Текст книги "Невидимый мир (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

   Идти, оставляя за собой красоту – хрустальные звенящие разноцветные деревья, маленькие сказочные замки, вспенивать небо тысячами смеющихся искр. Снова почувствовать себя девочкой – принцессой и повелительницей мира, волшебницей, только на этот раз чудеса – почти настоящие....

   И Врата на этот раз оказались всего в полукилометре от Майта, поселка, где жила семья Ивик. Когда Врата так близко оказываются к населенному пункту, гэйны удваивают там патрули. Зато добираться до дому не так далеко. Ивик пошла по Тверди пешком. В Петербурге стояла зима, а здесь – самое теплое время, начало лета, Ивик приторочила куртку и шапку к рюкзаку и шла по проселку, вдыхая нежный запах синих колокольцев. Их высокие головки покачивались в траве. Вдаль уходили ровные зеленеющие ряды злаковых всходов, по черному полю деловито тарахтели тракторы. Жаворонки тихо звенели в тающей небесной голубизне. Далеко за полями змеилась лента поезда. Как же здесь хорошо, думала Ивик. Как же здесь невозможно хорошо. В этот миг ей хотелось никогда, никогда не уходить отсюда, всегда оставаться в Дейтросе... И вот за поворотом поднялись первые здания Майта.

   Поселок очень разросся за последние годы. Строители (и Марк, и Марк тоже!) работали не покладая рук. Когда Ивик приехала сюда, поселок состоял по большей части из деревянных бараков. Сейчас почти все жилые дома были каменными, многие и двухэтажными, в центре стояло несколько пятиэтажек, на окраине построили новый тоорсен – школу для детей от 6 до 12ти лет, там сейчас жили и учились дети Ивик. Почти везде проложили асфальтовые дороги. Поселок возник как железнодорожная станция – вдоль северного побережья материка тянули железную дорогу, и теперь в Майте был выстроен огромный по дейтрийским меркам вокзал. Стекло и бетон здесь, особенно на севере, не жалуют – Марк объяснял это Ивик: во-первых, нужны теплосберегающие конструкции, во-вторых, и ради обороноспособности лучше строить дома-крепости. Вокзал был похож на маленький укрепленный замок с узкими готическими окнами, прочными стенами и башенками. Ивик полюбовалась вокзалом и свернула на шестую линию. Они давно уже не жили в военном городке, с тех пор, как Ивик перевели из местной воинской части в шемату Тримы. Их семье дали прекрасную двухкомнатную квартиру почти в центре поселка. Даже мама Ивик, побывав в гостях, осталась довольна этой квартирой – правда, все равно ворчала, что Ивик живет в тьмутаракани. Теоретически и правда можно было перебраться поближе к родне, на юг, Марка бы перевели по работе, строители нужны везде. Но Ивик как-то не очень стремилась к родне поближе.

   Детей на улицах почти не было. Завтра они все вернутся из школ и заполнят улицы и дворы. А сегодня вечер принадлежит взрослым. Ивик ускорила шаг, думая о Марке. Эта мысль вызывала у нее улыбку нетерпения. Скорее, скорее – ворваться в дом, ткнуться в грудь носом. Ощутить, как теплые, родные руки взъерошат волосы, и телом почувствовать тело, и поцелуй...

   Ивик едва не полезла за ключом по земной привычке. В Дейтросе почти никогда не запираются двери – а зачем, собственно? У большинства и замков-то никаких нет, разве что щеколда – закрыться, чтобы никто не мешал.

  – Ивик! -сдавленно сказал Марк. Она ткнулась лицом ему в грудь, и всем телом ощутила тепло, и руки Марка взъерошили ее волосы. Он молчал. Только ласкал ее, и так, молча, говорил, как умел, руками и всем телом – как он любит ее, как сходил без нее с ума, как боялся, что она не вернется, как он счастлив, и как боится, что она уйдет снова. И ей даже не было сейчас неловко за это, потому что сейчас она тоже очень любила его, безумно любила и была счастлива. Он целовал ее щеки, глаза, скулы, нос, все лицо, и наконец добрался до губ.

