Текст книги "Юлька в стране Витасофии (сборник)"

Автор книги: Вячеслав Килеса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

Предводитель растерянно смотрел то на Юльку, то на своих сподвижников, сидевших на лошадях с ошарашенным видом.

– Иначе народ вас не поймет! – грозно подытожила Юлька. – О чем сообщит во всех газетах.

– Ладно! – махнул рукой предводитель. – Подвода и лошадь ваши, – все равно с ними в лесу не развернешься. Трогай!

С гиканьем и свистом отряд умчался.

– Нанимаю вас кучером. Плата – доставление мешков в Брайтон, – объявила Юлька Бриану. – Согласны, мистер?!

– Да, мисс! – с уважением взглянув на Юльку, сказал Бриан и занялся возвращением мешков на прежнее место.

Вскоре разбогатевшие путешественницы, делясь впечатлениями, весело продолжили путь, – только Бриан морщился, с удрученным видом дотрагиваясь до опустевшего кармана. Погода ухудшилась. Небо затянулось тучами, подул холодный ветер.

– Как бы дождя не было! – забеспокоилась Мышка. – Подмокнут тогда все судебные доказательства! – показывая на мешки, засмеялась Юлька.

– Скоро греческий город Аттика. Спрячемся, – проворчал Бриан, подгоняя лошадь кнутом. Дождь уже моросил, когда подвода, громыхая на ухабах, влетела в раскинувшуюся по обеим сторонам дороги Аттику. Закатив подводу под навес таверны, Бриан занялся лошадью, обтирая с боков пот и накрывая спину попоной. А девушек заинтересовал доносившийся с большой крытой площади гул голосов.

– Что там? – спросила Юлька хозяина таверны.

– Выбирают архонта – правителя Аттики, – объяснил хозяин. – Два претендента: торговец Марцел и софист^[58] Мелет. Кто выиграет спор, тот и станет архонтом.

– Посмотрим? – предложила Юлька.

Перебегая от дома к дому, путешественницы поспешили к площади.

Множество людей расположилось вокруг трибуны, на которой стоял осанистый, благородной наружности мужчина.

– Граждане! – воскликнул оратор. – Ровно год я, Марцел, живу в Аттике, и понял достаточно, чтобы наладить здесь эффективную систему управления.

Убежден, что более достоин быть архонтом, чем Мелет. Я достиг успеха в купеческих делах, имею дипломы Военной академии и Торговой гимназии, – а Мелета выгнали за безграмотность с первого класса школы.

Принадлежащая мне фирма процветает, – Мелет, наделав долгов, прячется от кредиторов. Я горжусь своей честностью и достойным поведением, а лживость и скандальный характер моего оппонента известны всем присутствующим… Голосуйте за меня! Я буду заботиться о делах Аттики так же старательно, как о собственных.

Марцел сошел вниз под негромкие хлопки избирателей – и тотчас на трибуне появился чернобородый верзила.

– Доколе, граждане, нам будут указывать, как жить, образованные выскочки?! – яростно заорал он.

Толпа одобрительно зашумела.

– Что он тут дипломами размахивает: мы без Академий знаем, как ложкой пользоваться! Мы, коренные жители Аттики, привыкли жить по дедовским традициям, а не иностранным новшествам. Нам они ни к чему!

Переждав шквал аплодисментов, Мелет продолжил: – Этот зазнайка пытается всех очернить, вымазать грязью. А сам каков?! Знаем, откуда у него деньги: из Месопотамии, где обманывал дикарей, выменивая у них золото на стекляшки. Позор мошеннику!

– Позор! – подхватила толпа, глуша одинокий вопль Марцела: «Я никогда не был в Месопотамии!».

– Нечего нам тыкать в нос свою постную физиономию и благонравное поведение! Пусть вспомнит, чей сын, отняв у нищего медяки, пропил их и валялся пьяный в канаве. А яблочко от яблони недалеко падает: каков сын, такой и отец. Позор пьянице!

В громе аплодисментов Юльке послышался слабый выкрик схватившегося за сердце Марцела: «У меня нет сына!».

– Теперь, граждане, решайте, – Мелет картинно уперся в бок руками. – Я, известный вам с рождения, такой же простой, как вы, или этот подозрительный субъект, прославившийся мошенничеством и алкоголизмом.

