Текст книги "Юлька в стране Витасофии (сборник)"

Автор книги: Вячеслав Килеса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

Ошеломленная подслушанным разговором, Юлька прекратила танец.

«Что за бред? – растерянно думала Юлька. – Или эти двое – сумасшедшие, или я попала в разбойничий притон».

Новый бой часов передвинул стрелку на цифру десять. Отойдя к вазе и делая вид, что нюхает цветы, Юлька тщательно осмотрела зал, заметив, что гости в замке делились на две группы. Первая прибыла по приглашению графини. Она не танцевала и занималась обсуждением второй группы, куда входили такие же, как Юлька, случайные посетители замка.

«Что здесь происходит?» – спрашивала себя и не могла найти ответ Юлька, когда услышала тихий голос:

– Как иностранка оказалась на балу Негодяев?

Обернувшись, Юлька увидела стоявшего возле нее шута.

– Вы кто? – растерянно спросила Юлька.

– Джокер^[142], – охотно ответил шут. – Не имеющий лица и потому многоликий. Задавший вам, между прочим, вопрос!

Я искала здесь мудрости, – объяснила Юлька. – Понимаю, что ошиблась.

– Сомневаюсь, что понимаете, насколько ошиблись, – пробормотал Джокер и взглянул на часовой циферблат:

– До полуночи – полтора часа. Маловато.

– А что будет в полночь?

– Начнется настоящий бал: для самых жестоких убийц в истории, ежегодно приглашаемых в Бецков графиней Батори. Это будет бал пыток и издевательств над теми, кто попал сюда случайно и сейчас наслаждается танцами. Большинство этих людей умрут до рассвета, остальные протянут подольше.

– Какой ужас! – вздрогнула Юлька. – Что делаете здесь вы?

– Я – обслуживающий персонал, через семьдесят пять минут удаляюсь из зала вместе со слугами.

– Меня с собой возьмете?

– Вы – сосчитаны. Переступив порог, вы пополнили список обреченных.

– Хватит нагонять страх! – рассердилась Юлька. – Нет безвыходных ситуаций. Вы ведь не просто так подошли?

– Угадали. За вас попросили.

– Кто?

– Самому интересно. Голос мужской, а более ничего не знаю: говорили, стоя за спиной, велев не оборачиваться.

– Не похоже, что вы выполняете подобные повеления.

– Почему бы и нет: если они подкреплены золотыми монетами. Ладно, достаточно болтовни! У вас есть идеи по собственному спасению?

– Может, закричать?! И объяснить пришельцам, что происходит?

– Предусмотрено: оркестр начнет играть громче. Но если кто-нибудь и услышит, то вряд ли поверит, что прелестная графиня и ее с виду безобидная компания – садисты и каннибалы.

– Могу я сейчас выйти из замка?

– Нет. Стража не пропустит.

– А через подземный ход?

– Если он и есть, то я о нем не знаю.

– Тогда я в растерянности. Ваши предложения?

– У колонны стоит старший слуга. Видите?

– Да.

– В левом углу зала высятся огромные вазы с цветами. Расстояние между первой и второй вазой достаточное, чтобы протиснуться и оказаться на маленьком пятачке.

– Вы хотите, чтобы я там спряталась? – с сомнением спросила Юлька.

– Нет. Если вы исчезните, то будут обысканы все места, в том числе и это. Я хочу, чтобы за полчаса до полуночи вы заманили туда старшего слугу.

– Почему именно его?

– Во-первых, я и он похожи, – объяснил Джокер. – Во-вторых, он мне не нравится.

– Убедили. Что дальше?

– Дальше будет потом. А сейчас – танцуйте!

Отвернувшись от Юльки, шут, кривляясь и хохоча, начал приставать к дамам. А Юлька, поразмышляв, поспешила к старшему слуге.

– Меня зовут Юля, – очаровательно улыбнувшись, сказала она. – А вас?

– Марышек, – пробормотал старший слуга, хмуро глядя на Юльку.

– Приглашаю на танец, – замурлыкала Юлька.

– Нам нельзя, – отрицательно покачал головой Марышек.

– Жаль, – вздохнула Юлька. – Такой симпатичный!

И, подхватив под руку барона Жиля де Реца, повела его в круг на мазурку.

