Текст книги "Невидимый мир (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

   Женя подняла голову.

  – Знаешь, я всегда была дурой... Наверное, это тоже идиотское решение. Но знаешь что? Я почему-то хочу быть на твоей стороне.

   Ивик встала. Протянула Жене руку.

  – Тогда пойдем?

  – Что, прямо сейчас? А мать... и вообще?

  – Свяжешься с ней после, уже сегодня. Легенда для тебя уже готова на всякий случай. Твоим родственникам я поставлю охрану.

  – Что, так серьезно?

  – Все очень серьезно в любом случае. Понимаешь – в любом... Это ведь только кажется, что у тебя есть выход – спокойно принять предложение Ферна, жить богато и без проблем. Проблемы у тебя были бы в любом случае, потому что ты уже на войне. Но нам лучше сейчас уйти в Медиану, потому что там я намного лучше смогу тебя защитить. Думаю, за тобой наблюдают, и нападения следует ждать с минуты на минуту. Возможно, мои люди в Медиане уже ведут бой...

  – О Господи! Ни фига себе...

  – На Тверди я не очень-то хороший боец. Идем. Закрой глаза. Эшеро Медиана!

   Женя торопливо зажмурилась, переходя в безмолвное серое пространство Ветра.

   Кельм медленно пробивался сквозь метель. Мерзостную питерскую поземку, с ледяным влажным ветром, пробирающим до костей даже сквозь куртку с мехом, безжалостно режущим лицо. Очень хотелось уйти в Медиану. Или надеть скафандр. Но из Медианы он только что вышел, а до места добираться еще километра два.

   Кельм мысленно перебирал сведения, полученные от заместителя Таны иль Шарта.

   Проблемные точки сейчас – Новгород... К счастью, Курганом теперь будут заниматься другие, это Сибирский сектор. И как всегда, юг. Придется ехать на Кавказ в самое ближайшее время. И в Москву. Но самое главное сейчас – разобраться с базой в Колпино. Ее эвакуация завершится послезавтра. К сожалению, это не так-то просто. Тана отдала уже приказ о незаметном усилении охраны. Пусть нападают – она права. Если мы будем готовы к нападению, это даже неплохо.

   Но что-то здесь не так. Надо проверить... Кстати, гонорары "Штирлицу" можно будет потихоньку повысить, бюджет теперь позволяет. И расширять агентство. У предшественника, иль Варра была своя сеть из местных, но Кельм решил ею не пользоваться, так как неясно – кто именно сдал иль Варра, кто уже связан с доршами (и насколько). Расследование, конечно, будет проведено, он уже назначил ответственных...

   Кельм затормозил недалеко от высокого стеклянного портала со скучающим швейцаром на входе. Прошел пешком несколько шагов. Посетители этого учреждения не ездят на скутерах. Но Кельм предпочитал двигаться так, как удобнее – скутер можно провести через Медиану.

  – Погодка сегодня, – гардеробщица заботливо отряхнула его куртку от снега.

  – Не приведи Господь, – согласился Кельм. Глянув в огромное начищенное зеркало, достал из кармана расчесочку, провел по волосам, оценил свой вид – моложавый, спортивный бизнесмен в безукоризненном сером костюме от Бриони. Быстро, но с некоторым достоинством, поднялся по широченной – царских времен еще, видно – мраморной лестнице. Собеседник ждал его в холле второго этажа. Кельм быстро взглянул на него, пожимая руку.

   Довольно низенький – явный триманец. На голову ниже Кельма. Вызывающе синий костюм гармонирует с цветом глаз. Короткопалая рука, поросшая рыжеватым волосом. Старомодный аксессуар – запонка блеснула бриллиантовой радужкой. Сейчас их уже никто не носит... В этих-то толстых коротких пальчиках белесо-рыжий бычок держит двадцать восьмую часть богатств России. Кельм был знаком с его биографией: поднялся еще в 90е, на цветных металлах, держался в тени, занимался по большей части банками и финансовыми операциями, завел шесть детей от двух жен, сейчас женат на третьей, моложе его на 28 лет, в последнее время по неясным для конкурентов причинам резко пошел на взлет. По внешности можно было прочесть и многое другое, не упомянутое в биографиях и донесениях: независим от мнений, упорен в достижении цели, не остановится ни перед чем, умен, безразличен к внешнему, не сибарит, почти ничто не может заставить его изменить принятое решение.