Выбирайте!

– Ура Мелету! – грянула толпа. – Правь нами!

– Представляю его правление! – хмыкнула Юлька, обращаясь к своим спутницам. – Пойдемте отсюда: мне стыдно, что я все это слушала.

– Правителя выбирает большинство: такого, какие они сами, или какого они достойны. – Пожала плечами Сова. – Не суши сердце!

Дождь закончился, солнце выглянуло: видишь, как хорошо на улицах!

Прогуляемся по Аттике. Город оказался чистенький, с ровными, вымощенными камнями, улицами и аккуратными домиками. Радуясь солнечным лучам, многие из жителей тоже вышли на прогулку. Греки побогаче были одеты в гиматии^[59] и хламиды,^[60] на ногах у них виднелись сандалии на пробковой или веревочной подошве, удерживаемые переплетавшимися на икрах ремешками. Часть прохожих щеголяла в круглых фетровых шляпах с полями и низкой тульей. Ремесленники и рабы были одеты в грубые шерстяные хитоны^[61] и набедренные повязки, обувь у них отсутствовала.

Юлька обратила внимание, что лицо брили только юноши. Мужчины в возрасте носили короткие волосы, круглую бородку и усы.

Свернув за угол, девушки наткнулись на окруженного слушателями приземистого, с отвисшим животом, короткой шеей и лысой головой старика, заканчивавшего рисовать мелом на тротуаре две окружности.

– В этом круге, Тимей, заключено твое знание о мире, – старик показал на маленький круг. – Вне круга – то, что ты не знаешь. Знание соприкасается с незнанием по линии круга и определяет уровень твоего невежества. Оно незначительно.

– Здесь мое знание, – старик ткнул рукой в окружность побольше. – Видишь, как много я знаю, и одновременно – как велико мое невежество, поскольку линия моего круга имеет с непознанным больше точек соприкосновения, чем у тебя.

– Получается, Сократ,^[62] что ты невежественней, чем я?! – изумленно воскликнул молодой парень. – Да, – согласился Сократ. – И еще…

Договорить Сократ не успел. Растолкав слушателей, к нему подбежал, запыхавшись, низенький толстячок – Еле тебя нашел, – пожаловался Сократу толстячок. – Знаешь, что я услышал от твоего студента?

– Подожди, – остановил его Сократ. – Ответь вначале на три вопроса.

– Зачем? – удивился толстячок.

– Чтобы определить, о чём твой рассказ. Вопрос первый: ты уверен, что твое сообщение является правдой?

– Нет, поскольку об этом узнал от студента, – заколебался толстячок.

– Понятно, – улыбнулся Сократ. – Второй вопрос: ты мне хочешь сказать нечто хорошее?

– Скорее наоборот…

– Так, – продолжал Сократ. – Ты собираешься огорчить меня плохим известием, но не уверен, что оно правдиво.

Толстячок явно засмущался.

– Третий вопрос: то, что ты хочешь сказать, принесёт мне пользу?

– Нет, не принесёт…

– Значит, ты хочешь сказать то, что не является правдой, не есть что-то хорошее и не принесёт мне пользу.

Растерянно бормоча: «Извини, Сократ, извини!», толстячок отступил назад и ретировался.

– Какая логика! – восхищенно заметила Юлька. – Если бы не слышала своими ушами, не поверила бы, что такое возможно.

– Ощущение, что Сократ может убедить любого в том, что захочет, – поддакнула Мышка.

– Суд, приговоривший его к смерти за развращение молодежи своими беседами, Сократ переубедить не смог, – возразила Сова. – Помните его последние слова на суде: «Пора идти отсюда, мне – чтобы умереть, вам – чтобы жить, а что из этого лучше, никому не ведомо, кроме бога».

Беседу путешественниц прервали две спешившие к Сократу женщины: переругиваясь между собой, они оттолкнули девушек в сторону и ринулись к философу.

– Вот ты где, бездельник, прохлаждаешься! – закричала худая и носатая женщина.

– В доме хоть шаром покати, денег даже на сыр нет, а он баклуши бьет! – вторила особа помоложе. – Сколько раз учителем в богатые дома звали, а ему, видите ли, некогда!

