Текст книги "Юлька в стране Витасофии (сборник)"

Автор книги: Вячеслав Килеса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

Гатал опустил руку – и отряд спешился.

– Полезай на дерево, поищи возвышенность: будем устраиваться на ночлег, – приказал Гатал самому молодому воину: Тасикаю.

– На севере – высокая белая скала, – сообщил, спустившись с громадного дуба, Тасикай.

– Трогай! – велел Гатал отряду.

До места добрались, когда Медведица, растолкав остальные звезды, разлеглась на середине неба. Стреножив лошадей, выставили охрану. Амига при неярком свете костра осмотрела и подлечила раны воинов. Поужинав убитым по дороге зайцем, нарубили веток и, набросав сверху запасную одежду, легли спать.

Утром собрались на совет.

– Нужно пробираться туда, где сохранились сарматские племена, – предложил грузный, покрытый шрамами Витал.

– Некуда! – вздохнул Гатал. – Кавказских сарматов подчинили себе аланы, дунайские сарматы перешли на службу Риму и отправлены Марком Аврелием в Британию. Мы уступили свои степи другим народам, наше племя – последнее.

– Почему не остаться здесь? – предложила Амига. – В скале две пещеры, я с восходом солнца их осмотрела: для жилья подходят. Рядом речка, зверья в лесу хватает.

– Мудрая мысль! – согласился с женой Гатал. – Подлечим раны, осмотримся: а там будет видно.

Нижнюю пещеру заняли холостые воины, а семейные пары – Гатал с Амигой и Витал с Диной – обустроили верхнюю пещеру, перегородив ее пополам кожаной занавесью.

Через месяц стоянка превратилась в укрепленный лагерь, огороженный забором из бревен, защищающий лошадей от ночных хищников.

Обстоятельства вынуждали к зимовке: по приказу Гатала охотники начали заготавливать копченое мясо, Амага и Дина собирали в лесу и высушивали съедобные коренья и лечебные травы. Выкопали колодец, сделав сруб из дубовых стволов. Ближе к осени Гатал с тремя молодыми воинами проехали, держась лесных предгорных троп, в греческую факторию Феодосия, где выменяли на меха запас стрел, ткани, пшеницу и кухонную утварь. Здесь же были куплены на невольничьем рынке три юные девушки, ставшие женами молодых сарматов.

Прошло десять лет. У Гатала с Амагой и Витала с Диной родились и подрастали дочки: Ника и Карен. Не остались бесплодными девушки, купленные в Кафе. Временный лагерь у Белой скалы превратился в маленькое стойбище: в отдельных загонах разместились отара овец и стадо коров, увеличился табун лошадей, появилась собственная кузня, где ковались длинные обоюдоострые мечи – спаты, – и сшивался из шкур, рогов и металлических пластин чешуйчатый панцирь. По утрам Амига возносила благодарственную молитву богине солнца Табити.

Из-за перехода с кочевой на оседлую жизнь многие обычаи племени Барана были утеряны. Амига не стала отрезать родившимся девочкам мешавшую натягивать лук правую грудь, что были вынуждены делать сарматские женщины, воевавшие наравне с мужчинами и осыпавшие врага стрелами, сидя на бешено скачущем по степи коне. Здесь, у Белой скалы, Амига, Дина и их подрастающие дочки занимались домашними делами, оставляя мужчинам охоту, рыболовство, скотоводство и охрану стойбища. И замуж девочки должны были выйти по достижению двадцатилетнего возраста, а не тогда, когда убьют первого врага, – как когда-то получили право на мужей Амига и Дина.

Перед совершеннолетием дочери Гатал и Амига повезли ее в Феодосию: вместе с ними отправился, захватив своего двадцатилетнего сына Тоторса, Тасикай. Гатал знал, что рожденный от аланской рабыни Тоторс собирается брать Нику в жены. Тоторс великолепно ездил на лошадях и умело владел мечом, – и все же в глубине души Гатал относился к нему с недоверием: ему не нравились хитрость и коварство Тоторса. Такого же мнения были Ника с Амигой, но выбирать было не из кого.