  – Рад познакомиться лично, Борис, – в России в последние годы и в менее высоких кругах отчества почти вышли из употребления, а что уж говорить о собеседнике Кельма.

  – Рад. Пройдемте ко мне, в мои владения, так сказать...

   Кабинет вполне соответствовал владельцу – в меру дорогой, в меру старомодный. Итальянский темный дуб, светлая натуральная кожа, стандартный портрет Президента на стене. Секретарша, одетая довольно скромно, как принято в последнее время, никакой сексапильности, подала напитки. Обменялись незначащими фразами о погоде, о семье и сортах коньяка. Кельм по легенде был русским эмигрантом – бизнесменом в Австралии, владельцем солидного предприятия. С австралийским бизнесом его собеседник раньше практически не имел дела. Впрочем, легенда отработана на совесть, любую проверку Кельм прошел бы.

  – Насколько я понимаю, речь пойдет об инвестициях? – поинтересовался как бы вскользь банкир. Кельм обезоруживающе улыбнулся.

  – Давайте так... Мы, конечно, рассмотрим этот вопрос. Дело в том, что я планирую приобрести участок земли в Колпино...

   Борис подобрался и заговорил серьезно – отрывисто, быстро, хотя и сохраняя доброжелательную интонацию. Речь шла о приобретении участка как раз рядом с Базой, более того – под этим участком располагалась часть дейтрийской Базы. Кельм знал, что его собеседник связан с дарайцами, и по сведениям Таны, в курсе готовящейся акции. Хотя, конечно, считал это просто неким полулегальным бизнесом и поддерживал лишь потому, что дарайцы очень хорошо платили.

   Если все верно – Борис должен отказать ему под благовидным предлогом. Это всего лишь маленькая проверка... еще одна. Дарайцы заплатили ему больше, чем предлагал сейчас Кельм.

  – Ну что ж, все это звучит разумно. Цена вполне приемлема. Участок действительно подходит для ваших целей. Предприятие ведь будет совместным?

   Кельм отвечал, что пока не определился точно с бизнес-партнером, но участок будет приобретаться его собственной фирмой, ведь теперь продажа земли в России иностранцам разрешена. Банкир выглядел весьма заинтересованным в сделке...

   С ним придется встретиться еще раз, думал Кельм, надевая куртку, еще не просохшую после метели. Сегодня вечером. Это очень тревожно на самом деле – но узнать, в чем дело, можно только от него же.

   Если бы банкир отказал ему в покупке участка – это доказывало бы, что дарайцы и в самом деле собираются атаковать базу. Но он продает участок, да еще охотно, да еще с таким видом, будто первый раз о нем слышит...

   Так, ладно. Переключимся на Новгород. Кельм взял пульт мобильника, выходя на улицу, набрал номер. Метель уже стихла.

  – Здесь ранний вечер... повторяю, ранний вечер. Ноль ноль два семь. Ну что слышно по вашему делу, Рита?

  – Нам надо уйти в Медиану подальше, – сказала Ивик, – и переждать там какое-то время. Они сейчас будут тебя искать.

  – А мать...

  – Возле нее дежурит постоянно пол-шехи. Это двадцать человек. Этого достаточно, поверь. Хорошо еще, что у тебя немного родственников. И кроме того, они не будут тебя шантажировать – ведь связи с тобой нет. Если бы ты была на Тверди, все сложнее. А так – ты просто исчезла...

   Ивик создала конструкцию посложнее и красивее обычной "лошадки" – летающую ладью с резными бортами, блестящую, серебряно-медную. Борта ее будто растворялись книзу в воздухе, оставляя за собой серебряный шлейф. Женя, сидя на возвышении на корме, не отрывала взгляд от этого шлейфа,искрящегося звездочками. Ивик сидела вполоборота, движением пальцев направляя ладью, поглядывая на келлог. Радостное чувство игры захватило ее, она развлекала подопечную, как могла. Пускала в воздух фейерверки, лианы, радужных птиц. Создавала пугающие или веселые фантомы. Меняла костюмы – алый плащ и шляпу с пером сменяло призрачно сияющее бальное платье... по рукам вниз сбегали световые кольца, поднимались, как колечки дыма и таяли в воздухе. Вокруг Женькиной головы вращались маленькие сверкающие звездочки. Огненные надписи появлялись в небе и медленно таяли...