Сложив руки на животе, Сократ равнодушно созерцал скандалисток.

– Кто это? – спросила Юлька у стоявшего рядом светловолосого парня.

– Сократовские жены: Ксантиппа и Мирто, – ответил светловолосый. – Сейчас домой его погонят.

Парень оказался прав: ругаясь и толкая Сократа в спину, Ксантиппа и Мирто потащили философа прочь.

– В каждой бочке с медом всегда есть ложка дегтя, – подытожила увиденное Сова и девушки отправились дальше.

Пользуясь хорошей погодой, кое-кто из торговцев разложил товары на столиках, вытащенных на тротуары. Девушек заинтересовала блестевшая чешуей рыба – в основном тунцовых и осетровых видов, – которой бойко торговал пожилой, с глазами навыкате, грек.

Пока девушки рассматривали рыбу, к очереди подошел худощавый, одетый в хламиду мужчина.

– Что ты здесь делаешь, Менедем? – обратился мужчина к стоявшему в очереди парню, длинные завитые локоны которого были подхвачены обручем.

– Покупаю еду, учитель, – поклонившись, ответил парень.

– Ты плохо слушал мои лекции по софизму, – резко сказал мужчина. – Еда – это общее понятие, а рыба – отдельное. Поскольку эти понятия различны, рыба не является едой.

– Вы несомненно правы, уважаемый Стильпон, – уныло взглянув на уменьшающееся количество рыбы на столике, согласился Менедем и, выйдя из очереди, зашагал прочь. Между тем Стильпон тщательно осмотрел рыбу и, одобрительно цокнув языком, пристроился в конец очереди.

– Вам не стыдно, господин философ! – возмутилась Юлька. – Вы подрываете свои же доводы.

– Ничуть, – отозвался Стильпон. – Доводы мои при мне, а вот рыбку того и гляди распродадут.

– Не зря слово «софисты» позже стало ругательством, – сверкнула глазами Юлька и повела своих спутниц дальше.

Дорогу девушек пересек человек с зажженным фонарем, высматривающий кого-то в толпе.

– Кого ищешь, Диоген?^[63] – спросил, поздоровавшись, прохожий.

– Человека, – проходя мимо, односложно ответил Диоген.

– А кто тогда вокруг? – шепотом спросила Мышка у Юльки.

– Наверное, он ищет идеального человека, – пояснила Юлька.

– Нашел где искать! – фыркнула Мышка и едва не упала, наткнувшись на огромный пифос (сосуд для вина), в котором спал грязный, одетый в набедренную повязку человек.

– Чего надо? – высунув лохматую голову из пифоса, спросил грязнуля.

– Ничего, – испуганно сказала Мышка. – Простите за беспокойство.

Голова вернулась в пифос.

– Кто это? – обратилась Мышка к Юльке.

– Бродяга, – ответила Юлька.

– Ошибаетесь, – вмешалась Сова. – В пифосе живет кто-то из киников.^[64] Их идеал существования – простота. Даже воду пьют не из кружки, а из горсти.

– Удивительно, что в маленькой Греции в древности существовало так много оригинальных теорий, – заметила Юлька. – В Афинах даже философские школы были: Платоновская Академия и Ликея Аристотеля.

– А также эпикурейцы, собиравшиеся в Саду, и стоики под «Расписной стоей», – дополнила Сова.

– Послушай! – толкнула Сову Мышка.

Стоявший недалеко от девушек мужчина в скромном сером плаще отчитывал нарядно одетого юношу: – Нельзя говорить одно, а делать другое.

Утверждаешь, что ты стоик, а занимаешься мотовством.

– Но я не виноват, уважаемый Зенон, что у меня много денег, – оправдывался юноша. – Должен же я их тратить.

– Так и повар может сказать: я пересолил, потому что в солонке было много соли, – сердился Зенон. – Довольствуйся необходимым. Лишнее – в том числе и деньги, – отдай тому, кто без них страдает. Стоик Ксенократ, когда царь Александр Македонский^[65] прислал ему груду золота, отправил все обратно: «Ему нужнее».