Феодосия – по-гречески «Богом данная», – дочери понравилась: она с восторгом бродила по ее каменным улицам, любовалась украшениями местных жительниц и надолго замерла перед блестящей поверхностью моря.

«Переедем сюда жить!» – попросила она отца. «Нет, дочка, – объяснил Гатал.

– Это город купцов, центр торговых путей в Средиземноморье. Нас примут только слугами или воинами-наемниками. Помни: сарматы живут и умирают свободными».

Возвращались из Феодосии, как обычно, по предгорной лесостепи северного склона Главной гряды крымских гор. Прежде чем пересечь очередную поляну, останавливались, присматривались и, галопом проскакав открытое место, ехали дальше. Такая осторожность в мире, где каждый чужой мог оказаться врагом, не была лишней, – в этом сарматы убедились, услышав впереди звуки сражения. Застыв в кустах перед обширной поляной, они видели, как с противоположной стороны выскочил на поляну всадник, отмахиваясь мечом от трех наседавших на него боспорских конников.

– Ловко рубится, – восхитился Тасикай всадником. – Может уйти.

– Вряд ли! – с сомнением произнес Гатал. – Трое для одного – слишком много!

Гатал оказался прав: всаднику удалось поразить мечом одного из боспорцев, но другой ударом меча по шлему сбил всадника с коня.

– Поможем ему, – умоляюще прошептала Ника, увидев, как скифы, спешившись, подняли мечи, собираясь добить лежавшего без сознания всадника.

Гатал кивнул головой: и тотчас стрелы, посланные Амигой и Тасикаем, свалили скифов на землю.

К удивлению сарматов, спасенный ими всадник оказался юношей года на три старше Ники.

– Херсонесец, – определил по вооружению Тасикай. – И богатый, судя по одежде. Что занесло его в эти места?

Амига промыла рубленную рану на голове херсонесца, приложила травы и перебинтовала куском ткани. Из двух палок и попоны сделали носилки: привязав их к двум пойманным скифским лошадям, положили на них находившегося в забытье раненного и продолжили путь.

Херсонесец болел долго: ухаживала за ним, к ярости и неудовольствию Тоторса, Ника. Придя в сознание, херсонесец рассказал, что зовут его Маркус, он происходит из знатного римского рода и его отец Клавдий в должности военного трибуна командует сейчас римскими сухопутными и морскими силами в Крыму. Маркус стоял во главе отряда, везшего на телегах с территории Гипаниса (Южного Буга) купленное у местных племен зерно: пшеницу, ячмень, просо. Нападение скифов оказалось неожиданным: отряд был перебит, зерно захвачено, а Маркус спасся только благодаря сарматам.

Выздоровев, Маркус покинул стоянку не сразу: охотился, ловил рыбу, помогал сарматам по хозяйству и все свободное время старался быть с Никой.

– Опомнись, ты обещана Тоторсу! – говорил Гатал бродившей со счастливой улыбкой дочери. – Не каждому чувству можно открыть двери. Он забудет о тебе за первой горой! В Херсонесе есть театр, баня, водопровод, мощенные камнем улицы, – что перед этим великолепием наши пещеры!

Осенью, перед началом больших дождей, Маркус уехал. Тайком поплакав, Ника вновь стала такой, как всегда: приветливой и спокойной. Но, когда весной Тоторс пришел брать Нику в жены, то получил отказ.

– Вы дали слово! – кричал Гаталу багровый от ярости Тоторс. – Под горой стоит новая телега с кибиткой: я готовил ее для Ники. Заставьте ее туда войти!

– Нет! – сурово сказала Амига. – Сарматская девушка – не рабыня, она вольна в своих чувствах.

– Тогда я знаю, кто мне поможет! – уходя, сверкнул глазами Тоторс.

Утром обнаружили, что, захватив сменных лошадей и запас еды, Тоторс исчез.

– К аланам, наверное, отправился, – решили, собравшись, сарматы.

О том, что они заблуждались, сарматы поняли через месяц, когда рано утром стоявший на вершине Белой скалы сторожевой пост протрубил в рог тревогу.

– Скифы! Большой отряд! – забежав в пещеру, крикнул Витал. – Как они нас нашли?!

