Текст книги "Невидимый мир (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

   И гэйна поняла, что означает время и вечность. Почему никто не умирает. Где пребывают души праведных на небе, и что такое небо, и где души грешных пребывают – тоже поняла. Здесь, в вечности, стояли все фантомы, все созданное чьими-то руками и разумом, и время здесь стояло. И время не могло быть бесконечным, дурная бесконечность невозможна, Вселенная закручена в кольцо. И время ее – миг, всего лишь миг, короткий, преходящий. Не только человечья жизнь – мгновенье, но и все время человечества – секунда, смешной и незаметный промежуток...

   Но вечность его может заполнять.

   Одна секунда не равна другой, тем более различны годы. Лишь интенсивность проживанья, подлинность и мощь переживаний, все, что смогло вместить одно мгновенье – определяет, вечно или кратко оно продлилось.

   В данный миг – всего лишь миг – в ее душе жил опыт человечества всего, все битвы, подвиги, предательства и страхи, жестокость, милосердие, любовь. И нежность матери, безмолвное блаженство ребенка у груди, и ненависть святая, что воина ведет, и темное предчувствие разврата, и мрак отчаянья, отчаянная гордость и братская любовь, и чистая молитва, и муки голода, и черный смрад могилы... Вставали города вокруг, как призраки, входили в гавань корабли. Движенье прекратилось, недвижимо застыла гэйна, а вокруг вращался мир.

   Она была собой – и этим миром. Она была частицею потока. И смерти больше не существовало. Миг стал вечностью. Быть может, это смерть и есть – она не знала, и это не заботило ее.

   И опустившись на колени, она молилась, может быть впервые по-настоящему поняв, что значит вечность, и испугавшись или осознав, что значит – Бог...

   Она была ребенком и играла на раскаленной старой мостовой, кидая круглые монетки, что застревали меж камнями, поросшими пушистым мхом... И ехала карета, громко цокали копыта по старинной мостовой. Летел сверхзвуковой новейший истребитель, от пота лоб взмокал под тесным шлемом, от напряженья стискивая зубы, пилот направил ручку управленья на себя... в сыром подвале еретик ждал казни, стараясь отодвинуться от стен подальше ледяных, и страх, и гордость в душе боролись... Дама белокурая чуть подняла вуаль и тут же отвернулась, понимая, что знак ее воспринят, и избранник будет у порога этой ночью. Слепой сидел у рынка, не видя света, прислушиваясь к перебранке, людским шагам, и гомону, и шуму, и звонкая монетка упала рядом, слепой ладонью зашарил по камням, не упустить подачку... Гэйн, выйдя в Медиану, увидел впереди отряд и встал, слегка расставив ноги, готовясь к контратаке, понимая, что пропустить врагов нельзя, и что рассчитывать на помощь не придется, а значит, надо продержаться, сколько сможешь... Ремесленник любовно провел рукой по боку готового изделия – он только что сработал отличное седло для доброго коня. Ученый, размышляя, увидел лучик света, что скользил, на грани зеркала раскидываясь в спектр, и вдруг догадка о природе фотона острой молнией кольнула... Женщина-хирург потребовала скальпель, сделала разрез, тампоном стерла кровь. Монах запел вечерню, глядя, как солнце остывает в витражах. И роженица закричала в последний раз, последней страшной болью давясь, и облегчение настало, и ей сказали "это мальчик". Конструктор бросил взгляд на чертежи и вдруг задумался, не стоит ли убрать ненужные узлы, которые лишь отягчают схему...

   Ивик была одновременно во всех, со всеми рядом, и не только созданья человеческой фантазии, но каждое движенье, чувство, мысль – все было ей доступно на мгновенье. Мгновение одно и то же, растянувшееся в вечность... Ивик понимала – и от такого понимания горела ее душа, текли беззвучно слезы, и в каждом человеке была она, и каждый был в ее душе, и целостность всего живого, человечества, родство было так ясно в этот миг. И крест Распятья стоял, как будто голограмма, отражаясь бесконечно во всем живом, во всем разумном и во всем, где есть душа, и на кресте от боли изнемогал ее любимый брат...