– Это тот Зенон, чьими апориями нас устрашал грот? – спросила Юлька у Совы.

– Да. Всего им создано сорок апорий. Человек удивительного мужества!

Когда его арестовали за участие в заговоре против тирана Неарха, Зенон на допросе откусил собственный язык и выплюнул Неарху в лицо, – за что живым был истолчен в каменной ступе.

Разговаривая, путешественницы дошли до конца улицы и повернули в сторону таверны. Подойдя к ее двери, услышали, что внутри таверны кто-то ссорится. Этим «кто-то» оказался долговязый парень, выкрикивавший пожилому, с лысой головой мужчине:

– Все великие люди были чьими-то учениками. То, что наш Аристотель учился у вашего Платона,^[66] лишь доказывает могущество его гения, сумевшего оттолкнуть платоновскую теорию о раздельном существовании мира идей и мира вещей и объяснить бытие как объективный мир, где существование является формой сущности. Ты согласен, Аристарх?

– Никто не отрицает мудрости Аристотеля, – защищался Аристарх. – Созданное им учение об онтологии и категориальный аппарат стали фундаментом большинства философских теорий. Но Аристотелевская теория утратила сократовский принцип превращения философии в способ мышления каждого человека, она доступна немногим. Тогда как диалоги Платона понятны всем.

– Строящий корабли плотник не может знать то, о чем осведомлен вылепливающий амфору гончар, – пожал плечами долговязый. Миролюбивое поведение противника подействовало на него успокаивающе. – Философия становится специальностью, это неизбежно.

Чтобы не стоять, девушки прошли в зал и сели за стол рядом с Брианом, слушавшим, как и они, дискуссию.

– Аристотель напрасно отдал предпочтение формальной логике перед диалектикой, – продолжил Аристарх. – Это обусловило такую ошибку Аристотеля, как уменьшение значения движения. У Платона движение – главный принцип существования, причем движение по кругу делает его бесконечным. А Аристотелевское движение в пространстве рано или поздно упирается в неподвижные звезды.

– Ты не точен, – покачал головой долговязый. – У Аристотеля пространство и время выступают как «метод» и число движения, то есть как последовательность реальных и мысленных событий и состояний. А то, что Аристотель предложил позже рассматривать пространство и время как самостоятельные сущности, первоначала мира, в итоге себя оправдало.

– Он сделал это, отодвинув в сторону субстанциальность движения, – с горечью произнес Аристарх. – Вспомни Прометеевы заветы: греческая цивилизация сумеет развиваться только на основе движения. Но мы об этом забыли, пока вслед за Владыкой Пространства и Властительницей времени не пришла Вечность, отняв у людей надежду на бессмертие. Формулой движения завладели римляне, потом – варвары, а Греция превратилась в захудалую страну.

Юлька почувствовала, как при имени «Прометей»^[67] у кого-то по соседству перехватило дыхание, словно перед опасностью. Это было мимолетное ощущение, которое тут же прошло, но память осталась, и, искоса взглянув на безмятежные лица Мышки, Совы и Бриана, Юлька подумала, как мало она о них знает, и не ошибочно ли это знание.

– Вы говорите о Прометее, подарившем людям огонь и научившем их ремеслам? – вмешалась в дискуссию Юлька.

– Да, – мельком взглянув на Юльку, ответил Аристарх, и обратился к долговязому оппоненту: – Пора идти, нас ждут.

Философы ушли.

– Собираемся! – взглянув на своих спутников, сказала Юлька. – Пора ехать, хотя нас никто не ждет.

Вскоре подвода путешественников тряслась на ухабах проселочной дороги.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

По случаю ярмарки все пять ворот Брайтона, – к Юлькиному удивлению, город окружала высокая крепостная стена, – были распахнуты настежь.

Заминка случилась из-за отсутствия у путешественников денег для уплаты въездной пошлины («Вы мне ничего – и я вам ничего!» – объявил, позевывая, старший таможенник), и Юлька уже собралась расставаться с подводой, как вдруг проезжавший мимо на вороном коне высокий черноволосый юноша, заметив расстроенное Юлькино лицо, швырнул таможеннику золотую монету.

