Текст книги "Смерть во спасение"
Автор книги: Владислав Романов
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)
Глава восьмая
БЕГСТВО
Каждый день видеть её сияющие глаза и тихую улыбку было как праздник. Разбирая текущие дела с посадником Ананием и боярами, Александр почти не вслушивался в их рассуждения, сразу соглашаясь со всем, что они предлагали. И торопился домой, чтобы заключить в объятия Вассу и остаться с ней наедине. Раньше с ним такого не приключалось.
– Как будто тебя колдовским зельем опоили, княже, – рассмеялся Шешуня, вытребовав наконец-то свидание с ним. – Третий день с тобой перемолвиться не могу. А дело неотложное!
– Что там стряслось? – рассеянно спросил Ярославич.
– Ты хоть помнишь, кто у нас ныне великий князь? – усмехнулся таинник.
– Хватит шутковать, я ещё в своём уме!
– А коли так, послушай. Даниил Галицкий приезжал к своему зятю и пробыл у него неделю. Они охотились, пировали, а среди близких слуг Андрея есть и мой таинник, Прохора помните, ваша светлость, я его в Орде перекупил. Так вот он и донёс, что князья хоть и охотились, но глаголили о вещах весьма серьёзных. Они толковали о совместных боевых походах против Батыя и о союзе с папой Иннокентием. Как передал Прохор, князь Даниил то ли уже принял католичество, то ли собирается в латинскую веру оборотиться, а папа римский уже ему прислал королевскую корону. И Даниил торопил зятя, чтобы тот окрутил митрополита и духовных отцов, дабы те начали вести проповеди в защиту латинянской ереси...
Александр мгновенно переменился в лице, и от былой рассеянности не осталось и следа.
– Заходил разговор и о тебе, княже, – продолжил Шешуня и вздохнул. – Андрей пересказал твои угрозы, и Даниил сильно обеспокоился, дал знак князю, и они отъехали в сторону, запретив слугам приближаться. Поэтому таинник ничего не слышал, но я не исключаю, что твои родичи говорили и о том, как тебя извести, чтоб не порушил их умыслы.
Александр помрачнел.
– Я его предупреждал! – набычившись, угрожающе произнёс он. – И заставлю мне покориться!
– Войной пойдёшь, как твой отец ходил? – усмехнулся таинник. – Уподобишься Батыю, приступом Владимир брать будешь? И какую славу тем обретёшь?
– А что делать? Ждать прихода папистов, чтобы те превратили наши храмы и монастыри в Содомы, как это происходит в Риме, Флоренции и по всей Европе?
– Не торопись, княже, придумаем что-нибудь не столь тягостное. На то нам голова и дадена!
Однако на следующий день из Киева приехал митрополит Кирилл, обеспокоенный долгим отсутствием князя. Его сопровождал ростовский епископ Кирилл, почитавший Александра как великого воина. Митрополит ранее поддерживал князя Галицкого, и Ярославич был удивлён его неожиданным появлением.
– Я ведаю о переписке папы Иннокентия с Даниилом и предательских умыслах последнего, – с грустью говорил митрополит. – Я всячески пытался разубедить князя, но всё безуспешно, потому я и покинул его.
– На тебя вся надёжа, Александр Ярославич! – пробасил Кирилл ростовский. – Все пастыри наши вопиют о том, что может случиться, если и твой брат Андрей поддастся на уговоры Романовича. А известия, что доходят до меня из Владимира, совсем не утешительные...
– Я ведаю о заговоре брата с Даниилом, святые отцы, и, поверьте, так сего не оставлю, не дам веру и церковь нашу в обиду! – заявил новгородский князь, успокоив иерархов.