  – А я не могу, – сказала Женя, – у меня почему-то не получается ничего...

  – Научишься. Ни у кого сразу не получается.

   Они ели бутерброды из продуктов, прихваченных дома у Жени. Белые мраморные столик и кресла, которые создала Ивик, напоминали о южных курортах, море, криках чаек, причем Ивик не преминула создать вокруг еще и розовую клумбу (и в один из цветков воткнула "сторожа").

  – Слушай, а что, у вас всем остальным, кроме гэйнов, запрещено творить, что ли?

  – Что за глупости? Нет, конечно. Просто в гэйны берут еще в детстве всех, кто в потенциале на это способен.

  – Но ведь бывает, что человек не творил, не творил – и вдруг начал....

  – Бывает, – согласилась Ивик, – вот у меня есть знакомая. Алайна. Она работала себе аслен, оператором на фабрике, увлекалась вышиванием... и вдруг попробовала рисовать. И у нее пошло, да так, что заметили... Через полгода она уже училась в квенсене. Переквалификация это называется. Ты тоже пойдешь в сен, где будут такие взрослые... в ком ошиблись в детстве.

  – Сдуреть можно! Это всех, кто что-то может – сразу в армию?

  – А что делать? Жизнь такая.

  – А остальные как? Слушай, но все же что-нибудь да умеют... в детстве все рисуют, играют там, фантазию проявляют... И потом, вот скажи – а что, все эти детективы, любовные романы – это что, тоже все пишут те, кто в потенциале может стать гэйнами?

  – Нет, Жень... понимаешь, искусство может быть ремеслом. В Дарайе искусства такого много. Киностудии выпускают фильмы, сериалы. Пишутся романы. Художники есть, музыканты – полно. Но никто из них не способен в Медиане выдать работоспособный образ. Потому что – есть разница. Есть искусство – а есть ремесло, вот и все. За первое человеку обычно и жизнь не жалко отдать. А второе.... денег не платят – значит, и работать не буду.

  – А как отличить? – с интересом спросила Женя – вот у меня, значит, искусство?

  – А на Триме отличить это и невозможно почти. Как? По воздействию на читателя-зрителя? Так это и от читателя зависит, сентиментальная малоразвитая дамочка заплачет и от дамского романа. По объективным критериям качества? На каждом шагу можно найти произведение неумелое, но искреннее – настоящее, или добротную ремесленную поделку без единого изъяна. Хотя бывает и наоборот, конечно. По оценке какой-нибудь художественной элиты? Элита очень часто заблуждается и принимает за настоящие произведения, которые просто сделаны в русле ее мировоззрения. Нет... Но в наших мирах есть точный и безошибочный способ отличить творца от ремесленника.

   Ивик подняла руку и с пальцев ее сорвались молнии, грозно расколовшие воздух.

  – Медиана отличает. Для Медианы есть разница.

  – Но ведь эти... враги-то ваши... они тоже создают образы...

  – Не образы, а маки. Они повторяют то, что создано гэйном. Понимаешь, в этих молниях – достаточно энергии, чтобы уничтожить с десяток человек. А может, и больше, не мерила. Любое повторение, слепок несет в себе, конечно, часть этой энергии... но свою они туда не вкладывают. Эта энергия очень мала. И они не могут сделать ничего нового, не могут реагировать оперативно в бою. Это источник нашей силы и их слабости.

  – Но почему? Почему это так? Ведь не может же быть, чтобы целый народ...

  – Может. Ты просто не представляешь, что это за народ...

  – У нас тоже были всякие... Гитлер там... но все равно же не могло быть так, чтобы весь народ был лишен способности творить...

