Текст книги "Невидимый мир (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

  – И... долго это будет?

  – Как минимум, месяц, – строго отвечал молодой врач. Женька тяжело, прерывисто вздохнула.

  – О Господи... у меня на работе...

   Она всхлипнула.

  – Прекратите реветь, – раздраженно сказал врач, – ничего с вашей работой не случится. Возьмете больничный...

  – Вы не представляете... как у нас там...

   Ивик вздохнула. Операция прошла удачно. Можно похвастаться Кельму. Без сучка, без задоринки – то, что нужно. Все это рискованно, могли быть осложнения, канавка там неглубокая, но мало ли что... А могла Женя и недостаточно повредиться, и тогда пришлось бы срочно придумывать что-то еще. Все очень удачно.

   Вот только как всегда – чувствуешь себя последней сволочью. Но это, в конце концов, давно привычное ощущение.

  – Разрешите доложить, вир-гарт! – вангал приложил руку к козырьку, – переход совершен.

  – Очень хорошо, – ответил офицер. По сравнению с генетически измененным солдатом он выглядел невысоким и даже хрупким, – благодарю за службу, солдат! Они движутся в районе врат... каких?

  – Город-четыре, вир-гарт! – отчеканил вангал. Офицер прищурил глаза. Вынул из кобуры ПМ, триманское оружие. Вангал молча смотрел на командира, выкатив немигающие глаза со странно короткими белесыми ресницами. Офицер мгновенно вскинул пистолет и выстрелил дважды.

   Почти в упор. Дарайский солдат не успел вскрикнуть. Огромное тело съежилось, словно из него вынули стержень, осело, с глухим стуком повалилось на пол.

   Кельм убрал ПМ. Нагнулся, касаясь пальцами тела убитого, перешел в Медиану. Быстро и привычно уничтожил тело мощным потоком огня. Посмотрел на келлог. Врата, которые в дейтрийской разведке обозначались как "Питер-восток", а в дарайской – "город-четыре", были сегодня расположены в районе Новосаратовки.

   Через Медиану идти нельзя, ничего не поделаешь. Он вернулся на Твердь, в маленькую комнату, лишенную мебели – пришлось снять ненадолго в качестве временной базы. Накинул полушубок, надел серый мотоциклетный шлем и вышел на улицу. Утренний час казался ночью – темно-серое небо набухло над крышами, улицы сумрачны. Кельм вскочил в седло скутера. Невский, как водится, стоял. Кельм легко лавировал между машинами, высмотрев свободное место, вылетел на тротуар, промчался – сзади послышался отчаянный свист блюстителя порядка, но Кельм был уже далеко...

   Операция удавалась неплохо. Кельм сыграл на тупости дарайских рядовых чинов. Да, вангал во многом превосходит обычного человека – сила, скорость реакции, бесстрашие и полная бесчувственность, это фактически боевой робот, беда только, что коэффициент интеллекта этих бедняг катастрофически низок. Большинство из них не в состоянии научиться читать. Легкая или даже средняя степень дебильности. Кельм вдруг вспомнил, Ивик говорила как-то, что вангалов на самом деле убивать жалко, они будто и не виноваты, они как дети. И снова поразился тому, какая она, Ивик. Таких не бывает. Надо же придумать такое – жалко убивать вангалов... А ведь понять это можно. Да, вполне можно понять.

   Кельм пару недель назад перехватил командные коды дарайцев. Теперь это пригодилось – выследив одного из солдат части, которая обслуживала Василия, он назвал пароль, объявил себя дарайским вир-гартом и отдал солдату тайный приказ. О смысле приказов вангалы никогда не задумывались. Вот и этот – как только Василий отправился на встречу высокого гостя из Дарайи, немедленно отпросился в увольнительную и как было велено, сразу поехал и доложил об этом вир-гарту. Кельму. Благо, по-дарайски Кельм говорил без малейшего акцента – с детства обладал выдающимися способностями к языкам. Впрочем, дарайского солдата даже акцент не навел бы на подозрения, поскольку был назван верный пароль.

