Текст книги "Невидимый мир (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

  – Господин иль Рой, я не могу сейчас давать конкретные обещания. Это наша первая встреча, и наша основная цель сейчас – выяснение взаимных позиций. Но давайте рассуждать гипотетически... Позволим себе пофантазировать. Изменение политики Дейтроса. В первую очередь, конечно, недопустимо ваше вмешательство во внутренние дела Дарайи.

  – Простите, господин уполномоченный, – Эльгеро воспользовался паузой, – насколько мне известно, в последние десятилетия это вмешательство...

  – Да-да, иль Рой. Мы не можем, во всяком случае, доказать его наличие. Разумеется, я не обвиняю сейчас Дейтрос. Но на будущее – на будущее я хотел бы заметить, что любая попытка информационной агрессии в Дарайе будет расцениваться как повод для защиты нашего информационного пространства всеми силами и возможностями. Итак, отсутствие информационной дейтрийской агрессии в Дарайе – это основное условие мира. Зоны влияния, такие, как Килн и Руанар, мы могли бы обговорить отдельно. Так же как и вопросы использования Медианы. Ключевым вопросом является ваше вмешательство в дела Тримы. Полное прекращение вашего вмешательства на Триме – вот что было бы основным условием перемирия.

   Эльгеро наклонил голову.

  – Господин уполномоченный, каким вы видите в таком случае будущее Тримы? И... – Эльгеро слегка усмехнулся – может ли Трима вообще рассчитывать на физическое существование в будущем?

  – Гуманитарная сторона вопроса несомненно исключительно важна для Дарайи. Те действия, на которые нас в свое время вынудила пойти крайняя необходимость, больше не повторятся. Я уполномочен заявить со всей ответственностью, что дарайская сторона не планирует физического уничтожения Тримы.

  – Даже в случае крайней необходимости? – уточнил Эльгеро.

  – Видите ли, господин иль Рой... Трима не представляла и не может представлять собой военную угрозу для Дарайи. Трима представляет лишь информационную опасность. А против такой опасности бороться военными методами... это малоэффективно. В частности, уничтожение Тримы не приведет ни к чему, пока существует Дейтрос и другие носители определенной идеологии, которая опасна для нашего существования. Ее исток – на Триме, но уничтожив исток, мы не искореним этой идеологии. Кроме того, несомненно, Дарайя придает огромное значение вопросам гуманности в отношении мирного, ни в чем не повинного населения Тримы.

  – Действительно, – заметил Эльгеро, – ни у нас, ни у вас нет причин интересоваться Тримой. Здесь мало полезных ископаемых, и они по большей части выработаны местным человечеством. Аборигены не способны выходить в Медиану и не представляют поэтому стратегического интереса, к тому же у вас нет недостатка человеческого ресурса. И в то же время конфликт Дарайи и Дейтроса с давних пор разворачивается только и исключительно вокруг Тримы, как истока... определенной идеологии. Отношение к этой идеологии дейтрийского и дарайского правительств прямо противоположно. Я думаю, вы согласитесь с таким обозначением конфликта?

  – Вы правы во многом, господин иль Рой.

  – И эта идеология представляет серьезную опасность для общества Дарайи? Назовем вещи своими именами – христианская вера до сих пор существует и оказывает свое влияние на общество Дарайи?

   Судя по выражению глаз дарайца, Эльгеро попал в болевую точку. Но это не смутило посла.

  – Вероятно, вы знаете, иль Рой, что в истории Дарайи тоже существовала христианская церковь. Впоследствии она была практически элиминирована и распущена, а эта идеология была признана губительной для общественного блага и блага человека. А ведь счастье личности, благо человека – это основная цель дарайского общества! Мы не можем допустить разрушения психического здоровья людей под влиянием ложной религиозной идеологии! Но если идеологическую агрессию невозможно победить военным и силовым путем, существуют другие пути, и мы достигли в этом отношении немалых успехов. Превратить нашего врага в нашего союзника, добиться того, чтобы христианская идеология перестала быть деструктивной – вот наша цель. Несомненно, дейтрийский вариант христианства для нас неприемлем!