  – У них подростки не лишены. А потом они теряют эту способность. Наши хойта говорят, что они прокляты Богом. Наверное. Но вообще есть психология творчества, которая все это хорошо объясняет. Источник нашей силы – внутри нас. Огонь – свойство нашей души. Огню нужна вера, она его питает. Не обязательно, если разобраться, это должна быть вера в Бога. Хотя по сути за любой светлой идеей, за любой верой и любовью можно найти Христа. Надо гореть внутри, понимаешь? Любить, верить. Может, просто влюбиться надо... не знаю! Это противоположно рационализму. Это похоже на детскую игру, дети ведь всерьез верят, что плывут на паруснике, когда ставят на диване мачту из старой швабры. А Дарайя... она противоположность игры. Понимаешь?

  – Звучит просто жутко.

  – Так и есть.

  – Представь, что у тебя в руке кубик. Маленький серый кубик.

  – Ой...

  – Смелее, хорошо!

  – Ничего себе хорошо! Это песок какой-то, а не кубик!

  – Нормально все. Это всегда так сначала.

  – Ой!

  – Вот молодец! Ничего себе! Да ты просто гений...

   На ладони у ошеломленной Жени покачивался тусклый золотой шар.

   Они медленно шли по скальному гребню. Женя то и дело всматривалась вниз – скалы были высоки.

  – А если навернемся?

   Ивик резко повернулась, сделала движение – Женя с криком замахала руками, не удержалась на краю, полетела вниз. Ивик тут же протянула вперед руку – и Женя закачалась на воздушной подушке. Упругий слой воздуха поднял ее кверху. Вытолкнул, выбросив невидимую ложноножку, поддал напоследок в зад. Женя, красная от страха и возмущения, повернулась к Ивик. Та ехидно улыбалась во весь рот.

  – Ты... ты... у меня чуть сердце не лопнуло!

  – Чуть не считается!

   Ивик вынула шлинг.

  – Сейчас потренируемся. Пригодится на будущее.

   Миг – и Женя заорала от боли, огненные петли сковали ее, тут же затихнув ,она повалилась на землю. Ивик неторопливо освободила облачное тело. Снова обретя способность двигаться, Женя села и выдала тираду, на которую, казалось ей, никогда не была способна.

  – О-о! Ну ты даешь! Шендак... Теперь ты, держи! Поняла, как делать?

   Ивик чуть расставила ноги, заранее стиснула зубы и выдохнула, чтобы не закричать. Женя вскочила, и неумело взмахнув рукой со шлингом, выпустила петли. Они легли неровно, но все же легли, Женя рванула со всей злости – и получилось это хорошо, боль резанула коротко, и тут же Ивик мягко упала, сложившись, как тряпичная кукла. Ее облачное тело плясало в воздухе.

   Ивик всегда теряла дар речи при шоке отделения. Некоторые сохраняют способность говорить и даже отчасти двигаться. У Ивик работали разве что мышцы глаз – она молча наблюдала за Женей. Та подошла ближе.

  – Вот возьму и не отдам тебе облачко! Тьфу на тебя! Развела тут дедовщину, подумаешь! Думаешь, если я ничего не умею, можно издеваться, как хочешь?

   Ивик опустила веки.

  – Ладно уж! Возвращаю...

   Облачное тело стремительно рванулось к хозяйке, Ивик ощутила, как что-то расправляется внутри, наполняется живительной силой. Села.

  – Ты того, – сказала она, – извини... Вообще-то нехорошо, конечно, ты права. Но шендак... знаешь, как хочется поиздеваться немножко?

   Они по-сестрински поделили последний кусок хлеба. Допили воду из трехлитровой банки, набранной там же, на Жениной кухне.

  – Ничего... мы уже недалеко от Питера. Сегодня пойдем на Твердь.

  – Слушай, – сказала Женя, – все-таки классно здесь! Это же надо... жила столько лет, ничего не знала, а оказывается, мир такой большой... и такой интересный. Слушай, а почему земляне не могут ходить в Медиану? Это несправедливость какая-то!

  – На самом деле неизвестно до сих пор. Работы у нас ведутся по исследованию подвижности облачного тела. Понимаешь, нам было бы проще, не будь Земля такой беззащитной... если бы у Земли были свои гэйны для защиты...

  – У нас все могло бы быть иначе! Просто все...