   О прослушивании через Медиану даже речи не шло – переговоры наверняка защищены от такого прослушивания, и охрана вокруг в Медиане выставлена мощная. Туда лучше даже и не соваться, это Кельм понимал. Но он умел выслеживать и на Тверди.

   Он незримо шел за Василием и его спутником, неприметно преследовал их машину на своем сером маленьком скутере. Для страховки далеко позади него держалась маленькая бригада из агенства "Штирлиц", но Кельм рассчитывал справиться самостоятельно.

   Приземистый БМВ дарайцев въехал в поселок Колпино. Остановился на самой окраине, на Октябрьской улице. Кельм отслеживал БМВ на компьютере, не приближаясь более, чем на полкилометра, и лишь когда дарайцы вышли из машины и двинулись к дому, позволил себе подъехать ближе и поставил скутер в соседнем дворе. Произнес несколько слов, включив мобильник.

   Он ждал полминуты. На мониторе картинка была неподвижной – закрытый подъезд пятиэтажного дома, куда только что вошли дарайцы. Кельм, конечно, не рассчитывал на легкую удачу – место для переговоров выбрали так, чтобы исключить возможность наружной слежки, скажем, из окон соседнего дома. Не было рядом никаких других домов, и деревьев высоких не было. Рядом с Кельмом остановился мотоцикл, из-за спины мотоциклиста вылезла маленькая фигурка. Мальчишка подошел к Кельму. Ему было лет двенадцать или тринадцать. Младший квиссан, подумал Кельм. Серые глаза возбужденно поблескивали. Мальчика звали Ваня, Кельм проинструктировал его вчера.

  – Вот видишь, это здесь – гэйн показал мальчику подъезд на мониторе, – что делать, ты знаешь.. давай!

   Мальчишка понесся через двор во всю прыть. Если повезет, еще застанет дарайцев в подъезде. Если нет – есть у него кое-какая аппаратура. Кельм искренне надеялся, что повезет. Мотоциклист из агентства "Штирлиц" отдыхал неподалеку, курил, стащив тяжелую перчатку.

   Прошло несколько минут, томительно долгих. Наконец подъездная дверь на мониторе дрогнула. Медленно открылась. Ваня выскочил из подъезда и помчался через двор. Обратно. Кельм напрягся.

  – Третий этаж, – выпалил Ваня, добежав до него, – квартира восемь...

  – В подъезде видел кого-нибудь? Рядом с подъездом?

  – Там на втором этаже стоят двое... мужики здоровые такие. А рядом никого, вроде бы, нет...

  – Спасибо, – Кельм энергично пожал руку мальчику, – молодец, ты здорово помог!

   Ваня сдержанно улыбнулся. Кельм, не удержавшись, похлопал его по плечу.

  – Ну беги... передай Алексею – немедленно возвращаться в город. С оплатой – как договорились.

   Ваня открыл было рот, собираясь еще что-то сказать, но смутился и бегом помчался к мотоциклу, где его ждал взрослый напарник.

   Ясно, что наружная охрана не ограничивалась двумя вангалами в подъезде. Мальчик просто не мог вычислить остальных. Но Кельму теперь некуда было торопиться.

   Он прошелся перед домом один раз, оценивая возможность забраться на уровень квартиры и прослушать через стену. Это можно было бы сделать – по балконам. Но под балконами стояла группа из пяти человек, трое – очень высокие и широкоплечие, двое – помельче. Не только вангалы. Никакой речи о том, чтобы лезть на стену, разумеется, не было. Нельзя было и войти в подъезд – двух вангалов, предположим, можно убрать, может быть, даже бесшумно, но Кельм был уверен, что их там гораздо больше.

   Неважно. Прослушать было бы неплохо, но не это было его основной целью. Кельм снова зашел в соседний двор, где одиноко стоял его скутер. Завел машину за какие-то сарайчики. Настроил монитор на наблюдение и стал терпеливо ждать. Они будут выходить здесь, на Тверди. Через Медиану они не пойдут, дейтрин – во всяком случае, Медиана в этой местности набита дарайскими охранными частями, если дейтрин– предатель, для него пройти нетронутым сквозь все эти части означает вызвать серьезные подозрения.