  – Я вот тебе тут... – она поставила рюкзак на диван и стала рыться в рюкзаке, а Марк сел напротив и молча, напряженно смотрел на нее. Он всегда так первое время, когда она только возвращалась – просто смотрел. Господи, как же он меня любит безумно, – Ивик старалась отвлечься от этой мысли, перекладывая вещи, – невозможно же, таких хороших просто не бывает... он же святой просто. Обычный человек не может так любить.

   Дарить Марку что-нибудь тоже было очень приятно. Он умел радоваться. И одеколон оказался именно таким, как Марк давно уже хотел. И рубашка – очень правильной, Марк даже сразу ее надел. И все мелочи – к месту и как раз совершенно необходимы.

  – Это же просто мечта! Но ты разорилась? Там же эти ваши... деньги, или как?

  – Ну и ладно, Марк! Зачем эти деньги-то нужны – на подарки и нужны в основном.

  – Мне кажется, ты могла бы себе побольше покупать.

  – Я покупаю и себе.

   Ивик улыбнулась. Может, он и прав – другие тратят на себя больше, чем она, она и одежды красивой триманской себе не позволяет, и косметики, и дорогой парфюмерии. Но ведь куда приятнее делать подарки родным... Ну какая радость была бы сейчас явиться надушенной и раскрашенной, но без хороших подарков?

   Марк ждал ее – она сообщила, что придет сегодня. Неизвестно лишь, во сколько – ведь неясно расстояние до Врат в этот день. Но Марк подготовился – и с работы пришел пораньше, и на плите (у них была отдельная кухонька) шкворчало в кастрюльке что-то вкусное.

   Как оказалось – мясо с грибами и картошкой. Марк готовил божественно. Он уже и на стол накрыл, и на столе красовался букет голубоватых роз – Ивик как раз такие очень любила. Как в ресторане. Если уж Марк за что-либо брался, то делал это художественно – искусно свернутые салфеточки, свечки, посуда подобрана и расставлена так точно, что и есть-то жалко, нарушая эту гармонию. От глубоких тарелок поднимается аппетитный парок. Светлое вино искрится в бокалах.

   Можно и закрыть глаза на то, что скатерть дырявая, а под столом песок и крошки. Это уже мелочи.

  – Ой, как вкусно, – сказала Ивик с набитым ртом.

  – Давай за твое возвращение! – Марк поднял бокал. Они чокнулись и выпили. Любимое вино Ивик, полусухое шанское, из винограда, растущего на ее родине, на юге, в долине реки Шан. Картошка была выше всяких похвал, со сметаной, с какими-то травками, ведомыми только Марку. Марк был довольно капризен в еде, когда Ивик готовила сама, приходилось ограничиваться немногими блюдами, которые он ел охотно. Впрочем, Марк всегда и много хвалил ее стряпню. Но сам готовил лучше, Ивик это понимала. Может быть, именно благодаря тонкому вкусу. Ивик сыпала приправы, почти не различая оттенков вкуса, ей казалось, и без них неплохо. Просто положено – вот она и клала в блюдо все, что нужно. А Марк... Он часто изумлял Ивик тонкостью осязания, обоняния, вкуса. Ивик восхищалась этими качествами, впрочем, ей нравилось в Марке практически все. Может быть, за исключением лени и безалаберности, этого у нее и самой было с избытком – но потому это можно было легко и простить.

   Марк снова разлил вино. Среди гэйнов принято пить второй раз за погибших, молча и не чокаясь, но Ивик никогда не соблюдала этот обычай с Марком. Зачем? Ему-то это – зачем?

   Потом они пили чай со сладкими пирожками. Их Марк взял у сестры, хотя и печь тоже умел сам. Говорили без умолку. Марк рассказывал про детей, Ивик жадно расспрашивала его. Немного говорил о работе. У них сейчас был интересный объект – спортивно-тренировочный центр для всего поселка, огромный. Марк говорил озабоченно о несущих балках, о перекрытиях, о линолеуме, утеплителе, перегородках, недопоставке чего-то там, о вредном прорабе и беспринципном наглом бригадире третьей бригады... Ивик согласно кивала, в нужных местах вставляла реплики, но интерес ее уже ускользал. Она думала об этом центре – конечно, центр такой необходим. Спортивным его можно назвать относительно. Все население Дейтроса обучается военным навыкам. У Марка в прихожей на стене тоже висит "семидесятка", "Клосс-70". Ведь прорыв дарайцев на Твердь возможен в любой точке и в любую минуту. Защищаться придется всем, не только гэйнам и гэйн-велар. В спортцентре тоже будет большой тир. И все остальное тоже – зал со снарядами, залы для занятий борьбой – трайном, бассейн. Может, стоило бы потренировать Марка, хотя бы в трайне, ведь мало ли что...