– Пропусти иностранок! – крикнул он таможеннику. Обернувшись к Юльке, юноша вежливо произнес:

– Я – Ромео Монтекки.^[68] Прошу вас стать гостями нашего дома.

– Спасибо! Очень признательны! – растерянно ответила Юлька.

– Особняк расположен на центральной площади, – пояснил юноша. – Приезжайте! Я предупрежу родителей.

Хлестнув коня, юноша ускакал.

– Учитывая наше безденежье, удачный выход из положения, – хмыкнула Сова. – Поговаривают, Монтекки враждуют с Капулетти, но мы этой вендетте посторонние.

– Поедем в суд, оставим там судебные атрибуты, потом мистер Бриан отвезет нас к Монтекки, – решила Юлька. – Не возражаете, мистер Бриан?

Вместо ответа Бриан молча взмахнул кнутом.

Брайтон был похож на только что сделанную игрушку. Многоэтажные дома, вытянувшиеся вдоль широких, одетых в бетон улиц; разукрашенные особняки; яркие, завлекающие покупателей магазинные витрины – все это радовало взор и останавливало внимание. Но Юлька, бросая взгляды на городские картины, постоянно возвращалась мыслями к выразительному лицу Ромео. Конечно, она читала Шекспира и в свое время немало поплакала над трагической судьбой веронских любовников, но это было в другой жизни, – той, что осталась на Земле. А сейчас… Неисповедимы пути судьбы и, может быть, не зря заинтересовался Ромео иностранной девчонкой.

Свернув в переулок, подвода покатила мимо невысокого решетчатого забора, окружавшего небольшой парк с покрытым тиной прудом. Увиденная в парке сцена настолько поразила путешественниц, что они попросили Бриана остановить подводу. Посередине пруда, очень похожего на болото, был закреплен столб с вывеской «Народ», вокруг которого бродила толпа одетых в лохмотья мужчин и женщин. Попадая на глубину, мужчины и женщины с головой окунались в жижу. Тех, кто пытался выбраться на берег, сталкивали обратно дюжие парни в мундирах с надписями на груди: «армия», «милиция», «прокуратура», «судьи», «налоговая», «таможня».

Вокруг пруда в мягких креслах, распивая шампанское, сидели важные господа в разноцветных одеяниях. Возле каждого из них развевался на флагштоке флаг и высились транспаранты с лозунгами: «Заграница нам поможет», «Государство – это я», «Мне – по потребностям, остальным – по возможностям». Дружелюбно улыбаясь, господа подбадривали народ возгласами: «Мы с вами!», «Для вашего блага!», «Процветание в единстве!».

Периодически один из сидящих поднимался с кресла, швырял комок грязи в соседа, тот отвечал ему тем же, после чего они учтиво раскланивались и под аплодисменты присутствующих занимали свои места.

Изредка кто-нибудь из господ украдкой убегал в кусты и возвращался в одеянии другого цвета и с туго набитым портфелем.

– Что это? – изумилась Мышка.

– Депутаты. Перед выборами. Тренируются, – проворчал Бриан и поехал дальше.

Вскоре показалось здание суда. Покинув козлы, Бриан отправился выяснять, куда сгружать мешки, посоветовав путешественницам пройти в зал судебного заседания и ознакомиться с работой местных служителей Фемиды.

Осторожно зайдя в просторное помещение, Юлька и ее спутницы присели на краешек стульев, почтительно слушая, как наряженный в судейскую мантию мужчина задает вопросы бледным от волнения участникам процесса.

– Последнее слово, истец: на какой сумме вы готовы остановиться?

– Не более тридцати процентов от исковых требований, – умоляюще произнес седой старик. – Мне еще с прокурором делиться.

– Ваши аргументы легковесны и судом учтены не будут, – покачал головой судья и повернулся к худому, как щепка, субъекту:

– Какие доказательства у ответчика?

– Сорок процентов, ваша честь! – усмехнулся худой.

– Солидные доводы, – отметил судья и встал. За ним поднялся весь зал.

– Суд удаляется на совещание! – выкрикнул секретарь.

– Это надолго: пока проценты подсчитают, гарантии проверят, – сообщил Юльке сидевший рядом и что-то записывавший в блокнот симпатичный синьор. – Я – журналист Фернье. А вы – иностранки?