  – Вас устраивает триманский вариант христианства? – быстро спросил Эльгеро.

  – Видите ли, иль Рой... нас устраивает тот вариант христианства... или любой другой религиозной и общественной идеологии – который не диктует и не вмешивается в политику, экономику, непосредственную жизнь людей. Политика, экономика и образ жизни не должны исходить из неких идеалов, лежащих выше Тверди. Религиозные или идеологические организации должны обслуживать общество, а не диктовать ему свою волю. Единственный допустимый уровень участия религиозной конфессии в политической жизни – это мягкие рекомендации, и единственное, что может беспокоить религиозную конфессию в общественной жизни – это судьба самой этой конфессии, ее верующих, ее институтов. Здесь, несомненно, религиозная организация имеет и должна иметь право голоса. Но только здесь и только в этом. Когда же религиозная организация преобразует экономику, жизнь людей, как это произошло в Дейтросе – для нашего государства это совершенно неприемлемо.

  – Но ведь, – медленно сказал Эльгеро, – триманская церковь и не занимается преобразованием экономики. Она абсолютно безопасна для вас. Ведь какую бы триманскую крупную конфессию мы ни взяли, они полностью отвечают названным вами критериям. На Земле... на Триме преобразованием экономики и образа жизни людей занимались и занимаются совершенно другие организации. Мы же, Дейтрос, не ставим цели преобразовать триманскую церковь. Это не наша задача. Триманская церковь первична, дейтрийская – вторична. Согласно нашей вере, дейтрийская церковь может погибнуть полностью, триманская – никогда. Господин уполномоченный, я в таком случае не понимаю цели противостояния наших государств на Триме. Если и нас, и вас одинаково устраивает состояние церкви Тримы – о чем мы спорим? Не лучше ли было бы полное прекращение воздействия на Триму и одновременный взаимный вывод наших войск?

   Дараец слегка нахмурился. Глубокомысленно поднес к губам чашечку кофе.

  – В Триманской церкви существуют нездоровые тенденции. Дарайя не считает возможным полный отказ от контроля за развитием ситуации.

   Эльгеро молча, напряженно смотрел на него.

  – Видите ли... согласно последним работам дарайских социологов, скажем, Доорана, Мерелиса...

  – Да, я читал некоторые основные работы этих социологов и знаком с их основными положениями, – кивнул Эльгеро.

  – Согласно этим работам, противоречия между дейтрийским и дарайским обществом значительно глубже, чем простые идеологические противоречия. Нам совершенно не мешает то, что вы молитесь в церквях, отправляете религиозные обряды и культивируете какие-то представления о мирах, лежащих выше Медианы и о трансцендентных существах. Но есть противоречия, может быть, и не более фундаментальные, зато значительно более реальные и опасные для нас. Для самого существования дарайского общества в том виде, который устраивает нас сейчас и принят демократическим большинством. Мы не хотим таких изменений.

   Эльгеро взглянул на лицо адъютанта Игоря. Пустые, ничего не выражающие глаза дарайца были устремлены вдаль. Воспринимает ли он вообще то, о чем здесь говорят?

  – . Эти переговоры потому и ведутся в закрытом режиме. Не скрою, часть нашего правительства была категорически против переговоров вообще. Если позволите привести такое сравнение, – дараец улыбнулся, – многие у нас воспринимают переговоры с Дейтросом, так же, как дейтрины восприняли бы предложение о переговорах с дьяволом. Это всего лишь шутка, господин иль Рой, не стоит принимать ее всерьез, это психологический казус. Но в этом есть доля истины.

  – Что же так принципиально неприемлемо для вас? – усмехнулся Эльгеро, – Мы знаем, что дарайское общество плюралистично, свобода мнений и свобода слова, свобода мышления – краеугольные камни, основа вашей политики. Вы декларируете именно эти ценности. Почему же дейтрийская идеология отторгается и даже преследуется вами? Разве она должна являться исключением для дарайского плюрализма?