Не успели оба Кирилла уехать, как взбунтовался Василий, надерзил мачехе, Ярославич тут же вскипел, и они сошлись, как два петуха, да едва не подрались. После этой ссоры отец решил отселить сына, возвести ему рядом свой терем. Собрал помочь. Вся дружина пришла строить хоромину, и за два дня подняли её до третьего этажа. Александр стелил уже крышу, когда задул холодный ветер, пошёл снег, а он взмок, и его просквозило. Надо было вылежаться, а он ещё несколько дней перемогался на ногах и лишь сердито отмахивался, когда Васса и лекари укладывали его в постель. Князь торопился достроить сыновьи хоромы. А как только вбил последний гвоздь, тут же свалился.
Князя охватил такой жар, что к нему нельзя было прикоснуться. Он впал в забытье, никого не узнавал и призывал к себе только Вассу, хватал её за руку и на мгновение успокаивался. Лекари беспомощно разводили руками, не в силах унять жар и лихоманку. Князя соборовали, предвидя худшее. Дети плакали. Проливали слёзы и новгородцы, ночи простаивая у дома Александра и каждый час выспрашивая у слуг, что с ним.
Молодая жена больше недели не смыкала глаз, проводя всё время у одра мужа, держа его руку в своей и заклиная Бога спасти его. И Господь внял её молитвам. Однажды утром Ярославич открыл глаза и осмысленно взглянул на жену. Подушка была мокрой от пота.
– Я хотел бы поесть... – прошептал он.
А через неделю уже встал на ноги и тотчас призвал Шешуню.
– Что во Владимире?
– Князь ведёт уговоры. Вызывает к себе священников по одному и увещевает. Твердит, что так завещал ему отец, пугает татарами, и некоторые соглашаются. Большинство наотрез отказываются, но князь упорен...
От первой вспышки ярости Ярославич отошёл, но обещание, данное митрополиту и епископу, не давало покоя. Он понимал, что идти войной на Владимир против родного брата – только татар веселить, да и вольная дружина новгородская может заартачиться. Одно дело литы и крестоносцы, другое – своему же народишку кровь пускать. Но как разрубить сей узел?
– Есть одна хитрость, – потягивая холодный квасок, проговорил таинник. – Попросить Батыя подсобить...
Александр с недоумением взглянул на него.
– Чтоб он второй раз Владимир сжёг? – возмутился он. – Головой думай, что речёшь, а не задом.
– А я головой и думаю, – рассердился Шешуня, – ибо о чести героя Невского пекусь, каковой всеми как народный заступник от иноверцев почитается. И что же молва рассудит, ежели он меч против родного брата обнажит да русскую кровушку прольёт? Да она зверем его ославит, осрамит на веки вечные! И за что тогда мне князь воеводское жалованье платит, если я допущу такой позор? А Батый, он в супостаты давно зачислен, к нему лишь больше ненависти появится. И повод сыскать можно: Андрей с Даниилом сговор учиняют. И хан может подумать, что вся Русь восстать против него готова. Ты нового большого кровопролития не хочешь, потому и приехал предупредить. Это первое. Второе. У того же Прохора спрашиваю: ясак собираете? Великий князь владимирский за вход свой на престол был обязан выкуп заплатить. Слуга мне и сказывает: Андрей наотрез отказался, мол, ханша ему ярлык на свободное вхождение без всякого выкупа дала и от ясака освободила!
У Шешуни даже глаза заблестели, столь великий азарт в нём зажёгся. Отец, уехав в Киев, его службой пренебрёг, да и сам Александр не видел от таинника заметной пользы и одно время хотел заменить его на Ратмира, но тот погиб. А ныне Ярославич без воеводы не обходился, с ним первым совет держал, и к веским доводам прислушивался. Хоть и не всегда.
– Ты подмечаешь, княже, какой здесь колдовской круг? – запел таинственно Шешуня. – Ханша такого сделать не могла, и Батый, прослышав про столь вероломную ложь, придёт в ярость, пошлёт рать, те захватят Андрея и...
– И привезут в Сарай, отрубят на моих глазах голову, а я стану Иудой, за тридцать сребреников, продавшим брата своего, и палачом его же, и пособником монголов-кровоядцев, – воспаляясь, закончил Ярославич. – А коли дружину на Андрея поведу и меч свой обнажу, то все будут ведать, что я веру православную защищал, и народ суровую меру не осудит.