   Главное, чего сейчас добивался Кельм – это узнать, кто из дейтринов ведет переговоры. Предотвратить второй "случай иль Кашара".

   Время ожидания Кельм использовал с толком – обдумывал, что делать с Евгенией Светловой и дарайцами, которые вышли на нее.

   Он пока ничего не говорил Ивик об этом, но знал о деле уже довольно много.

   Например, понятно было, что это не атака на Ивик. Дарайцы даже не знали о том, что Светлова находится под дейтрийским контролем. Да и кто она – внешне бесперспективный графоман, трудно предположить, что дейтрины наблюдают даже таких. Но Кельм установил и проверил это наверняка – Светлова заинтересовала дарайцев по каким-то другим причинам.

   По крайней мере, с этой стороны можно было не опасаться атак на Ивик, не беспокоиться о безопасности. Можно неспешно устанавливать истину. Тип, который представился Дамиэлем, был дарайским агентом, базировался в городе Курган, относительно недалеко от родного городка Светловой. В принципе, Кельм мог бы взять его, но вначале следует понять, почему и зачем он таким странным образом информирует Светлову о существовании Дейтроса и Дарайи. Впрочем, о Медиане пока речь не шла. Что-то вроде идеологической обработки, внушения симпатии к Дарайе и отвращения к дейтрийскому обществу.

   Кельм понимал, что логически из этого следует лишь один вывод. Но в это слишком уж сложно было верить. Это следовало тщательно выяснить, и он уже знал – каким образом.

   Впрочем, с этим делом не обязательно торопиться. У него есть какое-то время. Несколько дней как минимум. А может быть и гораздо больше.

  – Но я же не виновата, – растерянно сказала Женя. Слезы побежали по ее щекам. Пальцы стиснули телефонную трубку, которая квакала рассерженным голосом Марго.

  – Так с отделом не поступают! Вы больше у нас работать не будете!

  – Но я же не нарочно порвала связки, – тихо сказала Женя.

  – За расчетом зайдете после Нового Года!

   Женя отключила трубку и разрыдалась.

   Ивик закрыла лицо руками. Острое ощущение ужасной несправедливости, подлости, такой, что и жить-то не хочется... Ничего, ничего не удается. Ничего впереди – только мрак. Тьма. Вот эта серая квартирка, вопли матери – "здесь тебе ничего не принадлежит!", обшарпанный пол, метельная мгла за окном. И еще ножом по сердцу воспоминание – Саша... Женя бы простила его. Если бы он пришел, даже не извинился, но хоть попробовал бы как-то объясниться... Ну хоть как-нибудь. Но он больше не позвонил. Ни разу. Как-то она даже не выдержала – набрала его номер, но бросила, прослушав несколько гудков. Она не нужна ему. Совсем не нужна.

   И никому она здесь не нужна. Только немного ожила, только надежда какая-то замаячила впереди – хоть денег будет немножко больше, хоть как-то изменить свое существование... И вот – пожалуйста.

   Она не хочет жить.

   Ивик заплакала.

   Больше всего на свете она сейчас ненавидела себя.

   Женька сидела на своем кресле-кровати, вытянув больную ногу в гипсе. В глазах ее застыло страшное. Какая же я идиотка, подумала Ивик. Ведь она не сможет жить! Как самонадеянно я поступила... Она не выдержит этого. Муки от сочувствия и эмпатии сменились обычными для Ивик переживаниями собственной полной несостоятельности. С какой стати она вообще решила это сделать? С чего все это должно подтолкнуть Женю к творчеству... Какое теперь творчество – теперь хоть бы она в петлю не полезла... Хотя это в случае чего Ивик успеет предотвратить.

  – Да какого же черта, – пробормотала Женька, глядя в пространство перед собой, – что ты со мной делаешь? За что все это?

  – Прости, – прошептала Ивик, словно подопечная могла ее услышать, – прости... я не могу тебе помочь. Я всего лишь твой ангел-хранитель. Прости...

   Женька, отдаленная от Ивик двумя тысячами километров земной Тверди, тяжело нахмурилась. И сказала в пустоту.