  – Не следует путать две вещи, господин иль Рой. Плюрализм и стирание грани между добром и злом. Последнего мы не допустим никогда. А по поводу того, что именно в идеологии Дейтроса, которую вы пытаетесь внедрить и на Триме, нас не устраивает... Скажите, господин иль Рой, вот что вы ,лично вы, как христианин, как дейтрин, считаете наиболее важным в христианстве? Вас не затруднит этот вопрос?

  – Нет, конечно, не затруднит, – ответил Эльгеро, – самое важное в христианстве – это личность Иисуса Христа, Бога, пришедшего на Триму... на Твердь... и отдавшего свою жизнь для спасения всех людей.

  – Что ж, это ожидаемый ответ. А как же нравственное учение христианства, те... заповеди, те требования, которые принес основатель?

  – Согласно нашей вере, – сказал Эльгеро, – выполнение заповедей Христа есть главное доказательство веры в Него... любви к Нему. Служения Богу. Поэтому правильное представление о Личности Иисуса Христа – это еще не все, необходимым требованием для христианина является выполнение заповедей. Если хотите – нравственного учения Христа.

  – Да, господин иль Рой. Я также ознакомлен с основами дейтрийской идеологии, я изучал Евангелие, всю Библию, изучал некоторые основные работы дейтрийских и триманских богословов и ученых. И я скажу вам совершенно откровенно – я лично не верю в воплощение Иисуса Христа, я не верю в Бога таким образом, как его проповедует христианство. Но я не имею ничего против такого представления! Оно даже является гуманным и возвышенным! Любовь Бога к людям. Жертва Бога во имя людей. Это не противоречит дарайской идеологии гуманизма. А что касается нравственного учения христианства... оставим Ветхий Завет, но если мы возьмем непосредственные заповеди Христа – они не вызывают у меня ни малейшего внутреннего протеста. Это прекрасные, гуманистические заповеди. Я бы даже сказал более – в Евангелии просматриваются черты новой, прогрессивной психологии и психосоциологии. Отказ от мщения. Отказ от агрессии как деструктивной и неэффективной формы поведения. Призыв к кооперации и установлению положительных отношений со всеми окружающими людьми. Призыв любить своих врагов – ведь это по сути переход к новой, более эффективной психологической стратегии, отказа от разрушительных негативных чувств, которые не приносят успеха. Господин иль Рой, любой здравомыслящий человек охотно признает, что заповеди Христа прекрасны.

  – Тогда в чем же проблема? – усмехнулся дейтрин.

  – Проблема в приложении этих заповедей и вообще идеалов высокой нравственности к человеческой жизни, а в особенности, к экономике и политике. В конце концов, то, как человек занят своим внутренним миром – это его личное дело, до тех пор, пока он не начинает мешать окружающим. Но вот прилагать идеалы высокой нравственности к общественной жизни... Видите ли, реальное общество – это мир, где личности борются и конкурируют между собой, это поле битвы. На этом поле есть враги и есть союзники. Сильные побеждают, слабые стараются присоединиться к сильным или найти собственную безопасную нишу. Это естественный, природный механизм, и любое его нарушение ведет к разрушительным последствиям. Заметим, в этом мире есть место для нравственности и высоких идеалов. Оно – наверху. Идеалы должны быть, но они не должны быть воплощенными! Вы знаете, почему ваш Христос у многих вызвал отторжение и отвращение? Потому что в виде идеала Бог прекрасен! А вот в виде конечного существа, воплощенного человека, может быть, не самого привлекательного, может, с бородавкой на носу – он может вызвать глубочайшее разочарование. То же можно сказать и о попытках воплотить в жизнь высокие нравственные идеалы. Это разрушительно для жизни и плохо для самих этих идеалов. В Дейтросе вся общественная жизнь, экономика, все перестроено в ориентации на заповеди христианства. Разве идеалы не проигрывают от этого? Их нельзя воплотить в неизмененном виде! В воплощенном варианте они представляют собой шарж на самих себя! Я читаю Евангелие – и затем наблюдаю реальность Дейтроса, с его спецслужбами, с его – согласитесь, неизбежной пенитенциарной системой, с квенсенами, где детей учат воевать, с убогими распределителями... Это не воплощение идеала, иль Рой – это его искажение! И любая попытка воплощения идеала – в общественной, да по сути и в частной жизни – это искажение данного идеала. Идеалу надо служить! Ему надо поклоняться. Но нельзя его воплощать. Мир, где идеал – наверху, где живут нормальной, естественной природной жизнью, а идеалом восхищаются или поклоняются ему – это нормальный мир.Здесь тоже есть доброта, доверие, самопожертвование – в виде высоких идеалов, не запятнанных грязью и суетой повседневности.