   И времени покровы сгустились, темнота настала, и пропало виденье вечности, и ужас подступил, небытие невидимой рукой коснулось горла. Но бороться со страхом,болью, ужасом и смертью она привыкла с детства, любая гэйна прошла бы этот путь... наверное, любая. Она не знала. И не так уж важно – тут главное не сдаться и терпеть, бороться до конца, и смерть нас не возьмет.

   Она прошла над самой алой бездной. Над золотым огнем и жадной пастью, над черной пропастью. И в следующий миг – опять же, растянувшийся на вечность – она прошла сквозь ад...

   И снова пониманье как молния пронзило. Снизошло. Не только бывшее существовало в Медиане. Не только созданное разумом и волей, рукой ремесленника и душой поэта. Не только те миры, что жили, и любили и страдали, реальные и плотные – но все, что были кем-то созданы. Одно лишь неясно было: создавали творцы свои миры, давая плотность, реальность, их строя как фантомы – или же наоборот, миры легко и властно завладевали творцами, заставляя их рассказывать кому-то о себе...

   Все, что фантазия когда-либо творила – существовало где-то во Вселенной. И ничего нельзя придумать. Самые безумные миры роились, подобно мыльным пузырям, и гэйна их ощущала так же, как ощущала человечество вокруг.

   Но это неподвластно описаньям.

   И дальше, дальше – слишком непонятно. Дальше, сквозь ткань живую времени, сквозь треск разорванной завесы, через вечность. Пересекая поле вечности босыми легкими ногами, она шла, меняясь каждую секунду, непрестанно, но все же сохраняя суть...

   И будто завеса – как ощущенье бреда, и как бы нереальность всего, что видела она и ощутила. Хотя реальным было впечатленье, живее сна в десятки, сотни раз. Но мозг себя полубезумьем защитил. Мышление и логика казались невозможными в безумной карусели...

   Но кончился туннель. И вечность, в которой пребывала гэйна, стала временем.

   И гэйна поняла, что выжила, достигнув цели.

   Ивик потрясла головой, приходя в себя.

   Это – Медиана? Под руками стелился зеленый мягчайший ковер травы. Ивик провела по траве ладонью. Подняла голову.

   Увидела небо.

   Небо здесь было ярко-синим. Густым, как в знойный полдень. И почти в зените сияло солнце – странное солнце, похожее на крест или на систему координат. Ослепительно-яркое, смотреть на него – почти невозможно. Ивик села.

   Все было очень странно. Она вдруг вспомнила, как недавно осознала с тоской – придется отказаться от дальних странствий, от безбрежного мира, от вечного, бесконечно увлекательного путешествия, потому что она не в состоянии, просто не может жить без детей... без людей. С ними, может, скучно, они не радуют – но жить без них нельзя. Вернуться в привычную серость, в монотонные будни, в скуку...

   Но вот он, безбрежный мир – плещется внутри. Мир остался там. Ивик знала – она никогда уже не будет прежней. Сколько продлился ее полет? Мгновения? Ей казалось – десятилетия. Слишком много спрессованного опыта. Она знала теперь слишком много, больше любого живущего, больше их всех, вместе взятых – знала не умозрительно, а пальцами, мозгом, телом. Наверное, это отличалось от реального опыта, но трудно сказать – насколько.

   Десятки сюжетов роились внутри, готовые взорваться, вырваться – достаточно лишь положить руки на клавиатуру. Ивик мечтательно улыбалась...

   Часы остановились. И келлог вышел из строя.

   Ивик поднялась на ноги. Изумрудно-зеленая долина убегала вдаль, до самого горизонта. Редкие коренастые деревья поднимались там и сям над травой, раскидывая густые кроны, как зонтики. В траве пестрели цветочные пятна – от нежно-розового до фиолетового. Синие ручьи и озерца отражали небо. Здесь было удивительно хорошо, и только странное четырехконечное солнце, и неземная тишина говорили о том, что все же здесь не Твердь. Ни цикад, ни птичьего гомона. Ни вспорхнувшего мотылька над травой, ни кротовьих кучек. Медиана. Ивик протянула вперед ладонь. Из ладони возникла маленькая радуга, стала расти, расширяться, и вот уже на полнеба встала огромная, переливающаяся дуга.