  – Я так не могу, понимаешь? Я хочу жить... как все люди. Я не могу.

  – Я знаю, – прошептала Ивик, – я знаю. У меня нет оправданий. Только одно, Жень... То, что мы делаем – это больше нас. Потерпи, ладно? Если можешь – пожалуйста, потерпи.

   Женька сидела молча. Потом вдруг повернулась и потащила к себе ноутбук, лежавший рядом на столе. Ивик замерла в ожидании.

   Женькино лицо было совершенно белым. Глаза – огромные, обметанные темным. Тонкие губы сжаты в полоску. Какая же она красивая все-таки... чем-то похожа на Дану в молодости. В квенсене.

   Тонкие длинные пальцы быстро плясали по клавишам. Женька писала. Она писала быстро, изредка задумываясь, замирая.

   Ивик отрывала от нее взгляд лишь для того, чтобы проконтролировать другие окна. Там все было благополучно.

   Наконец Женька закончила писать. Откинулась на подушку. Молча смотрела в монитор. К счастью, нотик был как раз подключен к интернету, а это позволяло Ивик выйти на его жесткий диск через собственную сеть. Теперь гэйна видела текст, только что созданный Женей Светловой.

   Это были стихи. Женя не часто писала стихи. Ивик начала читать, прикусила в волнении губу. Дочитала. Опустила глаза. Хрипло сказала.

  – Да. Спасибо.

   Она запомнила все сразу – и почти наизусть.

   В этой жизни, которой не пожелаешь врагу, в постоянной готовности умереть за, в ночь, когда воспаленно горят глаза – что ты хочешь увидеть на том берегу? Лимитирован и исчерпан запас наших снов, мокрые листья вколочены в землю дождем. И закон давно известен и вовсе не нов: если мы с тобой встретимся, видимо, сразу умрем. Я во всяком случае. Но скажи мне в лицо: кто из нас заварил эту кашу, ты или я? Кто в итоге ответит за все? Кто курица, кто яйцо? Скажи мне, кто из нас сволочь, и кто свинья? Я тебе сочиняю этот ад, где странно, что ты еще цел, или ты надо мной стоишь, откровенно скажи, хладнокровно ломая мне и судьбу, и жизнь, ради высшей цели с прищуром глядя в прицел? Ну а я, оставаясь в полном ауте и не у дел, все ж скажу тебе, судьба моя, мой герой... Если время придет встать и ответить за наш беспредел, хоть одно хорошо – я встану рядом с тобой...

   Дверь подъезда скрипнула и отворилась. Кельм напрягся. За истекшие часы это случалось несколько раз – выходили по своим надобностям жильцы дома. Но в этот раз терпение разведчика было вознаграждено – из подъезда вышел дарайский представитель. Кельм зафиксировал картинку на мониторе, быстро сохранив ее. Вслед за дарайцем вышли двое вангалов.

   Дверь снова открылась, и Кельм наконец-то достиг цели – увидел дейтрина, который вел переговоры с высшим командованием Дарайи.

   Он замер, чуть приоткрыв рот, уставившись в монитор. Человек, которого он так долго выслеживал, который благодушно болтал о чем-то с дарайцем, прощался с ним, пожимая руку, стоя у подъезда – человек этот был прославленный гэйн, шеман первого уровня Эльгеро иль Рой.

   Когда-то давно Кельм думал, что не сможет работать в разведке.

   Одиночество навалилось, как раскаленная плита. Бывает такой вид одиночества – невидимый окружающим. Когда ты вроде бы и не один. Вроде бы вокруг полно людей, товарищей, и все они неплохие, и к тебе неплохо относятся. Есть друзья или те, кто по всем критериям подходит под определение "друзей". Есть семья... У Кельма все были живы – мать, отец, три брата, две сестры. Своей семьи вроде бы и нет, но нет недостатка в девочках, глядящих влюбленными глазами, готовых пожалеть – вот как Ивик сейчас, пойти с тобой на край света, сделать для тебя все, что угодно.

   Есть женщины, которые любят доминантных самцов – преуспевающих, заметных, сильных. Выбрать вожака стаи. Занять место рядом с ним – законное, предназначенное для нее, королевы.