Это было первое серьезное нападение на сарматов, – несколько стычек сразу после поселения у Белой скалы с проживавшими в дальнем лесу таврами закончились соглашением о мире.

Гатал быстро отдавал распоряжения: частокол и ров перед ним должны были остановить врага. Вот только… Сарматов – четырнадцать человек вместе с детьми, а скифов – более полусотни. Воткнув меч в кучу хвороста, Гатал, склонившись, громко произнес обращение к богу огня, покровителю сарматов: «О великий Агни! Дай нам волю и силу духа! Укрепи руки и сделай меткими стрелы, напои сарматские мечи кровью врага. Подари победу в битве! Пусть сегодня она будет разная: наша дорога и дорога смерти…».

Полукольцом подойдя к лагерю, скифы засыпали его стрелами, не принеся сарматам урона: дети были спрятаны в пещерах, а поднятые над головой сарматские щиты стрелы не пробивали. Тогда здоровенный, одетый в панцирь с оплечьем предводитель скифов затрубил в рог: и скифы пошли на приступ. Восемь человек упали, пробитые сарматскими стрелами, остальные добрались до частокола. Гатал поднял руку – и сарматы отступили в построенную из бревен конюшню, где, слыша звуки битвы, волновались привязанные кони. Осмелев, часть скифов с радостными криками перебралась через частокол, готовясь к штурму пещер, – и вдруг ворота конюшни распахнулись и оттуда вылетел на врага маленький отряд сарматской конницы: той самой, которая разбивала некогда македонские фаланги и римские легионы. Ринулись скифы обратно: но мало кто спасся!

– Более двадцати покрошили, – удовлетворенно сказал Гатал Виталу. – А у нас только один убитый и двое раненых.

– Смотри! – удивленно воскликнул Витал. – Тоторс! Вон там!

Гатал поднял голову: на опушке леса возле скифского военачальника стоял Тоторс и что-то объяснял ему, показывая рукой на сарматский лагерь – Предатель! – скрипнул зубами Гатал.

Выслушав Тоторса, скифский военачальник отдал распоряжения: шесть скифов, собравшись, куда-то ушли, остальные начали осыпать зажженными стрелами конюшню, хозяйственные постройки, частокол. Заблеяли овцы, замычали коровы, заметались в загоревшейся конюшне лошади. Несколько сарматов ринулись тушить пожары – и упали, настигнутые скифскими стрелами.

– Закрыться щитами и ждать, – крикнул Гатал своим воинам.

Даже тогда, когда к полудню деревянные постройки сгорели, а живность наполовину разбрелась, наполовину была уничтожена, сарматы еще надеялись на победу. Но когда с вершины Белой скалы на них посыпались камни, – вот куда Тоторс послал шесть скифов! – заставив сарматов укрыться в пещерах, их положение стало безнадежным.

Два дня провели осажденные в пещерах, надеясь на помощь богов. На третий день, предпочтя смерть от оружия гибели от жажды и голода, сарматы вышли из пещер на последнюю битву.

Храбро сражались сарматы, но многочисленны враги. Упал Витал, рухнула со стрелой в груди Дина. Застонал, захлебываясь кровью, Тасикай…

Рубиться мечом Гатал, прикрывают его с боков жена и дочь, но неравны силы. И вдруг чей-то рог затрубил в лесу – и на опушке, смыкаясь в ряд, показались римские легионеры. Снова затрубил рог и, ощетинившись копьями, легионеры твердой поступью пошли на скифов.

– Это Маркус! – радостно закричала Ника. – Вон он, смотрите!

Из леса выехала группа всадников, среди которых выделялся осанистый мужчина со знаками военного трибуна. Рядом с ним гарцевал на сером коне Маркус.

Увидев херсонесцев, скифы растерялись. Их предводитель, сгруппировав скифский отряд, попробовал пробить строй легионеров, но был отброшен. Скифы ринулись бежать; присоединившийся к ним Тоторс был заколот скифским военачальником, решившем выместить на предателе злость от поражения.

Стоят сарматы, смотрят на римлян, на поле боя. Четверо человек осталось от племени Барана: семья Гатала и осиротевшая Карен.