   Да, Медиана.

   Творить здесь легко. Более того, c удивлением поняла Ивик – кажется, вообще нет ничего проще, чем творить.

   Она знала состояния, когда огонь был, и когда его не было. Последнее – мучительно, надо просто пережить, перемочься как-то, и потом огонь снова появится. Но сейчас... такого она еще не переживала, может быть, только в раннем детстве? Состояние Абсолютного Огня.

   Оказывается, на этой шкале есть и другой полюс...

   Когда можно совсем не опасаться того, что вот оно, пройдет, и уже не сможешь... уже не потянет. Уже не получится оружия, и не сможешь себя защитить... и не напишешь ни строчки. Когда не надо даже думать об этом – это постоянно в душе. Душа постоянно готова, легка, постоянно в полете. В высоком полете, непобедима, неуязвима, звенит!

   Такого пика она достигала несколько раз в жизни. Однажды в бою. Когда играли в Медиане с Кельмом. Несколько раз – за литературной работой. Но это был пик, за которым неминуемо следовал спад.

   А теперь – душа ее была так наполнена, что спада можно и не опасаться. Так будет всегда!

   Абсолютный Огонь...

   Может быть, это только так кажется, что навсегда...

   Ивик зажмурилась и мгновенно очутилась у синего ледяного озерца, жемчужиной застывшего меж сероватых скал, поросших мхом.

   Она выкупалась в озерце. Простирнула рубашку и штаны. Тут же высушила их потоком горячего ветра. Создав себе достойное кресло, похожее на трон, вскрыла последнюю банку тушенки. Мелькнула мысль поэкономить – но Ивик решила, что это теперь неважно. Да, может, здесь она не сможет выйти на Твердь. Бог весть, куда ее занесло. Но ни к чему растягивать агонию. Суждено умереть от голода – значит, она умрет. Хотя вопрос, что со здешней растительностью и водой – насыщают ли они? Вероятно, они настоящие... возможно ли такое в Медиане? До сих пор Ивик об этом не слышала.

   Она задремала, положив голову на мягкую спинку, расслабившись...

   Когда проснулась, солнце стояло все так же – почти в зените. Ивик ощущала, что проспала довольно долго. Очевидно, здесь нельзя будет определить время. Все же Медиана...

   Гэйна встала. Потихоньку двинулась вперед.

   Вот что такое, оказывается, Абсолютный Огонь – совсем нет страха. Совершенно.

   А ведь Огонь вообще противоположен страху, размышляла Ивик. В бою в Медиане страха нет – только на Тверди, где грохот, земля встает дыбом от взрывов, там не то, что страх, там животный, непереносимый ужас, там оторваться от земли и стрелять – уже подвиг. А в Медиане боишься только одного – вдруг ослабнет Огонь. Если есть Огонь, то становится весело и легко. В любой обстановке. Ты непобедим, тебя невозможно остановить... да, гэйны гибнут и в Медиане, потому что при слишком большом превосходстве противника ты устаешь, Огонь тает, и приходит страх...

   Когда есть Огонь – ничего не боишься. Ни смерти, ни боли, ни поражения. Ни того, что окажешься хуже других. Ни того, что оклевещут и заберут в Верс. Ни даже смерти близких. Не боишься ничего, совсем...

   Неужели я больше никогда, ничего не буду бояться?

   Ивик улыбалась.

   И еще вот что такое Абсолютный Огонь – это не значит, что ты беспрерывно занят творением. Достаточно знать, что ты это можешь. И ты знаешь и уверен – да, можешь в любой момент... В любой момент сорваться – и лететь сверкающей огненной птицей.

   Но не обязательно лихорадочно кидаться творить, пока Огонь силен – ты еще успеешь. Ты теперь все успеешь... Оказывается, можно каждую секунду проживать так наполненно, так сильно, и еще оказывается, реализовать Огонь можно не только в строчках, не только в виртуальных образах Медианы...

   Можно реализовать его просто внутри.

   Можно просто быть счастливым.

   Да ведь так было и раньше. Только раньше она знала, что счастье это – эгоистично, потому что Огня мало, и надо быстро, быстро потратить его на что-то важное, полезное, не оставляя себе...

