Текст книги "Юлька в стране Витасофии (сборник)"

Автор книги: Вячеслав Килеса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

Войдя в салон, бабушка заняла пустовавшее место, посадив внучку на колени. Варечка тут же завертела головой, рассматривая проплывающие за троллейбусным окошком сценки городской жизни.

Троллейбус, вначале почти пустой, быстро наполнился пассажирами, занявшими не только кресла, но и проход. С интересом прислушиваясь к возникшей неподалеку ссоре («Женщина, не толкайте меня бюстом!» – «Я не толкаюсь, я дышу»), Варечка обратила внимание на стоявшую рядом даму с седыми волосами и, вспомнив усвоенные в детском садике правила вежливости, вскочила с бабушкиных колен:

– Садитесь, пожалуйста!

Оторопевшие дама и бабушка посмотрели друг на друга, потом на Варечку.

– Какой замечательный ребенок! – восхитилась дама. – Сколько тебе лет?

– Скоро семь, – приосанилась Варечка. Заметив укоряющий бабушкин взгляд, быстро добавила:

– Но пока четыре.

– Совсем взрослая, – констатировала дама. – Спасибо, девочка, за заботу, но, во-первых, я сейчас выхожу, во-вторых, твоей бабушке лучше сидеть, она тоже устает.

– Конечно: весь день не спит, всю ночь не ест, – любой устанет – согласилась Варечка, возвращаясь на бабушкины колени.

Дальнейший путь проехали без приключений и вскоре звонили в дверь тети Нюриного дома.

Радостно встреченные тетей Нюрой и с прохладцей – пятилетним Кириллом («Лучше бы вместо девчонки щенка в гости приводили!»), бабушка и внучка были тут же посажены за стол и накормлены вкусными пирожками. Завязавшаяся беседа велась в основном вокруг несомненной гениальности внуков, для доказательства чего приводились разнообразные примеры.

– Весь в отца: тоже инженером будет! – показывая на Кирилла, восклицала тетя Нюра. – Все время с молотком бегает, уже две вазы разбил.

А недавно я показала ему фотографии, – сразу после роддома сделали, – так Кирилл поизучал себя и говорит: «Какой уродливый! Если бы аист принес такого мне, то я бы взял аиста».

– А я Варечке вчера «Сказку о рыбаке и рыбке» читала, – подхватила Варина бабушка. – И вдруг внучка возмущается: «Какой глупый старик: то новый дом у рыбки просит, то новое корыто. Попросил бы сразу новую старуху!»

Похваставшись юным поколением, взрослые перешли к обсуждению материально-финансовых проблем, отправив заскучавших внуков в соседнюю комнату к телевизору и мультикам.

Посмотрев приключения Вини Пуха, детвора поиграла в солдатики, после чего занялась рассматриванием картинок в большой и разноцветной книжке о животных.

– Видишь эту собаку? – ткнул пальцем Кирилл. – Папа обещал мне такую на день рождения подарить.

– Красивая, – рассмотрев собаку, позавидовала Варечка. – А как ее зовут?

– Немецкая овчарка, – с трудом вспомнил Кирилл.

– Немецкая? – удивилась Варечка. – Она что: после войны нам в плен сдалась, да?

– Наверное, – смутился Кирилл, решив вечером спросить об этом у папы. – А это лев: за антилопой гонится. Сейчас схватит ее и съест.

– Такая маленькая, симпатичная, с рожками! – пожалела антилопу Варечка. И, вскочив, сердито объявила:

– Лев ее не поймает!

– Нет, поймает! – встал напротив Кирилл. – Знаешь, как он прыгает!

Грозившую перейти в драку ссору прервала бабушка, сообщившая, что пора отправляться домой. Показав Кириллу язык, Варечка пошла одеваться и всю обратную дорогу донимала бабушку вопросами, сможет ли антилопа убежать от льва.

– А если и догонит: вдруг лев добрый, а антилопа знакомая, – рассуждала Варечка. – Неужели лев ее съест?!

Правильный ответ так и не был найден. Зато ночью Варечке приснился сон: лев догнал антилопу, узнал ее и они пошли рядом по зеленой траве, а все вокруг радовались и завидовали их дружбе.