  – ... И ты представляешь, он взял и получил эти крепления! Как будто это был его заказ! Ну это что, не наглость?

  – Наглость, конечно, – подтвердила Ивик. Она не слышала толком, в чем там дело, но это неважно. Марк прав. А если и нет – все это такие пустяки... А ведь для него это не пустяки, подумала Ивик. Это его жизнь. Интересно, его не обижает то, что я так плохо его слушаю, замечает ли он это? Похоже, не замечает. Похоже, все нормально. Ивик положила руку на запястье Марку.

   ...Что с ним хорошо – его очень легко успокоить и порадовать. Достаточно просто обнять или ласково прикоснуться. Это безотказное средство, которое действует всегда.

   ...Постельное белье Марк явно только что сменил, а что по углам спальни раскинулась паутина, и кое-где валялись одиночные грязные носки – так это же мелочи. Зато детей сегодня нет. Зато спокойно. Марк стянул с Ивик рубашку. Большое овальное зеркало на стене глянуло на нее откровенно и жестко, Ивик зажмурилась. Ее левое плечо было стянуто давним ожогом. Плечо, бок, часть груди. Длинный косой шрам пересекал правое бедро. Ивик до сих пор не могла привыкнуть к этому своему уродству, смириться, что так оно будет всегда, что это уже не изменить. Марку это не мешало нисколько.

   Они слились. Тело к телу, тепло к теплу, на хрустяще чистых простынях, Ивик лишь удивлялась снова и снова, как точно он угадывал, где коснуться ее, где и как, именно так, что было хорошо, и все лучше и лучше, и только надеялась, что и она делает все именно так, как ему нужно, да что там – была уверена в этом . И шептала ему на ухо "любовь моя... хороший... милый. Самый лучший", и он отвечал ей "девочка моя", и от этого сладко расширялось сердце. И вот волны океана подхватили ее и стали качать, блаженство достигло того предела, когда отключается сознание, и качка становилась все больше, полет все упоительнее, все смелее, и наконец Ивик взлетела почти к солнцу и замерла там на гребне, не помня ни о чем, а потом медленно, длинными скачками стала скользить вниз...

   Они замерли друг возле друга, тяжело дыша, Ивик ткнулась носом в плечо Марка, вбирая его в себя, теплое, родное, прекрасное... Марк редко и легко целовал ее лицо.

  – Я тебя так сильно люблю, – сказал он просто, Ивик захотелось заплакать.

   Он засыпал. А ей не хотелось спать, а казалось – так устала, нет сил, хроническая усталость, хронический недосып. Она оперла голову на ладонь, и второй рукой гладила лицо Марка, жадно вглядываясь в него. Такое смешное. Такое милое. И реснички, отбрасывающие тень на щеки. Господи, как же все это хрупко, и как легко его потерять. Говорят, что совершенная любовь не знает страха. Для Ивик любовь только и была связана со страхом. Человек – невероятно хрупкое создание, это перепутанное сплетение жил, сосудов, костей и мяса, пробивающаяся по узким изогнутым трубочкам кровь, подрагивающие в ложах нервы, достаточно всего одной пули, всего только одного выстрела (а какое простое обыденное дело – автоматная очередь), чтобы все это навсегда остановилось. Чтобы вот это чудо, Марк – чтобы оно перестало существовать навсегда. Достаточно даже хорошего удара в переносицу или под ухо. Ивик вдруг почувствовала, что слезы наворачиваются на глаза. Сентиментальность напала... это бывало с ней. Нельзя, нельзя любить такое хрупкое, это невозможно. Нельзя так привязываться. Господи, за что ты устраиваешь так – что мы так сильно любим кого-то, а потом ведь он все равно умирает, умирает неизбежно, и нет человека, которому не пришлось бы рано или поздно с этим смириться...