   А теперь и на себя хватает. На эту полноту, счастье, бесстрашие... и он не прогорит, и тебе не придется потом жить с мучительной пустотой внутри. Бояться нечего, Огонь будет всегда...

   Откуда она знает, что будет так?

   Она шла, время от времени развлекаясь разными образами. Фантомами. Никаких врат не ощущалось, не было видно. Что же, из этой области вовсе никуда нет выходов? Ивик не волновалась – рано или поздно выход, конечно, найдется... Все будет хорошо.

   Она взлетала над зеленой долиной, осматривая ее с высоты. Кувыркалась в голубизне, становясь то голубем, то орлицей, то маленьким синим облаком. Рассыпалась фейерверком искр и снова собиралась воедино. Снижалась к почве. Медленно шла – ходьба доставляла удовольствие.

   Она не случайно здесь. Что-то должно произойти. Ивик это понимала.

   Она не удивилась, когда вдалеке, почти у самого горизонта возникли две фигуры. Лишь ускорила движение, поднявшись в воздух. И скоро ее догадка подтвердилась. В Медиане не бывает случайностей. В Медиане все иначе, чем на Тверди. Навстречу шли ее персонажи, ее героические предки и товарищи-гэйны, герои ее снов – Рейта и Кларен.

   Рейта оказалась выше, чем предполагала Ивик. И она, и Кларен превосходили Ивик ростом более, чем на голову. Вспомнилось смутно читанное исследование о том, что до Катастрофы население Дейтроса было еще выше ростом, чем теперь.

   Рейта была высокой и крупной, не по-женски широкие плечи скрыты камуфляжной курткой – камуфляж на гэйнах был зеленый, подходящий к местности. Узкое по-дейтрийски, треугольное, но все же крупное лицо, большие черные глаза-сливы, сверкающие энергией и мощью. Кларен рядом с ней выглядел стройнее и тоньше, хотя это была лишь видимость. Может, из-за черт лица, более тонких, точеных, мечтательных прозрачных серых глаз. Гэйны остановились в нескольких шагах от Ивик. Она подняла руку, приветствуя их по-старинному.

  – Привет, товарищи!

  – Привет, гэйна, – ответила Рейта, – ты откуда? И где позывные?

   Ивик протянула вперед руку с келлогом.

  – Приборы отказали, – объяснила она, – а откуда я... трудно объяснить. Я совершила временной переход. Ваших паролей я не знаю. Где мы сейчас находимся – тоже.

  – Как тебя звать-то? – спросил Кларен.

  – Ивенна иль Кон. А вы... Рейта и Кларен иль Шанти.

  – Верно, – подтвердила Рейта без особого удивления, – что ж, присядем? Поговорим.

  – Где мы находимся? – спросила Ивик, – какой сейчас год, и какая зона?

   Рейта и Кларен переглянулись.

  – Давай так, – сказала Рейта, – сначала докладываешь ты. Иначе мы запутаемся.

  – Я шехина Ивенна иль Кон, шемата Тримы, отдел стратегии, специальность – куратор. Время, откуда я пришла – 2023 год от Рождества Христова. Я не специалист в темпоральных перемещениях, и кажется, сделала ошибку... не представляю, где я теперь.

  – А куда ты хотела попасть? – спросил Кларен.

  – Собственно... – Ивик запнулась, – во времена Ката.... ну в общем, в прошлое, по возможности в 1910й год от Рождества...

  – Почему именно в этот год? – заинтересовался Кларен. Рейта, казалось, сосредоточенно думала о чем-то. Ивик опустила глаза.

  – Я не знаю, имею ли право объяснить. Сначала скажите мне, где мы находимся сейчас... то есть не где, а когда...

   Рейта подняла голову, взглянула на нее рассеянно.

  – Сейчас 2123й год...

  – Что?!

  – 2123й, – повторила Рейта, – тебя занесло в будущее.

  – Но вы... вы-то...

  – Господь наш, – сказала Рейта, – Бог живых, а не мертвых.

   Ивик молчала.

  – Посмотри, если не веришь, – Рейта протянула ей келлог. Ивик глянула и кивнула.