Таинник задумался. И в словах князя свой смысл имелся. Михаил Черниговский, не предавший христианской веры и принявший смерть от рук Батыя, уже обрёл среди верующих лик святого великомученика и героя, в то время как те немногие русские прихвостни, покорившиеся степнякам и нашедшие убежище в Орде, уже заслужили от людской молвы презрение и проклятия.
– И ехать в Орду не потребно мне! – возвысил голос Александр. – За те годы, что живу на белом свете, не разуверился в одном: на лжи ничего не построишь, она боком вылезет, а правда, как горька ни была, всегда защитит и обогреет. Да и недосуг ныне, сам ведаешь!
Возведя дом для первенца и не желая отселять его одного – не по-людски незрелого княжича присмотра лишать, – Ярославич задумал женить Василия. И невесту выбрал с расчётом: дочь норвежского короля Гакона Христину. Этот союз устрашил бы немного ливонцев, чудь, датчан и литов, разбойничавших на северных окраинах Пскова и Новгорода. Потому, не откладывая сих намерений, Невский отправил сватов в Дронтгейм, в Гаконову столицу. Василий, хоть и ворчал, но возможность заполучить в жёны иноземную принцессу льстила его самолюбию.
– Завтра же соберу воевод на совет, и пусть они решают, что делать с братом, – закончил Александр.
Однако замысел сей осуществить не удалось. В глухую полночь застучали в ворота, прибыл гонец из Сарая. Хан Батый срочно требовал князя к себе. Без промедлений.
Поутру Александр собрался, оставил княжение на Василия и выехал. Особого беспокойства князь не испытывал, вины за собой не чуял, потому въезжал в Орду без страха и опаски.
Внук Темучина принял его незамедлительно. Он уже с трудом мог говорить, из щелистых глаз выкатывались слёзы. Рядом с ним горделиво сидел сын Сартак, который и распоряжался всеми делами, и хан, подняв тяжёлые веки да ткнув в него толстым дрожащим пальцем, вымолвил гостю всего лишь одну фразу:
– Слушайся его во всём!
После чего слуги поднялись и унесли старого хана в соседнюю юрту. Сартак, такой же луноликий и дородный, занял место отца.
– Я всё знаю от Эльдега, – напустив важную хмурость на лицо, вымолвил новый управитель Орды. – Ханши на троне уже нет, его занял мой дядя Менге и возвратил отцу триста тысяч ратников, кои ходили в дальний поход...
Упоминание о великой рати прозвучало как предостережение, однако Сартак не собирался ссориться с новгородским князем.
– И от его имени я назначаю тебя, князь, старшим над всеми князьями и народом на Руси! – торжественно объявил он и поднял пиалу с кумысом.
Ярославичу поневоле пришлось последовать его примеру. Кумыс оказался тёплым, кислым и вонючим.
– А твоего нахального братца я решил наказать, – продолжил Сартак. – Чтоб впредь никто не смел в обход нам присваивать себе ярлыки. И сие не одна его вина. Он вздумал самовольно не платить Орде дань и посмел за нашими спинами договариваться с Даниилом Галицким и мерзким папой римским о противлении нам! Любого из этих прегрешений достаточно, чтобы лишить его жизни, но я, уважая тебя, великий князь, хочу лишь иметь его своим пленником и посажу в камышовую клетку. Мои слуги будут его кормить, поить и показывать всем остальным русичам для острастки и напоминания, а когда князь укротит гордыню и научится послушанию, то я отпущу его под твою волю. Три моих лучших воеводы: Неврюй, Олабуга и Котья уже спешат к Владимиру, чтоб захватить князя. Если только он раньше не струсит и не сбежит...
Губы Сартака растянулись в сладкой улыбке, и Александр вдруг узрел перед собой Батыя, не дряхлого, не умирающего, а крепкого и розовощёкого. И столь же коварного.