– Меня привела не только благодарность за сына, но и необходимость, – спешившись, военный трибун подошел к Гаталу. – Готовится военный поход против скифов: мы устали от их набегов. В пешем строю легионеры непобедимы, но против конницы они бессильны. Римский сенат приказал создать тяжеловооруженную кавалерию по образцу сарматской: и вас я приехал просить стать ее организатором и командиром.

Гатал вопросительно посмотрел на жену.

– Соглашайся, – решительно сказала Амига. – Нам все равно здесь не жить: через месяц – другой скифы вернутся.

– В Херсонесе вам выделят отдельный дом, ваша должность будет высоко оплачиваться, – подчеркнул Клавдий.

– Хорошо: мы выедем завтра утром. Сегодня займемся похоронами.

Легионеры помогут выкопать могилы? – обратился Гатал к трибуну.

– Обязательно, – кивнул головой Клавдий, с интересом наблюдая, как стоят, взявшись за руки и глядя друг на друга, Маркус и Ника.

На высоком кургане неподалеку от Белой скалы положили павших в выкопанные четырехугольные ямы – с оружием в руках, с необходимыми для загробного проживания запасными одеждами, посудой, утварью, украшениями. После того, как забросали могилы землей, Амига прочитала прощальную молитву, попросила богиню солнца помочь мертвым сарматам найти дорогу в страну предков, – и похороны закончились.

Готовясь в дорогу, Гатал, Амига и Карен обошли лагерь, собирая и упаковывая в тюки все, что могло пригодиться в завтрашней жизни. Зайдя в нижнюю пещеру, Гатал с удивлением увидел выбитую на стене тамга: знак племени Барана.

– Тасикай сделал, – когда пещеру осаждали скифы, – пояснила Карен.

– Давно я не видела этот знак, – тихо произнесла Амига. – Когда-то тамга, поставленная на шкурах лошадей и скота или на другом имуществе, принадлежавшем нашему племени, предупреждали воров, что за кражу они поплатятся головой. А сейчас племени нет и все, что осталось от сарматской собственности: пещерное жилье, которое мы покидаем.

– Прошлое сарматов не ясно, а будущего как не было, так и не появилось, – грустно сказала Карен. – Мы рассеялись, как пыль от проскакавшего табуна.

– Неправда! – возразил Гатал. – Нас будет помнить Белая скала.

Взяв резец, он поднялся в пещеру, где прожил с семьей последние годы, и, выбив тамга, продолжил вытесывать слова.

Стоя за его спиной, Амага читала:

– Шедшие через Таматарху в Керу через переправу быка, мы, степные люди, остались и выжили в лесах. Великое Солнце, не забывай о своих солнечных детях!

Закончив вытесывать последние буквы, Гатал выбрался из пещеры на землю, поднял руки и, обращаясь к небу, громко закричал:

– Мы были!

И долго, отражаясь от скал, гудело эхо, унося дальше и дальше, сквозь расстояния и века, слова последнего из сарматов.

ДИКАЯ ПЕЩЕРА

_{(Киик-Коба)}

После окончания научной конференции археологи Саша Гаврилов и Гена Тощев зашли в кафе.

– Не понимаю: почему так мало говорят о необычайности неандертальской стоянки в пещере Киик-Коба? – продолжая начатую на конференции дискуссию, сказал Тощев. – Даже ее открытие БончОсмоловским в 1924 году напоминает детектив: археолог случайно забрел в заросли леса – и наткнулся на грот. На всякий случай заложил разведочный шурф – и обнаружил кремневые изделия и обломки ископаемых костей.

Расспросил местных татар и узнал, что грот известен у них под названием «Киикин-Кобасы» – «Пещера дикаря».

– Но назвал он грот Киик-Коба, – напомнил Гаврилов, взяв с подноса принесенные официанткой две чашечки кофе. – В переводе с крымско-татарского – «Дикая пещера».

– Правильно, – согласился Тощев. – Шум поднялся на всю страну: открытие мирового значения! Но начались исследования – и появились загадки.

– Ты имеешь в виду найденное в центре пещеры захоронение женщины, лежащей на правом боку со слегка подогнутыми ногами? – уточнил, прихлебывая кофе, Гаврилов. – Да, поза странная. И непонятно, почему похоронили именно в пещере. Да еще так старательно: могила частично врезана в скалистое дно грота. Это сколько сил надо было потратить: с их неразвитыми руками, с трудом удерживающими дубинки и каменные рубила.