– Я читала, что вы были оруженосцем у Жанны дАрк^[143]?

– Да, – неохотно ответил барон.

– Я вами восхищаюсь! – воскликнула Юлька. – Завидная судьба – быть рядом с Орлеанской девой во всех сражениях, спасти вместе с нею Францию!

Сколько великодушия, сколько смелости!

– Вы кто? – прервав танец, прохрипел барон.

– Обыкновенная девушка: подобная тем, кого вы защищали в молодости.

– В молодости, – криво усмехнувшись, повторил барон. – Как быстро она проходит! И чем ближе старость, тем сильнее хочется жить. Любой ценой!

– Даже ценой предательства того благородного оруженосца, каким запомнила его перед смертью Жанна дАрк?

– Когда сожгли на костре Жанну, я понял: Бога нет. А если нет Бога, то позволено все.

– Бог – это то, что руководит поступками каждого человека. И объясняет ему, что поступать с другими надо так, как хотел бы, чтобы поступали с тобой.

– Вы юны и глупы! – зло произнес Жил де Рец.

Развернувшись, он быстро подошел к разносившему шампанское слуге и, схватив бокал, осушил его до дна. Юлька заметила, что руки барона дрожали.

Оркестр заиграл веселую мелодию. Перекрывая музыкальную шумиху, гулко пробили часы. Стоявшие у стен зашевелились, плотоядно поглядывая на ни о чем не подозревающих жертв.

– Что делать? Как спасти всех? – лихорадочно думала Юлька.

Пометавшись в бесплодных раздумьях по залу, Юлька, сообразив, что пора заняться Марышеком, быстро подошла к старшему слуге. Заинтриговав его тем, что собирается поведать ему великую тайну, Юлька увлекла Марышека к огромным вазам. Как Юлька и ожидала, на пятачке их ждал шут. Оглушив Марышека мешочком с песком, Джокер быстро переоделся в его одежду, после чего напялил поверх Юлькиного комбинезона свой шутовской наряд и прикрепил ей накладной нос.

– Выходим по одному, – удовлетворенно оглядев Юльку, приказал Джокер. Худенький остроглазый парнишка – он был старше Юльки лишь на несколько лет. – Сейчас откроется дверь, через которую стража выпустит из зала обслуживающий персонал. Пройдем по коридору в мою комнату и по веревочной лестнице спустимся через окно вниз. Затем поспешим к Белой дороге. Понятно?

– Да, – кивнула головой Юлька. – Оркестр тоже уходит?

– Он играет до полуночи. Последней мелодией будет похоронный марш.

Протиснувшись между вазами, Джокер влился в толпу танцоров.

Немного погодя Юлька последовала за ним. Открылись двери зала и стражники начали выпускать слуг. Дождавшись, когда Джокер минует начальника стражи, Юлька схватила бутылку с шампанским и бросила ее на балкон. Ударившись о мраморную колонну, бутылка разлетелась на куски, осыпав осколками смолкнувший оркестр.

– Спасайтесь! Вас будут сейчас убивать! – заорала в наступившей тишине Юлька, обращаясь к переставшим танцевать гостям, и ринулась к дверям, – не заметив, что во время броска у нее отвалился накладной нос.

Услышав Юлькино воззвание, все остолбенели.

– Хватайте девчонку! – крикнула графиня, показывая на Юльку рукой.

Начальник стражи преградил Юльке дорогу, но был отброшен в сторону бароном Жиль де Рецом.

– Пропустить! – выхватив висевший у пояса кинжал, приказал барон.

И стража покорно расступилась.

Промчавшись по коридору, Юлька увидела ожидавшего ее Джокера.

– Ну и дура же ты! – вздохнул шут. – Теперь у нас на хвосте повиснут стражники.

Джокер угадал: послышался грохот сапог и в конце коридора показались стражники во главе с разъяренной графиней.

– Ах ты, предатель! – увидев шута, крикнула графиня. – На куски раздеру!

– Вперед! – дернул Юльку за руку шут.

Свернув в следующий коридор, беглецы быстро достигли комнаты шута.

Закрыв двери задвижкой, Джокер распахнул окно и, закрепив конец веревочной лестницы, выбросил ее наружу.

– Лезь! – велел Джокер Юльке.

