Текст книги "Смерть во спасение"

Автор книги: Владислав Романов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

   – Барон, вы служите Ордену, а потому обязаны беспрекословно подчиняться приказам его великого магистра, держать язык за зубами и не задавать лишних вопросов, – прервав его, отчеканил Фельфен. – Могу лишь вам сообщить, что наш Орден воевать не собирается и мы действительно едем с миром.

«Значит, собирается ещё кто-то, кто весьма заинтересован в получении таких сведений, – задумался барон. – Но кто?.. Монголы?.. Вряд ли они стали бы искать таинников за тридевять земель. Тут кто-то рядом с ними. Датчане имеют зуб на Ярослава, который ранее воевал их Ревель, но орденская разведка доносила, что больших сил они не имеют. Из всех северных государств только шведы обладают крепкой ратью и хищно посматривают по сторонам. Но с Орденом они воевать не будут, а вот ухватить кусок Руси им бы хотелось. Неужели шведы?.. Деньги у них есть, и они, верно, посулились хорошо заплатить за такие подробности. Фельфен же не собирается делиться. Он хочет лишь использовать его как слугу!»

Великий магистр с восторгом слушал молодого князя, искренне дивился его военным придумкам, о которых Александр с радостью рассказывал.

   – Какой блестящий ум! – нарочито громко говорил по-немецки Фельфен барону, зная, что в свите правителя есть свои толмачи, каковые тотчас переведут ему сии реплики. – Я видел много европейских государей, выдающихся в своём роде, но такого, как на Руси, ещё не встречал.

Надо отдать должное магистру: он льстил столь тонко, искренне и сердечно, что даже Корфель не понимал, где правда, а где ложь. Сам же князь был мгновенно захвачен в плен умом и обаянием главы Ливонского ордена.

   – Вы новый Цезарь, я вам пророчествую! – поднимая чашу с мёдом, провозглашал Фельфен. – Если б каждое русское княжество имело столь достойного и умного властителя, ни один Батый не посмел бы воевать её пределы.

Даже Александр краснел от таких сладких похвал, но речь гостя не прерывал.

Пробыв три дня в Новгороде, посланники Ордена уехали. Прибыв в Ригу, магистр повелел барону не мешкая, по горячим следам составить описание укреплений русичей да отправиться с ним к шведскому королю Эриху Картавому.

   – Но я должен отправить девчонку, вы сами...

   – Она подождёт! – оборвал Фельфен.

Корфель мог потребовать денег, но он в них не нуждался, да и Фельфен никогда бы не простил ему этого шантажа. Он был не в меру самолюбив. А случай подвернулся неплохой для того, чтобы использовать его с выгодой для себя. Теперь, когда не будет боевых походов, жизнь в Ордене превратится в пытку: муштра, караулы, скудная пища, от которой уже мутит. И с новым магистром, судя по всему, отношения не сложатся. И жгла память о своём предательстве старого Волквина. А ежели хотя бы раз струсишь, то за меч больше не берись. И ради чего тогда ему здесь оставаться?..

   – Я знаю, что вам, ваша светлость, заплатят немалую сумму за эту работу, а я услышал много такого, без чего шведам...

Фельфен невольно переменился в лице, и кончики его оттопыренных ушей покраснели, а сие означало, что барон угадал.

   – Что ты несёшь? – возмутился магистр, почуяв в голосе барона некую попытку шантажа.

Судорога вдруг смяла крупное лицо Фельфена, из-под мохнатых бровей вырвалась молния, магистр сжал подлокотники кресла и несколько мгновений молчал, успокаиваясь.

   – Разве я не прав, ваша светлость...

   – Я читал то, как описывал твой нрав Волквин, но старик, кажется, заблуждался, – перебил его фон Фельфен. – Ты будешь повешен за измену.

Предводитель Ордена не мигая смотрел на барона.

«Если б захотел повесить, то крикнул бы слуг и приказал бросить в подземелье, но его светлость не торопится», – промелькнуло в голове у Корфеля, хоть он и пожалел о своей дерзости.

   – Больше ничего не хочешь сказать в своё оправдание?

   – Я не собирался ослушаться вашего приказа, я только испросил взамен за эту услугу одну благодарность от вашей светлости, – проговорил, кланяясь, барон.

   – Господь отблагодарит за усердие твоё, – нахмурившись, ответил Фельфен. – Что ты хочешь? Денег?!