   В Медиане случаются странные встречи. Странные случаи. Но это не был морок. Не была галлюцинация. Шея Рейты блестела от пота, а на правой руке Кларена не хватало двух пальцев, Ивик знала, почему – оторвало взрывом еще в ранней молодости, и теперь видела эти красноватые неровные рубцы на культях, галлюцинации не бывают такими... Они были живые. Их голоса, их движения – все это было не изнутри, а извне, Ивик не могла бы создать такое, даже бессознательно.

  – Но ведь так не бывает... – беспомощно сказала Ивик, – или это какой-то другой слой... здесь все иначе... может, это вообще не Медиана?

  – Медиана, – успокаивающе сказала Рейта, – не надо нервничать. Ясно, что ты думаешь – почему Медиана не забита битком душами умерших? Но ты же видишь, мы вовсе не души. Мы вполне живые... а этот тип еще и небритый.

  – На себя посмотри, – ввернул Кларен.

   Если приглядеться, на его щеках кое-где действительно виднелись темные пятна.

  – Я на себя смотрю, душечка, – невозмутимо продолжала Рейта, – и никаких текущих недостатков не наблюдаю.

  – Но я думала, – Ивик было не до перепалки, – я думала, что в будущее... что так не бывает. Нельзя. Ведь будущее не определено... и на столько времени!

  – Разве ты еще не поняла, что времени нет, Ивик? – спокойно спросил Кларен, – что время сливается в Вечности? Что сейчас 2123й год, и 1910й, и 2023й, и между ними нет разницы... и нулевой год тоже. Что Христос рождается и умирает прямо сейчас, и мы все рождаемся, и умираем тоже... Времени нет.

  – Сейчас он тебе запудрит мозги философией! – буркнула Рейта, – время, вечность...

  – Меня другое интересует, – сказала Ивик, – я смогу выйти здесь на Твердь? И... как вернуться обратно. Хотя я... я ведь не случайно встретила вас. У меня есть вопросы.

  – Вот это правильное отношение к делу, – сказала Рейта, – насчет Тверди я даже и не знаю! Клер, ты у нас силен в темпоральной теории – как, есть шанс, что она выживет? А обратно, думаю, мы тебе поможем... это без проблем.

  – А что за вопросы? – спросил Кларен.

  – Кстати, а откуда ты нас знаешь? – вставила Рейта, взглянув на Ивик с подозрительностью.

  – Вас каждый ребенок в Дейтросе знает...

  – Клер, слышь, мы с тобой прославились, – она подтолкнула брата локтем, – чем бы только? Не доходит до меня. Ты не в курсе?

  – Да знаешь... хорошими делами прославиться нельзя.

  – А-а, догадываюсь, – протянула Рейта, – кажется, понимаю... Слушай, Ивик... давай лучше я тебе расскажу, какой фильм мы делаем сейчас... ты не представляешь! Как раз дописываем сценарий...

   У Кларена подозрительно заблестели глаза.

  – Конечно, – сказала Ивик, – и мне есть о чем рассказать... но ты пойми меня тоже! Ведь мне любопытно... как вы попали в наше... ну вообще – как попали сюда? Как сейчас Дейтрос... И потом, я хотела спросить...

  – Ладно, ладно, спрашивай, – вздохнула Рейта, – все понятно... как мы смогли. Как поднялась рука. Как мы, мерзкие убийцы собственного народа...

  – Рейта, нет!

   Ивик помолчала и сказала тоном ниже.

  – Я книгу про вас пишу.

  – О Господи! Клер, ты слышал? И эта туда же. Да что у них, сюжетов больше нет?

  – А это интересный сюжет, – сказала Ивик, – вечный. Что ж удивительного, что он всех притягивает.

  – Это было нетрудно, – сказал Кларен, – мы не сомневались в тот момент... потом было тяжело.

  – Нам некогда было размышлять. Семь минут – и все дела. Действовали на автомате, – сказала Рейта.

  – Там было много доршей, охраны? – спросила Ивик.

  – Не меньше сотни. Пока завалили всех... несколько минут еще оставалось.

