Текст книги "Рыцарь Хаген"
Автор книги: Вольфганг Хольбайн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)
Глава 21
Как он добрался обратно в Вормс, Хаген не помнил; скорее всего, конь сам, повинуясь инстинкту, нашел дорогу к привычному стойлу. Первым более или менее отчетливым впечатлением, когда он пришел в себя, было то, что он лежит в лихорадке возле камина в покоях Кримхилд. В бреду перед ним мелькали разные лица, сменяясь причудливыми образами тяжелых снов; несколько раз он просыпался от страха, причину которого понять не мог. Как часто происходит при тяжелой болезни, рецидив оказался тяжелее ее начала. Двенадцать дней он боролся с лихорадкой, потерял тридцать фунтов веса и ослаб так, что кормить его приходилось с ложечки. В редкие мгновения, когда его прекращали мучить жуткие видения, когда он не терял сознание, Хаген лежал молча, все больше впадая в отчаяние. Он ушел из Вормса, чтобы умереть, но оказался слишком труслив – или же слишком силен, – чтобы вонзить себе в сердце кинжал. Должно быть, старуха была права: боги были вольны по-своему распоряжаться его судьбой и он не имел достаточно сил противиться их воле.
Странные изменения происходили с Хагеном. До сих пор он был героем, человеком, выкованным из стали, несгибаемым храбрецом. Теперь все стало иначе. И причиной тому являлись не раны, нанесенные его телу, – он перенесет их так или иначе; это было и не чувство поражения, с которым он все не мог смириться, а может, не свыкнется никогда.
Он заглянул в иной мир. Вот что вызвало эти изменения.
Все началось после встречи с Хельгой, год назад, а затем явился Альберих и Зигфрид со своими неземными всадниками, наконец старуха, чьи предсказания были страшнее, чем самый злой кошмар. И с каждым разом завеса, отделявшая мир людей от обиталища богов, приподнималась все выше и выше, открывая ему иную жизнь, столь чуждую и устрашающую, что одна лишь мысль об этом сводила его с ума. Он никогда не верил в потусторонние силы, имея лишь смутное представление о божествах и демонах, – не по убеждению, а скорее по привычке, не задумываясь об их реальном существовании.
Теперь он знал об этом куда больше.
И знание это влекло за собой еще одну ужасную догадку, вовсе не являвшуюся порождением бредовых снов. Если он признавал теперь существование богов, то нужно было смириться и с другим – значит, Зигфрид действительно был тем, кем он явился ему в битве с саксами и данами.
И коли так – все, что он, Хаген, делал, было напрасно: ведь он был всего-навсего простым смертным, а когда смертный осмеливается противостоять богам, исход борьбы предрешен. Он знал теперь, что пророчество старухи исполнится. Бургундский род обречен, и все, что он мог поделать, – это лишь продлить агонию. Как говорила старуха: безразлично, как бы он ни поступил, – все окажется неправильным. У него был только один выход – пожертвовать одним другом ради спасения другого, и он знал, что любое решение принесет лишь горе и страдание.
Тело его медленно отдыхало от страшной лихорадки, накапливая новые силы, и вместе с ними в нем крепло окончательное решение. Оставалась одна возможность. Пусть они сочтут его трусом, не имеющим мужества отвечать за свои слова, но пусть уж лучше презирают его, вместо того чтобы ненавидеть.
Да, он уйдет. Дождавшись, пока окрепнет настолько, чтобы выдержать десятидневное путешествие на корабле, он уйдет. Он не будет присутствовать при том, как Зигфрид попросит руки Кримхилд и Гунтер беспомощно обратится к нему за советом. До Троицы еще оставалось достаточно времени, чтобы выздороветь и уйти, тихо и незаметно. И когда настанет решающий день, он будет далеко, посреди белого безмолвного уединения своей родины. В Тронье.
Глава 22
Лишь на тринадцатый день после возвращения Хагена Радольт впервые допустил к нему гостей. Все это время он не видел никого, кроме самого лекаря и нескольких кнехтов, помогавших ухаживать за ослабевшим воином. Его суровый страж ни разу не впустил даже Кримхилд, сотни раз стучавшуюся в запертую дверь. И Хаген был благодарен Радольту: ему необходимо было время, чтобы окрепнуть и прийти в себя.