   – Нет, я хочу, чтоб вы отпустили меня с миром из Ордена. Только и всего.

Фельфен усмехнулся. Он уж подумал, что Корфель начнёт просить денег, а расставаться ни с одним золотым из обещанной шведским королём Эрихом немалой мзды магистр не собирался. Пора было позаботиться о своей старости да вернуться в родной замок с сундуком, набитым чеканной монетой. И стать великим магистром Ливонского ордена Зальц сговорил его ради денег. А тут известие о Батые да о том, что степняки побили всех русских князей, оставив нетронутым один богатый Новгород. Помощи князю Александру ждать неоткуда, дружина новгородская слабенькая, зато жирные бояре да посадники немало ларей с добром запасли. Риска никакого. Фон Фельфен и сам бы повёл своих крестоносцев, оттого и ездил всё проведать да разузнать, но войско ливонское сильно потрёпано, и ему русского князя в одиночку не одолеть. Потому пусть сначала Биргер отвагу проявит, силы новгородцев источит, в осаду их загонит, а там ему на помощь и Фельфен подойдёт. Богатств новгородских на двоих хватит.

   – Не в подходящий час ты пришёл с этой просьбой, барон, – успокоившись, с грустью заметил Фельфен. – Сам ведаешь: не лучшие дни переживаем... Но если, скажем, тебя снедает тяжёлый недуг, тогда наш устав, как ты помнишь, позволяет со вниманием отнестись к такой просьбе собрата и даже отпустить его с миром. Какая же болезнь измучила тебя?

– Я не смогу жить без Всеславы, ваша светлость.

Александр с пышной свитой и полоцкими сватами ехал в Полоцк на свадебную «кашу», какую обычно готовили с мёдом, дабы подсластить молодых, и подавали в начале пиршественного застолья. Договорились, что свадьбы устроят две: одна в доме невесты, другая – жениха, в Новгороде. Сваты расхваливали красоту невесты, но из пышных сравнений трудно было даже представить, какова дочь полоцкого князя. Даже спросив, высока или мала ростом невеста, Ярославич получил два взаимоисключающих ответа, а кому верить на слово, он не ведал. Потому, едучи в гости к будущему тестю, он ещё не представлял себе, на ком женится: то ли на красавице, то ли на уродине.

За две версты от города его встретил сам князь Брячислав, посетовал, что не приехали ни великий князь, ни великая княгиня.

   – Отец разгребает пепелища во Владимире, сами ведаете, а матушка опять головной болью мается. Ожидание Батыя ей нелегко досталось. Но обоих родителей увидите, отец, в Новгороде!

Увидел Александр суженую лишь на венчании, однако фата закрывала лицо, и разглядеть его жених не смог. Ростом, к его радости, невеста оказалась ему впору, стройная, с тонкими руками и длинными хрупкими пальчиками. Узрел же лик жены новгородский сиделец впервые за свадебным столом, когда после третьей чаши гости закричали «горько!», они поднялись, и Александра приподняла фату для поцелуя.

Мягкие розовые припухлые губы, прямой тонкий нос с лёгкими крылышками ноздрей и большие, как озёра, небесно-голубые глаза, заглянув в которые, он утонул.

Александра улыбнулась, рот её приоткрылся, и князь прижался к её губам, ощутив запах парного молока. Он ещё не умел целоваться, гости же, не уставая, кричали «горько», и они так и стояли, прижавшись друг к другу губами.

   – Я слышала, ты домогался у сватов, какая я, – прошептала княжна, укрывшись фатой. – И какая?..

   – Такой красивой не встречал ещё, – заворожённо ответил князь.

Он вдруг крепко обнял жену и прижал к себе. Гости тотчас поднялись и закричали: «Счастья да любви вам!»

Долго держать за столом молодых не стали. Князь Брячислав, увидев, что молодые приглянулись друг другу, постановил отпустить их на воркование да ласку, и гости милостиво разрешили им удалиться.

В верхней светёлке была приготовлена уже широкая кровать с пуховыми подушками, заправленная белоснежной простынью. Когда-то после первой брачной ночи её вывешивали на обозрение гостям, дабы доказать непорочность невесты, сей обычай не укоренился, достаточно было осмотреть её родителям молодожёнов, однако, провожая их наверх, Брячислав жарко шепнул им:

   – Как всё случится, пусть служка принесёт простыню!