Стиснув зубы, Юлька, зажмурив от страха глаза, ухватилась за веревочную перекладину и начала спускаться вниз. Шут, ругая Юльку за медлительность, подхватил заранее приготовленный рюкзак и последовал за ней.

Юлька успела добраться до земли, тогда как шуту не повезло: взломавшие дверь стражники, подбежав к окну, перерубили лестницу мечом.

Пролетев несколько метров, шут, спружинив ногами, покатился клубком и замер без движения. Стражники, запалившие факел и бросившие его вниз, увидев неподвижное тело, радостно взвыли.

– Что с вами? – бросившись к Джокеру, Юлька приподняла его голову.

– Думаю: сотрясение мозга, – открыв глаза, пробормотал Джокер. – Руку ушиб – болит. Помоги встать. И рюкзак не забудь.

Предложив Джокеру опираться на ее плечо, Юлька повела шута прочь от замка.

– Будет погоня, – волновался шут. – Нужно уйти с открытого пространства. Хоть и темно вокруг, но факелов у стражников хватает.

– Нам некуда сворачивать, – сердито возразила Юлька. – В овраге не спрячешься – найдут, а за кустарником – река. Лучше идти по тракту: так быстрее.

– И все из-за тебя, – ворчал шут. – В твоем возрасте пора научиться думать только о себе.

– Древнееврейский мудрец Гилель^[144] говорил: «Если я не за себя, то кто же за меня? Но если я только за себя – зачем я?» – сухо ответила Юлька. – Даже Робинзон^[145] и Маугли^[146] стремились к себе подобным.

Почувствовав себя лучше, Джокер убрал руку с Юлькиного плеча и начал идти самостоятельно.

– Удивительно: почему нет погони? – оглядываясь назад и не видя света факелов, с недоумением спросил шут.

Юлька пожала плечами. Ее мысли были заняты тем, как быстрее очутиться на Белой дороге.

Джокер и Юлька так и не узнали, что после Юлькиного призыва в замке началось сражение между убийцами и их жертвами. Вооружившись бутылками шампанского и вазами, а затем и отнятым у охраны оружием, гости во главе с бывшим оруженосцем Жанны дАрк после долгой битвы прорвались сквозь ряды стражников к воротам и вырвались из замка. Часть гостей погибла, – но ежегодный бал Негодяев графини Батори прекратил существование.

Добравшись до Белой дороги, Юлька и Джокер с облегчением вздохнули. Сняв с себя шутовской наряд, Юлька засунула его в рюкзак Джокера.

– Через пару верст – поселок Югово, – с довольным видом произнес шут.

– Меня там подлечат – и пошагаем дальше.

– Ты что: набиваешься ко мне в попутчики? – удивилась Юлька, не обратив внимания, что перешла с парнишкой на «ты».

– Конечно. Ты настолько простодушная и доверчивая, что тебя любая курица заклюет, – ухмыльнулся шут.

– Ну, знаешь ли! – сверкнула глазами Юлька и гордо отвернулась.

Дальше шли молча. Неизвестно, о чем размышлял шут, но Юлька думала о том, как ей повезло: у нее появился спутник.

Светила луна. Дорога ложилась под ноги путешественникам, одинаково безразличная ко всем и всему. Глядя на блестевшие при лунном свете белые кирпичи, Юлька пыталась представить, чьи души в них заключены.

«Интересно, я сюда попаду? – гадала Юлька. – Я ведь умею мыслить, хоть и не всегда правильно».

– Все, хватит, – остановившись, сказал шут. – Устал я – да и ты еле ноги передвигаешь. Пора устраиваться на ночлег. Погоня, если она будет, нас уже не достанет.

– Где ночевать? На земле? Или у тебя в кармане два дивана? – поинтересовалась Юлька.

– Если и есть, то тебе не предложу: нечего баловать, – ухмыльнулся шут.

– Мягкая трава, свежий воздух и пустой кошелек: что еще нужно для чистой совести и крепкого сна?!

Сойдя с дороги, шут направился к близлежащей поляне. Юлька, почувствовав, как измотали ее последние события, последовала за ним.

Наломав в кустарнике веток, путешественники устроили из них импровизированное ложе – и мгновенно заснули.

Разбудило их повисшее над деревьями солнце. Радуясь теплым лучам, пели птицы. Синело небо. Начинался новый день – новая маленькая жизнь.