   Самое страшное, если вдуматься – то, что угроза очень реальна. Дарайцев очень много. Одних вангалов что-то около 17 миллионов, пусть и не все они сейчас в действующей армии. Пусть хоть два миллиона. Нас-то все равно неизмеримо меньше. Если они начнут крупный прорыв, по-настоящему крупный... А еще ведь есть гнуски. И разная другая гнусь, начиная от бактериологического оружия. И все, что прикрывает Дейтрос, Марка, детей – это, собственно, гэйны, маленькая воинская часть в Майте. Ивик вспомнилось старое и устойчивое ощущение – прикрыть, защитить Марка и детей.

   Так легче. Сознавать, что ты можешь хоть что-то. Что их не убьют на твоих глазах – ты можешь встать между ними и врагом, можешь сражаться. Это счастье. Не бойся, подумала Ивик и поцеловала спящего мужа, я тебя прикрою. Они тебя не тронут. Ты можешь быть спокойным, строить дома, жить в этом светлом мире. Я смогу тебя защитить...

   Глупо. Уже несколько лет она занималась совсем другими вещами. И в патруле работала недолго. И работу ее на Триме нельзя было связать так уж прямо с обороной Дейтроса, разве что косвенно. Но видно, это неистребимо, это вложено еще в квенсене. Защитить, закрыть собой, за твоей спиной – родная земля, враг не пройдет, твой долг – спасти мирное население... мирное, спящее, сопящее носом, такое родное население.

   Дети явились на следующий день вечером. Ивик уже вымыла квартиру. Марк хоть и старается вести хозяйство, но все-таки лентяй по сути. Но Ивик это не злило – даже приятно, в охотку иногда прибраться и вымыть полы, после долгого дежурства на Триме. Она немного писала «Белую землю». Сходила в распределитель и на почту, кое-что взяла для дома и отправила подарки родным – отсюда все же куда проще, чем с Тримы. Поговорила с мамой через циллос на почте. Прогулялась по родным улицам.

   Ей казалось, что здесь, в Дейтросе, она живет – а на Триме только существует. В известном смысле так и есть, Трима – это ее работа. Дейтрос – жизнь. В Дейтросе все свои, они хотя бы относительно понимают ее, они такие же, она принадлежит этому миру. На Триме все чужое, надо приспосабливаться. Сейчас тоже все так, как будто этих очередных двух недель – не было. Они будто провалились в небытие, и вот она снова здесь, в родном Майте, где можно посудачить с соседками, где Марк и дети...

   В половине шестого школьный автобус привез ребятишек. Ивик стояла у подъезда. Из автобуса высыпала целая орава, гэйна прищурилась, высматривая своих. Первым, обгоняя всех, понесся к ней Фаль. Прыгнул, повис на шее. Ивик специально надела форму, парадку, для детей – чтобы им пощеголять перед друзьями такой вот мамой-гэйной. Подняла Фалена на руки, поцеловала его в щечку, с изумлением и горечью ощущая, какой же он маленький, тоненький, как тростинка. Миари уже прыгала вокруг, и Шет тоже подбежал. Ивик обняла всех троих разом. Дети трещали без умолку. Ивик, смеясь, подняла руки.

  – Ну-ка тихо! – велела она, – пошли домой!

   Детьми она командовала без затруднений, и даже интонации совершенно правильные появились.

   Миари тут же вцепилась в плюшевую собаку, а другой рукой схватила кукольную мебель и побежала в свой угол, расставлять ее. Шет вытряхнул коробку лего прямо на пол. Фаль с горящими глазами и оглушительным рычанием вел по столу танк. Ивик, улыбаясь, смотрела на них. Наслаждалась. Миари то и дело подбегала к ней, обнимала за шею, потом опять неслась в угол к игрушкам.

   На кухне Ивик расставила на столе еду – жареную картошку, ее все дети любили, земные лакомства – копченую колбаску, кабачковую икру, а для чая она приберегла пряники. Марк сегодня, как водится, на работе задерживался. Придется покормить детей без него. Ничего, сказала себе Ивик, завтра у него выходной. Она любила семейные обеды и ужины, чтобы все вместе, все рядом, вся ее любовь, все счастье. Тогда внутри разливалось тепло, тогда она чувствовала несказанную полноту, гармонию, совершенство.