И лукаво подмигнул большим светлым глазом, шлёпнув по спине Александра: мол, надеюсь, не подведи. Широкоплечий, с огромными ручищами, он волновался больше молодых, потому и выпроводил их пораньше, пока гости не успели захмелеть, дабы поставить свою победную точку в радостном пировании.

Они коснулись друг друга, и любовный жар скоро охватил обоих. Всё случилось так быстро, что они даже не успели сие осознать. Александра вскрикнула, и солнечный день на мгновение померк в её глазах.

   – Я люблю тебя! – прошептал он.

Уже лёжа утомлённые на новой прохладной простыне, они услышали с гульбища, где продолжался пир, оглушительный рёв восторга: видимо, радостный Брячислав показывал гостям знаки счастливого соединения влюблённых.

Александра насмешливо фыркнула.

   – Вот уж глупость! – проговорила она.

   – Я и сам готов кричать от радости!

   – Правда?

Он кивнул, она прижалась к нему, обвила шею руками, жадно разглядывая его лицо, провела ладонью по высокому лбу, щекам и короткой тёмной бородке.

   – Я тебя так боялась, что целыми ночами плакала и сердце дрожало...

   – Почему? – удивился Александр.

   – Мне сказывали про твоего отца, который ходил войной против своего тестя Мстислава, про его безумный нрав, и я испугалась: а вдруг и ты такой же. Даже к отцу пришла и заявила, что не хочу за тебя.

   – И что он?

   – Он крикнул: замолчь, или отдам в монахини! Я сказала: отдавай. Тогда он запер меня в этой светёлке и почти неделю не выпускал. Потом пришёл дядька Яков и шепнул: «Сведал о суженом твоём». – «Что, что?» – закричала я. – «Лучше не бывает», – ответил он. И я успокоилась.

   – А ныне?..

   – А ныне просто счастлива.

   – Горь-ко! Горь-ко! – донёсся снизу рёв голосов.

   – Слышишь?

Она кивнула, сияя лицом. Потом осторожно коснулась его губ. И они сжали друг друга в объятиях.

Глава девятнадцатая
НАРЕЧЁННЫЙ НЕВСКИМ

Корфель доставил подробные описания новгородской крепости шведскому королю Эриху Картавому, рассказал о своей поездке к русскому князю и наблюдениях, нарочито умаляя силы русской дружины, однако красноречиво пересказал похвалу великого магистра о самом Александре: и умён, и ухватист, и расторопен, яко Цезарь. О том, как вести разговор, фон Фельфен сам долго и подробно наставлял барона.

Зять короля ярл, как именовали князей шведы, Биргер презрительно поджал губы.

   – Русских цезарей пусть опасается ваш магистр. А мы заставим этого князька нам в ножки поклониться.

   – Однако русская крепость хорошо укреплена, – осторожно заметил король.

   – Мы его дружину в устье Невы побьём, самого же в плен возьмём, и он сам нам откроет новгородские ворота, – хвастливо заявил Биргер.

Корфель получил от благодарного Эриха Картавого несколько кошелей с золотом, пересчитал монеты и отбыл обратно в Ригу. Прибыв, сделал обстоятельный доклад магистру. Фельфен остался доволен.

   – Что ж, мы добились, чего хотели: раззадорили Биргера, и тот мечтает узреть в себе Цезаря, заставив этих олухов ещё и заплатить. Золото никогда не бывает лишним, – упомянув о нём, глава Ордена тяжко вздохнул и сделал печальное лицо. – Двумя или тремя золотыми монетами я готов с тобой поделиться. Больше не могу. Надо думать о друзьях, часть денег придётся отослать в распоряжение Тевтонского ордена, у них плохие времена. Отпустить же я тебя не могу.

   – Но...

   – Эта девчонка пусть живёт у тебя, барон имеет право держать прислугу. Скоро мы сами пойдём на Русь, и твои услуги мне понадобятся. Мне нужен был Биргер для того, чтобы он немного потрепал новгородцев, сократил численность их боевой дружины, а с остатками её мы справимся сами.

   – Вы считаете, ваша светлость, что Биргер проиграет? – удивился барон.

   – Я хорошо знаю этого надменного и самоуверенного болвана, – усмехнулся магистр. – Он давно вообразил, что в нём погибает великий полководец, однако тупее и неспособнее Биргера я ещё не встречал!