На лице Гунтера отражалась крайняя озабоченность, когда Радольт подвел его к ложу Хагена и, шепотом приказав ему не задерживаться долго, удалился. Страх мелькнул в глазах короля при взгляде на Хагена. Радольт – случайно или намеренно – вынес из комнаты все зеркала, и две недели Хаген не видел своего лица. Правда, ему было достаточно ощупать его: щеки впали, а кожа высохла и сморщилась, как у старика. За эти дни он постарел не только физически.
– Тебе лучше? – осведомился Гунтер, когда они остались одни.
Хаген кивнул, чуть подняв голову с подушек.
– Да, – тихо промолвил он, – Если бы мне не стало лучше, ты стоял бы возле моего гроба, Гунтер.
– Очень долгое время все к тому и шло, – резко отозвался Гунтер, – В первые дни Радольт почти потерял надежду, знаешь ли ты это?
– Он хороший лекарь.
– Самый лучший, – взволнованно перебил Гунтер, – Хаген, ты хотел себя угробить? Неужели ты не понимаешь, как мы все переполошились, когда ты уехал? Я послал на поиски сотню рыцарей, но они тебя так и не нашли, – Он покачал головой, – Кримхилд все глаза выплакала, а Гизелер едва не перерезал горло Радольту и конюхам за то, что они тебя отпустили. Где же ты был?
– Гизелер? – удивился Хаген, быстро хватаясь за возможность сменить тему, – Он беспокоился обо мне? После нашей последней встречи я думал, он меня возненавидит.
Гунтер отмахнулся:
– Ерунда, Хаген. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что Гизелер тебя очень уважает.
– Даже после того, что я ему сказал?
– Кем же ты считаешь моего брата, Хаген? – Король с упреком покачал головой. – Он еще ребенок, но не глупец. Он прекрасно понимает, почему ты так поступил. Он тебе очень благодарен, хоть никогда и не признается в этом.
Хаген облегченно кивнул. Гизелера он не видел с тех пор, как они возвратились в Вормс, но часто думал о нем: его мучил вопрос, верно ли он поступил с юношей.
– Что произошло в Вормсе, пока я тут валялся? – Хагену захотелось пить. Кончиком языка он провел по запекшимся губам. Гунтер поднялся и подал ему кубок с водой.
– Ничего особенного. – Он натянуто улыбнулся, – Вормс теперь не крепость, а лазарет. Но постепенно все наладится, – Он вздохнул и откинулся на спинку кресла, рукой устало проведя по лбу. Хаген заметил, что он снова надел перстни, даже один новый красовался на пальце, – Многие скончались, – продолжал король, – но те, кто выжил, обязательно выздоровеют. Мы созвали в Вормс всех, кто знает толк во врачевании. – Он усмехнулся: – Даже нескольких языческих жрецов – к ужасу отца Бернардуса, – Хаген ошарашенно взглянул на него, а король продолжал: – Я так и думал, что это тебя повеселит. От ужаса отец Бернардус прочитал сотню раз «Аве Мария» – у меня до сих пор в ушах стоят ее звуки. Но я готов стерпеть даже это, если мои воины поправятся.
– И саксы здесь тоже есть?
Гунтер кивнул:
– И даны. Я посылал лучших моих воинов их уничтожить и вот теперь созвал лучших лекарей, чтобы их вылечить. Иногда мне кажется, мир перевернулся с ног на голову, – Он выпрямился в кресле, голос его изменился: – Наступит Троица, и все будет забыто, – Взгляд Гунтера впился в лицо Тронье, – И ты поправишься, Хаген. Ты мне нужен.
– Я? – ухмыльнулся Хаген, – Кому нужен калека? Тебе, королю, – меньше всего.
– Мне, королю, как раз больше всего, – серьезно возразил Гунтер.
– Нет, Гунтер, – Улыбнувшись, Хаген коснулся забинтованного глаза: – Это не было случайностью. Я не смогу больше выиграть для тебя ни одной битвы. Придется поискать нового полководца.
– Кто говорит о битвах? Пусть этим занимаются Зигфрид да мой сумасбродный братец. Я бесконечно благодарен тебе за все, что ты сделал, пока был в силах защищать Вормс.