   Дети расселись за столом, дождались, пока мать прочтет молитву, накинулись на еду. Ивик сама не ела – решила дождаться Марка. Сидела, подперев щеку кулаком, смотрела на детей, жадно вбирая взглядом, запоминая до следующего раза. Она видела детей реже, чем обычная мать-дейтра. Она почти забывала их лица – хоть и смотрела на фотографии. Они слишком быстро менялись.

   Фаль – слишком тощий, казалось ей, слишком легкий. Но очень активный и быстрый, блестящие черные глазенки, сбивчивая речь. Живчик. В кого только? Ни она, ни Марк такими не были. А вот Шет, вроде бы, близнец, но совсем другой. Он в Марка. Основательный, круглолицый. Миари еще крупнее, впрочем, она и старше. Все трое чем-то были похожи и на Марка, и на Ивик... глаза у всех темные. Ивик хотелось ребенка с голубыми глазами или серыми. Как у Кельма, кольнуло вдруг. У него серые глаза, светлые, блестящие. Тьфу ты... при чем тут это?

   Миари уже болтала. Про школу, конечно. Фаль временами перебивал ее.

  – У нас новенькая, и у нее кровать в спальне рядом со мной... Кита ее зовут. И у нее есть хисан, он в питомнике живет, и она ухаживает, а я тоже воду меняла и гладила его... он такой хорошенький, серо-белый! Мам, я тоже хочу хисана!

  – Так ты в школе договорись. Это же там делается. Спроси в питомнике. А может, лучше собаку?

  – Да, собачку я тоже хочу!

  – Подумаешь, а я змею гладил в питомнике! А у нашего Ло черепаха...

  – Фу, какая гадость – змея!

  – Сама ты гадость, – обиделся Фаль, – змеи полезные.

  – Это ты – гадость! – Миари замахнулась на Фаля кулачком.

  – Вы расскажите, как в школе, – попросила Ивик, ловя руку Миари, – как вы учитесь?

  – А я получил десятку по естествознанию! – гордо сказал Шет.

  – Ой, да подумаешь! – скривилась Миари, – у меня две десятки! А у тебя зато пять по дарайскому!

   Шет засопел. Фаль как-то разом скуксился.

  – А Фаль получил два по музыке, – безжалостно сообщила Миари, – и замечание в дисциплинарную тетрадь.

  – Ну что же ты, – расстроенно сказала Ивик. Фаль огорчал ее нередко. Она чувствовала, что мальчишка умный, он и в раннем детстве был сообразительнее брата... Хотелось бы, чтобы он полностью реализовал свой потенциал. Впрочем... Ивик вспоминала свой класс в тоорсене, распределение в 12 лет. Профориентация часто была неожиданной и практически не зависела от успеваемости.

   К тому же в Дейтросе нет, как на Триме, четкого деления на "высшее" и "среднее" образование. Есть трехлетнее образование, а есть четырехлетнее, но на самом деле разница не так уж велика. Хотя конечно, те, кто учится дольше, обычно занимают руководящие посты. Ашен вот сразу после квенсена училась еще два года, стала разведчицей, а позже по этому же пути прошла Ивик, она не простая гэйна, гэйна-агент, это какое образование было бы по земным меркам? Наверное, высшее. Ивик иногда изумляло, какое значение придают на Триме этим волшебным словам "высшее образование". На иные работы брали людей вообще без разбору их специализации, лишь бы были "какие-нибудь" корочки о высшем образовании – неважно, учитель ты начальных классов, инженер или какой-нибудь менеджер. А ведь эти корочки на самом деле ничего не значат, важно лишь одно – чтобы человек знал именно свое, вот это, дело, и хорошо, добросовестно работал. Впрочем, на Триме все не по-людски.

  – Завтра поедем на озеро, – сказала Ивик. Они обговорили это с Марком вчера. Пока не ушло короткое северное лето – сгонять на озеро Кош, в двадцати километрах, далеко и по тайге – но Ивик могла провести всех через Медиану, что было для детей дополнительным удовольствием. А там, на озере – чистый белый песок, лодочная пристань, дальние острова, встающие голубыми глыбами на воде.