  – Беда лишь в том, – негромко сказал Эльгеро, – что в таком естественном мире... без постоянных попыток воплотить идеал – этот идеал умирает. Умирает совсем.

   Дараец молчал какое-то время.

  – Да, но в мире, где идеал воплощают – в кошмар превращается сам этот мир, – сказал он, – но тем не менее, желающих низвести идеалы, построить общественную жизнь и экономику по типу дейтрийской, всегда и везде рождается предостаточно. И если такие люди в частной жизни опасны лишь для себя самих... и у нас есть атрайды, психологические центры, где таким людям помогают. То в общественной жизни эти попытки губительны для всех. Я ответил на ваш вопрос о том, за чем именно мы следим, и что контролируем на Триме? Нам до сих пор удавалось сдержать попытки триманской церкви преобразовать государство. А эти попытки, эти тенденции – были! Хоть они и не были сильны. На Триме, как вы справедливо заметили, этими попытками воплощения в жизнь высоких нравственных идеалов занимаются другие силы, не связанные с христианством. Мы сдерживаем также и эти силы, кроме того, мы не допускаем развития таких тенденций в триманских церквях.

  – Вы признаете, что такие тенденции – не являются следствием информационной агрессии Дейтроса? – спросил Эльгеро.

  – Не только, господин иль Рой. Это не только агрессия Дейтроса, но эти тенденции, к сожалению, возникают и сами по себе в любом обществе, включая даже и наше. Иначе Дейтросу не на что было бы опереться, согласитесь! Именно поэтому я и говорил о сомнениях по поводу самой возможности этих переговоров. Наши общества слишком несовместимы, у нас нет точек соприкосновения.

  – Но возможно изолированное существование наших миров, – возразил Эльгеро.

  – До поры до времени, господин иль Рой. Только до поры до времени. И не в наших интересах, как вы правильно заметили, ждать, когда это время наступит. Согласно тому же Доорану приверженность к тому или иному идеалу общественной жизни – глубинная, внутренняя потребность, которая не воспитывается или почти не воспитывается. И в нашем обществе постоянно появляются люди, внутренне склонные к идеологии Дейтроса, и в вашем – внутренне склонные к разумной и естественной жизни. Мы считаем таких людей – людьми с особыми потребностями, они получают помощь в социализации, при необходимости – лечение. Мы адаптируем таких людей к нашему миру. Вы в Дейтросе просто и банально уничтожаете приверженцев чуждой вам идеи, ссылаете их в лагеря...

  – Все не так просто... – возразил Эльгеро, – это происходит только с теми, кто ведет активную антигосударственную деятельность. Внутренняя приверженность каким-то другим идеям не может быть наказуема.

  – Неважно. Факт тот, что и мы, и вы боремся с проявлениями чуждого нам представления о мире. Мы делаем это гуманно, вы – нет, но мы боремся. И Дейтрос представляет мощную информационную структуру, которая нам враждебна и увеличивает у нас количество и активность приверженцев дейтрийской идеи. В то же время я понимаю, что все симметрично – и Дарайя представляет собой информационную структуру, которая вам мешает. И вы считаете, что столкновение не является неизбежным?