   Есть такие, как Ивик – те, для кого любовь – это жалость. Такая выйдет замуж за инвалида, покалеченного физически или душевно, и будет всю жизнь его пестовать. Но чаще они выходят просто за слабых мужчин, по каким-то причинам сумевших вызвать их материнские чувства – и носятся с этими мужчинами, как с собственными детьми, и обожают их, и служат им преданно, даже если муж ни в грош эту преданность не ставит.

   Кельм тогда, в молодости, умудрялся сочетать то, и другое качество одновременно.

   Очень молодой для своего звания, девятнадцатилетний шехин, разведчик, пусть пока и стажер – но принадлежащий все же к элите. Герой. Свою долю славы он тогда все же получил, хотя сам почти не заметил этого – ему было все равно, он сам про себя знал, чего стоят все эти слова, и что было на самом деле. Но внешне он все-таки считался героем, по факту он таковым был. И в школе разведки он выделялся – оказался умным, умелым, многообещающим. Единственный из сокурсников уже на адаптации получил несколько личных благодарностей. Перспективы карьерного роста рисовались очень заманчивые.

   И в то же время Кельм вызывал жалость. В гораздо большей степени, чем сейчас. Работа преображала его, тяжелая учеба и боевые задания стали его спасением, так же, как и неотвратимое для гэйна творчество. Вне работы он напоминал самому себе – да и окружающим – воздушный шарик, из которого выпустили гелий.

   К девушкам он не приближался.

   И шрамов-то мало осталось... у других гэйнов бывает хуже, например, у Ивик тело выглядит намного хуже. Он мог смело раздеваться на пляже – шрамы маленькие, хирургические, и не так уж их много.

   Основные раны – и не зажившие, не залеченные – остались внутри. Был до того парень-живчик, парень, не пропускавший танцулек и вечеринок, честолюбивый, звонкий, быстрый, совершенно безмозглый... Осталась оболочка. Не такая живая, не такая быстрая, но все же вполне благополучная, умеющая себя подать, умеющая себя вести. Выжженная изнутри. Остался темный ужас при взгляде на любую красивую девчонку – а он любил красивых девчонок. Лени рвали на куски чудовища – он этого не видел, потерял сознание. Остался страх и неуверенность. Куча страхов. Он вздрагивал от яркого света, даже дневного яркого света. От звука открывающейся двери. Вид белого кафеля вызывал ощущение дурноты, до рвотных позывов. Любой психолог, да и любой человек, пытающийся "поговорить по душам", вообще поговорить откровенно – вызывал мгновенное непреодолимое отвращение.

   Везде ощущал себя чужим. Сам по себе. Не в рядах, не в компании – отдельно. Прославленный дарайский индивидуализм. Отдельный микрокосм. Потому что там – в атрайде, на хирургическом столе, под ярким светом – он был один. И навсегда остался один. Этого никто не мог разделить. А выбросить это и забыть было уже нельзя.

   Самым страшным тогда для Кельма был возможный профессиональный крах. Этого, вроде бы, ничто не предвещало. В школе он учился хорошо – он всегда хорошо учился. Его хвалили.

   Кельм сам начал понимать, что не пригоден к разведке. Его взяли по рекомендации Гелана, дарайского резидента, того самого, что вытащил его, чудом, спас жизнь. И передал рекомендацию – почему, Кельм не знал. Сначала радовался... Потом понял, что придется очень много общаться с людьми. В патрульной части было бы проще – видишь только своих товарищей по шехе, ходишь в патруль, в свободное время пишешь рассказы. А на Триме людей было много. Триманцев. Разных национальностей, пола, возраста, надо было ежедневно, постоянно вступать с ними в контакт. А люди теперь его пугали... Он намеренно брал задания, требующие контактов, требующие коммуникации. Это не помогало. Задания он выполнял, его хвалили, но в глубине души он чувствовал – это дается слишком тяжело. Еще немного – и сорвется. И он срывался на товарищей по школе – его считали психом и не общались. У него не появилось друзей. Когда ребята собирались просто выпить пива – Кельма никогда не звали с собой. Репутация психа и нелюдимого монстра... Кельму плевать было на репутацию, но он понимал, что разведчик не может быть таким. Гнал от себя эту мысль. Убеждал себя, что сможет преодолеть... перебороть себя... научится...