В доме великого князя Андрея во Владимире уже с рассвета не спали. Гонец, прискакавший с дальней заставы, рассказал о нашествии степняков, каковые своих намерений не скрывали: да, они идут, чтоб проучить за своенравность великого князя, грозили ему расправой и расспрашивали, где он, сколько у него войска да как укреплён Владимир. Жена хозяина Марья Даниловна бросилась в молельню умолять Богородицу пощадить их, а младший Ярославич заторопил слуг, приказал спешно укладывать добро в лари, вызвал воевод, чтобы те собирали дружину, приводил в чувство жену, сам стал обряжаться в доспехи, надеясь через час, не позже, покинуть столицу Руси.
– Поезжай в Новгород или Псков, там увидимся, брата Александра дома нет, он в Орде, и татарская тьма послана на меня им, я в том не сомневаюсь! – Ярославич презрительно усмехнулся.
– Зачем, не ведая правды, ты на него наговариваешь, – упрекнула мужа Марья Даниловна.
– А то я не знаю, сколь сердешно он меня любит, – негромко рассмеялся Андрей. – Закрепи, Прохор, потуже наплечники!.. Вот так... И странная морока, Машенька: пока он сидел в Новгороде, Батый или, кто там теперь, Сартак обо мне не вспоминали. Он уехал в Сарай, и через неделю, как слышала, войска вышли оттуда, чтоб проучить меня. Снова оказия?.. Возможно, и так. Но она на пользу братке. Он возжелал её. О боже, боже! Доколе мы будем браниться и наводить татар друг на друга? На Руси никогда ничего не изменится! И ныне лучше бежать в чужие земли, нежели дружить да прислуживать татарам.
Последние фразы Андрей произнёс тихой скороговоркой, для себя, но княгиня их расслышала.
– О чём ты говоришь? Куда бежать? В какие чужие земли? – встревожилась жена.
– Всё, выносите короба, хватит их набивать, всего не унесёшь! Выносите, я сказал! – гневно закричал Андрей. – Подожди, Прохор, я устал стоять...
Он сел на лавку.
– Вытри пот на лбу!
Прохор вытер.
– Не шоркай, а прикладывай! – прорычал князь. – Сколько раз тебя учить, бестолочь!
Жена ещё ждала ответа, недоумённо глядя на мужа, а он не мог и не хотел в присутствии слуг что-либо объяснять ей и уж тем более то, что ни старший, ни младшие братья приютить его не жаждут, а укрывать от татарвы тем паче. От Батыев же на Руси ныне нигде не спрячешься. А значит, единственное спасение – бежать в чужие земли, куда степняки вряд ли докатятся. Они слишком ленивы и осторожны. Их земной, змеиный ум остерегает и подсказывает: лучше забрать кусок похуже, но лежащий рядом, нежели искать лучший, но спрятанный за далёкими морями. Вот и разглагольствования Гуюка о покорении Европы были всего лишь безудержным хвастовством больного князька, наверняка знавшего от своих волхвов, что скоро умрёт. Потому хотя бы в словах ему хотелось насладиться запахом дальних походов.
– Может быть, мне не уезжать? Как-то нехорошо спасаться бегством... – нерешительно промолвила княгиня. – Я никуда не хочу уезжать.
– Хочешь попасть в татарские наложницы? Что ж, оставайся, – холодно заявил муж.
– Но почему в Новгород, Псков? Давай уедем к отцу в Галич, он любит тебя и защитит нас!
– Против Орды и он не заступник, – вздохнул Андрей. – Я его тоже люблю, потому и не хочу подвергать твой родительский дом опасности.
– Я боюсь за тебя, – на глазах Марии Даниловны выступили слёзы. – Они разобьют вас!
– А я и не собираюсь драться с дикой татарвой, – усмехнулся князь. – Я только хочу их увести подальше от города. Ни к чему, чтоб его сжигали во второй раз, мы с отцом столько сил отдали, чтобы хоть наполовину восстановить.
– Но тогда зачем мне уезжать?
– Они могут нас не найти и зело озлобиться. И тогда, кто знает, что им взбредёт в голову.