  – А вот это ерунда, Жень. Ничего не было бы иначе. Ничего бы не изменилось...

  – Ну как же...

  – Да. Нет никакой разницы. У вас та же вера, те же идеи. Творчество... Огонь. Все это есть, так же, как и у нас. Предательство, любовь, честь, верность... все точно так же. Мы такие же, понимаешь? Мы ничем от вас не отличаемся. И дарайцы по сути не отличаются, хотя общество у них не приведи Господь.

   Женя помолчала.

  – Слушай, ты говоришь, ты поддерживала Огонь. У меня, Жарова – ничего себе однако, где я и где Жаров! Еще там у кого-то... А вообще известно, как его поддерживать? Я думала, это само собой. Он есть, и все.

  – Если не думать, то да, есть и все. Но он так же и гаснет. Тоже вроде бы сам по себе.

  – Ну да, у некоторых гаснет.А почему? Это от чего зависит?

  – Ну знаешь, Жень, есть отрасль психологии... собственно, у нас в Дейтросе она основная. Это стратегическая, оборонная наука. Как у вас... ну не знаю – электроника, ядерная физика. Я изучала ее, сдавала. Для кураторства это необходимо. У нас при каждой военной части есть такой психолог. В принципе, твое состояние никого не волнует, живи как хочешь. Но если перестаешь выдавать результат – тобой заинтересуются. Да и ты сам пойдешь к психологу – в патруль ходить надо, а жить хочется. Так что да, конечно. Если огонь тебе в принципе дан, есть закономерности, позволяющие его поддерживать.

  – Ну и что это за закономерности такие? Грубо говоря, если человек подлец и козел, то что, он не сможет творить?

  – Нет. Все сложнее гораздо. Творцы бывают такие сволочи, что не приведи Господь... но творцы.

  – А что тогда? Деньги? Ты вот про Жарова рассказывала...

  – Да нет, при чем тут деньги? Они не мешают. Это не проблема. Я могу назвать на Триме кучу настоящих творцов, притом богатых... У Жарова в другом проблема – он продаваться начал... вот в чем дело. Внутренне продаваться.

  – Слушай, ну а что?

  – Если бы все было просто с этим и логично – это было бы нарушение свободы воли, – сказала Ивик, – в том-то и дело, что все это очень непросто. А главное – индивидуально. На самом деле, психология творчества вполне смыкается с церковными практиками, которые говорят о грехе. Что грех как бы закрывает путь к Богу. Но если ты думаешь, что можно взять руководство для исповеди и по нему следить за тем, чтобы не было грехов, которые там перечислены... ну или если они появляются – быстренько их исповедовать – и тогда все будет тип-топ с Огнем...

  – Что, не поможет?

  – Не-а. Все сложнее гораздо. Для психолога это тонкая структура сверхсознания, и она... ладно, это слишком сложно.

  – Ну ты проще объясни!

  – Не могу я проще. Не получается. Нет общих правил, понимаешь? То есть они есть, заповеди, например, но это только очень общее, очень приблизительное, а в каждой жизненной ситуации, да еще для каждого отдельного человека их применение может выглядеть прямо противоположным образом. И в то же время можно знать, когда ты служишь Свету, а когда – тьме. Это всегда можно понять. Но не всегда легко сформулировать. Это как совесть, понимаешь? Она же у всех разная.

  – Да-а... сложно это! И что, значит, это от морали зависит?

  – Ну в той мере, как я тебе рассказала. Есть индивидуальная шкала у каждого – что можно, что нельзя. Но не только от этого. Еще есть категория "внутренняя активность". Сила, мужество, трудолюбие... лентяй творить не способен. Есть еще другие категории. Например, знаешь, ведь у нас, гэйнов, жизнь такая, что к творчеству как-то не располагает. И тем не менее, все мы это делаем, и делаем много. В перерывах, по ночам, лбом в стол стукаешься, но работаешь... Потому что есть атмосфера, мы всегда находимся среди друзей, которые и сами – все такие же. Если есть возможность для моих трансляторов организовать творческую среду, я это всегда делаю.

  – Интересно... ну а чем помешал Саша, например?