   Профессиональный крах был бы для него концом всего. Он не пережил бы этого. Это Кельм понимал четко.

   Наверное, курс лечения у дейтрийского психолога помог бы – но добровольно идти к психологу? Это была самая сильная из его фобий.

   И вот тогда, в конце первого года адаптации – он тогда адаптировался в Австрии (как Ивик – начал с Европы), Кельм получил задание. Доставить груз в Вену. Передать. Поработать в группе прикрытия. Человек, которого он прикрывал – и был шеман Эльгеро иль Рой. Тогда еще главнокомандующий Европейским сектором. Случилась небольшая стычка в Медиане, ничего особенного, справились легко. Был короткий разговор с Эльгеро. А потом уже, через пару недель – вдруг приглашение. Кельм был удивлен, но приехал – ему дали маленький отпуск. С ним говорила Кейта, говорил сам Эльгеро. Кельм не понял смысла – почему, за что его так выделили. И ему не объясняли. Он просто стал бывать в этой семье.

   Пожалуй, он больше сблизился все же с Кейтой. С ней можно было просто помолчать. С ней было легко. Но и с Эльгеро он разговаривал, общался. В этой семье просто было хорошо. Совсем особенная атмосфера. Неудивительно, что у них и дети такие чудные – что эта девочка, Ашен, что Дэйм, умница, отличный гэйн, что малыш Вейн. Побыв немного в этой семье, Кельм чувствовал, как внутри меняется что-то. Плавится, размягчается. Они играли в мяч. Скакали верхом, брали лошадей напрокат. Выбирались на пикники в лес. Играли в Медиане – все играли, и дети тоже.

   Собственная семья превратилась для Кельма в источник долга. Надо было навестить отца и маму. Посидеть. Выслушать последние новости и сплетни. Принять ласковое похлопывание по плечу "сынок", поцелуи – для мамы трогательные и сердечные, для него – почти ничего не значащие. Общение с братьями и сестрами и вовсе свелось к минимуму, тем более, среди них и гэйнов не было.

   Эльгеро не слишком с ним сближался. На Триме никак не выделял. Хватало, может быть, веселого взгляда, нескольких слов, игры в мяч... Задушевных тихих посиделок за чаем с Кейтой. Кельм почувствовал, что обретает семью.

   Тут все дело было в самой личности Эльгеро. В том – какой он. Кельм меньше всего был склонен создавать себе кумиров. Эльгеро тоже не годился на эту роль. Он просто был лучшим человеком из всех, кого Кельм знал. Он и еще Кейта – она в женской ипостаси, он в мужской. Часто идеальные семьи замыкаются в себе, они самодостаточны, закрыты от мира в своем теплом светлом коконе – но семья Кейты и Эльгеро была открыта. Они не жили друг для друга – они жили для всех. Они были светом.

   Много лет – он уже давно стал самодостаточным, если не вылечился, то научился умело скрывать свои проблемы и стал почти нормальным – много лет они были для него светом в окошке. Непридуманным, реальным светом.

   Кельм сидел в забегаловке на углу Невского. Бокал вина. Чашка кофе. Сигарета – он на Триме научился курить, но делал это редко. Ноутбук. Писатель в творческой обстановке. Как там в местном анекдоте? Оперу пишу... а про меня там будет? – А вот опер вызовет, тогда узнаешь.

   В кабачке была полутьма. Нудно вертелась омерзительно громкая песенка. Что-то про "поцелуй меня покрепче". Какая гадость... Неважно.

   Он все равно обязан написать отчет. Это не донос. Это не... ничего личного. Он обязан написать отчет. Он не имеет права не упомянуть имя Эльгеро.

   Есть еще одна возможность, логически рассуждая. Может быть, это тайные переговоры, но с санкции Хессета или высшего командования Дейтроса. Кельм повертел эту возможность так и сяк, еще раз, в который уже раз. С сожалением – не отбросил, отложил аккуратно. Его бы уже остановили, давно. Шеф в курсе его поисков. Шеф навел справки. И ему велено продолжать. Значит...