  – Ура-а! – завопили дети хором. Ивик молча улыбнулась, наслаждаясь их радостью.

   Она долго гоняла с детьми по песку, перекидываясь мячом. Застоявшиеся мышцы требовали нагрузки, дома Ивик тренироваться было лень. Показала детям пару приемов из трайна – это было забавно, будто сражаться с соломинкой. Фаль уже год занимался трайном, Миари и Шет выбрали другие виды спорта, но особой разницы между ними Ивик не замечала. Разве что Фаль вообще был гибче и легче, при том же росте, что у Шета.

   Марк немного поиграл с ними, а потом улегся на солнышке – ему было лень. Ивик позвала всех купаться, но сама выдержала недолго – вода в Коше холодная. А ребятишки устроили водную битву, брызгались, хохотали... Ивик слегка устала и плюхнулась на песок рядом с Марком.

   Здесь припекало солнышко, гладя теплом кожу, касаясь шрамов и сморщенной кожи на месте ожога. Здесь можно носить раздельный купальник – никто не видит, кроме своих. Здесь хорошо... Марк положил руку на грудь Ивик.

  – Кто бы мог подумать, – сонно сказала она, – у нас в Питере сейчас зима... холодрыга. Ветер с Невы дует ледяной. А здесь...

  – Когда у нас будет зима, будешь ходить туда греться, – отозвался Марк.

  – Греться? Нет... я здесь греюсь.

   Она подлезла поближе к Марку, его рука скользнула ей под плечи. Голову Ивик положила на плечо мужа.

  – Как у вас там... вообще? – спросил Марк. Ивик вдруг подумала, что за все это время не сказала ни слова о работе. И Марк не спрашивал.

  – Ничего, нормально. Рутина.

  – Я так за тебя боюсь, – сказал Марк. Привычно, но она всегда воспринимала эти слова всерьез.

  – Не бойся. Я ведь куратор, сижу за компьютером, и все. В патруле гораздо опаснее. Со мной ничего не случится. Я не участвую в боях. Вот сейчас... – Ивик умолкла. Она хотела сказать, что у нее появилось подозрение на то, что ее подопечного выследили дарайцы – и этим займется уже не она, а контрразведка. Ничего секретного в этом не было. Но она давно уже не рассказывала Марку ничего.

   Ему нельзя рассказывать ничего страшного. Того, что его могло бы испугать, хотя самой Ивик казалось обыденным. Это она усвоила в первые годы семейной жизни. Поначалу хотелось выкладывать все новости. Но в первый же раз, когда она пришла и сообщила, что представляешь, Деми и Тайро сегодня в патруле задержали группу доршей, но Тайро какой-то хреновиной в Медиане все волосы начисто попалило, причем кожа почти не задета, но прическа у него теперь – чистый авангард... И увидела, как меняется лицо Марка, покрывается болезненной мучнистой бледностью. Она осеклась и с этого момента стала осторожнее. Все, что вызывало у гэйнов здоровый смех или вспышку ненависти к доршам – когда речь шла о серьезных потерях – на Марка действовало просто ужасно. Он не хотел об этом думать. Не хотел слышать. Не обрывал ее, конечно, но Ивик сразу стало так жаль Марка, что она уже никогда не пыталась ему рассказывать о смерти, рядом с которой постоянно ходила. По краешку. Ничегошеньки он не знал. Кроме, разве, того, что скрыть было уже совершенно невозможно, когда надо было идти на очередные похороны или к кому-нибудь в больницу. А с тех пор, как она стала работать на Земле – почти совсем ничего.

   А почему, собственно? – подумала Ивик. Ужасы случаются в моей жизни достаточно редко. Они и в патруле-то случались не часто, а уж на Земле – раз-два в год от силы. Все остальное время – обычная рутина.

   Нет. Немыслимо было подумать, окунать Марка во всю эту грязь, которой она занималась. Приблизительно он знал о содержании ее работы. Но только приблизительно.