За окном затрубили рога, призывая дружинников к построению, раздались зычные команды воевод.
– Мне пора, прощай! – Андрей поднялся, прижал её к себе, трижды поцеловал. – Запомни: я буду ждать тебя в Новгороде или Пскове.
– Береги себя! Я буду молиться за тебя.
– И ты береги себя!
Неврюй нагнал владимирского князя у Переяславля. Отзревала макушка жаркого лета, трава успела пожелтеть, берёзы поникнуть, и только сосны не теряли густой жирной зелени.
Степняки возникли, как чёрный рой саранчи на горизонте, затмив яркую синеву неба. Отступать, а тем более пускаться в бегство было поздно, и Андрей развернул дружину лицом к неприятелю.
– Унавозим нашу матушку-землю татарским дерьмом! – крикнул он. – Пусть знают степняки, что русичи никогда не празднуют труса. Вперёд за отечество!
Слова у него всегда хорошо получались: проникновенно, страстно. Он и Огул-Гаймиш ими совратил. Пришёл, а она захотела поговорить с ним наедине, им и толмач был не нужен, потому слуг отослала, приказав принести лишь заморских плодов да вина.
И Андрей заговорил о том, как ослеплён её красотой, блеском глаз, похожих на яхонты, белизной кожи, округлостью щёк, он восхитился её чёрной родинкой над верхней губой, сказал, как робеет, как сердце готово выпрыгнуть из груди. Глаголил, что в голову взбредёт, льстил грубо и упрямо, и ханша, разомлев от сладких слов, сдалась, сама увлекла его в спальню, отдавшись целиком телесной страсти. Как потом призналась она сама, Гуюк из-за своей болезни даже не смог сделать её женщиной, и она, промучившись с ним двадцать лет, теперь жадно восполняла этот пробел.
Андрей понял, что он не первый и не последний, что многие первые советники уже побывали в её объятиях, потому-то и не спешат выбирать нового хана. И Огул понимала, что долго ей на троне не усидеть, но пока длится власть, она может и наслаждений вкусить. Русич ей сразу понравился и ликом, и обхождением. Три встречи было у них, и он постарался, чтобы правительница осталась довольна. А потому и ярлык великого князя оказался в его руках. Впрочем, то, как он его получил, не стало тайной. Слуги здесь болтливы, как и везде. Но победителей не судят. И, летя навстречу степнякам, Андрей вместе с холодным ознобом осознал ту горькую истину, что за всё рано или поздно приходится расплачиваться. И мстить за роковую связь с ханшей примчались сюда эти низкорослые всадники и живым его не отпустят.
Потому он незаметно стал ослаблять бег коня, чуть придерживая его и пропуская вперёд своих воевод и дружинников. Вскоре он оказался в середине войска, а когда передние ряды схлестнулись с татарским авангардом – уже в конце всего полка.
Владимирцы храбро начали крушить степняков, и те, не ожидав такой отваги, дрогнули, чуть попятились назад, но своих давить не стали, задние ряды быстро разошлись в стороны и начали обхватывать русичей в кольцо. Силы были явно неравны, и Андрей сообразил, что если сейчас не уйдёт, то жену никогда уже не увидит. Последнее, что он видел, это как Гундаря окружило больше десятка степняков, и он отбивался, подобно Гераклу, круша врагов, но помочь князь был не в силах.
Рядом глухой стеной возвышался густой хвойный лес, и Ярославич, окружённый плотной охраной, поскакал туда. Татары, узрев, что заводчик дружины удирает, бросились за ним, но далеко заходить в лесную чащу побоялись. Выросшие в степи, они страшились леса.
Спасшись, любимец Ярослава помчался прямиком в Новгород, имея за спиной десять всадников, зная, что туда уж татарва не сунется, но городские ворота перед ним не распахнулись.
– Не велено тебя, Андрей Ярославич, пущать, ты уж не серчай! – выслушав да высмотрев беглецов, объявил подошедший воевода стражи.
– Кем не велено-то? – вне себя взъярился Андрей.