  – Потом было тяжело, – тихо сказала Рейта, – когда будешь писать, так и напиши... потом. В первой зоне в Лайсе. Бараки были на двадцать человек. Семьи не отделялись. Детям старше года молоко по талонам... младше... понимаешь, если у матери нет молока, и не найдется донор... У нас в бараке умерли два ребенка. А мы тогда патрулировали по двенадцать часов. Полсуток в Медиане, полсуток на Тверди. Нас ведь мало было. В Медиане-то ладно... а вот когда возвращаешься... Но нам никто ничего не сказал. Знаешь, вообще никто не осуждал, ни разу. Процесс этот... мы тогда были такие в себе уверенные, все было нормально. А потом... потом уже...

  – А почему дети младше года не получали молока? – спросила Ивик.

  – Потому что. Кто-то посчитал, что до года – материнское молоко. И хоть убейся. Так спланировали... потом это, вроде бы, изменили... Не подумали, не учли. И вот...

  – Но ведь не вы в этом виноваты...

  – Эх, Ивик... да при чем тут это? И старше года дети умирали. Понимаешь? Старики умирали. Отдавали свою пайку детям... Потом еще дорши прорвались... В общем, знаешь. Когда тебе все говорят – ты не виноват, все правильно. А ты понимаешь, что все это из-за тебя... и что никогда уже иначе не будет. Ничего не вернуть...

  – Не понимаю, – сказала Ивик, – ну трудности. Даже голод. Смерти. Вы же гэйны... чего вы так?

  – Ты не понимаешь, потому что сама выросла в Новом Дейтросе, – сказал Кларен, – потому что для тебя с детства привычно, что ресурсов не хватает, что в распределителе кати шаром, недоедание, многих убивают, надо много работать... суровая жизнь. А мы-то... понимаешь, ведь в Старом Дейтросе все не так было. Ты же видела в фильмах, наверное. У нас все было. Огромные города. Самолеты. В любом распределителе зайдешь – полки забиты, бери все, что хочешь... мы все привыкли. А тут...

  – Да что говорить об этом, – резко сказала Рейта, – это прошло уже. Все. Ивик права. Мы были слабаки. Мы сорвались. И ты сорвался с нарезки, и я. А они еще нас за героев держат... глядишь, книжки про нас пишут. Кино снимают... А мы идиоты.

   Она помолчала, глядя в землю.

  – Потому что видишь... когда в Медиане доршей кладешь, и потом перед тобой эта бандура... И ты понимаешь, что выхода только два – либо направо она полетит, либо налево. И дорши кругом, ты же знаешь, как это? Тут спинным мозгом действуешь, думать-то некогда. Это одно. А потом, когда видишь... деяние рук своих. Вот тут-то шарики за ролики и заезжают. Мы ведь еще долго держались. Мы когда попытались перейти в Дейтрос на Твердь, поняли, что уже все, уже никак... Мы поначалу думали, что ничего больше не будет. Не будет Дейтроса совсем. Помнишь, Клер?

   Он ощутимо вздрогнул.

  – Мы не ждали, – сказал он, – не было мысли, что народ соберется. Что Дейтрос возродится. Понимаешь? Вообще не думали... И когда нас начали собирать... это еще месяца три прошло. Мы на Триме жили в это время. Знаешь же, если книгу собралась писать?

  – Да, – тихо сказала Ивик.

  – Мы не надеялись на такое. Но жили... знаешь, жили. Вот может, это и было самым... если вообще во всем этом было что-то героическое, то как раз – после того как. Потому что Дейтрос мы убили спинным мозгом, говорю же. А вот то, что сами не свихнулись... ни одного дейтрийского лица. Все наши погибли. Мы знали, что где-то кто-то есть, но думали, все теперь останутся так. Растворенные среди миров. Ну не было же, не было шанса, совсем не было!

  – Мы по-дурацки жили, конечно, – сказал Кларен, – у Средиземного моря. Испания, Италия... выучили язык. Даже стали социализироваться... Потом наших разыскали, а те сами не знали, что и как теперь... все рассеялись. Все же было кончено! Что осталось от Дейтроса – очень мало... Думали, так и будет теперь. Вымрем понемногу, растворимся среди других народов. Нет шанса сохранить культуру свою, если нет общества.