– Все это в прошлом.
– Но мне нужно сейчас другое – твой разум, Хаген. Он нужен Вормсу больше, чем когда-то требовался твой меч, – Наклонившись, он поправил Хагену одеяло. – Пока что в стране царит спокойствие, и наша единственная забота – встретить и разместить приглашенных на праздник гостей. Но ты, как и я, прекрасно понимаешь, что так не будет продолжаться вечно. Возникнут новые враги и новые проблемы, справиться с которыми мне помогут твои советы и помощь. Когда придет время, я хочу рассчитывать на тебя.
Слова Зигфрида всплыли в памяти Хагена: «На самом деле Вормсом правишь ты…» Неужели Гунтер не понимал смысла собственных слов? Неужели не сознавал, что требует от него большего, чем просто дружеской помощи? Что перекладывает на него ответственность за целую империю, заставляя нести груз, судьбой возложенный на его плечи?
– Я… постараюсь.
– Не постараешься, а сделаешь это, Хаген. Забудь о жалости к себе, стань же тем Хагеном, которого я всегда знал. – Это звучало как приказ. – Ты получил тяжелую рану, потерял глаз, но, если взор твой теперь не столь остер, тем тверже должен стать твой дух. Ты поднимешься на ноги и будешь моей правой рукой, даже если придется тебя заставить, – Он встал, налил себе кубок вина и подошел к окну. Долго молчал, глядя на двор. Пальцы крепко сжимали кубок, но он не отпил ни глотка. – Как только праздник завершится, я отправлю домой Людегера и Людегаста, – наконец промолвил он, – Со всеми их подданными.
Хаген удивленно взглянул на него:
– Просто так?
Гунтер кивнул. Повернувшись, он облокотился о подоконник. Солнце светило очень ярко, и на фоне голубого неба его фигура виднелась неясным силуэтом.
– Они предложили мне денег, – продолжал Гунтер с горечью. – Слиток золота за каждого нашего погибшего воина и по телеге серебра и драгоценных камней за их жизни.
– И ты принял это?
Гунтер отпил глоток вина, осторожно поставил кубок на подоконник и снова опустился в кресло.
– Конечно, нет. Я что, торговец? Они будут нашими гостями до конца праздника, пока Людегаст не поправится и не сможет вернуться.
– Он тяжело ранен?
– Очень тяжело. И никогда не выздоровеет окончательно. На датском троне теперь будет сидеть слабоумный. Во всяком случае, на чужие земли впредь он посягать не станет. Да и братец его – тоже. Зигфрид не просто выиграл битву – он сделал куда больше.
Гунтер замолчал, и Хаген почувствовал, что теперь они подошли к самому важному моменту. Зигфрид.
– Ты знаешь, что на Троицу он будет просить руки Кримхилд?
Кровь ударила Хагену в голову, внезапная боль пронзила череп.
– Он сам сказал тебе об этом?
Гунтер усмехнулся:
– Разумеется, нет. Как же он мог мне это говорить, когда они еще друг друга и не видели? – Он пристально взглянул на Хагена, ожидая реакции. Хаген молчал. – Порой мне кажется, что эта белокурая бестия – просто ребенок, случайно оказавшийся в теле великана, – вздохнул Гунтер. – Разумеется, он ничего не говорит, так же как и Кримхилд. Но они, кажется, забывают, что я все еще король. Ничего не происходит в Вормсе без того, чтобы я тем или иным образом не узнал об этом. – Он поднялся, схватил кубок, снова опустился в кресло и отпил несколько глотков. – Что мне делать, Хаген? Радоваться ли тому, что они меня недооценивают, или злиться из-за того, что Зигфрид и моя собственная сестра откровенно держат меня за идиота?
– И как ты намерен поступить? – вместо ответа осведомился Хаген.