Корфель недоумённо смотрел на магистра: уезжая в Швецию, он отвёз в подарок зятю короля боевой меч с надписью: «Великому полководцу».

   – Думать одно, говорить другое, а делать третье – свойство человека разумного, – разливая по бокалам красное вино и наблюдая за бароном, усмехнулся фон Фельфен. – Мы же с тобой не наивные русичи, у каковых что в голове, то и на языке. Не отнимем мы богатства новгородского князя, отнимут степняки. Разве не обидно? Ещё как! Мы же возьмём сразу оба города: Новгород и Псков.

   – Но в нашей нынешней дружине ещё меньше ратников, чем у новгородцев! – воскликнул Корфель.

   – Я договорился с Германом Зальцем, рыцари святой Марии пойдут вместе с нами, – лукаво улыбнулся фон Фельфен. – Так что воинской мощи нам хватит, а удачу мы себе наворожим сами. Верно, барон?..

Яркий костёр, вспыхнувший на высоком холме, разорвал плотный ночной полог, и Пелгуй, обычно не спавший ночью, глава морского дозора, назначенный ещё князем Ярославом, тотчас разбудил своих помощников.

   – Тревога, братья! Наш дозор сигнал подаёт: ворог с моря в Неву заходит. Все по местам, считать, сколь да чего имеется. Не зевать, себя не открывать.

Невысокий, но широкий в плечах и кости, родившийся на этой Ижорской земле, он бдительно стерёг морские ворота Руси и отвадил многих разбойников приходить без приглашения со стороны моря. И вот нежданное вторжение.

Скоро заявился и неприятель. Одна за другой бесшумно шли ладьи, груженные воинами и снаряжением. Караван растянулся на несколько речных вёрст. Пять судов пристали к берегу, видимо, первыми совершили высадку передовые отряды, способные также вести разведку, другие же встали на якорь посредине реки, ожидая их сигналов.

   – Тридцать ладей больших, в каждой по тысяче а то и боле ратников, да ещё судна чуть поменьше, видно, с поклажей, – доложил один из помощников.

   – Скачи в Новгород, князя оповести, а мы тут недругов покараулим, – приказал Пелгуй.

Он шумно вздохнул. В новгородской дружине едва десять тысяч воинов наберётся, а у иноземцев в три раза больше. И откуда ныне помощи взять, коли степняки всё выкосили? Печальные новости дошли и до Ижоры.

Лазутчики, обследовав берег, на лодке отправили гонца к остановившимся судам, а сами стали устанавливать шатёр для своего князя. Несмотря на сумерки, Пелгуй отчётливо различал происходящее. Потому его и выбрали старейшиной дозора, что и видел, и слышал он лучше иного зверя. Стоило ему приложить ухо к земле, как глава дозора сразу скажет: сколько всадников скачет и скоро ли они будут здесь.

Он отметил: ворог действовал споро, без суеты, никто приказы громко не отдавал, значит, войско вышколено, не новички, а выговор свейский, так на Руси звали шведов. Давно их не было. И ратники все плечистые как на подбор, в шлемах, железных доспехах и силушкой не обделены: с такими одним взмахом меча не разберёшься.

Пелгуй отошёл к тихой заводи, в которой отражался зеленоватый свет самой крупной из небесных звёзд, встал на колени и начал молиться во спасение молодого князя Александра и всех новгородцев, прося Иисуса Христа даровать русичам мужество и силу. Он жарко крестился, отдавая поклоны и касаясь лбом прибрежной травы, потому не сразу и заметил, как неожиданно раскололось над ним предрассветное небо и огненная дуга ярко вспыхнула над головой. Она стала постепенно расширяться, и оттуда, будто из пещеры, выплыла огромная ладья, на которой в полный рост стояли два великана. Именно их заметил Пелгуй и, оцепенев, застыл на месте.

Ладья опустилась на воду, подняв резкую волну, и только тогда до слуха старейшины дозорного донёсся шумный всплеск. Он увидел взмахи весел, привстал, вглядываясь в приближающееся к нему судно, но фигуры двух сильных гребцов были окутаны мглой, и лиц их Пелгуй разглядеть не мог.