  – Понимаешь... есть тип людей, у которых очень высокое сродство, обычно мощный талант... у меня подруга такая есть. Но они этот талант не ценят и выбрасывают на помойку при первой возможности. Это называется категория стабильности. Она у вас низкая, эта стабильность. Ты бы вышла за него замуж, уехала в Германию, увлеклась процессом потребления, родила ребенка... или, возможно, Саша трепал бы тебе нервы своей неверностью. Ему твое творчество, понятно, не нужно даром, это ты сама знаешь. Все это вырвало бы тебя из мира, к которому ты привыкла. А сохранить способность творить в других условиях ты бы не смогла. Такой тип. Причем ты бы не понимала, что с тобой происходит. Даже не сопротивлялась бы. Многие говорят – "а у меня прошло как бы само собой". На самом деле всегда есть причина, всегда сбой по одной из категорий.

  – Гм... может, ты и права. Я никогда не задумывалась, откуда это берется, почему. Взялось – и взялось. Знаешь, как понесет... только успевай записывать. А то, что несет – это что, признак настоящего? Вдохновение?

  – Ты знаешь, и это не оно... Бывает и бесплодное вдохновение. Ничего хорошего не производящее. Да ведь знаешь, огонь есть у всех людей. А творить могут только некоторые. Потому что кроме огня, еще другое есть. Огонь – это энергия, а еще есть умение структурировать... Его наработать можно, но тоже далеко не всегда. А не гэйн... он может ощутить огонь, у него поет внутри – а наружу он ничего выдать не может. Потому что он в другом должен быть реализован. Он к другой касте принадлежит. И это не хуже, не ниже... Просто жизнь у всех разная, и предназначение свое.

  – Слушай, ладно, это понятно. Ну а меня-то вы за что? Как нашли?

  – Тебя? Да очень просто. Твои романы нам информационно близки. Честно сказать, нам все равно, есть у тебя огонь или нет, настоящее это или нет. Просто знаешь... у вас очень мало романтики. Практически совсем нет. Она у вас ушла вместе с социалистическим реализмом и советской фантастикой. Осталась одна так называемая ирония, стеб и жизненный здравый смысл. А у тебя...

  – Разве ж у меня там что-нибудь похоже на ваш Красный мир?

  – Похоже. Духом похоже... вера, любовь, мечта. То, что зажигает огонь. То, что отрывает от потребительства. То, что делает душу живой... Хотя по сути, конечно, не похоже. Но ведь и я пишу романы совсем о другом мире. Не похожем на наш. Я не люблю наш мир, знаешь. И людей не люблю. Мне хочется побыть в другом... красивом, где все друг друга любят. Не убивают. Не мучают. Знаешь, как надоело все это?

  – Если не любишь – зачем живешь в нем?

  – Потому что другой, Жень – это фантазия. Нельзя жить в фантазии. Надо жить в том, что есть и пытаться сделать это лучше.

   «Сансара» оказалась действительно элитным клубом. Кельму по роду службы случалось бывать в заведениях этого рода, но «Сансара» была другой. Классом повыше. Попасть в «Сансару» официально было несколько сложнее, чем встретиться с олигархом днем. Кельм справился бы и с этой задачей, но для этого потребовалось бы несколько дней. Он пошел простым путем – через Медиану. Вошел и вышел туда, создав «горячий след», переместился на несколько метров, снова выйдя на Твердь уже внутри помещения. Он слегка рисковал, но все прошло как нельзя лучше – вышел на Твердь в закутке клозета, без всяких свидетелей. Перед зеркальной стеной оправил костюм, задумчиво причесался, дверь медленно отъехала в сторону.

   Да, "Сансара" производила впечатление. Никаких голых девок. Ни навязчиво громкой музыки, ни лезущей в глаза безвкусной роскоши. Даже полутьма не оглушала настойчиво, была мягкой, тонированно-пастельной. Столики хорошо изолированы друг от друга высокими мягкими перегородками. Над столиками низко свисали антикварные, разных оттенков лампы. Девушки за столиками – в изящных скромных нарядах, не проститутки, а гейши, и очень, очень юные, как сейчас модно, педофилия все больше легализуется в здешнем обществе, очередной раз отметил Кельм. Он еще раз поправил галстук. Шендак, время терять нельзя, надо искать Бориса. Прошел к стойке бара, делая вид, что рассматривает огромную стену-аквариум. Банкира в зале, похоже, нет. Еще или уже. Дольше стоять здесь неприлично. Кельм высмотрел себе заранее столик на возвышении, откуда можно наблюдать хотя бы часть зала. Сел, рассеянно раскрыл карту. Официант подошел почти сразу, Кельм заказал мартини. Минуты через три рядом с ним оказалась девушка.