ПРИКЛЮЧЕНИЯ КАПЕЛЬКИ

– Ты откуда взялась?

На Капельку, сердито нахмурившись, смотрела ученая Травинка.

– Меня уронили – торопливо, боясь не понравиться Травинке, объяснила Капелька.

– Кого-то ты мне напоминаешь, – поправив очки, сказала Травинка. – Молчи: сама все о тебе узнаю.

Достав из сумки небольшой прибор, Травинка направила его на Капельку. Раздался щелчок, на экране прибора замелькали цифровые и знаковые обозначения.

– Так, так, – пробормотала Травинка. – Жидкость без запаха, вкуса, цвета, в толстых слоях голубоватая; плотность 1,000 грамм на см. куб. При ноль градусов Цельсия превращается в лед, при ста градусов Цельсия – в пар.

Самое распространенное вещество в природе – занимает 71 % поверхности Земли.

– Так ты вода! – обрадовалась Травинка. – Только какая-то странная: абсолютно чистая – без грязи, без бактерий, биологические и органолептические свойства такие, что ахнуть можно. Ты из королевской семьи, наверное.

– Я – демократка! – обиделась Капелька и вытащила из кармана удостоверение. – Видишь, написано: «Вода искусственная, для всех и для каждого». Удовлетворена?

– Нет! – помотала головой Травинка. – Удостоверение подделать можно.

Я только в эксперименты верю. Пойдем к реке: я тебя с ней сравнивать буду.

Река медленно несла свои воды к расположенному поблизости озеру.

– Какое спокойствие! Какая важность! – восхитилась Капелька.

– Это она здесь такая – отмахнулась Травинка. – А выше по течению бурлит так, что перейти невозможно.

– Эй, Река! – став на берегу, закричала Травинка. – Расскажи о себе: нам для опытов надо!

– В меня впадают 78 ручьев, из них 23 – подземных. Я снабжаю питьевой водой 6 больших и 18 маленьких городов, не говоря уже о 132 селах и поселках, – гордо ответила Река.

– Ишь, пыжится! – усмехнулась Травинка. – Пресные воды составляют только три процента от общего объема воды на планете.

– Так мало! – удивилась Капелька.

– Представь: общий запас речных (русловых) вод составляет 1,2 тысячи кубических километров, или одну десятитысячную долю процента от всего объема гидросферы – разговаривая, Травинка опустила в речку знакомый прибор. – Остальная пресная вода распределена так: ледники – 24 тысячи, озера – 230 тысяч, почвенная влага – 75 тысяч, пары атмосфер – 14 тысяч кубических километров.

– Эй, речка! – прервавшись, воскликнула Травинка, всматриваясь в значки, мелькающие на экране прибора. – Какое ты имеешь право людям воду давать?! В твоей воде, кроме частичек глины, извести, камня, содержится свыше двадцати вирусов, вызывающих болезни.

– Меня дезинфицируют, – я после этого питьевой называюсь, – недовольно проворчала Река. – И пользуюсь успехом. На бытовые нужды в среднем в один день жители Парижа расходует 450 литров, Нью-Йорка – 600, Вашингтона – 700, Рима – 1000 литров воды.

– Знаю я эти дезинфекции: они лишь частично воду обеззараживают.

– Какая есть – такую и пьют! – невозмутимо ответила Река. – Да будет вам известно, третья часть населения планеты испытывает недостаток в воде.

На привозной воде существует целое государство – Алжир. А Гонконг питьевую воду получает по трубопроводу из Китая.

– Лично я предпочитаю дождевую воду, – объявила Травинка.

– Особенно когда тучи со стороны Чернобыля идут. Или, впитав в себя городской смог, на землю проливаются, – засмеялась Река. – Если я вам не нравлюсь, то поговорите с моим младшим братом – горным источником.

Надеюсь, его вода придется вам по вкусу.

До Источника добирались долго, а когда пришли, Травинка сразу занялась анализами.

– Конечно, твоя вода получше, чем у Реки, и все же подземные породы, через которые ты проходил, свой след в ней оставили.