Облачённые в багряные одежды, в островерхих шлемах, кольчугах и с мечами у пояса богатыри стремительно приближались к берегу. Один из них опирался на плечо другого. Дозорный всмотрелся в печальные лица воинов и ахнул: в ладье находились два святых князя, невинно убиенные их братом Святополком, Борис и Глеб. Сыновья киевского крестителя Владимира Святославича стали символом чистоты и честности среди русских князей и правителей.

– Брат Глеб, вели грести быстрее, поможем мы ныне сроднику своему, князю новгородскому Александру, – негромко проговорил Борис.

Глеб кивнул гребцам, и ладья стремительно направилась на Пелгуя. Он упал, боясь, что она его раздавит, но лишь шелест пронёсся над головой. Когда старейшина оборотился и поднял глаза к небу, он увидел, как судно уносится к звёздам и превращается в одну из них.

Ижорец долго не мог прийти в себя, столь явственным и зримым было это видение. Он оглянулся вокруг, надеясь, что кто-нибудь из его дозорных находится рядом и подтвердит небывалое явление, но никого не нашёл. Получается, ему одному Господь доверил это откровение. Пелгуй перекрестился, ещё раз оглянулся по сторонам: тихо, лишь мелкая рябь накатывает на берег. Благостная тишина.

Шведы разожгли костры и, громко переговариваясь, стали готовить варево. С залива, точно вслед за ладьёй, пришёл густой туман, и всё в нём потерялись.

Шведский посол прискакал через два часа после посланника Пелгуя. Новгородцы уже не спали, город гудел, дружина собиралась в поход. Бряцая новенькими доспехами, гонец приблизился к Александру, успевшему, несмотря на раннее утро, также принять ратный вид, отвесил церемонный поклон и на ломаном русском языке проговорил:

   – Мой ярл Биргер просил передать князю новгородскому Александру: «Ратоборствуй со мной, если смеешь; я уже стою в земле твоей».

Посол любезно поклонился, надел шлем с чёрным султаном и вышел.

   – Дозволь мне его... – сжал кулаки Ратмир.

   – Послов нельзя трогать, – остановил его Александр. – А вот в бою делай, что хочешь. Поезжай-ка за ним следом да до нашего прихода всё высмотри: как расположились, какое оружие, где дозоры поставили, тут любая весть пригодится, а мы часа через два следом будем...

   – Ты разве помощи от великого князя дожидаться не будешь? – удивился Ратмир. – Шведов же втрое больше.

   – От отца помощь придёт через трое суток, не раньше, если вообще придёт, – нахмурился Александр. – Ты помнишь, как он спешил, когда мы Батыя ждали. Потому и времени нечего терять. На Господа да на свою отвагу уповать придётся. Ну да если ты немного подсобишь...

Ярославич улыбнулся, и они обнялись.

   – Не лезь только на рожон, нам твои сведения весьма полезны будут.

Ратмир уехал, а князь зашёл проститься с женой. Три месяца назад она разродилась первенцем, которого нарекли Василием, немного пополнела после родов и ходила счастливая в широком розовом летнике, который так её красил, что Александр не мог на жену налюбоваться. Увидев мужа в ратном облачении и с мечом, княгиня со слезами бросилась к нему на шею.

   – Ну вот, так и знал, расплачешься! – притворно рассердился он. – Я скоро вернусь, Сашенька! Побью ворога да стрелой обратно, к тебе под бочок, верь!

Он обнял её и поцеловал. Княгиня смахнула слезу и улыбнулась.

   – Верю, как не верить!..

К следующему утру Ярославич с дружиной прибыл на берег Невы. Из-за густого тумана их прибытие осталось незамеченным.

Пелгуй отвёл его в сторону, рассказал о видении.

   – Пока не говори никому. Мне сейчас важнее, чтоб ратнички мои на свои силы надеялись, а не на Бориса с Глебом. Хотя и их заступничество не помешает.

   – Ещё как не помешает, ваша светлость...

   – Вызови-ка мне Ратмира.

Пелгуй закрякал по-утиному, и через несколько мгновений из тумана вынырнул торопецкий дружок князя. Глаза его сияли, он что-то жевал.

   – У свея прямо из плошки кусок утки стянул, тот даже не заметил.

За эти пять лет, что Ратмир служил Александру, они успели подружиться. Всё схватывающий с полуслова, с полувзгляда, соображающий на лету, он быстро стал незаменим. Даже Шешуня подчас завидовал острому уму торопецкого разбойника, как с усмешкой называл его.