  – Но не вымерли, – подхватила Рейта, – это самое удивительное. Ты говоришь – мы герои... да нет. Те, кто собрал Дейтрос. А их имена даже не сохранились. Монастырь был, конгрегация святой Кейты... они договорились насчет этой зоны в Лайсе, они же стали людей собирать. Вот те хойта – они были герои.

   Трое сидели среди зеленой Медианы. Стулья были похожи на каменные глубокие кресла, сидевшие словно тонули в них, положив ладони на резные подлокотники. Но кресла ощущались изнутри мягкими и уютными. Словно развлекаясь – гэйны часто невольно начинают так развлекаться в Медиане – увлеченный беседой Кларен создал в центре что-то вроде кострища. Большая медная чаша, взлетающие над ней языки огня, ровные и высокие, похожие на газовый огонь, вроде того, что устанавливали на Триме в России в честь погибших в последней мировой войне. Только этот огонь был не горячим, от него не исходило тепло, наверное, можно было бы положить в него руку без всякого вреда – но никто не проверял.

   Ивик молчала, глядя в холодное пламя. Рыжие языки вились и сплетались, в прозрачном газовом мареве проблескивали цветные прожилки.

   Она думала о том, что услышала. О том, что рассказали ей гэйны. Вероятно, им можно верить. Вероятно...

   Она понимала, что главный вопрос не задан. Они говорили долго, и все это было совершенно бессмысленно. Все это она читала в старых документах, в рассказах очевидцев, а чего не знала, легко могла додумать. Надо спросить что-то другое, самое главное.

   Но что?

   Вы не знаете, не был ли Дейтрос уничтожен по приказу... чьему? Хессета? Но ведь Хессет погиб весь... Тайной власти? Какого-либо монастыря, церкви – ведь часть хойта выжили..

   Рейта и Кларен, безусловно, ничего не знали. Они видели врагов, видели темпоральный винт... они были честны.

   Можно было бы спросить их мнения – но как? Как? "А не может ли быть так, что главное дело вашей жизни, ваш ужас и ваш немыслимый подвиг – все это было спланировано... что все это не имело смысла?" Так, что ли?

   Ивик стало холодно. И как-то понятно, что сейчас надо будет идти. И она никогда больше их не увидит. Она погибнет на обратном пути – вернее всего. Или уйдет навсегда. Даже если она выйдет здесь где-то на Твердь, Рейта и Кларен уже никогда не станут говорить с ней – ну кто она такая? Можно задать еще один вопрос... только один... шендак, и она не знает, что спросить.

  – Как вы думаете... – голос ее дрогнул, – был ли в этом смысл? В гибели Дейтроса? Был ли в этом какой-нибудь смысл?

   ...Миари, только что родившаяся, красная и сморщенная, мокрая, лежала у нее на груди. Восемь часов родов. Адская работа. Ивик ослабевшими руками прижала к себе ребенка. Миари нашла сосок и жадно зачмокала. Тело медленно отходило от боли. Ивик была счастлива...

   И тогда, в тот миг, ее пронзила простая и страшная мысль.

   Человек умирает очень быстро. Есть масса способов убить мгновенно. Она сама это делала. Она знала, как мало стоит человеческая жизнь... Как она разменивается на осколок, на кусочек свинца, на изысканно-красивый виртуальный образ. Как люди умирают десятками... сотнями. Но вот она увидела это с другой стороны – оказывается, чтобы создать человека, нужно очень и очень много труда. Роды – только начало (и не они даже начало, собственно), а потом ведь годами – менять штанишки, мыть, кормить с ложечки, водить за ручку, вытирать сопли, переживать... Годы и годы. Труд матери и отца, труд учителей... А потом ей будет четырнадцать, и в первом бою за одну секунду один ничего не значащий металлический осколок, который всего-навсего летел слишком быстро, перечеркнет весь этот труд, боль, все это долгое творение... Какой в этом смысл?

   Тогда она нашла себе какое-то объяснение. Что-то поняла. Тогда она утешила себя, иначе ужас за только что родившееся существо был слишком невыносимым...

  – Смысл есть во всем, – сказал Кларен негромко, – ничто не происходит случайно.