К поселку Югово шли недолго. О его приближении путешественников известил гул человеческих голосов, затем – чьи-то крики. Оказавшись рядом с поселком, Юлька и Джокер увидели бегущего к ним полицейского, за которым гналась, размахивая зонтиками, толпа женщин.

– Спасите! – заорал полицейский, увидев путешественников. – Избивают!

И тут же, споткнувшись, чуть не упал: одна из женщин, догнав полицейского, ударила его ручкой зонтика по голове.

– Что вы делаете?! – воскликнула Юлька. – Прекратите!

– Проклятый «бобби»^[147]! – завопила хулиганка. – Долой правительство мужчин! Женщинам – избирательное право! Да здравствуют суфражистки^[148]!

– Ура! – завопили женщины. Добежавший до путешественников полицейский спрятался за их спинами. Раскинув руки, Юлька преградила путь толпе.

– Стойте! Как вам не стыдно?! – выкрикнула Юлька. – За что вы его бьете?

– Он мешал нам громить винные подвалы – объяснила высокая женщина с кудряшками на голове. – И угрожал самой активной леди дубинкой. Наглец!

– Дубинку у него, конечно, забрали, – сообщила полненькая женщина. И, кивнув на женщину с кудряшками, с удовольствием добавила: – Потом Эмелина этой дубинкой ему по голове настучала: чтоб не замахивался на леди.

– Зачем вам винные подвалы? – изумилась Юлька.

– Если политики нас не слышат, удар надо наносить по тому, что эти господа особенно ценят, – провозгласила Эмелина. – Сейчас мы идем уродовать площадки для гольфа. Не хотите присоединиться?

– Спасибо за приглашение, – отказалась Юлька. – У меня на руках: двое раненых мужчин. Не знаете, где их можно подлечить?

Сурово посмотрев на исподлобья взиравшего на нее Джокера и обхватившего руками голову полицейского, Эмелина неодобрительно покачала головой:

– Добрая вы, сестра! Вроде нашей Флоренс Найтингейл^[149].

Обернувшись, ткнула рукой в сторону поселка:

– Идите по той улице. Когда дойдете до баррикад, которые строят Роза Люксембург^[150] и Клара Цеткин^[151], свернете налево. Увидите большое двухэтажное здание с вывеской «Дом терпеливости». В нем живут все женщины поселка. Найдите Найтингейл: она перевяжет ваших лодырей и окажет им медицинскую помощь. А мы: к гольфистам. Леди, вперед!

Предводительствуемая Эмелиной орава с визгом ринулась к поселку.

Пробежав метров десять, Эмелина, обернувшись, крикнула Юльке:

– Вечером заходите на огонек!

– Куда? – спросила Юлька.

– К мэрии. Мы ее подожжем. Не забудьте вязанку дров!

Взяв под руку Джокера и полицейского, Юлька повела их к Югово.

Свернув в указанную Эмелиной улицу, путешественники наткнулись на двух женщин, с трудом тащивших большой камень на недостроенную баррикаду.

В одной из них – среднего роста, с высокой, красиво уложенной прической – Юлька по увиденному в учебнике истории портрету узнала Клару Цеткин.

Другая – низкорослая, с крупным носом и короткими ногами, – явно была Роза Люксембург.

– Помочь не хотите? – пыхтя, спросила Люксембург.

– Зачем вам баррикада? – уклонилась от ответа Юлька.

Опустив камень на землю, женщины вытерли с лица пот.

– Должен же кто-то их строить, – вздохнув, произнесла Цеткин. – Баррикада – последний довод в борьбе с тиранией и нацизмом.

– Каждая пролитая слеза, которую можно осушить, – это обвинение существующей власти, – вмешалась Люксембург. – Мир, где наверху – жиреющие богачи, а внизу – нищие рабочие, должен быть перевернут.

– Для многих ваши старания – сизифов труд^[152], – мягко произнесла Юлька. И, взглянув на Люксембург, добавила:

– Во время очередного ареста конвойные забьют вас насмерть прикладами. Вы об этом знаете?

– Да, – кивнула головой Люксембург. – После таких эпизодов одни прячутся на кухне, другие, оставив письменные столы, выходят из домов строить баррикады.

С уважением посмотрев на революционерок, Юлька повела раненых дальше.

