Текст книги "Смерть во спасение"

Автор книги: Владислав Романов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)

Глава пятая
СЕМЕЙНЫЕ БЕДЫ

Александр, ещё не зная о кончине отца по дороге из Каракорума, печалился другой напастью, свалившейся на его дом: тяжело заболела жена Александра. Всё началось с неожиданных обмороков. Однако, проведя два-три часа в постели, испив бодрящего отвара, она поднималась как ни в чём не бывало. Помимо первенца Василия, Александра подарила мужу ещё двух сыновей: Дмитрия и Андрея, и Ярославич не мог нарадоваться на жену, которая успевала и детей растить, и дом в чистоте содержать, и с дворней управляться. Но обмороки стали учащаться, после одного из них она слегла и уже не поднималась. Князь созвал в Новгород всех лекарей, о ком славословила молва, но все лишь разводили руками. Только молодой, тридцатилетний знахарь Зосима, присланный Брячиславом из Витебска, пустив больной кровь и рассмотрев её, с горечью сообщил, что причина недуга в ней.

   – Кровь гниёт, – доложил он Александру.

   – Как она может гнить? Княгиню отравили?..

   – Может быть и так. Или кто-то порчу навёл. Трудно сказать.

   – Так убери порчу!

   – Уже поздно, – вздохнул Зосима. – Если б пораньше, я бы попробовал.

   – Но что её может спасти? Я всё сделаю! – воскликнул князь.

   – Надо вывести старую кровь, порченую, и ввести новую, здоровую. Если б я знал как, то сделал бы. Но немного поддержать княгиню попробую...

Веснушчатый, с шапкой медных волос и голубыми чистыми глазами, он, несмотря на молодость, почему-то внушал князю доверие.

   – Попробуй...

На следующий день прискакал гонец из Владимира с известием о смерти отца.

Александр уже хотел уезжать, когда Шешуня привёз во двор связанного татя, сбросил его с коня на землю. Поднял, усадил на лавку, отёр землю со щекастого лица.

   – Ганс Кирхоф, он же отец Григорий, которого мы искали. Отсиживался в подвале у одной вдовушки. Видимо, она ему так понравилась, что он позабыл про своих крестовых братьев, – доложил таинник.

   – Зачем ты его привёл? На нём кровь и измена, а с кровоядцами у нас один разговор. Повесь его! – отрезал князь.

   – Нет, пощадите! – Ганс бросился на землю, пополз к ногам Ярославича. – Я пригожусь, я здесь был по поручению великого магистра, он мне доверяет... Он мне доверяет... Мы можем их обмануть!

Шешуня прикусил ус, задумался, глядя на Александра. Тот молчал.

   – Повесить меня вы всегда успеете, – лепетал Ганс. – Я придумаю такое, что вы вернёте своё добро с лихвой, сторицей, я придумаю! У меня там не мякина, – крестоносец вдруг захихикал. – Мы вытянем из них золотые дукаты, а у них они есть, я знаю, я сам видел. Я пока посижу в узилище и всё придумаю. Слово чести, ваша светлость!

Шешуня усмехнулся, он уже готов был согласиться с затеей этого пройдохи.

   – У разбойников не бывает чести. И с ними мы в торг не входим, – угрюмо проговорил Александр. – Повесить его!

И он отправился в дом.

   – Тупорылая русская свинья! – заорал ему вдогонку Ганс. – Вы всегда будете ходить без штанов! Вы – навоз! Жили в дерьме и будете жить в дерьме!

Шешуня ударил его кулаком по лицу, и божий воин, ткнувшись в землю, умолк.

   – Ты поезжай, не беспокойся, княже! Хочешь, я отправлюсь с тобой?

   – Нет, оставайся здесь. Я ненадолго.

Оплакивал Ярослава весь Владимир, заботою его почти на две трети восстановленный. Подъезжая, новгородский князь видел чёрные печные трубы, оставшиеся от сожжённых деревень, и сердце его сжималось. Да и сам Владимир, хоть и заново отстроенный, выглядел взъерошенным, вздыбленным с ярко-жёлтыми, горящими на солнце стенами новых срубов, с залатанными боками храмов, новыми, ещё не почерневшими мостками и воротами. Град предстал новым, чужим, необжитым.

Может, потому Александр и предложил похоронить отца в Новгороде, в семейной усыпальнице, где уже покоились тела старшего сына Феодора и жены Феодосии, но Андрей резко воспротивился:

   – Народ владимирский второй день слёзы льёт по князю, а мы заберём благодетеля от них...

   – Люди поймут, – перебил новгородец.