– Поступить? – Гунтер беспомощно пожал плечами. – Что мне остается делать, Хаген? У меня нет выхода. Я не могу отклонить просьбу Зигфрида, не оскорбив его смертельно. Ведь он выиграл для нас войну. Я знаю, разумеется, – поспешно добавил он, заметив, что Хаген хотел что-то сказать, – что на самом деле это не так. Но к сожалению, правда не всегда лежит на поверхности. – Он горько усмехнулся: – Кого интересует теперь правда, Хаген? Зигфрид повел наши войска против саксов и данов. И вернулся с победой и с добычей – два плененных короля. Как я могу сказать «нет», если он потребует платы за это? Как я должен поступить? Объявить войну, когда мы не оправились от недавней? Вормс истек кровью, Хаген, после этой битвы. У нас нет войска, которое я мог бы повести против нибелунгов. И я не думаю, что за мной кто-нибудь пойдет, – мрачно добавил он.
– То есть как это?
– Ты не знаешь, что происходит в Вормсе после вашего возвращения. Зигфрид не только наголову разбил врага. Он проник в сердца людей, во все – исключая, быть может, тебя и меня. Раненые воины молятся на него, когда он посещает лазареты, а люди в городе рукоплещут ему, а не мне. Он получит Кримхилд, если действительно этого хочет.
– И Вормс.
– В определенном смысле он уже его получил, – пробормотал Гунтер, – Как я могу бороться за то, что больше мне не принадлежит? Из тысячи воинов повиноваться мне будет не более сотни, если я прикажу им обнажить мечи против Зигфрида. И не только потому, что они его боятся.
– Значит, ты сдаешься?
Снова горькая улыбка скривила его рот.
– Сдаюсь? Нет. Я буду бороться с ним, изо всех сил. Но не мечом – в такой битве мне не победить его никогда. – Он помолчал, затем продолжал, обращаясь теперь будто к самому себе: – Я думал об этом все время, с тех пор как вы выступили в поход. Я молился всем богам, чтобы он пал в бою, зная, что этого не случится. Я знал, что он вернется победителем и разобьет он не только саксов, но и меня. Наверное, ты будешь презирать меня, но я не могу поступить иначе. Он получит Кримхилд. Пусть он получит ее и с нею убирается в свою империю нибелунгов.
– Значит, ты продаешь свою сестру?
Гунтер кивнул:
– Да. Тебя это ужасает, не так ли? Но кому это повредит? Кримхилд, которая его любит? Зигфриду, который, быть может, удовольствуется добычей и не потянет руки к Вормсу? Воинам, которые не должны будут погибнуть в бессмысленной драке?
– Тебе, – отвечал Хаген, – Тебе и короне, которую ты носишь, Гунтер. Отец оставил тебе в наследство эту землю не затем, чтобы ты…
– Молчи. Я знаю, что ты хочешь сказать, и не хочу этого слушать. Я все уже давно решил.
– Но как же твое самоуважение?
– Самоуважение! – Гунтер горько засмеялся. – Как я ненавижу эти слова! Честь, слава, самоуважение!.. Спустись вниз и посмотри на раненых, Хаген. Пройдись по городу и деревням, погляди на женщин, оплакивающих мужей и отцов, расскажи им о славе и чести. Они осыплют тебя проклятиями – и будут правы. Совсем еще недавно я отклонил предложение Людегаста откупиться от него, думая о чести и самоуважении, Хаген. Страна истекает кровью, в то время как мы здесь готовимся к празднеству. Мне нужно было тогда еще сдаться и заплатить эти позорные деньги, которые требовал сакс. Возможно, они назвали бы меня трусом, но они и так исподтишка поговаривают об этом. Кто мне принес эту славу, Хаген? – Он покачал головой, – Слава эта досталась Зигфриду, а не мне и даже не Бургундии. Наши воины пали, чтобы божественный нимб Зигфрида засиял чуть ярче, а меня они все равно считают слабаком. Да, верно, так оно и есть.
– Нет, Гунтер, – мягко перебил его Хаген, но Гунтер не дал вымолвить ему больше ни слова:
– Я прав. Ты это прекрасно знаешь, и я тоже. Я никогда не хотел этой короны, но меня заставили ее надеть, и теперь приходится нести эту ношу. – Он осекся и провел рукою по лбу. – Нет, Хаген. Я решил окончательно. Слишком часто я поступал по законам чести и слишком много неприятностей из-за этого получил. Я дам Зигфриду то, чего он требует, купив тем самым мир и покой для моей страны. Пусть меня презирают потомки. Лучше, если они станут считать меня трусом, нежели человеком, погубившим Бургундию.