Раздались бравурные звуки музыки. В конце улицы, чеканя шаг, появилась колонна женщин, во главе которой шагала жена второго президента США и мать шестого президента США родоначальница феминизма^[153] Абигайль Адамс. Две женщины в колонне несли транспарант, на котором была выписана принадлежащая Адамс фраза: «Мы не станем подчиняться законам, в принятии которых не участвовали, и власти, которая не представляет наших интересов». На других транспарантах виднелись лозунги: «Да здравствует феминизм!», «Все люди – сестры», «Права женщин – это обязанности мужчин». В середине колонны шла с плакатом: «Если женщина достойна взойти на эшафот, то достойна войти и в парламент» Олимпия де Гуж, – Юлька помнил по учебнику истории, что писательница де Гуж была казнена якобинцами за политический памфлет в 1793 году.

Юлька обратила внимание на поведение своих подопечных: шут, искусственно зевая, рассматривал горизонт, тогда как полицейский уставился на колонну с откровенной неприязнью. «Типично мужская реакция», – сердито подумала Юлька и приказала:

– Ускорьте шаг! С такими темпами мы и к вечеру в Дом терпеливости не попадем.

Юлька преувеличивала: в Доме терпеливости путешественники оказались через полчаса. Флоренс Найтингейл, осмотрев мужчин, строго сказала:

– Придется госпитализировать. Паренька я выпишу завтра, а господина полицейского – только через неделю. А сейчас – в лазарет.

Шут пробовал протестовать, но с Найтингейл спорить было бесполезно, – и Джокер поплелся в лазарет, велев Юльке до его выздоровления из Дома терпеливости не высовываться.

Требование шута Юлька проигнорировала и, решив побродить по Югово, вышла на улицу.

Первым, кого она встретила, был мужчинка в темных очках. Держа в руках посох, он нащупывал им дорогу, что-то при этом бормоча.

Прислушавшись, Юлька уловила: «Плохи твои дела, Том Бредели. Все тебя презирают, никому ты не нужен. И все эта графиня, будь она неладна!»

– Что у вас случилось? – спросила Юлька.

– Странно: со мной заговорили! – удивленно произнес мужчинка. – Вы иностранка?

– Да. А вы кто?

– Меня кличут «Подсматривающий Том». В июле одна тысяча сорокового года, когда обнаженная графиня Годива пересекала на лошади Ковентру^[154], я выглянул из окна – и ослеп.

– Остальные горожане – тоже ослепли? – поинтересовалась Юлька.

– Нет. Они выполнили просьбу графини и, зайдя в дома, наглухо закрыли оконные ставни. Графиня ехала по пустынным улицам: даже на рынке никого не было.

– Зачем графине понадобилась такая странная поездка? – с недоумением спросила Юлька.

– Выполняла условие графа: проедешь голая среди бела дня по Ковентри – отменю городские налоги. Он тогда драл с нас три шкуры. И был уверен, что его религиозная сорокалетняя жена на подобный позор не решиться. А она… Представляете?!

– Граф сдержал слово?

– Да.

– Тогда, неуважаемый мной Том, скажу следующее: очень хорошо, что вы ослепли, – объявила Юлька и, презрительно оглядев жалкую фигуру слепца, отправилась дальше.

Улица закончилась. Юлька оказалась на небольшой площади, на которой происходила, как она позже выяснила, ежегодная выставка картин, получивших известность в Витасофии. Одна из них сразу привлекла Юлькино внимание: от лежавшего в развалинах города с разрушенной крепостной стеной плелись, с трудом перебирая ногами и стараясь не упасть, женщины, неся на спинах вцепившихся им в плечи мужчин. На них смотрело вытянувшееся в шеренгу войско во главе со стоявшим с изумленным лицом германским императором.

– Что это? – обратилась Юлька к разглядывавшему картину господину в костюме и галстуке.

– Знаменитая история, – усмехнулся господин. – Когда император Конрад III в 1140 году, раздраженный упорным сопротивлением осаждаемого им Вайнсберга, приговорил к смерти все мужское население и только женщинам позволил свободно оставить город, взяв с собой то, что они смогут унести на себе, женщины взгромоздили на свои спины мужей и таким образом спасли их.