   Что ему рассказывать – про выслеживание предполагаемого дарайца, про контракт Жарова, про расстроенную личную жизнь Жени, про то, как она, Ивик, построила пятерых бандитов? Ивик мысленно перебрала последние события и не нашла, что из этого можно и нужно рассказать, что будет Марку интересно. Все это слишком уж далеко от его жизни. Слишком чуждо ему... Подумав, Ивик начала рассказывать о жизни на Триме, это тема более-менее нейтральная и не касается ее лично.

  – Ты знаешь, у них все так смешно. Например, сейчас у них будут президентские выборы. Знаешь, что это такое? Ну вот у нас есть Верховная Хесса. У них, кстати, президенты почти всегда мужчины. В России – всегда. Так вот, они этого своего хессина выбирают. Знаешь как – голосованием. Вообще-то вы в школе должны были проходить, ты уже, наверное, не помнишь. В Дарайе та же система....

  – Не помню, – признался Марк.

  – Так вот, хессин у них меняется каждые 4 года. Смешно? Как будто за четыре года можно что-то серьезное сделать... или хоть заложить. Поэтому с долгосрочными проектами у них туговато. Живут сегодняшним днем.

  – Угу, – сказал Марк, – кстати, знаешь что? Я в распределителе видел такой ситец... голубоватый в цветочек. Можно обтянуть кресло, которое в спальне... как ты думаешь? У нас там и шторы подойдут к этому...

  – Можно, – согласилась Ивик. Ей на минуту стало очень одиноко.

   Она перекатилась на песок. Вытянулась, глядя в небо, эмалево-голубое, с плывущими по нему белыми корабликами облачков. Детские ноги затопали по песку, и кто-то плюхнулся рядом с Ивик, обняв ее мокро-ледяной рукой за горячий живот, Ивик немедленно завопила и вскочила. Притопила голову Шета и стала забрасывать его песком. Марк и остальные тут же присоединились. Шет слабо возился и хохотал.

  – А ну вас, – сказала Ивик, – я почитать хочу.

   Она взяла последний роман Геты иль Шали, и пошла в тенек. Открыла книжку. Взглянула сквозь полуопущенные ресницы на возню Марка и детей.

   Читать Марк тоже не любил. Даже из ее собственных повестей и рассказов он прочитал далеко не все.

   Ивик вполне могла себе позволить задержаться до вечера понедельника. Дети уже были в школе, Марк на работе. Ивик нравилось просто побыть дома. Она любила дом. Что такое ее квартира там, на Земле – просто место работы, да и переезжать приходилось временами. К тому же Ивик никогда не чувствовала себя на Земле – дома, и не могла бы почувствовать: только родная земля дает силы, успокаивает, лечит.

   И даже когда Марк был на работе, Ивик ощущала его присутствие. Дом и Марк были неразделимы. Наверное, потому, что Марк проводил здесь куда больше времени, чем она, да и делал здесь больше. Убирал, мыл, ремонтировал, наводил порядок, украшал, словом – хозяйничал. Квартира была грязноватой (впрочем, в пятницу Ивик все вымыла). Художественно расставленные безделушки соседствовали со стенкой, где болтался отклеенный грязный угол обоев. Но Ивик ничто не смущало, она никогда не была особенно требовательной.

   Она почти весь день писала роман. На этот раз не "Белую Землю". Из головы не выходил сон о Рейте и Кларене. Ивик давно уже представила несколько хороших сцен и попробовала записать их. Перечитала биографии героев. Получалось трогательно, но – она это чувствовала – как-то малореально. Словно и это была фантазия, а не рассказ о том, что случилось на самом деле. В конце концов Ивик, отчаявшись, бросила эту затею. Сочинила еще два письма – Бену и Дане. Пообещала Дане приехать поближе к осени в гости. Сварила суп. Собрала вещи для возвращения на Триму. И дождалась Марка, чтобы поужинать вместе.

   Марк выглядел убитым. То есть он старался так не выглядеть. Но Ивик чувствовала – она всегда отлично чувствовала состояние человека, а уж тем более – близкого. Она знала, как Марку тяжело, и не могла избавиться от перманентного чувства вины.

   Марк заключил ее в объятия, посадил к себе на колени и крепко сжал. Прижался губами к ее лицу.