– И почему похоронили только ее? Остальных что – выбрасывали в реку? – допив кофе, Тощев отставил чашечку в сторону. – Причем учти: забросав могилу землей, остались там жить – фактически на кладбище.

Напомни: каким сроком датирована стоянка?

– Нижний культурный слой, о котором мы говорим, начался шестьдесят тысяч лет назад и наслаивался несколько тысячелетий. Потом пещеру оставили и вернулись туда через пять тысяч лет.

– Представляешь, сколько поколений прошло: при средней продолжительности жизни неандертальца не более 25–30 лет?! – покачал головой Тощев. – Кстати, там имеется еще одна загадка: с помощью рентгенологического исследования удалось установить, что при жизни женщины в ее надколеннике произошли изменения. Вероятно, она часто выполняла какую-то тяжелую работу стоя на коленях. Интересно: что это была за работа?

– Жаль, что отгадок мы не узнаем, – вздохнул Гаврилов, с сожалением заглядывая в опустевшую чашку. – Ладно, пошли по домам.

Разговор закончился. Проводив археологов взглядом, наденем андерсеновские калоши счастья (спрятанные в сундучке у каждого писателя) и заглянем в далекое прошлое человечества. …Узкая тропинка, извивавшаяся между нависшим скальным массивом и многометровым ущельем, на дне которого пенились воды глубокой, по-осеннему темной реки, была достаточной для прохождения человека, но узкой для носорога или медведя, – не говоря уже о мамонте. Поднявшись наверх, Анну остановилась у высокой осины и замерла, вслушиваясь в тишину и ловя ноздрями приносимые восточным ветром запахи. Коренастая, с покатым лбом и выступающими вперед надбровными дугами, в одежде из шкур, она, несмотря на небольшой рост, обладала мощной мускулатурой, позволяющей легко нести сделанную из толстой ветки тяжелую дубинку.

Здесь, на горе, опасаться приходилось только медведя или рысь – остальные животные предпочитали низину. Впрочем, Анну думала не о них. Самыми опасными врагами оставались ее сородичи: кочующие племена неандертальцев, ищущие новую среду обитания. Точно так несколько весен назад пришли сюда возглавляемые Анну кииты, прогнав живший в пещере немногочисленный род сапуров.

Постояв, успокоенная Анну поспешила вниз по склону, к бьющему из-под земли роднику. Напившись воды, медленно пошла вниз по течению реки, периодически становясь на колени и собирая в привязанный к поясу мешок из бычьей кожи съедобные коренья, плоды растений, личинки насекомых и грибы. На шее у Анну на сделанной из медвежьей жилы веревке висел изумруд – знак главенства над родом.

Внезапно Анну почувствовала чей-то взгляд. Схватив лежавшую рядом дубинку, быстро вскочила. К счастью, это был не чужак: на нее смотрела ходившая на рыбалку пятнадцатилетняя Лата. В ее мешке трепыхалось несколько пойманных с помощью копья щук.

Приветствуя сородича и поощряя ее успех, Анну раздвинула рот в улыбке. Вопреки обычаю, Лата не ответила тем же: она отвернулась и направилась вверх, в пещеру.

Это было то, чего Анну боялась: Лата показала, что не признает ее как главу рода. Моложе Анну на десять лет, Лата верховодила среди своих сверстников, которых было на два человека больше, чем мужчин и женщин старшего возраста. Анну и раннее замечала, как неохотно исполняет Лата ее приказы, но, не желая раздора, молча игнорировала Латино недовольство.

Род должен быть цельным, иначе он станет добычей врага. Тайное соперничество продолжалось несколько месяцев, а сегодня стало явным.

Почему?

Причину Анну поняла, вернувшись в пещеру: ушедшие на рассвете проверять ямы-ловушки охотники вернулись не только без добычи, но и с кашляющим и сморкающимся Тануром. Самый сильный мужчина племени, Танур безоговорочно принимал и поддерживал все решения Анну. А теперь…

Анну посмотрела на собравшихся в пещере китов. Семнадцать человек, умеющих добывать еду, и главная ценность рода – шесть маленьких детей.