– Князем, знамо кем, – отвечал воевода, помня строгий наказ Шешуни перед его отъездом с князем в Орду, а уж главу таинников боялись пуще самого героя Невы.
«Ну вот, а она со мной ещё спорила! – с горечью усмехнулся Андрей, вспомнив упрёки жены. – Родной брат самого злого татарина злее. Где это видано, чтобы несчастному путнику в крове отказывали, что ещё хуже-то?»
Андрей отправился в Псков, куда его беглого милосердно впустили, и стал дожидаться жену. По его разумению она должна была прибыть дня на два позже. Маясь, меряя шагами скрипучие половицы да посматривая в окно, он как бы оглядывал и свою короткую жизнь. Два северных города были выбраны не случайно. Ещё в разговоре с тестем Даниилом владимирский князь с горечью признался, что нынешний мир с татарами хрупок и ненадёжен, а сносить их унижения он долго не сможет.
– Да и ни к чему, чтоб дети в неволе росли! – добавил он. – И закланной овцой быть не хочу.
– И что же тогда? – растерялся Даниил. – Куда деваться-то?
Андрей ещё раньше подметил: тесть, как и его старший брат Александр, будучи хорошим воином, большой сообразительностью не отличался.
– Мир большой, пристанище везде найдётся...
Даниил наморщил лоб, но и эти слова не поддались разгадке.
– Да мир-то большой, – промычал князь галидкий. – Только мы с тобой русичи, а не греки. И язык опять же знать надо.
– Язык недолго выучить.
– Да ты никак за море бежать решил? – наконец-то догадавшись, изумился Романович.
– К свеям, – кивнул Андрей. – Язык их знаю немного. Дядька мой из свеев, много рассказывал, большая схожесть с нашими нравами, но живут они чище, лучше, и народ суровее да благороднее. И климат такой же. А туда, в низ Европы, не хочу. Там мерзости больше. Детей надо сохранить и вырастить. А потом, кто знает, может быть, и вернусь...
Даниил Романович, выпучив глаза, испуганно слушал зятя. Скажи такое кто-нибудь другой, из чёрного или купеческого люда, галичанин, наверное бы, не сдержался, прибил, но тут перед ним сидел родич, великий князь, а слова говорил столь страшные, какие и повторить было невозможно.
– Да как же уезжать-то? – без конца повторял тесть, не в силах понять эту неустрашимую решимость. – Как?!..
Для него легче было умереть, чем бросить родные места. Андрей же не страшился. Он чуял: хуже не будет.
Мария приехала на следующий день. Узрев мужа живым и невредимым, она обрадовалась, кинулась ему на шею.
– Ещё немного, и мы вырвемся из этого ада!
– Что ты задумал?.. – испугалась она.
Он признался Марии во всём: они поедут сначала в Ревель, там остановятся. Дальше Андрей поедет к свеям к ярлу Биргеру один, обо всём столкуется с ним, а потом вернётся за ней. Он уверен, что всё будет хорошо.
– Я не поеду, – прошептала княгиня.
– Почему?
– Не хочу на чужбину.
– Но здесь мы в опасности...
– Отец защитит, его Батый слушается, поезжай к брату Александру, повинись перед ним, упроси вступиться, он добрый, он простит, и станем жить, как жили, – скороговоркой затараторила Мария.
Андрей опустил голову, сел на скамью и отвернулся от жены.
– Завтра я отправлю тебя в Галич. Извини, сопроводить не смогу, но найду надёжных спутников, дам охрану, – промолвил он.
– А ты? – встрепенулась она.
– А я поеду к свеям.
– Ты бросаешь меня? – в её светлых глазах блеснули слёзы, она прикусила губу.
– Не я, а ты. Я хочу, чтоб ты поехала со мной.
– Но разве нельзя остаться здесь?!
– Нельзя! – резко ответил он.
Мария разрыдалась в голос. Андрей её не успокаивал, а с облегчением вздохнул. Слёзы всегда были признаком скорого примирения и согласия.