– Какие умницы! – воскликнула Юлька. – Такое могли придумать только женщины. Я начинаю гордиться своей принадлежностью к женскому полу.

Юлька перешла к следующей картине. На ней была изображена происходящая в христианской церкви страшная сцена: толпа озверелых мужчин прямо возле алтаря била камнями и сдирала острыми раковинами кожу с молодой красавицы, превращая ее тело в бесформенную массу. За ними наблюдал, удовлетворенно потирая руки, человек в епископской одежде.

– Какой ужас! – содрогнулась Юлька.

– Изображена гибель виднейшего ученого и философа Гипатии^[155], проповедовавшей идеи Платона и Аристотеля, – поспешил с пояснениями новый Юлькин знакомый. – Гипатия и другие ученые Александрии были уничтожены толпой по приказу епископа Кирилла. За эти и другие подвиги церковь Кирилла канонизировала и объявила святым.

– С одним святым я уже знакома, – и он у меня восторга не вызвал, – сказала Юлька, вспомнив живущего за счет солдатского труда упитанного мужичка. – Но святой Кирилл будет пострашнее разбойника.

И, повернувшись к господину в костюме, представилась:

– Юля.

– Людвиг Витгенштейн^[156], – поклонился господин.

– Вы, наверное, любитель искусства? – спросила Юлька.

– Отчасти, – усмехнулся Витгенштейн. – Основное мое занятие – философия. Я написал «Логико-философский трактат», в котором доказываю, что мир состоит из фактов, а не объектов, и что язык и мир – центральные понятия всей философии.

– Что-то я о вас слышала, – сморщила лоб Юлька. – Мой наставник Славик объяснял, что вы – основатель аналитической философии. Согласно вашей теории, вещи существуют в форме слов. Правильно?

– Да. Приятно встретить девушку, интересующуюся наукой. Что делаете в Югово?

Юлька рассказала о своем путешествии к Комнате перекрестков.

– С такой проблемой, как у вас, сталкиваюсь впервые, – признался Витгенштейн. – Помочь вам ничем не могу, но, может быть, что-то посоветуют мои друзья: Освальд Шпенглер^[157], Арнольд Тойнби^[158] и Мартин Хайдеггер^[159]. Неподалеку отсюда – маленькое кафе, в это время они общаются там за стаканом абсента. Предлагаю их навестить. Согласны?

Юлька кивнула головой и вскоре она и Витгенштейн входили в небольшое уютное кафе, за угловым столиком которого спорили, попивая абсент, три представительных господина.

– Послушайте, – кричал мужчина с большим выпуклым лбом и смеющимися глазами. – В своей работе «Бытие и время» я доказал, что забота является ключевой составляющей человеческого бытия. Язык – это «дом бытия»: лишь в словах бытие существует и обнаруживает себя. Как объясняет моя «экзистенциальная аналитика», человек – центр мира, познающий его путем вопрошания.

– Мартин, ты неправ, – перебил крикуна очкастый, наголо выбритый господин. – Нет отдельно существующего человека, есть человек определенной культуры. Каждая из этих культур – египетская, вавилонская, индийская, китайская, греческая, германская, мексиканская и арабская – возникают независимо друг от друга, проживают, подобно живым организмам, периоды зарождения, становления, умирания, – и исчезают, становясь достоянием историков и археологов.

– Я ценю твои труды, Освальд, – важно приподняв палец, проговорил плотный, широкоплечий мужчина. – Твой «Закат Европы» оказал влияние на многих, в том числе и на меня. И все-таки твоя морфология культуры слишком примитивна, она устарела. Твоя идея о том, что культуры возникают «с возвышенной бесцельностью, подобно цветам в поле», и столь же бесцельно уходят со сцены – ненаучна. Хотя и красива.

– Спасибо за недоброе слово, Арнольд, – поморщился Освальд Шпенглер. – Не уверен, что твоя теория цивилизаций закрывает все прорехи научного сознания. Разделение цивилизаций на три поколения страдает искусственностью.

– Зато она доказывает, что гибель цивилизаций вероятна, но не неизбежна, – хладнокровно возразил Арнольд Тойнби. – Цивилизации, как и люди, недальновидны: они не сознают пружины собственных действий и важнейших условий, обеспечивающих их процветание. Ограниченность и эгоизм правящих элит в сочетании с леностью и консерватизмом большинства приводят к вырождению цивилизации. Однако в ходе истории степень влияния мысли на исторический процесс увеличивается.