Если с детьми что-то случится – племя вымрет. Именно поэтому родом руководили женщины: они организовывали быт племени так, чтобы удобно было растить новорожденных.

Схватившая Танура болезнь была заразной. Если его оставить в пещере – заболеют все, причем часть детей может не выздороветь.

Подойдя к Тануру, Анну показала рукой в сторону леса. Танур должен уйти. Если он победит болезнь и сумеет остаться в живых, то вернется в пещеру. Но такие случаи были редки. Человек-одиночка обычно погибал – если не от болезни, то от звериных зубов.

Сгорбившись, Танур положил на каменный пол свое копье – это была собственность племени, брать его с собой изгнанникам запрещалось, – и молча пошел к выходу. Его физическая мощь не один раз спасала киитов в битве с врагами, но сейчас он представлял угрозу племени – и понимал это.

– Постой! – окликнула охотника Анну.

Метнувшись в угол пещеры, она вытащила из запасника кремни для добычи огня, горстку высушенной лекарственной травы, подняла оставленное Тануром копье и сунула все в руки охотника.

Схватив драгоценные для него предметы, Танур благодарно взглянул на главу рода и поспешил в лес. Он должен был до заката солнца оставить территорию, которую племя считала своей, и попытаться найти пещеру или нечто подобное для ночлега.

– Ты напрасно это сделала! – услышала Анну голос Сиюты – самой старой женщины племени. – Копья часто ломаются, их нелегко делать. Танур – все равно что мертвый.

Анну окинула киитов взглядом. Многие – и в первую очередь юноши, мечтавшие получить копье изгнанника, – смотрели на нее с укоризной. Зато Лата улыбалась: зло и торжествующе. Анну преступила обычай, – и Лата собиралась этим воспользоваться.

– Анну – не глава рода, – выкрикнула Лата. – Она не уважает племя.

Молодежь одобрительно зашумела, поддерживая Лату.

– Пусть уходит вслед за Тануром – громко сказал Латин друг Кагул.

– Твои слова жестоки! – возмутилась Сиюта. – И несправедливы.

– Традиция нарушена! – отрезала Лата. – Киитам нужен новый глава рода.

– Лата – глава рода! – воскликнул Кагул.

Сиюта – а за ней другие противники Латы – схватилась за копье.

Молодежь сделала то же самое. Кииты приготовились убивать друг друга.

– Подождите! – подняла руку с зажатым в ней изумрудом Анну. – Я передаю власть Лате. Пусть Сиюта и другие женщины совершат над Латой обряд посвящения.

Род должен жить – этот закон, переданный предыдущими поколениями, Анну впитала с детства. И готова была для выполнения этого закона на любое унижение.

Копья опустились. Женщины образовали круг, в центр которого с гордо поднятой головой вошла Лата. По команде Сиюты женщины запели и, убыстряя движения, пошли по кругу – вначале в одну, потом в другую сторону. Остановившись, выкрикнули имя Латы, славя ее как новую главу рода. Взяв у Анну изумруд, Сиюта надела его на Латину шею. Обряд закончился.

– Слушайте все! – отдала Лата свое первое распоряжение. – Анну остается в племени, но до первого снега будет получать половинную порцию еды.

Это было справедливо – и все согласились. Затем Лата перераспределила обязанности среди молодежи, – и Анну отметила разумность решения. Вероятно, Лата долго его обдумывала.

Утром следующего дня, захватив шкуры недавно убитых животных и каменные скребки, Анну отправилась к реке. Став на колени перед слегка выступающей из воды каменной плитой, Анну положила на плиту шкуру мехом вниз и скребком начала убирать жир. Затем, намочив шкуру, с помощью песка и пепла полностью очистила ее, сделав пригодной для изготовления одежды.

Это была тяжелая работа, от которой постоянно болели колени, но Анну привыкла к ней. К тому же она знала, что никто другой из киитов не сумеет сделать шкуру такой гладкой и мягкой.

– Тебе надо было убить Лату тогда, когда впервые натолкнулась на ее непослушание, – завела разговор подошедшая к Анну Сиюта. – Твоя пассивность взрастила ее наглость.