– Он не удовлетворится этим, Гунтер. Он уйдет вместе с Кримхилд, но еще вернется и тогда предъявит новые требования. Ты будешь и дальше сидеть на бургундском троне, но истинным ее властителем назовут Зигфрида.
– А сейчас его зовут Хаген, – тихо промолвил король.
Хаген оцепенел:
– Ты…
– Но это так. Мы оба знаем это вот уже долгие годы, Хаген. Но делаем вид, будто ничего не замечаем. Я не хочу больше лгать, – Немного помедлив, он поднялся, нахмурившись, – Я должен идти, Хаген. У короля мало времени, ты ведь понимаешь. И твой страж сожрет меня живьем, если я задержусь у тебя.
Хаген тоже хотел подняться, но король остановил его.
– Нет, ты останешься в постели и будешь слушаться лекаря, – строго приказал он, – Я больше не допущу, чтобы ты подвергал себя опасности. В крайнем случае придется заковать тебя в цепи, – На прощание он еще раз улыбнулся и вышел.
Хаген долго смотрел ему вслед. Чувство беспомощности накатило на него тяжелой волной. Он должен был ощущать облегчение – тяжесть решения упала с его плеч, – но ничего подобного Хаген не испытывал. Совсем наоборот.
Глава 23
Время тянулось мучительно медленно. Хаген выздоравливал с трудом, и прошло немало дней, прежде чем он снова попытался встать с постели. Снова, как ребенку, ему пришлось учиться ходить. Порой его посещала даже мысль, что лучше бы он погиб в бою, как подобает храброму воину, чем чувствовать себя таким беспомощным. Не раз заговаривал он об этом с Радольтом, но лекарь лишь всезнающе улыбался, делая вид, что не слышит его жалоб.
И все-таки он поправлялся, хоть и в сотню раз медленнее, чем хотел, и в десять раз медленнее, чем обычно. Постепенно он набрал прежний вес, и в такой же степени, как выздоравливало его тело, тоска поселялась на его ложе. Он изучил уже все углы комнаты, каждую трещинку на полу, а один и тот же вид из окна во двор стал ему просто невыносим.
За неделю до Троицы он впервые вышел на улицу и пошел маленькими шаркающими шажками, одной рукой опираясь на своего брата, а другой – на Ортвейна. Ощущение было такое, что в первый раз за последние недели ему позволили свободно вздохнуть. Покои Кримхилд были, без сомнения, самыми просторными и уютными в крепости, но в сравнении с простором безупречно голубого неба, с приветственным шелестом весенней листвы они выглядели мрачной и тесной тюрьмой. Воздух был чист и свеж, золотистое солнце заливало двор ярким светом, сияя на шлемах и щитах стражников на башнях. Сжав руку брата, Хаген остановил его, осторожно высвободил свои руки и, еще пошатываясь, шагнул вперед самостоятельно.
– Получается? – улыбнулся Ортвейн. Во взгляде его, однако, сквозила озабоченность.
Хаген кивнул, осторожно отстранил протянутую руку племянника и глубоко вздохнул. В воздухе веяло прохладой, ветер доносил до крепости с Рейна запах влаги – Хаген наслаждался каждым вдохом, отдаваясь пьянящему чувству свободы. Он снова жил. Он ощущал на лице ласковые лучи весеннего солнца, а под ногами – твердый булыжник мостовой. Каким он был глупцом, решив свести счеты с жизнью!
– Тебе нельзя переутомляться, – заметил Данкварт, когда Хаген, оперевшись на его плечо, вновь медленно побрел по двору. – Вспомни, что говорил лекарь.
– Переутомляться? – Хаген улыбнулся, – Не беспокойся – я вовсе не собираюсь садиться в седло.
– Да ничего и не выйдет, – заявил брат, – Гунтер под страхом смерти запретил конюхам подпускать тебя к лошадям.
Решив промолчать, Хаген, медленно переставляя ноги, направился к воротам. Он ощущал необычную усталость, но ходьба его не утомляла, напротив, она придавала ему сил, словно жизнь с каждым шагом возвращалась в его тело. Он отпустил руку брата и пошел самостоятельно. Возле ворот он остановился, оглядываясь вокруг. Вормс изменился, но, в чем именно, Хаген никак не мог уловить. И тут он вдруг сообразил: царила необычайная тишина. На стенах были выставлены караулы, но даже в мирное время их всегда было больше; шумной суеты, обычно наполнявшей двор, как не бывало. Все звуки слышались как-то приглушенно.
