромная коричневая, с белой головой птица, похожая на орла, взмахнула крыльями.

   Ивенна-птица поднималась все выше и выше, в зенит. Ферн поднял руки ей вслед, и с пальцев его сорвались молнии, но лишь зазмеились вокруг, не причиняя птице вреда.

  – Как видишь, я тоже кое-что могу, – Ферн обернулся к Жене, – я думаю, нам стоит вернуться обратно...

   Ивик летела дальше и дальше, почти не думая, куда летит, не глядя на келлог, укрепленный на лапе. Куртка и рюкзак остались на кухне у Жени... Ну и пусть.

   Потом она устала. Опустилась на землю. Создала себе небольшой экипаж, вроде фантастического флаера, легко скользящий над самой поверхностью. Откинулась в кресле...

   Где же она все-таки? Судя по келлогу, это зона не то Килна, не то Лей-Вей. Она ушла далеко. Патрулей здесь уже не было никаких. И вообще никого не было. Беспредельная свобода. Бесконечность.

   Чума на все ваши дома.

   А захотят ли дети пойти со мной – эта мысль тревожила ее последние полчаса. Ведь возможно, что и нет. Школа, друзья, своя жизнь. Марк... может, он согласится, но ему будет очень тяжело. Ведь у него столько родственников, он любит их, друзья, родной поселок... Все бросить ради нее.

   А стоит ли вообще его тащить куда-то?

   А дети... Ивик вспоминала, с каким азартом они говорили о школьных делах, как мечтали о распределении, гадали о будущей профессии... как играли со сверстниками во дворе. Этот мир давно уже перемолол их. Дети давно не принадлежат Ивик. Да она и видела-то их мало.

   А может быть, и не стоит претендовать на них. Надо смириться с этим.

   Женя – дарайка, ну и дела! Но эта мысль сейчас мало тревожила ее. Как и все, что осталось позади. Женя сама решит. Скорее всего, конечно, в пользу Ферна. Ивик всего лишь рассказала ей правду... то, что уже точно – правда. Пусть думает сама.

   Пусть они все сами – без нее. Уже хватит. Она устала. Просто устала от всего.

   Она не может воевать. На Триме человек, повоевавший год, вспоминает потом об этом всю жизнь. А она – постоянно так. В человеческих ли это силах? И никогда не было иначе, и не будет. С того момента, как ей на плечо положили алую ленту. А если это правда – то, что Дейтрос был унитожен ради сохранения пассионарности?

   Может, и нет. Может, Кельм прав со своей железной логикой. Но даже мысль об этом...

   Да просто не хочется думать.

   Кельму, наверное, будет очень больно, когда он все поймет...

   И всем будет больно, если она уйдет.

   Но они переживут и забудут.

   Ивик спрыгнула на землю. Стала с увлечением работать. Несколько минут – и над плоскостью Медианы возник дом с остроконечной алой крышей, с широким балконом наверху. Ивик отошла чуть дальше. Сад... Зеленая трава, плодовые деревья. Цветник. Розы. Множество роз. Маленький пруд... Можно еще уток сделать, но это потом... дорожка к дому.

   А может быть, создать все это – и позвать Кельма?

   Он ведь тоже очень устал. Он тоже не может больше. Давно уже не может – и живет через "не могу".

   Ивик играла. Она строила свой дом. Маленькое крылечко со скрипучими досками. Флюгер на крыше. Окно, увитое виноградом. Она ступила вовнутрь, в прохладный холл, который преображался на глазах. Вешалка в виде оленьих рогов. Вьюн по стенам. Паркет...

   Например, в Руанаре. В некоторых странах там живут дикари, которые сами не умеют выходить в Медиану, а умеющих считают волшебниками и поклоняются им. Там как раз очень хорошо можно устроиться... Притащить запас антибиотиков и прочих медикаментов. Лечить. Пользоваться авторитетом и обильными приношениями. Построить дом... может, не такой, на Тверди это куда труднее... но что-то можно построить.