   "Сегодня, по Триманскому времени 30.12.2023, проводился очередной, предположительно, третий этап переговоров. Наружное наблюдение показало, что..."

   Может быть, рассказать об этом Ивик?

   Кельм отпил немного вина. Мысль об Ивик – единственное, что еще радовало, еще как-то грело в этой тьме и холоде. Ивик. Девочка. Она ведь все знает и понимает. Она объяснит, почему Эльгеро, самый лучший человек на Тверди, разве что Гелан может с ним сравниться, почему именно этот человек...

   Шендак, да какие у него, Эльгеро, могут быть мотивы? Вот что хотелось бы знать. Вот что может объяснить Ивик. Не машину же с прозрачной крышей он захотел... позагорать на дарайских курортах... бред же!

   Идейные мотивы? Эльгеро не ребенок. Он не был в дарайском плену, но знает о Дарайе достаточно, чтобы понимать – как бы ни была порой жестока и неприглядна дейтрийская действительность, она – свет по сравнению с дарайской тьмой.

   Шантаж? У него почти вся семья – гэйны... все может быть, конечно. Чтобы Эльгеро можно было чем-то напугать?

   Может быть, правда, Ивик это поймет.

   Но наверное, лучше не надо... узнает в свое время. Успеет еще расстроиться. Дочь Эльгеро – ее лучшая подруга. Кстати, она замуж собирается... Шендак, как все плохо.

   Кельм представил Ивик – как будто она сидит тут, в забегаловке, напротив него за столом, держит бокал в маленькой руке. Улыбается. Да ну эту грязь, вот-вот уже праздник, посидим вместе по-человечески, отметим...

   Кельм стал быстро набирать текст донесения на своем маленьком ноутбуке-эйтроне.

   Ивик закончила первую главу романа о Рейте и Кларене.

   Почему-то ей все время вспоминался фильм, виденный еще в детстве. О последних днях старого Дейтроса. Писать было непривычно. Ей пришлось долго собирать материал, это было сложно. Реальная эпоха, реальные люди, с которыми надо сжиться, чувствовать их, как своих друзей... Она тоже гэйна. Она может их понять. И теперь ей это почти удавалось.

   Она посматривала временами на окна, но там все было сделано, все спокойно. Ей писалось легко. Кельм вечером прочтет эту главу. Скажет что-нибудь хорошее, может, покритикует детали. Ему понравится. Она полностью ушла в текст, почти ничего не чувствуя, не замечая вокруг – только работал постоянный "сторож" в мозгу, отслеживая положение ее подопечных.

   Рейту и Кларена связывала дружба – еще с квенсена. Это были странные отношения, как у брата и сестры, и не в профессиональном смысле – да, они принадлежали к одному сену, а более близкие. Рейта вышла замуж потом за хорошего парня, аслен, авиаконструктора. Родила двоих детей. (В старом Дейтросе, с удивлением поняла Ивик, рожали не так уж много. Если сейчас трое детей – это минимум, так мало может себе позволить только гэйна или какая-нибудь хесса, то в старом Дейтросе совершенно обычные женщины рожали всего двоих-троих, больше уже было редкостью.)

   ...Но дружба Рейты с Клареном продолжалась. Не случайно они оказались рядом в патруле. Ивик подозревала, что между ними было нечто большее, чем дружба – но насколько? Рейта могла положить голову ему на плечо. Чмокнуть в щеку. Кларен мог обнять и поцеловать ее на прощание. Но это нередко бывает, когда дружат гэйны разного пола. Даже не обязательна тесная дружба – достаточно просто хороших отношений.

   Было ли что-то большее – Ивик не знала. И не хотела писать об этом в книге.

   Рейта писала стихи, неплохие. Некоторые очень нравились Ивик. Кларен был музыкантом и написал несколько песен на стихи Рейты. Может быть, это объединяло их... Они, конечно, играли в Медиане. Не во время патруля – разве что немножко – но играли.