– Одно убийство прокладывает дорогу другому, – коротко ответила Анну. – Мне пришлось бы жить, ожидая удара в спину, – хотя бы от Кагула.

К тому же Лата начала неплохо.

– Самое трудное – руководить охотой на крупного зверя. А у девчонки нет опыта, – вздохнула Сиюта. – Да и характер строптивый. Погубит она нас.

Анну промолчала. Она тоже считала, что к власти Лата пришла рано. До должности главы надо дорасти, – хотя бы для того, чтобы понять, что власть – это не только право руководить, но и обязанность нести ответственность.

– Понимаю – у тебя не было выхода, – вновь вздохнула Сиюта. – Через пять дней – охота на носорога. Надеюсь, Лата справится.

И, повернувшись, ушла.

Добыча крупных зверей – мамонта и носорога – при всей своей опасности давала основное: запас копченного мяса и сала на зиму. Через месяц должны были наступить холода и кииты торопились заполнить подземные хранилища. В двух из них уже лежало мясо мамонта. Анну так удачно организовала тогда охоту, что ни один киит не погиб, а двух раненых быстро вылечили. И сейчас Лата должна была сдать свой главный экзамен.

Загонять носорога в выкопанную мужчинами яму – где его потом добивали копьями – должно было все племя. Увидев, как Лата расставила охотников, Анну поняла, что охота может оказаться неудачной. По Латиному замыслу, загонщики должны были перехватить носорога в момент его ухода с водопоя и, окружив с трех сторон, гнать в ловушку. Подобный план был хорош для мамонта, но не для обладающего коварным и непредсказуемым нравом носорога. Сиюта и другие старики попытались втолковать это Лате, но та, отмахнувшись, сказала, что если они такие трусы, то на самые опасные места она поставит молодежь.

Поначалу казалось, что Латин замысел оправдается: вспугнутый загонщиками, носорог потрусил в направлении скрытой ветками глубокой ямы. Однако радость киитов оказалась недолгой. Не дойдя до ямы несколько метров, носорог развернулся и ринулся к слишком близко подошедшей к нему молодежи.

Анну ахнула. Взрослые охотники обычно бежали на таком расстоянии от зверя, чтобы в случае опасности скрыться за деревьями. Но расхрабрившаяся молодежь пренебрегла этим правилом, – чем носорог и воспользовался. Пронзив рогом находившегося рядом Кагула, носорог нацелился на Лату. Ее гибель была неминуема, – если бы не Анну. Закричав, она швырнула копье, вонзившееся по счастливой случайности в носорожий глаз. Взревев от боли, зверь помчался к обидчику. Анну могла бы спастись, спрятавшись за стволом клена, но, помня о пустых хранилищах, поспешила к ловушке. Она надеялась успеть стать так, чтобы между нею и зверем оказалась яма, но ошиблась в расчетах. Увеличив скорость, носорог догнал Анну, а когда та попыталась увернуться от разъяренной туши, мотнул головой, вспоров кончиком рога Аннин живот. Отлетев в сторону, Анну упала на землю. Затормозив рядом с ловушкой, носорог собрался развернуться к Анну, чтобы растоптать ее, но не успел. Выскочивший из кустов Танур – выздоровев, он, возвращаясь к роду, наткнулся на охоту, – ударом копья повредил сухожилие носорожьей ноги. Покачнувшись, носорог сделал шаг вперед, наступил на скрывавшие ловушку ветки, и рухнул в яму.

Набежавшие кииты камнями и копьями добили зверя.

Анну была еще жива, когда ее, положив на шкуру, принесли в пещеру.

– Что нам делать с Латой? – спросила Сиюта у старающейся не стонать Анну. – Забрать у нее изумруд?

– Пусть остается главой рода: первые ее решения были правильные, – прошептала Анну. – У нее есть ум – только надо его поправлять.

И, вздрогнув, умерла.

– Я знаю, кто сможет контролировать Лату, – проговорила Сиюта.

И, найдя взглядом Танура, велела:

– Выкопай в центре пещеры яму. Положи там Анну: так, словно она спит. Забросай яму землей. Мы будем жить, зная, что Анну здесь, с нами.