  – А если бы смысла не было, – добавила Рейта, – людям стоило бы его придумать. Но он есть...

  – Когда ты пишешь, в сюжете нет случайных сцен. Ничто не происходит просто так. Все закономерно исходит из того, что уже написано. И все несет в себе зародыш будущего. Наша жизнь – тоже сюжет, всего лишь сюжет, не более. Очень сложный, человеку не под силу такой создать. Невероятно сложный, но все-таки – сюжет. Тот, кто пишет его, предусмотрел все. Все, что мы делаем, что с нами происходит – исходит из нашего прошлого, закономерно завершает его, все это – следствие. И в то же время это – зародыш будущих сюжетных ходов. Каждую секунду мы творим будущее. Мы не марионетки – тебе ли не знать, что персонажи книг не бывают марионетками. Мы не лишены воли, но мы – в плену сюжета, нас ведет по сюжету чья-то рука... одно лишь утешение, хотя в это трудно поверить иногда – рука эта любящая.

  – Любящая? Почему – по Евангелию? Но...

   Кларен усмехнулся.

  – Почему Он позволяет, чтобы с нами все было вот так? Если любит? Не хочет Он нас избавить от этого... или не может? Ведь и то, и другое – чушь...

  – Ивик, Ивик... а ты не знаешь, что это такое – когда любящий тебя человек и очень хочет избавить тебя от боли... и может это сделать... Только ему нельзя.

  – Знаю, – она опустила голову.

  – Потому что и Он в плену сюжета, понимаешь? Сюжет продолжается. И знаешь, что важно? То, что в этой книге нет второстепенных героев. Нет тех, кто мелькает только на миг. Эта книга – великая бесконечная книга – с бесконечным числом главных героев, каждый из нас – главный. Те, кому удавалось разгадать свой сюжет, интуитивно понять его... Следовать воле и логике сюжета. Те выигрывали.

  – А вы? – Ивик понимала, что вопрос этот безжалостен, но не могла его не задать, – вы-то выиграли? В чем заключался ваш сюжет?

  – Мы выиграли, – жестко ответила Рейта.

  – Но... откуда вы знаете? Вы уверены в этом? Если вы, как говорите, живы... я не знаю, почему, но вы живы. Как может живой человек знать наверняка, прав ли он был в том... то есть иногда может, – поправилась она, – я была права в том, что родила детей. Кельм был прав в том, что не сдался в атрайде. Мы это знаем. Но есть вещи, которые... и вы же были в отчаянии...

  – Часто человек проходит сквозь отчаяние. Но потом... Ивик, мы знаем. Мы были правы. Понимаешь – были.

  – Почему?

  – Потому, – Рейта встала. Достала из-за спины длинную трубу, похожую на визир. Собственно, это и был визир, но непривычно легкий, крупный, с незнакомыми наворотами.

  – Потому что посмотри сюда... Насчет выхода на Твердь – не знаю, а смотреть-то тебе можно.

   Ивик взглянула в визир. Рейта что-то настраивала, подкручивая трубки.

   Этот прибор обладал куда большими возможностями, чем современные Ивик визиры. Ну что ж, наука и техника за эти десятилетия не стояли на месте. Ивик увидела пространство под участком Медианы – с великолепным разрешением, словно воочию, ей даже почудился запах нежных весенних цветов.

   Там, внизу раскинулся сад. Огромный. Она никогда такого не видела. Десятки, может, даже сотни километров – ровные узкие дорожки, синие озерца, и деревья, деревья в цвету, чуть распустившиеся молодые листочки... Несколько всадников скакали по дорожке. Подростки, трое мальчишек, две девочки, в возрасте квиссанов... но не квиссаны, наверное. Они иначе выглядели. Они смеялись, пот блестел на загорелых плечах, майки намокли – там, наверное, было жарко. Волосы липли ко лбам. Они были сильными и красивыми, но они никогда, никогда не стояли в строю... Ивик это чувствовала. Они не знали голода, холода, страха. Породистые прекрасные лошади шли ровной рысью. У небольшого озерца они остановились, со смехом и криками привязывали коней, сдергивали одежду, влетали в прозрачную чистую воду...