   – Но наш отец хотел быть погребённым здесь, – упорствовал брат. – Кроме того, новгородцы дважды его жестоко оскорбляли, выгоняли из города, и я не хочу, чтобы и душа великого князя, нашего отца, подвергалась оскорблениям и насмешкам.

После долгих споров решили упокоить Ярослава всё же во Владимире, в Успенской церкви.

За несколько дней лицо князя так посинело, что пришлось его выбеливать. Гундарь доложил новгородцу о своих подозрениях. Андрей, которому воевода рассказал о том же, лишь отмахнулся: не пойдут же они теперь войной на Каракорум. Старший же Ярославич заставил рассказать об отравлении отца подробно.

   – Вечером сходил в гости к ханше, наутро отправились. Вот не спросил: был ли там Гуюк или нет? Наверное, был, паскуда!

   – Но зачем это Гуюку? – удивился Александр. – Если Батый столь ласково принял отца нашего и старшим над нами всеми назначил, то зачем тогда в Каракоруме убивать русского князя? Вряд ли бы Туракине эта, хоть она и мать великого хана, отважилась пойти против его брата, который имел больше преимуществ занять золотое кресло властителя, но уступил, и ханша должна быть ему благодарна. Чуешь, о чём я, воевода?

Гундарь непонимающе смотрел на него.

«А сын-то посмышлёнее отца будет», – отметил Ярославич.

   – А суть-то в том, что отца отравили по приказу Батыя, – задумавшись, ответил он. – Иначе зачем вообще его отправили в Каракорум?.. Ведь туда ездил Константин. А что, правитель Сарая так уж был любезен с отцом?

   – Да нет, он его каждый день унижал, втаптывал в грязь, Всеволодович хотел уж руки на себя наложить, и вдруг в последний день Батыя словно подменили, Ярослав вышел от него сияющий и счастливый. Я даже глазам своим не поверил!

   – Понятно, – вздохнул Александр.

   – Что понятно, ваша светлость?

   – Что отца отравили.

   – Кто?!

   – Ханша. Кто ещё. Батый же в Сарае остался, так?

   – А как же!.. Так всё-таки она, выходит, гадюка, позлодействовала?

   – Выходит, она.

Великим князем выбрали младшего из Всеволодовичей, Святослава. На семейном совете на этом настоял Александр, заявив, что родовой закон, по которому власть всегда передавалась по старшинству, нарушать нельзя, потому младший брат отца и должен занять место великого князя.

Святослав, хоть и был на три года помладше Ярослава, однако здоровьем не блистал и без слуг даже не мог взойти в дом по ступеням. Его мучила грудная жаба, он время от времени начинал задыхаться и сваливался в обмороке, посему братья выслушали героя Невского без видимого восторга, но возражать ему никто не осмелился. Дядя же, не желая ссор между ним и племянниками, раздал каждому по уделу, сообразуясь с волей Ярослава, каковую тот изложил в грамоте перед отъездом в Каракорум, точно предчувствуя, что может оттуда не вернуться. Лишь об Андрее великий князь в грамоте никаких просьб не оставил, и Святослав предложил ему княжить в Переяславле, бывшей вотчине отца, но тот лишь скислил лицо, нахмурился и ничего не ответил, всем недовольным видом показывая, что его в чём-то обошли.

После поминок дядя призвал к себе Александра, дабы перемолвиться наедине, налил ему медку, но Ярославич отказался. Он, и поминая отца, выпил только черничного киселя да съел сладкой каши, а чашу с мёдом лишь пригубил.

   – Я обеспокоен настроением твоего брата, – хлебнув медку и не скрывая своей тревоги, заговорил дядя.

– В душе он, видно, считает, что его обделили. Боюсь, как бы беды не было! Я знаю, что Ярослав любил его, может быть, он и обещал ему Владимир и великое княжение, потому братка твой и остался недоволен. Как считаешь? – выспрашивал Святослав.

   – Покуксится да успокоится, – вздохнул Ярославич.

   – Если б! – у Святослава задрожали, губы. – Я слышал, он в Орду вознамерился ехать.

   – Ишь ты!..

Александр тотчас переменился в лице, задумался. Тут монголы с татарами продыха не дают, не хватало им только друг с дружкой передраться. Андрей за эти несколько дней не нашёл времени переговорить с ним наедине, словно и не хотел этого. Похороны тому благоприятствовали: можно было спрятаться за маской скорбного молчания, но старший Ярославич чувствовал, что душевный разлад между ними стал ещё глубже.

   – Поговорил бы ты с ним! – с мольбой произнёс дядя.

   – О чём? О том, что нельзя родовой закон рушить? Или тебя забижать? – не выдержав, вскинулся новгородский князь. – Так он не дитя, чтоб такие истины ему втолковывать!