– Да, – выскочила с ответом Мышка, на которую Фернье явно произвел впечатление.

– Предлагаю совершить экскурсию по зданию: оно – одно из стариннейших в Брайтоне, – предложил Фернье.

Путешественницы согласились.

Осмотрев мраморный вестибюль, канцелярию, кабинеты судебных секретарей и помощников, экскурсанты заглянули в комнату отдыха, где играли в карты несколько одетых в мантию человек.

– Ставлю на кон проект решения о продаже муниципального парка, – объявил черноусый брюнет. – Там мои двадцать процентов.

– Перебиваю постановлением о приватизации городской больницы, – швырнул на стол скрепленные гербовой печатью бумаги сероглазый шатен. – Тридцать процентов я уже получил.

– Думаю, взятка моя, – снисходительно посмотрел на партнеров пожилой судья, вытаскивая из портфеля кипу документов. – Вот решение по подсчету голосов и определение победителя в избирательной компании по выбору мэра Брайтона. Гонорар такой, что я запутался в количестве нулей.

– Не будем мешать, – уважительно шепнул Фернье и повел иностранок дальше. – В Брайтоне около трехсот тысяч законов, судьи устают, пока найдут необходимый, – вот и отводят душу покером. К тому же депутаты каждую неделю принимают новые законы.

– Зачем? – удивилась Сова.

– Во-первых, нужно же им чем-то заняться, – объяснил Фернье. – Вовторых, это успокаивает население, надеющееся: примут правильный закон – и жизнь улучшится.

– Законы исполняются? – поинтересовалась Сова.

– Обязательно: если за это заплачено. Или сверху – Фернье ткнул палец в потолок, – приказали. Мой коллега Юлиус Фучек опубликовал статью «Чем больше законов, тем меньше правосудия». Мэр разгневался, позвонил в прокуратуру – и тотчас на Фучека возбудили уголовное дело. Выяснилось, что обвиняемый нарушил два серьезных закона: по утрам вставал с постели не с правой, а с левой ноги, и однажды в общественном месте плюнул мимо урны. Сейчас сидит на нарах, радуется, что голову от туловища не отделили.

– Здесь можно достать аккумулятор? – вмешалась в разговор Мышка, обидевшаяся тем, что при общении с симпатичным мужчиной она оказалась на вторых ролях.

– Только на черном рынке, – ответил Фернье. – Вам для чего?

– Зарядиться электроэнергией: я тогда кого угодно смогу перебросить в другое место, – похвасталась Мышка.

– Слышал о таком, но не верил, – изумленно глядя на Мышку, произнес Фернье. – Постараюсь помочь.

В вестибюле показался Бриан.

– Груз отягощает других, – хмуро сказал он. – Я и подвода – расстаемся?

– Нет, – ответила Юлька. – Экипаж останется вам. Пока мы в Брайтоне – возможно, вам придется нас возить.

Попрощавшись с Фернье, путешественницы отправились в особняк Монтекки.

Встретили их приветливо. После расспросов – о цели путешествия и откуда они прибыли – девушек отвели в приготовленные для них комнаты.

– Будьте как дома, – радушно сказала синьора Монтекки. – Правильно делаете, что начали путешествовать в юном возрасте. Как говорит наш советник Дьюи,^[69] важнее опыта для человека ничего нет.

– Джон Дьюи – ваш советник? – поразилась Сова.

– Да. Раньше это место занимал схоласт Иоанн Буридан^[70] – помните его справочник по силлогистике под названием «Мост ослов», где осел умирает от голода между равноудаленными охапками сена, – но советы Буридана по ведению хозяйства едва нас не разорили, и я заставила мужа его выгнать. А Дьюи наше состояние удвоил.

Объяснив, в какое время подают еду в столовую, синьора Монтекки удалилась.

– Ты знакома с Дьюи? – спросила Юлька у Совы.

– Только с его философией, – ответила Сова. – Дьюи – прагматист. В отличие от других философов, прагматисты интересуются не онтологией, а гносеологией. Дьюи утверждает, что к познанию человек обращается, когда у него возникают трудности в работе. Задача философии: устранение этих затруднений – и не более.