  – Я убежден в этом, – твердо сказал Эльгеро, – Космос велик. Информационные структуры могут участвовать в мирной конкуренции. Развитием науки, исследованием Медианы доказывать свою состоятельность и привлекательность. Столкновения могут быть в информационной сфере, на академическом поле. Спорные политические вопросы можно решать дипломатией. Господин уполномоченный, мы убеждены, что всего можно добиться, не жертвуя человеческих жизней. Мы не хотим убивать, это не соответствует идеалу христианского учения. Мы не хотим, чтобы наши гэйны, творцы культуры, самые талантливые люди Дейтроса тратили свои жизни на бессмысленное создание оружия и попросту гибли. Мы уверены, что и вы не хотите гибели ваших солдат и офицеров, что и вы найдете возможность использовать свои ресурсы более конструктивным образом. Я прошу вас передать вашему правительству эту выраженную мной волю к миру, господин уполномоченный.

   Гэйна открыла глаза. Слабый беловатый свет сочился сквозь штору. Ивик села рывком. Матрац у стены был пуст и застелен одеялом по линеечке. За стеной шумел душ. Одеваясь, Ивик пыталась сообразить, откуда эта непонятная радость. Радость, приподнятость, ожидание праздника... что ей снилось? Ивик не могла вспомнить. Так еще бывает, когда напишешь хорошую сцену или стихотворение – наутро именно вот такое ощущение счастья. Или вчера произошло что-то особенно хорошее? Кельм, сказала она себе. Ничего особенного не произошло, все как обычно. Ивик наконец-то окончательно проснулась и все поняла: это просто Кельм. Это теперь всегда так.

   Иногда они с утра вместе тренировались, выбегая на заснеженную улицу, как современная, тщательно следящая за здоровьем молодая пара. Но сегодня Ивик, как водится, легла в четыре утра, а теперь было уже восемь, и без зарядки вполне можно обойтись. Кельм бегал один. Он вел куда более размеренный образ жизни, ночью спал, днем работал. Куратору же такая роскошь недоступна.

   Так не бывает, думала Ивик. Так не может быть просто. Соседство с Кельмом обернулось неожиданной и удивительной вещью – рядом с ним Ивик все время чувствовала себя очень хорошо. Так хорошо, как никогда в жизни. Ему не надо было ничего говорить для этого. Ему надо было просто – существовать. Быть где-то рядом. Хотя бы за стеной в ванной.

   Оказывается, вся жизнь до сих пор – это было постоянное превозмогание себя. Постоянно поднимаешь свое тяжелое, непослушное тело, тащишь куда-то, заставляешь двигаться, напрягаться, работать. И праздники не в радость, потому что надо двигаться и что-то делать. И любая работа – почти на грани сил. Странно, но в бою, вообще в любом стрессе Ивик становилось легче и веселее – адреналиновый выброс взвинчивал энергию, и двигаться становилось легко.

   А теперь, рядом с Кельмом – ей было легко все время.

   Может, потому что сам он был такой – веселый, легкий, быстрый, и все вокруг делалось как бы само собой. Жарил картошку, чинил шкаф, чистил оружие или решал по интернету и телефону вопрос с транспортом. Ивик испытывала безграничное восхищение, уже никак не связанное с ее прежними чувствами – просто ей всегда нравились люди, умеющие хорошо делать что-то руками или головой. А Кельм умел все – и руками, и головой, притом в совершенстве. И как-то незаметно. Оглянуться не успеешь – а сорванная гардина уже висит на месте. Только заикнешься о том, что вот не успеваешь купить и подбросить своему транслятору нужную книгу – и через пять минут в сети появляется какой-то агент-исполнитель, который уже купил именно эту книгу и готов через полчаса быть с ней в нужной точке. Причем ведь это не относится к работе Кельма – о содержании его собственной работы Ивик ничего толком не знала. Это все как бы между делом. Само собой. И двигался он быстро, легко, и будто с удовольствием. Он был – как сжатая пружина, которая только и ждет момента, чтобы распрямиться.