   – Ну что свей?

   – Ленивые и тупые. Я хоть и не ведаю по-свейски, но понял, что они нас раньше завтрашнего дня не ждут. Потому никаких особых мер предосторожности пока не предпринимали. Три дозорных отряда выставили за версту, на каждый надо по дюжине таких крепких ратников, как Гавриил Алексия, и мы без шума их уберём. Через час они сменятся. Потом вечером. А далее мы налетим, как коршуны, и пойдём крошить. В том и будет наша победа. В открытом же поле проиграем. Они не робкого десятка воины, и силы в них не меряно. Паника же нагонит страху...

   – Я понял, так и сделаем! – оборвал его Александр.

Он призвал воеводу Мишу, сам отобрал ратников.

   – Желательно, братья мои, чтобы и мышь не пискнула.

Через полтора часа все три заставы были уничтожены.

   – А теперь, други мои, ключи победы в наших руках, – выстроив дружину, обратился к ней князь. – Ворогов втрое больше, но на нашей стороне святая правда, натиск и быстрота. Если каждый из вас упокоит по три-четыре свея, то мы победим! Я сам поведу дружину на честный бой.

   – Тебе бы поберечься, Ярославич, – посоветовал Ратмир.

   – Ныне каждый меч на счету, а я пока что не однорукий, – отрезал Александр. – Лучше скажи, где твой конь?

   – Убежал куда-то, – рассмеялся слуга. – Я пешцем пойду, меня не одолеть им!

Новгородцы обрушились на лагерь шведов с такой яростью, что воины Биргера растерялись, передние полки даже запаниковали, бросились врассыпную, но задние успели прийти в себя, дружно двинулись было на русичей, но в гущу врагов ворвался Гавриил Алексии и с такой силой принялся крошить неприятеля, что железнобокие рыцари, не ожидав столь яростного напора, дрогнули и попятились назад. К Алексичу тотчас присоединились Сбыслав Якунович, Савва, Яков Половчанин, и эта четвёрка богатырей одна сражалась с целым полком, укладывая одного вражеского ратника за другим, и никого из них шведы не могли одолеть.

Ярославич, завидев свейского ярла с пышным султаном, сам проложил мечом к нему дорогу, уложив трёх его слуг, и ударил наотмашь по лицу. Шлем спас Биргера, но его лицо оказалось рассечено. Оруженосцы бросились на помощь ярлу. В этот миг Яков Половчанин неотразимым ударом свалил на землю молодого принца, сына Биргера. Спасённый слугами шведский полководец сел на коня и помчался к своей ладье.

Гавриил Алексия, увидев, что главный неприятельский воевода удирает, бросился за ним в погоню. Ярл успел заскочить на судно, а когда на деревянном помосте появился Алексия, ладья отошла от берега, и русский богатырь вместе с конём полетел в воду.

Через час всё было кончено. Ещё высился златоверхий шатёр Биргера со столом, уставленным лакомыми яствами: верченой дичью, заливной рыбой, дорогими винами. Нападение русичей застало шведского князя в разгар ужина, ярл трапезничал вместе с принцем, поджидая русскую дружину лишь завтра. Зять короля строил радужные замыслы, предвкушая победу. Однако начавшееся сражение сразу же перечеркнуло все надежды. Теперь его мёртвый сын лежал на берегу, а сам полководец с позором бежал. Савва, подъехав к шатру, одним ударом перерубил столб, его поддерживавший, и он рухнул под радостные вопли новгородцев.

Немногих уцелевших в той сече шведов спасла наступившая ночь. Александр приказал трубить отход. Пользуясь темнотой, захватчики побросали трупы соратников в ладьи и спешно отплыли, моля Бога, чтобы русские не пустились за ними в погоню.

   – Хочешь, и этих на наших лодчонках похватаем да в море утопим? – возбуждённый сечей, предложил Пелгуй.

   – Добро увозят! – проговорил Шешуня, намекая, что не худо было бы и о нём подумать, бояре новгородские строго спросят с князя и об этом.

   – Пусть бегут, – усмехнулся Александр. – Надо же кому-то сообщить Эриху Картавому о нашей победе.

Шешуня не стал спорить с Александром.

   – Ратмира нашли среди убитых, – шепнул он.

   – Где?