– Это неизбежно – ответил Ручеек. – Тем не менее моя вода настолько ценится, что даже продается. Причем не только на внутреннем, но и на международном рынке. ФРГ, например, покупает питьевую воду у Швеции, США – у Канады.

– Я уверена, что состав этой воды больше похож на ту, из чего состоит она. – Травинка кивнула на Капельку.

– А что в ней такое особенного? – недоверчиво спросил Ручеек.

– Смотри. – Травинка продемонстрировала Ручейку показания прибора.

– Такого не может быть! – поразился Ручеек. – Это что: та самая «живая вода» из сказки, которая всех излечивает? Откуда такая вода берется?

– Люди создали. Около 65 % человеческого тела состоит из воды, вот и стараются. Тем более что вода – обязательный компонент всех технологических процессов, особенно при производстве продуктов питания и медицины.

– Между прочим, – присмотревшись, сказал Ручеек, – в Капелькином удостоверении телефон записан: можно позвонить, спросить про Капельку.

– Алло, это вы Капельку потеряли? Скажите, как вы такую чудо-воду создаете?

– Исходный материал поступает из источников Крымских гор и предгорья, после чего вода проходит 8 ступеней очистки, включая магнитный структуризатор, стирающий «память» воды о прошлых загрязнениях, ультрафиолетовое облучение, убивающее вегетативные и споровые бактерии, обработку ионами серебра, улучшающую органолептические и биологические свойства. Такая вода не только утоляет жажду, но и благотворно действует на жизненные органы человека.

– Сейчас приедем, посмотрим, – сообщила Травинка. – Да и Капельку домой возвратим.

Так и закончилась эта чуть-чуть сказочная и все-таки вполне вероятная история.

ПИСЬМО

Весенний рассвет, пробежавшись по улицам дремлющего города, с неохотой пролез в потемневшие от грязи окна старенького домика, потолкался среди громоздких, заполнивших темную комнату, вещей, – и, скользнув по лицу худенького остроглазого мальчика, поспешил дальше.

Давно проснувшийся, ожидавший рассвет мальчик осторожно выглянул из чулана, целиком заполненного кроватью, шкафчиком и стулом, прислушался к храпу спавших на диване мужчины и женщины и, сжимая в кулачке вырванный из тетради листик бумаги и авторучку, тихонько пробрался к заполненному остатками вчерашнего веселья столу. Стараясь не шуметь, сел за стол, привычным движением переставил в сторону пустую бутылку из-под водки, грязную тарелку, вилку, и, положив на освободившееся место бумажный лист, начал писать:

«Дорогой папочка! Скоро я закончу первый класс. Учусь хорошо, Анна Николаевна ставит меня в пример и обещает сфотографировать на школьную «Доску почета». Если не удается уроки выучить, когда мамкины друзья приходят, иду пораньше в школу, делаю там письменные задания и все успеваю.

Живу я хорошо. Дядя Вова привез маме картошку, я научился ее варить и все время сыт. А на Новый год мама купила мне в «Секонд хенде» почти новые курточку и брюки, так что мне тепло. И мама сейчас бьет меня редко, только когда сильно пьяная. Но я залезаю под кровать и она меня не достает, а швабра толкает не сильно.

Дорогой папочка, я очень по тебе скучаю! Помнишь, как ты водил меня в зоопарк и кормил мороженным?! А как здорово было кататься на карусели!

А еще ты обещал свозить меня на море. У меня есть картинка из журнала, море такое красивое.

Дорогой папочка, как жаль, что ты уехал. Я знаю, это из-за мамки. Я слышал, как вы ссорились и сильно ругались. Но она все равно тебя любит.

Недавно обняла меня и плакала, о тебе вспоминала. И я тоже плакал. Нам без тебя плохо. А то, что к ней друзья приходят, так они добрые. Дядя Миша позавчера мне две гривны дал, я на них конверт купил. Приезжай, папочка! Я всегда буду тебя слушаться, и полы подметать. Мы без тебя пропадем.

Приезжай, буду тебя ждать!

Твой сын Саша».

Положив письмо в конверт, мальчик заклеил его, написал адрес: «Город Киев, Иванову Сергею Михайловичу». Секунду подумав, дополнил: «Папе».