   ... в гостиной на стене – ходики с большим маятником. Свежие деревянные полы. Книги, книги до верха, в огромных стеллажах...

   Можно и в Лей-Вей. Там дарайцы еще далеко не везде господствуют. Есть страны, с одной стороны независимые, с другой – уже неплохо развитые.

   ... вот в таком доме она жила бы с Кельмом. Спальня. Широкая постель, перина, в которой можно утонуть. Ивик бросилась на перину, раскинув руки. Покачалась. Ее потянуло в сон.

   ... и они играли бы в Медиане – часто-часто.

   Ничего не будет, думала она, выбираясь из перины. Ничего. Короткий сон будто отрезвил ее.

   Сколько она уже в Медиане? Восемь часов. Хотелось пить. Но виртуальную воду пить нельзя, а с собой ничего нет– все осталось в рюкзаке. Надо бы выйти куда-то на Твердь, поискать воду и пищу.

   Ничего не будет – она вышла из призрачного, такого реального на вид, дома. Создала "лошадку" и неторопливо заскользила над поверхностью. Убирать свой фантом она не стала.

   Не жить им с Кельмом в таком домике. И с детьми не жить. Ничего нет и не будет.

   Да и хочет ли она этого...

   Все, что нужно – это понять. Просто понять, что случилось. Вряд ли она вернется, если уйдет так далеко. Да, она не вернется. Но наверное, для всех так будет лучше. Пусть считают, что она погибла в Медиане. Может, ее даже будут считать героем...

   Матери пришлют – "Ваша дочь героически отдала свою жизнь за Дейтрос и Триму"... Хотя нет, ее запишут пропавшей без вести. Там другие формулировки.

   Поплачут. Попереживают. И забудут. И не будет путаницы с этими мужчинами, кого любить, с кем жить, пошло это, не пошло, цинично, не цинично... Смерть все расставит на свои места.

   Хотя она и не умрет. Просто уйдет навсегда.

   Меж рядами высоких стеллажей горел тусклый свет. Охраны здесь не было – только сигнализация, чутко стерегущая входы. Но никто не входил в этот огромный склад.

   Человек возник ниоткуда, прямо из воздуха – в промежутке меж стеллажами. Постоял, держась за утолщение на боку, сжимая в ладони, если приглядеться, темную плотную рукоятку. Послушал. Осторожно двинулся вперед.

   Ивик в общем-то не собиралась стрелять. Не убивать же людей из-за жратвы. В случае чего можно уйти в Медиану по горячему следу.

   Ей повезло, неподалеку обнаружился стеллаж с ящиками, набитыми консервами. Свинина. Тунец. Она быстро закидывала банки в рюкзак. Пакет сухарей. Шоколад. Вода? Она осторожно перемещалась среди стеллажей, постоянно останавливаясь и прислушиваясь. Воды взять стоило. И она нашла воду – в плотных тетрапаках, покидала пакеты в рюкзак.

   Если еще какая-то из десяти Заповедей не нарушена – это очень странно.

   Рюкзак оттягивал плечи и, неудобно уложенный, давил на спину. Но ничего – в Медиане этих неудобств не существует. С таким запасом можно долго не выходить на Твердь. Разве что вдруг захочется...

   А можно жить в Медиане. Неограниченно долго. Запасаться продуктами на Тверди, проще всего – на Триме, где вообще не знают о существовании невидимого мира. Защитить себя в Медиане она сумеет. Заняться – да есть чем заняться... играть.

   Только играть не хочется.

   Вот ведь странная ситуация – никуда не надо торопиться. Она ушла. Можно это назвать дезертирством, наверное. Но Дейтрос проживет без нее, кто она – рядовой куратор, найдут и другого. Клятву гэйна она не нарушает, если вдуматься. Ведь она просто так ушла. Никого не предала, не перешла на сторону противника. Просто – если она больше не может?