– Что… случилось? – запинаясь, будто боясь услышать ответ, пробормотал Хаген.
– Что случилось, дядя Хаген? – Прежде чем ответить, Ортвейн бросил взгляд за ворота, на город, – Вормс истек кровью, вот что случилось. Положение сейчас не лучше, чем несколько недель назад. Гунтер переправил всех раненых, лежавших здесь, в город, чтобы они не мешали приготовлениям к празднеству.
Хаген вздрогнул.
– Но это же невозможно. – Он кивнул на стражников: – Неужели это все, кто уцелел?!
– Конечно, нет, – вмешался Данкварт. Хаген увидел, как он бросил сыну предупреждающий взгляд, незаметно качнув головой, – Остальные все в городе, помогают лекарям и священникам, а многие отправились по стране закупить провизию к торжеству, созвать шутов и скоморохов, раздать приглашения.
Звучало это как насмешка. Хаген уже понял по случайно услышанным обрывкам разговоров, что далеко не все в Вормсе были рады предстоящему празднику. Победу нужно было отпраздновать, но Хагену казалось, что Гунтер немножко перегибает палку. Приглашены были не только правители дружественных Бургундии империй, но и короли и благородные дворяне со всей округи – насчитывалось их уже более тридцати, если он не ошибался.
Может, стоило попросить Данкварта и Ортвейна пройтись по городу – но нет, лучше этого не делать: если он переутомится, впоследствии пожалеет об этом не раз. Нужно выздоравливать как можно скорее, чтобы выдержать путь до Тронье. Кроме Данкварта, Хаген ни с кем еще не обмолвился ни словом о своем намерении покинуть Вормс хотя бы ненадолго. Он многое отдал бы зато, чтобы выехать еще до праздника Троицы, но сделать это он не мог. Не имел права. Не теперь, когда с него была снята ответственность решения, от которой он бежал перед этим едва ли не на верную смерть – лишь бы не брать ее на себя.
– Пойдем обратно, Хаген, – тихо промолвил Данкварт. – На первый раз достаточно. – Он мягко положил Хагену руку на плечо.
Хаген так и взвился:
– Что ты обращаешься со мной как со стариком? Я не в первый раз пострадал в битве.
Данкварт промолчал, но взгляда не отвел – и выражение его глаз насторожило Хагена. Что это было? Неужели все настолько изменились? Или он сам стал другим?
– Смотрите, там Людегер с Людегастом, – поспешил прервать молчаливую дуэль Ортвейн.
Проследив за его взглядом, Хаген тоже увидел на противоположном конце двора братьев-королей. Вид их потряс его до глубины души. Они были разодеты, как и положено по сану: дорогие меховые мантии, роскошные штаны из тончайшего шелка и великолепно выделанной кожи. Правда, на мантиях королей красовались гербы Бургундии. Но, кроме роскошных одежд, ничего королевского в них больше не осталось. Людегаст тяжело опирался на руку своего брата, лоб его покрывала свежая повязка. Он еле-еле ковылял, скрючившись, как дряхлый старик, и, если бы Людегер его не поддерживал, он не устоял бы на ногах.
– Пойдем к ним, – произнес Хаген.
Данкварт удивленно уставился на него.
Тронье горько усмехнулся:
– Может, мы, несчастные калеки, найдем, о чем посудачить.
Однако Данкварта эта фраза, видимо, не очень развеселила; все же он промолчал и, кивнув, повел Хагена через двор.
Заметив приближающуюся троицу, Людегер остановился. Он тоже изменился – едва ли не настолько же сильно, как его брат. Великан массивного сложения, он на голову был выше Хагена и его спутников, но впечатление было такое, что он как-то съежился, стал меньше. Нет, сила не покинула его тело, но исчезла сила духовная, погас горевший в нем огонь. Перед Хагеном стоял человек, дух которого был сломлен навсегда. Ужас обуял Тронье – неужели так происходит со всяким осмеливающимся встать на пути Зигфрида?