– Мудрая мысль! – воскликнула Мышка. – Какая разница, кто в небесах: Материя, Бог или Мировой дух! Главное – существование на Земле, и оно должно быть успешным!

– Не торопись с выводами! – предостерегла Мышку Юлька. – Отказ от небес превращает бытие в быт. Философия как инструмент для работы – то же самое, что секс вместо любви. Мир упрощается и становится неинтересным.

– Помню, – продолжила Юлька, – после девятого класса родители отправили меня на летние каникулы в деревню к бабушке. Первые дни бегала и восторгалась: чистый воздух! парное молочко! природа! А потом от тоски завыла: без интернета, кабельного телевидения и благ, которые приносит цивилизация.

– Вернемся к аккумулятору, – перебила Юлькины воспоминания практичная Сова. – Где будем искать?

– Чтобы не бродить толпой, предлагаю разделиться, – подумав, сказала Юлька. – Вы поспрашивайте на рынке, а я пущусь в «свободное плавание» и постараюсь познакомиться с людьми, могущими что-либо знать.

Так и решили. Чтобы не терять времени, Мышка и Сова тут же ушли в город, а Юлька под предлогом отдыха осталась в комнате. Сделать это ее побудили две причины. Во-первых, она надеялась увидеться с Ромео, вовторых, Юльку продолжала беспокоить мысль о том, что одна из ее спутниц знает больше, чем говорит. Кого и почему испугало имя «Прометей» – Юлька чувствовала, что тогда, в таверне, она не ошиблась, – и какое отношение имеет Прометей к ее приключению?

Юлька понимала, что ее ощущения чересчур зыбки, чтобы стать поводом для следствия, которое к тому же могло разрушить сложившуюся между девушками атмосферу доверия, но тревожная мысль не уходила, и в обнимку с ней Юлька, покинув комнату, вышла во двор особняка, почти столкнувшись с тройкой парней, среди которых выделялся Ромео.

– Приветствуем вас, сеньорита! – воскликнул высокий парень с насмешливыми глазами. – Мой друг Ромео рассказал о той чести, которой вы его удостоили, приняв приглашение в гости. Но забыл поведать о вашей несравненной красоте. Позвольте представиться: Меркуцио.

– Бенволио – к вашим услугам! – поклонился стоявший справа от Меркуцио шатен.

– Юля! – присела в реверансе смутившаяся от комплиментов Юлька.

– Мы собираемся на бал-маскарад, который один раз в год устраивает семейство Капулетти, – сообщил, улыбаясь, Ромео. – Не хотите составить нам компанию?

– Почему бы и нет, – обрадовалась Юлька.

По приказанию Ромео слуга принес карнавальные маски. Надев их, трое искателей приключений и Юлька отправились к Капулетти.

По городу шли весело: ребята перешучивались со знакомыми, заигрывали с девушками, острили. Все это напомнило Юльке школьные походы с друзьями на дискотеку, и она болтала и смеялась наравне с ребятами.

Особняк Капулетти был виден издалека: к парадному входу двигались наряженные в карнавальные одежды горожане.

– Чтобы никто не жалел ни ног, ни башмаков! – напутствовал всех стоявший у входа сеньор Капулетти. – Если бы не мой почтенный возраст, я бы показал вам, как надо плясать.

– Что ты остановился, Ромео? – забеспокоился Меркуцио. – Тебе нехорошо?

– Вспомнил ночной сон: очень уж он плохой, – растерянно произнес Ромео. – Что-то спрятано в сегодняшнем вечере: неведомое, угрожающее.

– Не обращай внимания! – рассмеялся Меркуцио. – Это шутки царицы фей – королевы Маб. Она всем морочит голову. Правда, Бенволио?

– Конечно, – подтвердил Бенволио. – Поторопимся: двери закрываются.

– Что ж! – тряхнул головой Ромео. – Не будем противиться судьбе.