– Романтик! – фыркнул Хайдеггер.

Юльке интересно было слушать спор ученых, но Витгенштен, уставший от подобных диспутов, стукнул кулаком по столу и сердито воскликнул:

– Хватит дискутировать! К нам за помощью обратилась интересная девушка, а вы словами перебрасываетесь. Послушайте ее просьбу!

В кафе установилась тишина. Подняв голову, ученые посмотрели на Юльку.

Смущаясь от их взглядов, Юлька рассказала о Медальоне Времени и Комнате перекрестков. Выслушав Юльку, ученые переглянулись и задумались. Потом Арнольд Тойнби негромко проговорил:

– Боюсь, мы не сможем вам помочь. О медальоне нам не известно.

Комнату перекрестков видели: она неподалеку отсюда, возле соседнего городка Белогорье. Побывать в Комнате, к сожалению, не довелось: обитателям Витасофии она недоступна.

– Но мне говорили, что путь к Комнате перекрестков проходит мимо города Капитолия, – нерешительно произнесла Юлька.

– Правильно: если идти от замка Лакост. Но вы направляетесь в Комнату с противоположной стороны.

– Вот оно что… – протянула Юлька, вспомнив свои компьютерные прыжки вместе с Мышкой и Совой по территории Витасофии. – Что же мне делать?

– Найдите в Белогорье Льва Шестова^[160], – вмешался в разговор Хайдеггер.

– Лев рассказывал мне, что общался с госпожой Неизвестностью.

– Мне нужна консультация врача – только очень умного, – подумав, сказала Юлька. – Где такого найти?

– Вам повезло, – улыбнулся Шпенглер. – В Белогорье живет врач и алхимик Парацельс^[161] – зайдите к нему.

– Спасибо! – поблагодарила ученых Юлька и, отказавшись от предложенной рюмки абсента, вышла из кафе. Мысль о враче пришла к ней неожиданно, оформившись в форме идеи, которую можно было проверить только медицинским способом.

Приближался вечер. Начинало темнеть.

«Бегаю по кругу, как собака за своим хвостом, – с горечью думала Юлька. – Кого ни спрошу – никто о медальоне не знает. Если Парацельс не поможет – придется войти в Комнату перекрестков, положившись на русское «авось».

Оглянувшись по сторонам, Юлька поняла, что не знает, куда идти.

Догнав шагавшего впереди мужчину, Юлька вежливо спросила:

– Вы не подскажете, как пройти к Дому терпеливости?

Взглянув на Юльку, мужчина молча продолжил путь.

«Глухой он, что ли?» – пожала плечами Юлька.

– Он не глухой, – словно подслушав Юлькины мысли, сказал догнавший девушку Витгенштейн. – Он – Великий молчальник.

– Всю жизнь молчит? – уточнила Юлька. – Почему?

– Слово – это социальный поступок. Высказанное слово определяет личность человека и его отношение к другим людям и вещам. Слово чревато ошибкой, оно может оказаться доносом или признанием в любви. Поэтому Великий молчальник предпочел Безмолвие.

– Дал обет молчания? – поспешила с выводом Юлька.

– Нет. Обет – это испытание или подвиг: у него есть временной период.

А Безмолвие аналогично тишине природы или пустоте космоса: оно абсолютно.

– Ни во что не вмешиваться – то же самое, что не существовать! – категорично заявила Юлька.

Улыбнувшись, Витгенштейн махнул рукой:

– Хватит об этом! Вы не туда свернули: Дом терпеливости в другой стороне. Идемте, я покажу.

Темнота сгущалась. Фонарщики зажигали уличные фонари. Торопились к домашнему очагу редкие прохожие.

Шагая рядом с Юлькой, Витгенштейн распрашивал ее о бале Негодяев, слухи о котором докатились до Югово. Узнав о Джокере, Витгенштен нахмурился:

– Шут в истории – это носитель тайного знания. А если шут носит имя «Джокер», то становится слишком значительной фигурой, чтобы гримасничать на балу у Батори или сопровождать иностранку по Витасофии.

– Его попросило за меня неизвестное лицо, – заступилась за шута Юлька.

– И заплатило за мое спасение золотыми монетами.