   – Какая муха тебя укусила?!

   – Извини, дядя, жена у меня болеет, совсем худо! Отощала так, что просвечивает вся...

   – Лекари-то что?

   – А что они? Поздно, говорят, – он шумно вздохнул, проглотил комок, вставший в горле, но слёз сдержать не смог.

Отвернулся, опустил голову. Святослав подошёл к нему, сжал за плечо.

   – Мужайся, ты же герой у нас.

   – И у героев свой запас есть, он не вечен...

Александр поднялся, взял ковш с мёдом и, не отрываясь, выпил. Святослав молчал, скорбно покачивая головой. Нос у него покраснел от переживаний и свисал мокрой каплей.

   – Просто всё одно к одному: мать диким криком два года кричала и на моих глазах угасла, жена оказалась при смерти, а теперь вот отец! Мне легче с тремя полчищами татар сразиться, нежели такое переносить.

Святослав понимающе кивнул, вытащил ширинку из кармана и шумно высморкался.

   – Но с Андреем ты всё же поговори, он должен тебя послушать. Я для него, сам ведаешь, не указ. А повторять нам ту страшную брань моих старших братьев, какая у них промеж собой вышла, только татар тешить. Тебя тогда ещё не было, а я ту битву при Липице хорошо помню!

Он нахмурился, опустил голову.

   – Ладно, потолкую. Ныне же и выскажу всё.

Новгородский князь поднялся, собираясь уходить.

   – Погоди! Из Галича сродственник моего боярина прискакал. Князь Даниил хочет с папой римским верой единиться. Тот ему королевскую корону за то пообещал...

Александр резко обернулся, словно не веря сказанному, но Святослав с горечью покачал головой:

   – Вести верные...

Ярославич налился гневом.

   – Галичанин белены объелся, что ли? Да я его собственными руками задушу. Веру отцов рушить не дам. Мало я этих папских выкормышей сёк?

   – Андрей наш за его дочь свататься хочет...

   – Ты, дядя, всё в одну кучу-то не вали. Свататься, пусть сватается, а измены Данииловой не допущу. Дружину свою соберу и огнём Галич вычищу, несмотря на то, что мы по матери сродственники!

Через полчаса герой Невский уже разговаривал с Андреем.

   – Коли камень у тебя на душе, ты не таи. Ни к чему нам меж собой ссоры заводить, какие могут в настоящую брань оборотиться. Пока все мы здесь, выскажи, чем недоволен. Не хочется в Переяславле княжить, найдём любой другой удел.

   – Какой? – усмехнулся брат.

   – Хочешь, на Псков садись, я с вече договорюсь.

   – А ежели я здесь, во Владимире хочу? Да великим князем? Тоже пособишь? – рассмеялся он.

   – Мы сами не должны свой родовой закон нарушать, иначе никакого порядка не будет, и народ нас откажется принимать. Так ещё прадеды наши жили, – нахмурился Александр, в волнении расхаживая по горнице.

   – Законы с умом надо исполнять, – горячо возразил Андрей. – Какой из Святослава великий князь? Ты посмотри на него. Белый одуванчик. Дунь, и во все стороны разлетится! И это в то время, когда татарва проклятая со всех сторон наседает да Литва с немцами душат. И потом я отцу помогал Владимир и другие грады восстанавливать, я всё знаю, ведаю, что он дальше хотел делать, надо укреплять Русь, собирать её, а при Святославе, дай Бог ему здоровья, – Андрей перекрестился, – всё остановится. Вот и давай думать: на пользу всем нам исполнение сего закона или во вред?

Когда брат, смеясь, заявил, что хочет стать великим князем, старший Ярославич всерьёз сие не воспринял. Но когда тот с пылом стал доказывать свои преимущества, Александра не на шутку прохватило ознобом. Ну хорошо, со Святославом всё понятно, он и вправду немощен, и тут новгородский князь более всего стремился проявить уважение к дяде и родовому закону, в душе надеясь, что младший Всеволодович откажется от власти, тем паче есть её кому передать. После Святослава старшим является Александр, он-то немощью не страдает, и заслуг у него поболе, чем у Андрея. Последний об этом даже не вспомнил!

   – Я понимаю, что после дяди ты истинный наследник владимирского стола, – точно почуяв возмущение брата, нахмурившись, промолвил Андрей, – но мне казалось, ты привык к Новгороду, тебя там любят, и лучшего князя они вовеки не найдут. А потом ты настоящий воин, и, пока сидишь в Новгороде, за северные наши земли можно не опасаться. Я же в душе строитель, точнее, устроитель земли, и сейчас для всех нас это важнее. Потому-то я, а не ты, скажем, должен стать здесь великим князем, – без всякого стеснения проговорил Андрей, словно они примеряли кольчужку и наплечники, для кого какие удобнее.