Зигфрид даровал Людегасту и Людегеру жизнь, но одновременно он уничтожил их обоих. Быть может, было бы куда человечнее прикончить их на поле боя.
Хаген слегка склонил голову в поклоне.
Людегер ответил на его приветствие, а брат его в это время тупо смотрел перед собой, только пальцы сильнее вцепились в рукав Людегера. Взгляд Людегаста не выражал ни единой мысли. Хаген содрогнулся. Он не подозревал, насколько прав был Гунтер, заявив, что на данском троне теперь будет сидеть слабоумный. Теперь он понимал, почему Данкварт так не хотел вести его сюда.
Поймав себя на том, что во все глаза таращится на Людегаста, Хаген смутился и отвернулся.
Тягостное молчание первым нарушил Людегер:
– Хаген из Тронье, рад видеть тебя. Я слышал, ты поправляешься?
– Да, поправляюсь, – слегка замявшись, отвечал Хаген, – Благодарю тебя, король…
– Забудь, Хаген из Тронье, – перебил Людегер, горько нахмурившись. Великан был удивительно сдержан – Хагену поначалу это показалось даже странным. Но ведь и он провел здесь целых четыре недели, только и делая, что размышляя о своей судьбе, – времени сделать выводы было предостаточно, – Когда-то я был королем, – продолжал он, – Но много воды утекло с тех пор.
Внезапно Людегаст встрепенулся:
– Король? Я король здесь. Кто меня беспокоит? Где моя корона?
Хаген смущенно опустил взгляд, Данкварт рядом с ним нетерпеливо заерзал на месте. Действительно, ему не стоило искать этой встречи.
– Нам нужно идти дальше, – нарушил наступившее молчание Ортвейн, – Тебе нельзя надолго выходить из дома, дядя Хаген.
Хаген хотел было уже послушаться племянника, но Людегер остановил их:
– Дальше, Ортвейн из Меца? – Голос его потерял былую невозмутимость. – Дальше или же прочь отсюда? Твой дядя не должен видеть, что натворил Ксантенец?
Нахмурившись, Ортвейн развернулся, но теперь его задержал Хаген, схватив за локоть:
– Не торопись, Ортвейн. Людегер прав.
Сакс удивленно вскинул брови – поддержки со стороны Хагена он не ожидал.
– Я понимаю, о чем ты говоришь, король Людегер, – При слове «король» дан снова встрепенулся и хотел что-то сказать. Людегер легонько ударил его по губам, и Людегаст умолк, – Я все вижу, и мне это неприятно, – продолжал Хаген, – Но тот, кто приходит с войной в мирную страну, должен знать: что посеешь, то и пожнешь.
Людегер невозмутимо произнес:
– Я объявил войну Бургундии. Не Зигфриду из Ксантена.
– И ты бы отказался от своих намерений, узнав, что Зигфрид – наш союзник?
– Никогда, даже если бы знал, кто он на самом деле. – Голос Людегера дрогнул. – Вы…
– Ты сейчас в отчаянии, Людегер, – перебил его Данкварт, – Ты побежден и пленен, и нужно время, чтобы это пережить. Зачем ты нападаешь на Хагена? Он не виновен в том, что произошло с вами. Битва была честной, и ты ее проиграл.
– Честной? – Людегер задохнулся. – Мы превосходили вас втрое.
– Тем более, – вмешался Ортвейн, но Людегер невозмутимо продолжал:
– Ты считаешь честной битву с врагом, сговорившимся с дьяволом?
– Ты ошибаешься, Людегер, – сердито возразил Хаген.
– Быть может. А вы ошибаетесь в выборе своих союзников.
– Думай, что говоришь, Людегер, – угрожающе процедил Данкварт, – Зигфрид из Ксантена – наш друг.
– Встречаются люди, которых лучше иметь врагами, а не друзьями, – Людегер опять был невозмутим, – Но вам еще предстоит это понять. Только боюсь, будет уже поздно, – И, бросив презрительный взгляд на Данкварта, он подхватил под руку своего брата и побрел прочь.
Хаген в смятении глядел им вслед. Нет, в Вормсе происходило что-то куда более серьезное, нежели он предполагал. Он вопросительно посмотрел на брата – Данкварт отвел глаза.