   Это заражало. Будто эта энергия сжатой пружины передавалась и самой Ивик. Она аккуратно сложила белье, засунула в диванную глубь (а раньше-то, раньше просто так пихала, даже и не думая складывать). Причесываясь, окинула взглядом комнату – жилье преобразилось. Вроде бы и то же убожество, и тот же обшарпанный шкаф и дыра в обоях, но – отмытая свежесть каждого уголка, и даже на эти трещины в подоконнике было приятно глядеть, даже они казались чисто вымытыми и будто специально дизайна ради продолбленными. А ведь ничего он такого генерального не делал, просто в свою очередь – а убирали они по очереди – вымыл комнату и пол. Ивик посмотрела в зеркало. Закрутила хвостик. Потом распустила волосы по плечам. Причесала еще раз. Рядом с Кельмом хочется хорошо выглядеть. Не по каким-то там кокетливым причинам – просто рядом с ним стыдно быть неухоженной и неряхой. Невозможно.

   Из зеркала на нее смотрела другая Ивик. Незнакомая. Солнечная, счастливая. Быстрая, энергичная, сильная. Красивая женщина. Прекрасный разведчик, талантливая писательница. Непревзойденная в Медиане гэйна. В темных глазах просверкивали искры, улыбка с ямочками и белым блеском зубов просилась на лицо. Прежняя Ивик высунулась из укрытия на минуту, глянула сумрачно – и гэйна тотчас почувствовала себя неуверенно: она ли это? Она не может быть такой. Это какая-то ошибка. Она никогда не была такой – счастливой и замечательной. Но в комнату, протирая мокрую голову полотенцем, шагнул Кельм. Ивик повернулась к нему, ослепительно улыбаясь. Кельм улыбнулся в ответ.

  – Ты мало спала, – сказал он.

  – Да понимаешь... надо как-то решать проблему Юлии. Иначе и ее потеряю. И с Ильей в аське пришлось поговорить.

  – С Юлией все то же?

  – Ага... но я придумала, что делать. По крайней мере, попробую – вдруг получится? А ты сегодня...

  – Я ухожу через час, – сказал он, – вернусь, видимо, к девяти вечера. Но это не точно.

   ... Они ели вдвоем на маленькой кухне. Соседи ушли на работу, и говорить можно было не таясь. Они называли друг друга Ирой и Колей – чтобы не отвыкнуть и не ляпнуть потом настоящее имя в присутствии посторонних. Но по крайней мере, можно было говорить обо всем.

   Кельм любил поговорить с Ивик о ее трансляторах, живо интересовался их судьбой. Ивик это удивляло.

  – Понимаешь, проблема Юлии – она очень простая. Это даже не отсутствие воли. У нее есть воля. Она ведь тянет две работы, сына, и при этом она как-то еще пишет. Она не ломается. Проблема всего лишь в физическом состоянии. Ей просто тяжело двигаться, тяжело жить. Она очень много весит. И эта зацикленность на еде... Понимаешь, от физического состояния очень зависит внутреннее. Один и тот же человек, но, например, ослабленный, больной... он будет совсем другим.

  – Да, конечно! – подтвердил Кельм, – это так и есть. Это точно...

   Глянул на нее обычным, острым блестящим взглядом.

  – Ну так ей похудеть надо, в чем проблема?

  – Проблема в том, что я не могу с ней общаться непосредственно. Она почти не ходит в интернет, иначе я бы с ней там познакомилась и позаботилась бы соответственно... Я вот уже полгода пробую подсунуть ей полезные книги о том, как избавиться от лишнего веса и все такое... И она пытается, она же сама понимает, что это нужно. Кажется, сейчас я поняла, почему у нее ничего не получается с этим.

  – И почему? Вообще трудно понять, – признался он, – сложно, что ли, есть меньше?