   – Вон как у нас... – промычал Александр.

Он был настолько потрясён, что душу будто кто-то приморозил, казалось, она ничего не понимала и не чувствовала.

   – Потому предлагаю, пока никто не разъехался и народу мы не объявили, ещё раз собраться и всё разумно обсудить, а там перерешать, коли всех убедят мои доводы, – добавил Андрей. – Мы ныне умнее татар обязаны жить.

   – Вон как... – Новгородского князя уже охватывало пламя праведного гнева.

   – И ещё. Я уж никому, да и тебе не говорил, что отец наш собрался об этом самолично переговорить с тобой. Святослава он в расчёт не брал, сказал, как все мы, его сыновья, решим, так и будет, Святослав против нас не пойдёт. А ты тогда ускакал с литами воевать да вернулся только через полгода, отец подождал-подождал да уехал в Каракорум. Он хотел и тебя о том же попросить, чтобы ты мне уступил великое княжение, ибо я всё знаю и продолжу строительство. Так что тут ещё и посмертная воля отца нашего есть, потому-то он за мной никакого удела и не записал, полагая, что я останусь здесь...

Андрей шумно вздохнул, ему нелегко всё это было выложить старшему брату.

За окнами лил холодный осенний дождь, а здесь в горнице трещали дрова в печи, было тепло и уютно, у новгородца же всё в глазах потемнело от обиды. Известие о столь подлом решении отца точно обухом по голове ударило. Одно дело чувствовать холодок в отношениях с ним, другое – услышать, как за твоей спиной плелась нить заговора: как бы поискуснее лишить тебя наследства. Держат тебя новгородцы наёмным князем, не гонят со двора, вот и оставайся рад-радёшенек, а мы тут своего, прижитого в походах сыночка-ласкуна на стол посадим. Вон как! Тот же неистовый Ярослав придумал про устроителя земель, наделив сим нелепым званием Андрея. Однако, сколько ни говори таких слов, волчьи уши из-под треуха торчат: завтра герой Невский должен будет ездить на поклон к брату и во всём его слушаться.

   – Что молчишь, братка? – не выдержав, спросил Андрей.

   – А что ты хочешь от меня услышать? Согласия? – глухим голосом проговорил Александр.

   – Хотелось бы поддержки и согласия! – чувствуя недовольство новгородца, напористо произнёс брат. – Тебе ж не интересно возиться с лесорубами, плотниками, каменщиками, печниками, убеждать их срубить одну-вторую улицу без денег, каковых в казне почти нет, а города поднимать из пепла надо. Вот меч из ножен вынуть да на врагов понестись, тут тебе равного нет, я и тягаться с тобой не буду, как ты, наверное, со мной в устроительстве. Но важнее ныне второе! Ибо со степняками мы о мире договорились, и года четыре, а то и боле, браниться с ними глупо. Я тебе больше скажу, что я задумал...

Любимец отца подошёл к двери, выглянул, проверяя, нет ли наушников, вернулся, налил себе медового пенистого кваску. Продолжил не сразу, точно сомневаясь в душе, стоит ли вообще об этом говорить, тем не менее начал:

   – Сейчас Даниил Галицкий с римским папой хочет договориться, чтобы тот помог нам. Может быть, в том и состоит великое провидение для Руси, что она должна воссоединиться со всей Европой и обрести лишь одного врага: грубых азиатов, верующих в идолов и в огонь. Мы же все веруем в Христа и спорим по каким-то пустякам. Наши епископы утверждают, что Святой Дух исходит только от Святого Отца, а римляне добавляют: ещё и от Сына. В чём тут противоречие? Мы утверждаем, что существуют только Рай и Ад, римляне добавляют ещё и Чистилище. Да пусть будет и Чистилище, что тут преступного? Или из чего делать просфоры: из пресного или квасного хлеба. Какая разница!..

   – Замолчь! – уже не сдержавшись, прошипел Невский, губы у него побелели от ярости. – Замолчь, или я прикончу тебя прямо здесь, в отцовском доме.

Его словно подкинуло, затрясло от гнева, он никак не мог успокоиться, и Андрей в страхе умолк, понимая, что разбудил в своём брате чумного зверя.

   – Никогда этого не будет. А если ты попробуешь этому поспошествовать, я вот этими руками оторву тебе голову. Запомни и никогда не забывай о том, если хочешь жить.