Бросив взгляд на спавших, надел старенькую курточку; придерживая рукой скрипнувшую дверь, осторожно выбрался во двор, потом на улицу и побежал к висевшему на стене магазина почтовому ящику.

РАССТРЕЛ

_{Памяти семьи Лихомановых.}

В комендатуру их привезли на большой военной машине, где, кроме Витьки, Светки, мамы Праськовны Иосифовны, деда Владимира и бабы Устиньи, сидели семь немецких солдат с автоматами и злющими овчарками.

Светка боялась, закрывала глаза, прижималась к матери – но что можно ожидать от трехлетней девчонки?! Вот Витька ничего не боялся. Не зря отец, уходя в партизанский отряд, сказал: «За хозяина остаешься! Шесть лет уже, матери во всем помогать должен!» Конечно, должен! Витька уже и в Баши ходил – картошку копал с ребятами на заброшенных огородах, до Енисала вместе с дедом добирался. А Светка только возле матери крутится, кушать просит. Вот глупая! Война ведь, всем с едой плохо!

Когда ехали по улицам Карасувбазара, Витька пытался через головы солдат смотреть вокруг, надеясь, что кто-нибудь из знакомых мальчишек заметит, как везут его в окружении автоматчиков, и позавидует. Еще Витька хотел, чтобы их отвезли и Тубин-сарай, где жили родственники, делившиеся с Лихомановыми всем, что собиралось в саду и огородах. Мама и Витька бывали у них часто, оставляя дома обиженную Светку, не понимавшую, что путь до Тубин-сарая неблизок и даже Витька уставал, хотя и делал вид, что все нормально. Проезжавшие мимо машины с немцами никого из русских не подвозили, и даже смеялись, глядя на бредущих по обочине женщину с мальчишкой. Только однажды Праськовне Иосифовне и Витьке повезло: на обратном пути возле них остановился грузовик с румынскими солдатами и офицер посадил Витьку и маму в кузов. Бабушка говорила потом, что румы37 ны более человечные, чем немцы, и даже расквартированы от них отдельно: на юго-западной части Карасувбазара, называемого Хан-Джамой.

Два дня Витькину семью держали в пустом, сделанном из калыба, сарае. По ночам было холодно. Светка часто плакала, да и у Витьки несколько раз навертывались на глаза слезы: он не понимал, чем они рассердили немцев, и переживал за оставленного дома на цепи щенка Шарика.

Дважды их допрашивал комендант города: высокий худющий немец со злым лицом. Он задавал вопросы о партизанском отряде, об отце – сколько раз и с кем приходил домой, Мама отвечала, но комендант оставался недоволен, кричал на маму и даже бил, а Витьку больно пнул ногой: когда Витька, сказал, что у отца есть автомат и он, если их продолжат обижать, перестреляет всех немцев.

Дедушка был молчалив и спокоен, а бабушка и мама волновались, шептались о чем-то, обнимали Светку и Витю, гладили их по голове. Мама просила коменданта отпустить детей домой, но комендант сказал, что партизанское отродье нужно уничтожать до седьмого колена.

Когда рано утром всех подняли и начали заталкивать в машину, Витька обрадовался, решив, что их отправляют домой. Он сообщил об этом маме, но та почему-то заплакала, начала прижимать Витьку к себе, и только Светка захлопала в ладоши и засмеялась. Пропетляв по улицам, грузовик, к Витькиному удивлению, свернул на дорогу, ведущую к Тубин-сараю, и остановился за Ласточкиным гнездом.

– Шнель! Нах унтен!^[1] – закричал немецкий фельдфебель и толкнул автоматом дедушку. Бабушка помогла Витьке слезть с машины, Светку мама все время держала на руках: та цеплялась за мамину шею, испуганно тараща глаза.

– Хир хер! Шнель!^[2] – кричал фельдфебель. Его лицо, да и лица остальных солдат были какие-то напряженные, и Витька почувствовал, что кричали и суетились они не столько из-за ненависти к Витькиной семье, сколько для того, чтобы заглушить свою растерянность и смущение.