  – Это нам трудно понять. Это как болезнь, понимаешь? С этим трудно справиться. Надо изменить что-то внутри. Надо, чтобы появилось желание – ради чего. Ведь ей тяжело. У нее еда – это практически единственная радость в жизни. Чтобы от этой радости отказаться или ее ограничить, надо иметь очень веские основания.

  – Ну да... это в квенсен надо. Там сразу появятся очень веские основания.

  – Вот именно! А она одна. Совсем одна. Заставлять некому, стимулировать некому, пример показывать – тоже. Это как алкоголик, понимаешь? Он сам знает, что нельзя пить. Но иначе не может.

  – И что же ты придумала? Мне даже в голову ничего не приходит.

  – Во всех этих книгах предлагается мотивация, которая Юле не подходит. Просто не подходит. Все эти книги сводятся к тому, что надо похудеть, чтобы стать неотразимой красавицей, чтобы мужики штабелями валились, и все такое. А ей это неинтересно. По ее складу характера, личности – ей это не нужно. Она пытается себя убедить, что хочет быть красивой – а на самом деле она не хочет быть красивой, вот в чем беда!

  – О Господи! Разве так бывает, чтобы женщина – и не хотела быть красивой?

  – Еще как бывает. Коль... человек в первую очередь человек, а потом уже женщина или мужчина.

  – Гм... это может быть. Но...

  – Ну и вот, я написала книгу сама. Она очень короткая. Зато она вся проникнута той мотивацией, которая Юле будет близка. Юля ведь у нас космические оперы пишет... Она романтическая очень личность. Романтическая такая коровушка весом в центнер. Вот я и написала полухудожественную вещь... о том, как готовятся в космические десантники. Вообще там все так, будто Триме... ну Земле угрожает опасность извне, и вот втайне готовится армия, которая готова будет Землю защитить. А дальше идут конкретные рекомендации. Прямо по дням. Что и сколько есть, как тренироваться. В общем, что я рассказываю – посмотри, если хочешь, сам. Ну вот, сегодня ночью я это дело Юле и подсунула. Чисто случайно. На автобусной остановке лежала распечатка, полузанесенная снегом, а Юля ее нашла...

   Кельм покрутил головой.

  – Ну ты даешь, Ирка! Это ж надо так догадаться... это просто гениально!

  – Ну подожди... я не знаю, сработает ли это! Насколько я знаю ее, думаю, что да, должно. Но это еще неизвестно...

  – Все равно. Это же надо, такие тонкости, я бы никогда не подумал. Слушай, ты голова просто, Ирка!

   Ивик пожала плечами. Чем тут особенно восхищаться?

  – Это моя работа. Коль... а ты вроде дописал уже рассказ?

  – Нет, не совсем. Но я тебе уже скажу пароль, можешь почитать. Пароль – Шелли. Там мне надо будет еще поработать, но ты уже можешь посмотреть.

   Вот рассказы Кельм писал выматывающе медленно. Совершенно иначе, чем Ивик. Это они тоже обсуждали. У Ивик текст свободно лился из-под пальцев, она не думала, как пишет, что, о чем... Все получалось само собой. Кельм мог часа два сидеть и думать над одной фразой. Переставлять слова, подбирать синонимы. Добиваться идеального звучания. Ивик умерла бы от тоски, она никогда не могла заставить себя, что называется "работать над текстом". И с удивлением понимала, что Кельму это – нравится. Что он даже не представляет ничего иного.

   Она испытывала бы комплекс неполноценности, но почему-то Кельму неожиданно понравились ее творения.

   Ивик вообще не думала, что Кельм станет их читать. Имя иль Таэра как писателя было известно в Дейтросе. Его знали все гэйны и большинство интересующихся литературой из других каст. Напечататься в престижном журнале или сборнике, или даже отдельной книгой – для него было не редкой наградой, как для Ивик, а повседневной рутиной. Он даже выбирал, где печатать свои рассказы. С чего бы сам иль Таэр стал читать творения какой-то там третьестепенной писательницы...