Он на негнущихся ногах двинулся к двери, но, не открыв её, вернулся назад.

   – А на столе владимирском будет сидеть Святослав, и до тех пор, пока смерть не заберёт его. И, пока я жив, титул великого князя будет передаваться по старшинству, и никто не посмеет сие оспорить. Никто!

Александр бесстрашно взглянул на брата, и тот, не выдержав этого яростного взгляда, опустил глаза.

   – И не говори лучше никому, что мне выложил, иначе наш народ православный сам тебя растерзает, – уходя, добавил он.

Наутро Ярославич уехал в Новгород. Гундарь просился с ним, не хотел оставаться с немощным Святославом, но Невский упросил его послужить дяде:

   – Кто-то же должен защищать великого князя? А дружина тебя слушается, и ты станешь надёжей дяде. За Андреем присматривай, чуть что – меня зови! Из сына же твоего я доброго дружинника выпестую.

Андрей даже не вышел на крыльцо проститься. Святослав, провожая старшего Ярославича, прослезился.

   – Я брату всё сказал. Не знаю уж, понял он или нет. Надеюсь, что понял, – сказал Александр. – А в Орду пусть едет, коли хочет, тут мы запретить не можем. Воеводе я наказал, он будет присматривать за ним, пока он тут. Своевольничать мы ему не дадим. Дай тебе Бог доброго здоровья, дядя!

Всю дорогу Александр только и думал о брате, о его стремлении к власти. Как он ловко умаслил отца, свил тёплое гнездо в его душе, вытеснив всех остальных, как скоро уговорил его передать ему стол, а титул великого князя ему нужен лишь для одного: спевшись с Даниилом Романовичем Галицким, порушить на Руси святую православную веру да передаться поганым латинянам. Они, верно, думают, что папа тотчас бросится выручать их. Ничего этого не будет. Гундарь рассказывал, что Гуюк объявил о походе в Европу, и папе Иннокентию нужно создать враждебный монголам легион здесь, чтобы торговаться с ханом. Но как и когда повернулся ум у Андрея, кто ему внушил эти крамольные мысли?.. Верно старики глаголят: беда одна не приходит. Ко всему ещё и морока с братом прибавилась. Избавиться от неё не так просто будет.

Жена была еле жива. Знахарь Зосима лишь развёл руками: он делает всё возможное, но чудо сотворить не сможет.

Ярославич навестил княгиню. На некогда румяном да округлом лице одни большие глаза остались, под которыми лежали синие круги. Александра даже есть сама была не в силах, её кормила с ложки служанка. Князь не сдержал слёз.

   – Я страшная, не смотри на меня, – попросила она.

   – Ты красивая, – сказал он.

   – Я согрешила в мыслях своих, ибо, увидев брата твоего Андрея, возжелала его. Прости меня. Я не хотела этого, но со мной вдруг случилось такое, что я и сама не поняла, будто наворожил кто. Я скрыла это, ничего ведь не произошло, но сейчас перед смертью хочу повиниться. Прости меня!

   – Я прощаю тебя. Это дьявольское искушение, только и всего, но ты же с ним справилась.

   – Если б он захотел, я бы не справилась, – прошептала она и отвернулась к стене.

Через три дня она умерла. Александр похоронил её рядом с матерью и старшим братом. Последнее признание жены не давало ему покоя. Что же за сила живёт в душе Андрея, каковая способна разрушать одним взглядом? Ярославич вспомнил о византийском монахе, отце Геннадии: он бы ныне всё растолковал ему. Стоя у гроба княгини, герой побед над шведами, ливонцами и Литвой не смог даже выжать слезу, столь неприятно покоробила Невского эта открывшаяся вдруг тайна. Неспроста он ревновал жену. И если, уезжая, он и в мыслях не помышлял обзавестись новой супругой, столь сильна была его любовь к княгине, то теперь всерьёз об этом задумался.

Однако на другой день после горьких сорочин прискакал ордынский гонец с грамотой от Батыя. Тот писал: «Что же ты глаз не кажешь, хоть я и с милостью к тебе отнёсся первый раз. Приезжай, отец твой умер, надо выбрать нового старейшину, кому бы все подчинялись. Или Святославу служить решил?»

– Поедешь? – прочитав грамоту, написанную по-русски, спросил Шешуня.

– Не знаю, не хочу никуда ехать, ни перед кем шею гнуть не собираюсь, – с дерзким вызовом ответил Александр. – Лучше уж умереть в бою... Не поверишь, такое ощущение, будто кто моё сердце подпалил. Устал я...

Но, узнав от гонца Святославова, что Андрей уже на пути в Орду, Александр отправился следом.