  – Разрешите?

  – Пожалуйста. Выпьешь чего-нибудь?

   Девушка пожелала какой-то здешний коктейль "Шестое чувство". Кельм искоса глянул на нее. Лет пятнадцать. Третий курс квенсена, подумал он. Кстати, и в лице есть что-то дейтрийское, высокие скулы, прямые волосы медного оттенка, блестящие темные глаза – или кажутся темными при этом освещении. Мягкие белые плечи, желтоватый атлас платья, невидимые бретельки, низко открытая крошечная грудь, тоненькие руки, ей автомат не поднять даже.

  – Вы ведь нездешний? – спросила она.

  – Нездешний. Я живу в Австралии.

  – О-о... может быть, вам удобнее общаться по-английски, – у нее оказалось прекрасное, хотя, конечно, не австралийское произношение.

  – Нет, я русский, – ответил Кельм. Девочка придвинула к нему руку. Совсем чуть-чуть. Кельм отвел взгляд. Вот ведь дьявол. Она напоминала не Лолиту, а Наташу Ростову на первом балу. Эту ручку хотелось взять, согреть дыханием, защитить эту хрупкую птичку от страшного и жестокого мира... шендак, когда же появится Борис? Он должен быть здесь, просто должен.

  – Как тебя зовут? – поинтересовался Кельм.

  – Лена.

  – Меня Николай. Леночка, а лет тебе сколько?

   Она робко улыбнулась.

  – Восемнадцать.

  – Давно здесь работаешь?

  – Нет, – сказала она растерянно, – Николай, а вы... вы расскажите мне об Австралии. Это очень интересно!

  – Это не очень интересно, – Кельм вытащил банкноту из кармана, положил перед девушкой, – вот что, Лена, об Австралии поговорим в другой раз. Мне нужен один человек. Я не из ФСБ, я веду с этим человеком бизнес. Держи, это тебе подарок...

   Глаза маленькой гейши блеснули заинтересованно. Банкнота исчезла мгновенно.

  – И будет еще, если ты поможешь. Об этом никто не узнает, и тебе за это ничего не будет. Мне нужен... – Кельм назвал имя.

  – А-а, – облегченно вздохнула Лена. Ее интонации неуловимо изменились – не наивно-романтичная девочка, а профессионалка, зарабатывающая гонорар, – так его не здесь лучше искать... вы посмотрите в Зале Иллюзий.

   Кельм положил на стол вторую банкноту.

  – Благодарю. А как туда пройти?

   Девочка сгребла деньги и объяснила, как. Кельм задумчиво глянул на нее, одним глотком выпил половину бокала – не пропадать же благородному напитку. Разжевал оливку.

  – А все-таки, Лен, как ты сюда попала, клуб-то хороший?

  – Я из Саратова, – сказала она. Голос девочки стал ниже на тональность и грубее, чем в начале, – выиграла городской конкурс красоты. Меня пригласили. Прошла курсы... ну и...

  – А родители твои что?

  – А что родители? – с вызовом спросила Лена.

  – Ну – они не против? Ведь работа не совсем обычная...

  – А что родители... отец с нами не живет давно, пьет он, не просыхает. У матери артрит, она по больницам... думаете, легко деньги найти на лечение? – зло сказала Лена и тут же спохватилась, тон ее стал прежним, нежно-девочковым, – извините... простите, пожалуйста, это я случайно...

   Он все-таки не удержался, сжал тоненькое предплечье.

  – Ничего, Лена, все нормально. Прости, что не могу помочь.

   Борис, полуголый, возлежал на мягкой кушетке. Над кальяном курился дымок. Юная индуска в сари и кольцах разминала босые ступни банкира. Кельм примостился на табуреточке рядом. Судя по размыто-блаженному взгляду, банкир пребывал сейчас довольно далеко от этого мира. Может быть, даже в Медиане.