   Если я больше не могу так?

   Безответственность. Возмутительная безалаберность. Мать – наплевала на собственных детей. Которых, впрочем, у нее давно отобрали. Которые прекрасно без нее обойдутся. Наплевала на родственников, которые будут плакать, конечно, получив... нет, похоронку не пришлют, напишут "пропала без вести". Поплачут, будут надеяться какое-то время... а потом все пройдет. Мама будет иногда смотреть на ее фотографию. Думать, каким трудным и безалаберным ребенком была ее дочь... как намучилась с ней. Как дочь не хотела ее слушать – и вот результат... впрочем, зачем же так. Наверное, мама действительно будет страдать. Но жизнь продолжается – она станет ходить в распределитель, посещать театральные премьеры, судачить с соседками, ругать бессердечных детей, брата и сестру Ивик, которые разъехались Бог весть куда и почти не навещают родителей...

   Наплевала на мужа. Такого любящего, доброго и хорошего. До смешного, до нелепой сентиментальности любящего. Для него это будет тяжелый удар. Но он привыкнет. Его горе сильно, но неглубоко, как у ребенка. Отобрали любимую конфетку? На свете много других сладостей. Пока Ивик была рядом, она была единственным светом в окошке. Но раз ее нет – на стройке обязательно найдется добрая женщина, мало ли женщин к тридцати годам остаются вдовами в Дейтросе... Может быть, это будет лучше, чем с Ивик – никаких трагедий и разлук.

   Наплевала на всех, кто ее любит, и кто будет переживать. Целый день или два. А со временем забудет и займется своими делами. Конечно, нехорошо причинять людям боль, но ведь это боль преходящая... а ей кто и когда стеснялся сделать больно?

   Кельм.

   Нет, на него она не наплевала, конечно.

   И дело не в том, что он тоже утешится, причем очень быстро. Займется работой. Карьерой. Работа его уже сейчас, наверное, отвлекла от всех переживаний. Ивик для него – при всей глубине чувств – всего лишь приятное дополнение к Главному... Нет. Это не так. Ивик для него – то же, что и он для нее. Это не значит, что всего остального мира больше не существует. Мир есть. Надо стиснуть зубы и жить. Работать, уже не понимая, для чего, чего ради...

   Вот ведь в чем дело – рано или поздно приходит осознание полной бессмыслицы. Особенно когда вот так – когда видишь, что рядом было что-то иное. Только руку протяни. Да оно уже лежало в руке, это злосчастное яблоко... и ты даже откусил.

   Мы уже стали как боги.

   Мы уже поняли, где добро и зло.

   Вот так же, наверное, чувствовала себя Ашен. Поэтому много лет она и не могла жить – разве что работать. Много лет была мертвой. Когда оно – настоящее – уже есть, но его отбирают... Только для Ашен все было проще. Рейна просто убили. Обычное дело. Так бывает у многих.

   Интересно, Адам и Ева – они грызли то яблоко? Смачно откусывали, сплевывали попавшие косточки? Жадно, почти не жуя, глотали, почти соприкасаясь ртами, вырывали друг у друга сочные куски? А потом – остался огрызок? И они поняли, что все на свете яблоки когда-нибудь кончаются?

   Кельм, прости, я не могу с тобой – так. Я не могу предать все и всех ради тебя, ты же сам понимаешь, что бывает, когда такое естественное человеческое счастье строится на чужом горе. И я не могу обманывать ради тебя, потому что это недостойно тебя, недостойно нас и того, что нас объединяет. Только-то и всего, все очень просто. Мудрый монах, ты просто не знаешь, что это такое. Ты разрешил чувства моим почкам, но ты забыл добавить, что воплощения у этих чувств не должно быть никакого совсем – все, что мне дано – это пялиться на фотографию в мониторе, а это, согласись, пошлость.