– Первый раз слышу, чтобы Джокер польстился на деньги, – хмыкнул Витгенштейн. И, заканчивая разговор, заявил:

– Ваше право: принимать мое мнение или нет. Мы пришли. Спокойной ночи! Поклонившись, Витгенштейн ушел. Охваченная сомнениями Юлька поднялась по ступенькам в Дом терпеливости.

Войдя в освещенный газовыми светильниками холл, Юлька поняла, что сегодня у нее поход от диспута к диспуту. Расположившись в уютных креслах, дискутировали на феминисткие темы четыре женщины.

– Мой муж Жан-Поль Сарт^[162] доказал, что существование предшествует сущности, – ораторствовала высокая блондинка. – Из этого следует, что женщиной не рождаются, ею становятся. Препятствие в этом становлении: мужской эгоизм, стремящийся ограничить женщину четырьмя «К»: кюхен, киндер, кляйдер и кирхен^[163].

– Интересно, чтобы ты, Симона, делала со своими взглядами в правительстве? – усмехнувшись, спросила привлекательная гречанка. – Ведь для экзистенциалистов собственная сущность важнее забот общества и государства.

– Поэтому мы, теоретизируя, обходим власть стороной, – сердито ответила Симона де Бовуар^[164]. – Это ты, Аспазия^[165], только тем и занималась, что создавала из мужей и сына государственных деятелей.

– Не отрицаю, – пожала плечами Аспазия. – Честно говоря, Перикл^[166] и до меня был правителем Афин, зато из торговца скотом Лизикла я сделала стратега собственным умом. И очень этим горжусь. Назначение женщины: лепить из мужчин, словно снежную бабу, замечательных людей.

– Умная женщина, выходя замуж, обещает счастье, глупая – ждет его, – вмешалась в разговор красивая персиянка. – Матриархат остался позади, мы – в царстве патриархата. И должны жить в соответствии с его законами. И противопоставлять мужской силе женскую хитрость.

– Поэтому ты, Шахерезада^[167], и рассказывала калифу тысячу и одну ночь сказки, – презрительно кинула Симона.

– Зато осталась жива. И стала любимой женой. И вырастила четверых детей, – рассудительно ответила Шахерезада.

– Главенствует не тот, кто ест пищу, а тот, кто ее добывает, – робко вставила свое замечание изящная японка. – Мы должны скрепя сердце признать, что рабство женщины принадлежит к сущности патриархальной культуры. И, отдавая мужчине материальный мир, становится хозяйками духовной сферы. Именно поэтому нас, гейш^[168], так ценят мужчины. Только в нашем лице они могут найти тонко чувствующую подругу и образованную собеседницу.

– Неравенство полов столь же отвратительно, как расизм и фашизм, – вспыхнула Симона де Бовуар. – Приспособляться к обстоятельствам легче, чем их изменять: поэтому вы и защищаете свой способ жизни. Но мне он не по нраву.

Юлька попробовала проанализировать позиции спорящих, но, почувствовав, как наваливается на нее усталость, оставила холл и отправилась на второй этаж. Зайдя в комнату, выделенную ей Флоренс Найтингейль, разделась, легла в кровать и быстро уснула.

Проснулась она от стука в дверь.

– Пора вставать! – услышала Юлька голос Джокера. – Нас ждут дорога и очередные неприятности.

Улыбнувшись, Юлька быстро оделась и вышла в коридор к ожидавшему ее шуту. Попрощавшись с Найтингейль, путешественники тронулись в путь.

– Как тебе это скопище беспокойных дамочек? – ухмыльнулся Джокер, кивнув головой на оставшийся позади поселок.

– Напрасно иронизируешь, – укоризненно произнесла Юлька. – Я только сейчас поняла, что пользуюсь свободами, завоеванными в борьбе с мужчинами предыдущими поколениями женщин.

– Интересно, какие права отвоюют у мужчин следующие поколения феминисток? – скорчил глубокомысленную гримасу шут. – Право на тещу?

Или на бутылку водки с соленым огурцом после работы?

– Перестань издеваться! – рассердилась Юлька. И, вспомнив подозрения Витгенштейна, спросила:

– Что ты делал в замке графини Батори?

– Подменял любимого шута-карлика графини – тот внезапно заболел.