Юлька знала об ожидающей Ромео завязке трагедии, но в разговор не вмешивалась: ей очень хотелось побывать на балу. «Постараюсь все время танцевать с Ромео, не подпуская его к Джульетте^[71] – и тогда беда их минует», – думала Юлька, входя вслед за парнями в большой, наполненный гостями зал. Заиграла музыка, и молодежь пустились в пляс. Юлька не сразу уловила нужные движения, но они оказались несложными, и вскоре Юлька подскакивала в сальтарелле и гальярде не хуже остальных. Ее партнером был Ромео, – однако Юлька видела, что Ромео танцует с ней из вежливости: он постоянно вертел головой, бросая взгляды на других девушек, перешучивался с ними, находя в этом больше удовольствия, чем в общении с Юлькой. И когда Юлька, обидевшись, заявила, что устала и хочет пропустить следующий танец, Ромео с готовностью отвел ее к наблюдавшим за танцорами зрителям и ринулся в пляс с черноволосой красоткой.

– Судя по одежде, вы иностранка? – спросил Юльку стоявший рядом мужчина в сером костюме.

– Да! – коротко ответила Юлька, сердито глядя на «изменщика» Ромео.

– Вы не верите в успешность своих желаний – значит, вы уже проиграли, – неожиданно заявил мужчина в сером костюме.

– Почему вы так думаете? – с досадой спросила Юлька, ругая себя за то, что слишком явно высказала интерес к Ромео.

– Вера – главный фактор успеха, – объяснил мужчина. – В книге «Прагматизм» я доказываю, что вера – это готовность действовать в интересах дела, положительный исход которого заранее неизвестен! По сути, это такая же нравственная категория, как и смелость.

Отвлекшись от танцующих, Юлька с интересом посмотрела на собеседника:

– Странно услышать такие мысли в доме Капулетти. Для присутствующих вера – понятие религиозное.

– Действительность обладает множеством форм, и каждый человек выбирает тот мир, который его устраивает, – пожал плечами мужчина. – Познание неразрывно связано с субъектом и его мнением. Именно субъективное мнение субъекта определяет представление о том, что истинно, а что ложно, и подтверждает эту истинность-ложность успешностью или неудачей своих практических действий.

– Вы хотите сказать, что истинно то, что полезно? – уточнила Юлька. – И у каждого человека своя истина?

– Конечно. Истины для всех не существует.

– А что тогда закон?

– Закон – это обязательство, устанавливаемое государством для общества, – улыбнулся мужчина. – Философские истины закон игнорирует, поскольку те рождается в спорах. Поэтому государство создало суды, постановляющие для каждой общественной ситуации истину, имеющую силу закона.

– Приятно встретить умного человека, – призналась Юлька, с любопытством рассматривая собеседника.

– Искусство быть мудрым состоит в умении знать, на что не следует обращать внимания, – бросив эту фразу, мужчина склонился в полупоклоне:

– Профессор философии и психологии Уильям Джемс.^[72] – Юля – сделала кникенс Юлька. – Всегда завидовала людям, работающим по любимой специальности.

– Вы правы, – согласился Джемс. – Величайшая польза, которую можно извлечь из жизни, – потратить жизнь на дело, которое переживет нас.

«Где Ромео?» – спохватилась Юлька, вспомнив о своем решении не подпускать юношу к Джульетте. Окинув танцующих быстрым взглядом, она увидела Ромео, прильнувшего к губам обворожительной девушки.

«Опоздала!» – с болью в сердце поняла Юлька и, тяжело вздохнув, обратилась к профессору:

– Вы не проводите меня к выходу?

– Конечно.

Расставшись возле дверей особняка с Джемсом, Юлька, сняв маску, побрела сквозь огни вечернего города к дому Монтекки. Ей было грустно. И не только потому, что на ее глазах начиналась трагедия, развитию которой она не могла помешать, но и от мысли о том, что она до сих пор не встретила того, для которого станет такой же единственной, как Джульетта для Ромео.

Тот, из сострадания к которому она попала в эту страну, умевший бить молчанием сильнее, чем словами, разбивший ее сердце на тысячу осколков, из которых каждый продолжал его любить, начал таять и исчезать из Юлькиного мира, трансформировавшегося по мере того, как Юльку изменяла Витасофия. События последних дней наполнили Юльку таким умом и опытом, что при взгляде назад ее бывший любимый наконец-то предстал в настоящем облике: эгоистичным красавчиком, расхаживающим по тропинкам из девичьих слез.