  – Ты уж там поосторожнее. Береги себя.

  – Там не опасно, – сказала Ивик привычно. Отвела рукой прядь волос со лба Марка. Поцеловала. Какой он все-таки сладкий.

  – Спасибо, – сказала она.

  – За что? – удивился Марк.

  – За то, что терпишь... я знаю, тебе тяжело. Но не знаю, как помочь. Я же не могу... – она замолчала.

  – Я же сам женился на гэйне, – сказал Марк, – меня никто не заставлял.

   Он несколько раз крепко поцеловал ее в щеку. Как ребенка, но что-то в этих поцелуях было такое... пронизывающее.

  – Я ведь тяжелая... раздавлю тебе ноги.

  – Нет, ничего. Не тяжелая.

   Две недели в лучшем случае, подумала Ивик. А то и три. Чаще всего – три. Бывает и больше. Господи, как он живет? Ведь он из тех, кому нужно постоянно человеческое тепло. Он не может без этого. Может, изменяет все-таки... Ивик знала, что – нет. Вероятность такая есть, но... всей своей интуицией Ивик понимала, что нет, не изменяет. Он слишком любит ее. Слишком какой-то весь честный. Правильный. До смешного иногда честный. Он даже в свои мысли никогда грязи не допускает – может, правда, с этим связано и то, что Ивик ничего ему рассказать не может о своей жизни, ее-то жизнь – сплошная грязь по сути. Грязная работа.

   Две недели! Но я-то что могу сделать?

   Я не могу перестать быть гэйной. Но он же знал, на что идет...

  – Ты такая хорошая, – сказал Марк, – ты самая лучшая девочка. Самая красивая. У тебя такие глаза чудесные. Ты самая добрая... самая любящая. И ты такая талантливая... я правда так тобой горжусь!

   У Ивик все таяло внутри, и едва слезы не наворачивались.

  – Я плохая, – сказала она, – это ты – самый лучший. Поэтому так ко мне относишься. Таких, как ты, вообще нет.

  – Это ты меня таким сделала.

   В Медиане Ивик довольно быстро забыла о Марке.

   В Медиане слишком уж хорошо – и совсем иначе. Она предпочитала бывать здесь одна. Позавчера шли с мужем и детьми через Медиану, и она показала детям несколько фокусов, все были в восторге, особенно когда она катала всех на воздушной повозке – а вот трансформация мамы в птицу детям совершенно не нравилась, Шет и вовсе ревел, поэтому Ивик больше при них трансформироваться не рисковала.

   Но одно дело – творить для них, а другое – то, что хочется тебе самой. Ивик обдумывала новый фантом. Строила модели. Иногда просто шалила и расцвечивала серые поля тысячами роз или пускала фейерверки... Кстати, если сделать эти розы очень колючими и ядовитыми... Она прикидывала, как можно было бы использовать идею в качестве оружия. К сожалению, не слишком эффективно. Можно затруднить врагу возможность продвижения по земле, но уж примитивные летательные средства и дарайцы в состоянии создать. Но ведь красиво было бы...

   Вытянув руку, Ивик полюбовалась новеньким бисерным браслетом, натянутым выше келлога. Марк постоянно баловал ее подарочками (как и она его, впрочем). Марк тысячу раз в день говорил ей, какая она красивая, добрая, умная, талантливая, как ему повезло иметь такую жену, как он счастлив с ней. Марк ласкал ее, и это было необыкновенно приятно...

   Ивик ощутила укол стыда. А она? Конечно, она отвечала Марку вроде бы тем же. Как могла. Но она же и мучила его, уходя так надолго... зачем она все-таки завербовалась на Триму? В разведку? И теперь ведь пути обратно просто нет...

   Хотя – почему нет. Если бы она захотела по-настоящему... Ведь Дана уже несколько лет как перестала выходить в Медиану. Есть и другие, кто устроился. Кто не рискует жизнью. Нехорошо так думать о Дане, конечно... у каждого свои обстоятельства, мало ли. У Даны действительно слабое здоровье и главное – нервы. При всех ее способностях, при сродстве к Медиане – ну какая из нее гэйна? Но ведь факт – жизнью она не рискует. Работает потихоньку в конторе.