   Но он стал читать – и увлекся.

  – Они у тебя – живые, – сказал он, – у меня не так... я так не умею!

   Они обсуждали поступки героев Ивик так же, как обсуждали жизнь ее трансляторов. Ивик до сих пор не могла избавиться от шока по поводу того, что сам иль Таэр сказал ей – "я так не умею".

   Он был заметно растроган тем, что Ивик почти наизусть знала все его рассказы.

   Дверь тихо щелкнула, закрываясь за Кельмом. Ивик постояла еще несколько секунд, с тоской глядя на темное дверное дерево. Она выходила его провожать в коридор. Ждала, пока он соберется и уйдет. Они весело болтали. А потом она стояла вот так, испытывая не то, что горе – Кельм был с ней всегда, и сейчас он тоже был с ней – а смутный страх. За него. Он контрразведчик, и это все-таки опасно. Он справится, думала она. Как-то глядя на Кельма, верилось, что он справится вообще с любым делом и с любой проблемой. И выйдет живым из любой переделки. И все равно – страшновато.

   Ивик включила компьютер.

   Илья играл в "Галактическую Империю". Ивик вздохнула. Земляне умели удивительно непродуктивно тратить время. И сколько же у него этого времени... Но здесь ничего не поделаешь. Пусть играет – глядишь, наберется вдохновения для новых картин. В последнее время у Ильи пошла фантастическая серия с космическими десантниками, истребителями. Может, и банально, но он умел это сделать так, что картины отличались от стандартных голливудских киноподелок. Одну из этих картин Ивик даже вставила в книгу для Юлии.

   Штопор лежал на диване и читал книгу Маслоу о рубежах развития человека. Круг интересов Штопора был на самом деле значительно шире, чем полагало большинство его поклонников.

   Жаров работал. Он работал над сценарием, переделывая одну из своих книг, хороших книг, искренних – в поделку, которая устроит режиссера. Режиссер собрался сделать из его текста настоящее почти голливудское кино. Жарову явно было скучно. Он написал несколько слов. Отхлебнул кофе. Закурил, тупо глядя в экран. Написал еще реплику. Полез зачем-то в сеть. Ивик уменьшила его окно: если Жаров полез в сеть, это, скорее всего, надолго.

   Юлия порадовала Ивик. Она работала над очередным переводом – на стареньком компе открыты рабочие файлы. Юлия же стояла посреди комнаты в старой футболке и дырявых трениках и неуклюже пыталась достать ступни кончиками пальцев. Она заглотнула приманку. Она пыталась что-то делать. Как только добиться, чтобы завтра этот порыв не прошел? Ивик открыла текстовый редактор... Надо поддерживать дальше.

   А что там у нас с Женей? Женя сидела на рабочем месте. Глаза обведены темными кругами. Вчера она опять плакала, а потом писала свой роман. Теперь уже новый. Героя звали – рыцарь Стриж. Ивик вздохнула. Очень странный сюжет. Параллельные миры, битвы в пространстве между мирами. Стриж очень похож на дейтрина. У него даже лицо узкое, чуть вытянутое, и черные волосы, и блестящие серые глаза, как у Кельма.

   Ты ничего не знаешь – ты догадываешься. Мы все – догадываемся о чем-то. И от этого не уйти.

   Кельм встретился со своим агентом в "Севере". Помешивая ложечкой капуччино, он сидел у стены, так, чтобы видеть и вход, и Невский проспект за широким стеклом. Агент, триманец из частной фирмы "Штирлиц", открыл ноутбук размером с ладонь. Дмитрий Фролов, 27 лет – широколицый, с приплюснутым носом и профессионально внимательным взглядом, одет в неприметную серую куртку. Кельм очередной раз просканировал взглядом пространство кафе – ничего, и склонился над ноутбуком. Два мелких менеджера обсуждают контракт. Ничего особенного.