Витька шел рядом с бабушкой, державшей его за руку. Их вели к подножию Ласточкиного гнезда: отец рассказывал Витьке, что там до революции жил помещик, построивший на горе красивый особняк с фонтаном и садом. Но революция все разрушила и на Ласточкином гнезде давно никто не жил.

– Хальт!^[3] – скомандовал фельдфебель. Все остановились. Мама со Светкой отстали, но солдаты не стали ее подгонять и ждали, когда она присоединится к остальным. Потом солдаты вместе с фельдфебелем отошли в сторону и повернулись лицом к Витькиной семье. Витька почувствовал приближение чего-то страшного. Схватившись за дедушкину руку, он ощутил, как дрожит его такая сильная и уверенная рука. Мама повернулась к солдатам спиной, закрывая от них Светку. Бабушка плакала и негромко повторяла: «Ироды! Ироды!».

Щелкнули предохранители немецких автоматов. Витькино тело напряглось: не отрываясь, он вглядывался в командовавшего солдатами фельдфебеля, ожидая, что тот сейчас улыбнется, скажет, что они их пугали, и отпустит домой.

– Хальт! – произнес фельдфебель. – Фердамте динзт! Их канн ден киндерн инс гезихт нихт шиссен!^[4]

Быстрыми шагами фельдфебель направился к Витьке. Витька обернулся и торжествующе посмотрел на маму: она напрасно боялась, их сейчас простят! Подошедший вплотную фельдфебель начал что-то говорить и показывать пальцем на небо. Витька поднял голову. По голубому небу медленно плыли облака, гонимые ветром туда, к горе Яманташ, где находился с партизанским отрядом Витькин отец. Синее небо было настолько прекрасным и бездонным, что Витька, заглядевшись, не заметив, как фельдфебель направил пистолет ему в затылок. Он еще услышал звук выстрела и увидел, как метнулись, падая вниз, облака – и это было последнее мгновение его шестилетней жизни.

6.10.1990 г.

СУХАРИ

Командир партизанского отряда Медведев был озабочен: отряд находился на грани распада. Конечно, в него входили в основном вчерашние гражданские люди, не приученные к армейской дисциплине, и среди них много лиц пожилого возраста, и даже один мальчишка, шестнадцатилетний Василек, самостоятельно нашедший дорогу в отряд и теперь несший тяготы партизанской службы наравне со взрослыми, но отряд должен сражаться, а не уныло прозябать в лесной чаще. Партия и товарищ Сталин поручили ему, майору НКВД Медведеву создать из этой человеческой массы смертоносное для фашистов оружие, и он сделает все для выполнения боевой задачи.

Комиссар отряда Петраков ничего посоветовать не мог.

Продовольственные склады были обнаружены и увезены немцами, а расположенные поблизости татарские села встречали партизанских фуражиров молчанием и предательством. Отряд голодал: и все надежды были на то, что сегодняшней ночью командование фронта выполнит наконец свое обещание и переправит на самолете продовольствие.

– Люди совсем озверели, – озабоченно сказал Петраков сидевшему напротив него в штабной землянке Медведеву. – Третий день без еды: только вода и щавель. Увидят мешки с продовольствием: набросятся и расхватают.

– Ничего, сейчас соберем отряд и объявим: кто хоть один сухарь возьмет из мешка – немедленный расстрел! – решил Медведев.

– И что: действительно расстреляем? – вопросительно посмотрел на Медведева Петраков.

– Обязательно! – тряхнул головой Медведев. – Слово командира – закон и бояться его должны больше, чем врага, – тогда хоть на смерть посылай: пойдут беспрекословно. Я в органах с 1927 года работаю и давно понял: в нашей стране только на страхе можно и дисциплину поднять, и производство наладить, и государство сохранить. А расстрел – он человеческое сознание всегда на место ставит: туда, куда его государство определило. Так что собирай отряд. …Василек, как и остальные партизаны, с нетерпением ждал наступления ночи, когда прилетит обещанный самолет. От голода сводило живот: поздняя весна могла порадовать партизан только листочками щавля и крапивой: их мелко секли и варили суп, лишь на мгновение создававший ощущение сытости.