Таинник подвёл его к торопчанину. Тот лежал на траве с колотой раной в груди и уже не дышал. Лишь глаза были открыты и ещё озарены блеском отваги. У Александра спазмы перехватили горло. Он опустил голову, стараясь сдержать слёзы. Все молчали.

   – Всех убитых перевезём в Новгород и похороним с честью, как героев, – совладав с волнением, проговорил князь. – Нынешний день пятнадцатого июля войдёт в русскую историю как праздник нашего оружия, мужества и силы. Я никогда ещё не видел столько храбрости и отваги. Никогда не зрел стольких героев, легко разгромивших одну из сильнейших дружин в Европе.

С вами, братья мои, мы любого ворога побьём и ходить на Русскую землю ему закажем.

Князь говорил пылко, убеждённо, и все слушали его, раскрыв рты.

   – Да здравствует князь Александр! – едва тот умолк, выкрикнул Пелгуй. – Александр Невский!

   – Да здравствует князь Невский! – поддержал дозорного Шешуня. – Ура!

   – Ура! – закричали все.

К всеобщему одобрению Ярославич поровну поделил захваченное добро между уцелевшими после битвы дружинниками, отказавшись от собственной трети. Ратники на радостях бросились качать своего предводителя. Шешуня попробовал образумить князя: новгородская городская казна всегда забирала треть захваченного имущества, но Александр резко оборвал таинника:

   – Я знаю, но надеюсь уговорить бояр. Надо возблагодарить дружинников, вдохнуть в них отвагу, потому что время сражений только начинается, и бояре должны понимать: лучше иметь сильную рать, тогда уцелеют и их деньги, и их жизни. Бояре не обеднеют, недополучив пригоршню серебра, зато наши воины воспрянут духом!

   – Я-то всё понимаю, ваша светлость, да боюсь, бояре не дюже понятливы, – вздохнул Шешуня.

   – Посмотрим!

Александра чествовали, как героя. Сам архиепископ Спиридон встретил его у ворот, перекрестил, обнял, поздравил с победой.

   – Справедливо нарекли тебя, князь, Невским, многая тебе лета!

Новгородцы забросали Ярославича цветами, поднесли хлеб-соль в знак особого уважения. Однако, несмотря на все почести, бояре возмутились самовольством князя в дележе добычи. Никто и никогда ещё не смел отменять установленный закон, и в этом они увидели покушение на саму основу новгородской вольности. Тщетно Александр убеждал бояр, они не захотели и слушать.

   – Что ж, коли так, не собираюсь больше княжить в Новгороде! – рассердился князь. – Ищите, кто больше станет радеть за вас.

Он покинул вече, и оно забурлило с новой силой.

   – Наше право важнее княжьей воли, – утверждали одни.

   – Но и дела ныне не обычные! – кричали другие. – Кто как не дружина защитит нас? Потому князь о ней и порадел, он и себя ущемил.

   – Уступим в малом, проиграем в большом! – не соглашались первые. – Он должен был обратиться к вече, с нами решать...

Александр же, вернувшись домой, приказал слугам собирать вещи: они уезжают в Переяславль.

Феодосия вышла к сыну, выслушала его доводы.

   – Но бояре же тебя не прогоняют, – заметила она.

   – Однако они не хотят соглашаться со мной, а я не хочу и не буду бегать всякий раз за боярским соизволением. Не ради себя стараюсь!

Княгиня пыталась уговорить сына смягчить свой гнев, ей не хотелось уезжать в ненавистный Переяславль, родовое гнездо мужа, но Александр остался непреклонен. Сказывался нрав отца.

   – Они считают, что любого можно нанять, что любой князь их выручит, а я не любой! – вскипая гневом и почти бегая по горнице, кричал он. – И если они хотят, чтоб я защищал Новгород, то должны мне доверять и считаться с тем, как я веду дела.

На следующее утро Ярослав вместе с матерью, женой, сыном и своим двором выехал из Новгорода. Весть об отъезде князя мгновенно разнеслась по городу. Многие горожане вышли его проводить и, понурив головы, молча стояли по обеим сторонам дороги, сожалея о его отбытии. Женщины даже всхлипывали, пряча лица. Князь выехал, и новгородцы долго не запирали ворота, точно надеясь, что Александр Ярославич одумается и вернётся. Но прошло минут сорок, княжеский караван скрылся из глаз, и городской воевода махнул рукой стражникам. Ворота закрылись.