  – Борис... я Николай, ты меня помнишь?

  – Хорошо... да. Что ты сказал? – смутно встрепенулся банкир.

  – Я Николай. Борис, у тебя купили землю...

  – Какие птички, твою мать, какая красота долбанутая! – с чувством сказал вдруг Борис. Кельм вгляделся в его лицо, встал и перешел в Медиану.

   Он не ошибся. Смутный контур знакомого приземистого плотного тела лежал на серой почве. И действительно – птички, вокруг наркомана вились синие и золотые стрижи, он вяло пытался поймать их руками. Кельм подумал немного. Движением руки уничтожил стрижей. Подошел к Борису, не выходя из Медианы. Взял его за шкирку – это было странно, как будто держишь облачное тело, да так оно по сути и было, земляне не способны выходить в Медиану физически.

  – Борис, слушай внимательно! У тебя купили землю недели две назад. Нелегальная фирма, ты о ней ничего не знаешь, но платят они очень хорошо. Где? Скажи мне только одно – где?

  – Ты кто? Да пошел ты, – бизнесмен выругался. Кельм встряхнул его – или его облачко_ частично наделенное сознанием, – за шкирку.

  – Ну-ка тихо! Ты здесь ничего не можешь. Боря, не лезь в эти разборки – тебе хуже будет. Ты не представляешь, с кем связался.

   Он говорил негромко, но уверенно. Убеждать наркомана логически было сейчас бессмысленно, так же, как и воздействовать на него эмоционально. Он сейчас совершенно безумен, и тут одно из двух – либо Кельм все же получит от него информацию, либо нет. Борис начал монотонно материться, и одновременно под руками Кельма таял в воздухе слепок, становясь все более прозрачным... Кельм скользнул на Твердь, снова оказался сидящим рядом с обкуренным, расслабленным бизнесменом. Только взгляд банкира теперь был более осмысленным. Он дрыгнул ногой, отгоняя девочку. Сел на кушетке, низко склонившись к Кельму. Медленно, со значением, покачал указательным пальцем перед его лицом.

  – А ты хитер, Коля... хитер. Ладно, тебе скажу... те мужики... они в Петергофе участок купили. На Ораниенбаумском...

   Кельм задохнулся, едва сдержавшись. Господи! И максимум полтора дня до штурма. База в Петергофе гораздо крупнее и важнее Колпинской.

  – Спасибо, друг. Не в службу, а в дружбу – про меня никому не говори, – он хлопнул банкира по плечу. Шагнул к двери, в любую минуту ожидая окрика и появления охраны, готовясь сразу уйти в Медиану. Но Борис был слишком расслаблен, Кельм вышел из клуба прямо по Тверди. Не останавливаясь, не обращая внимание на мороз, он быстро пошел по улице, вытряхнул на ходу таблетку стимулятора на ладонь. В ближайшие несколько суток спать не придется...

   Шендак! Там несколько сот человек, там раненые, там столько техники... В Колпине, значит, они бросили наживку, надеясь, что мы ее заглотим и будем готовиться к отражению штурма – но совсем в другом месте. И мы заглотили, а теперь уже поздно. Но если я не вытащу эту ситуацию, подумал Кельм, то кто ее вытащит?

   Ивик растерянно провела рукой по вычищенному подоконнику. Вот и все... его здесь нет. А комната еще хранила его запах, след его присутствия, словно невидимый слепок Кельма висел еще в воздухе. Ни одной вещи – он все забрал. Оставался его матрац на полу, по-прежнему аккуратно застеленный. Все было правильно. Она сама ушла, и это хорошо, что теперь его перевели в другое место. Ивик не знала, проявил ли Кельм в этом инициативу, или просто так вышло. Но в любом случае это хорошо и правильно... Но больно. Невыносимо больно. А что ж ты, спросила себя Ивик, надеялась, что он еще здесь? Или хоть какая-нибудь его шапка, или старые четки.Чтобы можно было спрятать и целовать украдкой и прижимать к щеке... Идиотка все-таки, выругала она себя.