Василек воспитывался в семье, считавшейся материально благополучной: его родители работали в Симферополе врачами и не отказывали ни в чем единственному ребенку. Василек вырастал, уверенный, что взрослые, как пишут в газетах и говорит мама, живут для того, чтобы обеспечить более счастливую жизнь детям страны. В начале войны родители ушли на фронт и Василёк остался в доме вместе с бабушкой; как и все мальчишки, бегал слушать сводки информбюро, помогал тушить зажигательные бомбы, вертелся возле воинских эшелонов. Однажды, вернувшись из бомбоубежища после налета немецкой авиации, вместо своего дома увидел груду развалин. Бабушка, скорее всего, погибла под развалинами, но Василек надеялся на чудо и несколько дней искал ее в городе, ночуя в одном из подвалов. Потом пришли немцы и Василек, как настоящий советский патриот, отправился в горы искать партизан, и через неделю поисков наткнулся на партизанские посты.

Месяцы, проведенные в отряде, отличались от героических картин, рисовавшихся раннее Васильку: с автоматом в руках вместе с верными товарищами он непрерывно побеждает фашистов. Отряд все время отступал, лавируя между немецкими засадами: у многих, в том числе у Василька, оружия не было, – да и применять его почти не приходилось, поскольку активности отряд не проявлял, напоминая скорее скрывающихся от фашистов беженцев, чем боевую единицу. Но особенно мучительным было чувство голода. Сидя на берегу ручья, протекавшего неподалеку от партизанской базы, Василек часами представлял в воображении ту массу вкусных вещей, которые скармливали ему когда-то родители, гадал, где они сейчас, живы ли, вспоминал довоенные дни… Все исчезло, и будущее казалось беспросветным, несмотря на всю агитацию комиссара Петракова. …Самолет прилетел поздно ночью. Скользнув над сигнальными кострами, он сбросил на парашютах четыре мешка и повернул на Большую землю. Три мешка удалось найти сразу: их принесли и аккуратно сложили в штабную землянку; поиски четвертого мешка отложили до утра.

Поднявшись на рассвете, Василек побежал в том направлении, куда, как успели заметить его зоркие глаза, отнес ветер четвертый мешок. Пробираясь сквозь заросли, Василек представлял, как, найдя сброшенный груз, он сообщит об этом Медведеву и тот его похвалит и, быть может, поручит какое-нибудь важное задание.

Чутье не обмануло Василька: мешок лежал в небольшой ложбине; падая, он зацепился за сук и из распоротой мешковины высыпались на траву желто-коричневые сухари. Белка, спустившись с дерева, сидела и грызла сухарь: Василек шуганул ее и, став на колени, собрал сухари и попробовал засунуть их через прорезь обратно в мешок, но ничего не получилось. От сухарей одурманивающе пахло хлебом; Василек жадно внюхивался в этот запах, судорожно сглатывая заполнявшую рот слюну. Недогрызенный белкой сухарь он положил отдельно; глядя на него, он думал о том, что если бы пришел чуть позже, то от сухаря ничего не осталось бы, а если бы вообще не нашел мешок, то белка и другие звери съели бы все рассыпанные на земле сухари, поэтому если он доест недогрызенный белкой кусочек, то ничего плохого в этом не будет.

Решившись, Василек схватил кусочек сухаря и запихал его в рот; потом у него во рту оказался целый сухарь, еще один… Только проглотив пять или шесть сухарей, Василек смог преодолеть свое голодное безумие и остановиться, с ужасом думая о том, что он натворил и как презрительно будут смотреть на него товарищи по отряду.

– Расскажу все и попрошу: пусть меня несколько дней не кормят! – решил Василек. – А остальные сухари…

Белка сидела неподалеку на дереве, явно ожидая, когда уход Василька позволит ей вернуться к прерванному завтраку.

– Ничего не получишь! – погрозил Василек кулаком белке и начал запихивать сухари в карман куртки. Прикрыв дыру в мешке большими ветками, Василек побежал к отряду и вдруг остановился, вспомнив вчерашний сбор и обещание командира расстрелять любого, кто украдет хоть один сухарь.

– Неужели и меня могут?! – с отчаянием подумал Василек. – Но я не крал, это получилось случайно… Что же теперь делать?