– Что здесь происходит? – Молчание было ему ответом. – Что тут творится, Ортвейн? Почему никто не может мне сказать, что случилось в Вормсе?
– Ничего такого, чего мы не могли бы предугадать, – промолвил Ортвейн, опуская взгляд.
Но Данкварт решился:
– Это Зигфрид, Хаген.
Наконец-то!
– Зигфрид, – подтвердил Ортвейн.
Видимо, отнюдь не случайно они вдвоем вызвались сопровождать его на прогулке, и неспроста они столкнулись с саксом – хоть Данкварт изо всех сил старался этого не выдать. Они с Ортвейном намеренно привели его сюда, чтобы кое-что показать и сказать, ведя искусную игру.
– И что же Зигфрид?
– Он крадет у нас Вормс, – ответил племянник, – Он прибирает его к рукам, не проливая ни капли крови. Еще один год, и он потянет руки к трону Гунтера, и никто не отважится ему помешать.
Хаген изумленно воззрился на него. Ортвейн высказывал сейчас его собственные мысли. Он был просто глупцом, считая, что лишь он один чует опасность, исходящую от нибелунга. Но вместе с тем слова племянника наполнили его гневом на себя самого: целый год он молчал, воображая, что правду знает он один! Почему же он раньше, год назад, не решился на этот разговор с Данквартом и Ортвейном? Все сложилось бы иначе. Теперь же было поздно. Гунтер принял решение и не изменит его, даже зная, что не прав.
– Но почему вы пришли с этим ко мне?
– Нужно что-то предпринять, – отвечал Ортвейн. – Мы пытались говорить с Гунтером, но он не слушает нас, хотя прекрасно понимает, что творится.
– А… остальные?
– Какие остальные? – рассердился Данкварт, – Рассчитывай только на нас, Хаген. На Ортвейна, меня и себя самого. Ты не отыщешь во всей Бургундии и полусотни человек, не попавших еще в сети Зигфрида. А те, кто им не восхищается, боятся его.
– И что вы намерены предпринять?
– Не знаю, – признался Данкварт. – Мы… надеялись, что ты сможешь поговорить с Гунтером. Если он кого-то и послушает, то только тебя.
Хаген печально покачал головой:
– Я не смогу.
На лице Данкварта отразилось разочарование:
– Не можешь или не хочешь?
– И то и другое. Я заранее знаю его ответ.
– Тогда нам остается одно, – пробормотал Ортвейн.
– Прикончить Зигфрида? – Хаген горько усмехнулся, – Тоже не выйдет. Никому не удастся эта затея.
– Он тоже уязвим, – возразил Ортвейн. – А заколдованный меч не защитит его от яда или стрелы из засады.
– Убийство? – нахмурился Хаген, – И вы решитесь на это позорное дело?
– Раз это единственная возможность спасти Бургундию, то да, – не колеблясь заявил Ортвейн.
«Я должен был произнести эти слова, – подумал Хаген, – Не ты. Но почему я этого не делаю?» Ортвейн говорил устами Хагена, того Хагена, которым он был год назад. Только с тех пор он безвозвратно изменился.
– И ты действительно пойдешь на это?
Ортвейн кивнул:
– Если бы я знал, что спасу этим Бургундию, – прикончил бы его уже сегодня.
– Но ты не спасешь Бургундию, поверь, Ортвейн. Ты только навредишь.
– А что я должен делать? Сидеть сложа руки и ждать, когда Зигфрид усядется на наш трон?
– Нет. Конечно, нет. Но кроме предательства есть иной выход.
– И какой же? – вмешался Данкварт.
Хаген ответил не сразу. Взгляд его скользнул по мрачным крепостным стенам. Теперь он знал выход. Все было настолько просто – почему же он не пришел к этому еще год назад? Когда Фолькер рассказал Кримхилд легенду о нибелунгах.
– Подождите, – едва слышно промолвил он. – Успокойтесь и потерпите еще неделю.
– Неделю? – Данкварт нахмурился.
– Подождите до Троицы, и вы поймете, что я имею в виду. У нас еще есть шанс остановить Зигфрида. И я это сделаю – пусть даже это станет последним делом моей жизни.