   Ивик знала, что никогда не забудет ту игру в Медиане, белых птиц... Но думать об этом не хотелось. Страшно было об этом думать. Потому что это никогда не повторится...

   Ивик не могла бы сказать – почему не повторится. Просто – так казалось.

   Она бросила взгляд на окно Ильи и улыбнулась.

   Эту девочку звали Лада. Она писала стихи. Не такого уровня, чтобы ею заинтересовался отдел стратегии, да и мало она писала. Возможно, у нее и не было достаточно огня. Зато она была влюблена в картины Ильи.

   Ивик пришлось чуть-чуть подтолкнуть их. Познакомиться с Ладой на каком-то форуме. Дать ей электронный адрес Ильи. Поговорить с ним (конечно, опять под прикрытием сетевого виртуала) и рассказать об отзывах Лады.

   Они хорошо смотрелись вместе. Тонкий, хрупкий парень и круглолицая девочка с огненно-рыжими волосами. Илья был выше ее на полторы головы. Они сидели за монитором и тихо разговаривали. Вчера Илья рисовал почти всю ночь. Его картины были нужны Ладе. Ее пальцы подрагивали на клавишах. Илья сидел совсем рядышком.

   Приятно посмотреть.

   Новый Год выдался спокойным.

   До последнего дня было неясно, удастся ли вот так посидеть вдвоем. Кельм все мотался куда-то – то по Питеру, то в Москву, то в Курган.

   Но эта ночь у него была свободна. У Ивик же – почти. Монитор светился рядом на столе, в качестве главного новогоднего украшения. Наблюдать все равно надо.

   Жаров встречал праздник в Париже – в окне застыла озаренная огнями Эйфелева башня.

   Штопор, кажется, оправился после всех потрясений – Новый Год встречал в веселой тусовке, в чьей-то огромной квартире, битком набитой совершенно дивным народом.

   Женя сидела, положив больную ногу на стул, в компании матери и отчима. Ивик кольнули угрызения совести. В очередной раз.

   Юлия, постройневшая, в новом красивом костюме, суетилась вокруг стола вместе с подругой.

   Илья – Илья встречал праздник дома, родители уехали. Но Илья был не один – рядом с ним сидела Лада.

  – Ты хотела сделать свой салатик? Я понаблюдаю за тебя, если хочешь, – предложил Кельм. Ивик обрадованно вскочила.

  – Можно я пока твой роман дальше почитаю? – спросил он.

  – Ну конечно, можно!

   Она резала салатик. Смотрела на лицо Кельма. Пыталась понять по выражению глаз – что он читает сейчас. Волновалась – а вдруг не понравится? Вдруг скажет, что это совсем уже ерунда... Да нет, должно понравиться. Она же здорово написала... классно же! Смотрела на тонкие его губы, шрам на щеке. Не верила судьбе – разве можно было представить такое еще три месяца назад? Разве она когда-нибудь могла мечтать... Какие у него удивительные глаза. Они светятся. Глубокие, умные, сверкающие энергией и мыслью. Кельм взглянул на нее. Удивительно ласково – у Ивик сердце на мгновение перестало биться.

  – Очень хорошо, по-моему, – сказал он, – пару мест я отметил тут... надо подумать. Но в целом...

   Он всмотрелся в монитор. Вдруг стал читать вслух.

   "Время было текучим и осязаемым. Обладало цветом и запахом. Рейта чувствовала его с закрытыми глазами. Поднимая веки – видела, как текут малиновые, густые струи времени, сквозь сизый флер, сквозь неясную вечность..."

   Ивик густо покраснела. Когда читали вслух ее текст, она чувствовала примерно то же, что чувствует человек, которого медленно раздевают догола... Только ведь раздевать можно очень по-разному. Когда читал Кельм – это было...

   Это было так, что наверное, уже можно считать это супружеской изменой.

   "...никому не рассказывала об этом ощущении, и вероятно, оно было уникальным. Может быть, ценным. Но рассказать об этом почему-то казалось равносильным самоубийству..."

   Кельм дочитал до конца. Ивик заправила салат майонезом.

  – Очень интересная книга должна быть, – сказал он.