И обратилась к Лате:

– Помни о той, чей изумруд ты носишь. Принимая решение, думай, как бы она к нему отнеслась. Ты готова к этому?

– Да, – потрясенная гибелью Кагула и самопожертвованием Анну, твердо сказала Лата. – Я беру Анну в наставники.

ХРОНИКА ОДНОЙ СЕМЬИ

ОТ АВТОРА

Безмятежнее и счастливее детства может быть только благополучная старость, примирившаяся с неизбежным. В детстве мы живем в замкнутом пространстве – семья, двор, улица, город, – не подозревая о бесконечности времени, – верим, что так будет всегда, и, став взрослыми, мы лишь получим больше прав и свобод, и сможем наконец-то килограммами покупать шоколад и мороженное. Детство всегда обещает: отталкиваясь от детства, как от берега, мы живем, постоянно оглядываясь назад, измеряя достигнутые результаты шкалой детских надежд и иллюзий.

Детство никогда не исчезает: покрытое слоями текущих годов, оно продолжает дремать в нашей душе, просыпаясь в самые неожиданные минуты, которые позже мы сами назовем прекрасными. И взрослая мечта о несбывшемся – это подспудное желание повториться, снова стать маленьким, когда судьба других так же близка и бесценна, как собственная.

«Хроника одной семьи» – это попытка вернуть Вас, читатель, в дни, о которых у всех, даже шестнадцатилетних, сохранилась смутная память, словно о разноцветном сне, который забываешь, проснувшись. Это те дни, которые мама и папа сопереживают вместе со своими детьми – и данный процесс гораздо привлекательнее и важнее тех суровых забав, которыми нагружают нас государство и общество. Так в путь, читатель, смелее открывай книгу, и пусть позавидуют Вам те, кто никогда ее не прочтет.

НОВОГОДНЯЯ ЕЛКА

– Дети, – зайдя в комнату, где трехлетний Родион и пятилетняя Полина строили из кубиков домик, сказала мама. – На завтра нас пригласили в Дом пионеров на новогодний утренник. Если будете себя хорошо вести, дед Мороз и Снегурочка дадут вам подарки.

– И мне? – обрадовался Родя.

– Тебе нет, – заявила Полина. – Ты моего медвежонка по голове бил и балбесом обзывал.

– А он меня не слушался и в футбол играть не хотел! – закричал Родион.

– Тише, дети – строго сказала мама. – Подарки получат все. Подумайте лучше, какие стихи расскажете Деду Морозу.

– Мы стихи знаем! – закричали Поля и Родя. – Нас папа научил.

– Да?! – удивилась мама. – Когда он успел? Он ведь вчера в командировку уехал.

– Давно учил: три дня назад, – пояснила Полина.

– Ну и ладно, – резюмировала мама. – Сейчас по телевизору мультики покажут: смотреть будем?

– Да-а-а! – закричали дети и, отталкивая друг друга, побежали занимать места перед телевизором.

На следующий день мама долго примеряла детям маскарадные костюмы. Родиона замаскировали под лисенка; Полина, надев белое, расшитое блестками платье, объявила себя принцессой.

На утренник опоздали, потому что Родя по дороге к Дому пионеров два раза поскользнулся и упал, а потом залез в такой глубокий сугроб, что его пришлось вытаскивать объединенными усилиями мамы, Поли и прохожих.

Задержались и в вестибюле, вытряхивая из Родиных ушей и карманов кусочки снега.

В зале стояла елка, украшенная разноцветными игрушками, серпантином и фонариками. Дед Мороз и Снегурочка, отогнав родителей в сторону, собрали детей в хоровод и кружили вокруг елки, распевая: «Зимой и летом стройная, красивая была».

Засуетившись, мама начала подталкивать своих чад к хороводу. Дети упирались и цеплялись за мамино платье, грозя оборвать его с непредсказуемыми для мамы последствиями.

Заметив разгорающийся семейный скандал, подбежала Снегурочка, оттащившая с некоторыми затруднениями Полю к елке, но бессильно отступившая перед Родей, начинавшим при малейшем покушении на сто свободу верещать так, словно его собирались бросить в прорубь.