Повернувшись, Василек побрел к ручью, не зная, как поступить: пойти и все рассказать или спрятать оставшиеся сухари и сделать вид, что ничего не было. …Одна из посланных Медведевым поисковых групп наткнулась на мешок через полчаса после ухода оттуда Василька.

– Смотрите: дырка на боку! – крикнул, нагнувшись над мешком, бородатый партизан Хитунин. – И ветками кто-то мешок прикрыл: наверное, решил от нас утаить и себе оставить.

– И крошки от сухарей на траве: нажрался, видно, и сбежал, – присмотрелся работавший до войны егерем Лисицын. – Роса еще не высохла, следы видны: мы можем его догнать.

Оставив Хитунина возле мешка, Лисицын повел остальных партизан по следам похитителя.

Сидя в штабной землянке, Медведев и Петраков подсчитывали количество сброшенного самолетом оружия и продовольствия и ожидали, когда принесут четвертый мешок. Вскоре послышались голоса и в землянку вошли Хитунин и Лисицын, неся мешок и подталкивая съежившегося, испуганного Василька.

– Вот, командир, – гордо сказал Лисицын, – вора поймали. Дырку в мешке сделал, сухарей наворовал и хотел сбежать.

– Это правда? – Медведев повернулся потемневшим лицом к Васильку.

– Нет! – забормотал Василек, с ужасом глядя на Медведева. – Мешок был уже разорван, когда я его нашел…

– А почему у тебя сухарями карманы набиты? А почему в сторону от отряда шел? – прервал Василька Лисицын.

– Так получилось, я не хотел… Я нечаянно съел несколько сухарей, а эти собрал с земли, чтобы в отряд принести, а потом испугался.

– Мой вчерашний приказ помнишь? – сурово спросил Медведев.

– Да, – прошептал Василек.

– Заберите у него сухари, свяжите за спиной руки и выведите из землянки. И скомандуйте построение отряда – приказал Медведев, обращаясь к Лисицыну и Хитунову.

Вывернув карманы Васильковой куртки, партизаны вывели Василька из землянки.

– Неужто стрелять прикажешь? – недоверчиво спросил Петраков. – Может, просто из отряда выгоним?!

– Его тогда немцы подхватят и все о наших стоянках узнают. Спокойнее будет расстрелять.

– Молодой еще: шестнадцать лет! – покачал головой Петраков. – Совсем пацан.

– В войну все равны. Ты подбери коммунистов понадежнее, чтоб без колебаний стреляли.

Петраков вышел. Минут через десять, когда отряд был собран и построен в две шеренги, Медведев вышел на середину поляны, пересказал запечатанную в одном из мешков информацию о положении на фронтах, сообщил, какое количество оружия и продовольствия прислало им фронтовое командование, после чего, показывая на выведенного перед строем Василька, гневно объявил, что один из партизан был пойман при попытке кражи сухарей, за что его в соответствии со вчерашним приказом командование отряда приговорило к расстрелу, – и так будет с каждым, кто нарушит партизанскую дисциплину. Три подобранных Петраковым конвоира повели Василька в гущу леса; остальным Медведев приказал разойтись и готовиться к получению пайка из присланных с Большой земли продуктов.

Все это время: и когда он стоял перед строем, и потом, когда его куда-то повели, Василек молчал, не веря, что хорошо знакомые ему взрослые люди готовы убить его из-за нескольких сухарей. Ему казалось, что его пугают, или это вообще сон, и он сейчас проснется и увидит, что нет ни происходящего кошмара, ни войны, ничего, а только играет красками обещающее долгую жизнь детство и светятся лаской глаза родителей.

– Стой! – скомандовал один из конвоиров. Василек остановился и посмотрел вокруг: он стоял рядом с узким, давно высохшим каньоном. «Тело туда хотят сбросить, – как-то отстранено и отчетливо понял он. – Чтоб могилу не рыть и на завтрак успеть».

Василек, поднял побледневшее лицо: «Неужели конец?!»

– Простите! Товарищи! Родненькие! – закричал он, растерянно поводя глазами, и заплакал, обращаясь к единственному верному, что осталось из прошлого: «Мама! Мамочка!»

– Стреляй скорей! – нервно крикнул старший из конвоиров и вскинул винтовку.

Василек жил еще несколько минут и старшему из конвоиров пришлось добивать его выстрелом в упор. Потом тело сбросили в каньон и поспешили на базу. Отряд завтракал.

6–9 мая 1991 г.

НОВОГОДНЯЯ ЕЛКА

Несмотря на конец декабря, звезд не видно, да и луна показывалась лишь на мгновения, достаточные для перекочевки от одной тучки к другой.

Короткими рывками дул ветер, обещая замершему в безмолвии лесу предутреннюю метель.

Лежа на промерзлом, почти сплошь укрытым снегом бугре, Андрейка внимательно всматривался в темноту. По слухам, в эту предновогоднюю ночь дежурил «Дядя Сэм» – лесник, прозванный так за жадность и жестокость. Ему попадаться нельзя: в прошлом году, поймав со срубленной елкой Вовку Степанова, он у Вовкиной матери не только последние деньги забрал, но и одеяла с кроватей унес. А куда денешься?! Отвел бы парня в милицию: штраф неимоверный и уголовное дело за воровство. Пусть лучше так…

До двух красовавшихся на горке елочек-близняшек, одну из которых предстояло срубить, около пятидесяти метров. Страшно, конечно. Но Ася – пятилетняя сестричка, – так плакала, елку у мамы просила. А откуда у той деньги? После того, как отца током убило, на еду не хватает. Вот Катьке, Андрейкиной соседке по парте, повезло: хвасталась, что елка у них большая-пребольшая, вся в игрушках, а на макушке – серебряная звезда…

Вроде никого. Поднявшись с земли, Андрейка направился к горке. Он позавчера специально подальше от города елочку высмотрел. Хотя «Дядя Сэм» хитрый: везде засаду может устроить. Его «Уазик» любое бездорожье пройдет.

Б-р-р, как холодно! До костей мороз пробирает! Папка, папка, как без тебя трудно! А этот Акатов, хозяин фабрики, что отца на столб лезть заставил – хотя и нельзя в дождь, – так деньги и не заплатил. Принес в суд справку, что у отца выходной был – ложь несусветная! – и судья Синанькин матери в требованиях отказал. Судейский сынок Петька – Андрейкин одноклассник – бахвалился потом, что Акатов за решение пятьсот долларов отвалил.

Вот и близняшки. Из привязанной к поясному ремешку веревочной петли Андрейка высвободил топорик и огляделся по сторонам. Сейчас начнется самое опасное: стук топора в ночной тишине разносится на километры.

Выбрав одну из близняшек, Андрейка ударил топориком под корень. Он старался, спешил: но откуда взяться сноровке у двенадцатилетнего мальчишки?! Только минут через десять елка, шелестя ветвями, рухнула на снег, – и тут же Андрейка вздрогнул от приближающегося звука мотора.

Ну и влип! Овраг – одно из недоступных для «Уазика» мест – находился почти рядом, но в стороне, откуда торопилась машина, поэтому намеченный путь отступления отпадает. При бегстве в других направлениях – особенно вместе с елкой – машина догонит за несколько минут. Остается спрятать елку, затаится и понаблюдать за лесником.

Затянув на топорике веревочную петлю, Андрейка подхватил поверженную близняшку и оттащил к расположенной за кустами впадине.

Оставив там елку, поспешил к бугру. Едва успел залечь, как из чащи деревьев, сверкая фарами, вылетел «Уазик». «Дядя Сэм», его машина!

Чувствовалось, что лесник хорошо ориентируется в лесных насаждениях: метнувшись, свет фар уперся в место, где недавно высилась елка. Подкатив к подножию горки, машина остановилась. Выбравшись из нее, «Дядя Сэм» забросил за спину охотничью одностволку, включил электрофонарь и пошагал к елочному пеньку.

«Сейчас увидит в снегу следы, пойдет по ним и найдет елку, – понял Андрейка. – Что делать?» Его взгляд скользнул по валявшемуся возле бугра высохшему елочному деревцу, срубленного осенью при санитарном прореживании леса. Вскочив, Андрейка схватил деревцо за корневую шейку и, волоча по снегу, ринулся к оврагу.