Текст книги "Тихоокеанский шторм (СИ)"

Автор книги: Владислав Толстой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц)

Сталин кивнул, показывая Меркулову, что его точка зрения принята к сведению.

– Что скажете Вы, товарищ Берия? – осведомился Император.

– Вероятность того, что в замке Фридрихсхоф хранится указанный в материалах 'Рассвета' компромат, мы оцениваем, как минимум, в 90% – доложил нарком – эти материалы с очень хорошей точностью коррелируют с донесениями разведки. Судя по всему, после войны утекла большая часть информации общего характера по архиву младшей ветви Гессенов. Шансы на успех операции, если привлечь к ее осуществлению наших лучших людей, также очень высоки – главное, подготовиться наилучшим образом и провести операцию в тот момент, когда Рейх уже будет разваливаться, но Франкфурт-на Майне еще не будет находиться в зоне боевых действий. В этот момент шансы на успех будут максимальными. Относительно возможностей, открывающимся перед Советским Союзом в случае успеха операции, я согласен с товарищем Меркуловым.

– Надеюсь, товарищи, которые будут проводить операцию, в полной мере понимают, что в случае провала никто не должен связать их с нашей страной? – спросил Верховный – степень риска он осознавал, но, самое малое, полмиллиарда фунтов в год в сочетании с доступом к промышленным и сырьевым возможностям Британской Империи разоренному войной Советскому Союзу были нужны как воздух, как хлеб; впрочем, возможность взять за глотку европейских аристократов и промышленников, равно как и шанс выколотить немалые уступки из американцев, тоже дорогого стоили.

– Они это понимают – на эту операцию пойдут лучшие из лучших чекистов – заверил вождя Берия.

Сталин молча взял ручку и написал на докладе 'Утверждаю. И. Ст.'. После чего, подумав, дописал ниже 'По окончании – в мой архив'. Закончив с формальностями, он протянул папку Берии.

Ранним утром 15 марта Сталин пил чай на ближней даче и размышлял о предложенной Лаврентием операции. Конечно, для вождя было очевидно авторство первоначальной идеи – тут можно было не сомневаться в том, что постарался утонченный интеллектуал Меркулов, а не беспощадный прагматик Берия; другое дело, что эта операция полностью отвечала характеру Лаврентия – когда он решал поставленную задачу, в ход шли абсолютно любые методы.

Император хмыкнул, вспомнив, как именно Берия сумел привлечь его внимание, более того, сделать вывод, что этот человек заслуживает включения в 'ближний круг'. Дело было в далеком 1930 году, Сталин тогда отдыхал летом на озере Рица. В поле зрения Лаврентия попал некий осетин, родственники которого были репрессированы – так что горячий кавказский мужчина буквально жил мечтой о мести лично Сталину. Берия вышел на него лично, никому не доверив эту операцию – и сумел убедить этого человека в том, что он искренне желает смерти Сталину, поэтому и хочет помочь ему осуществить его месть. Он подсказал ему 'дыру' в системе охраны, точнее, организовал ее – и в заранее подготовленный момент, на тропинке парка, встретились трое: гулявший Сталин, напросившийся с ним пройтись Лаврентий, и, горящий жаждой мести осетин. Горец, естественно, не смог обойтись без театральных эффектов, крикнув что-то вроде 'Умри, собака!' – Лаврентий сумел использовать эти пару секунд, заслонив собой Сталина и наповал застрелив осетина, благо, несмотря на близорукость, стрелком он был хорошим.

Само собой, что не страдавший от избытка доверчивости Сталин не поверил в случайное стечение обстоятельств – слишком уж было маловероятно такое совпадение. Его люди раскопали всю эту историю. Хорошенько подумав, Вождь решил, что Берия ему подходит – ему понравилась способность Лаврентия ради пользы дела идти на смертельный риск, а, ведь и мог бы быть какой-то сбой и Сталин мог встретиться со своим убийцей один на один; осетин мог успеть выстрелить первым – а наганы у него были исправные и патроны настоящие; и, наконец, Император мог оценить эту попытку войти в его ближайшее окружение негативно; в любом из этих трех случаях Берия стопроцентно становился покойником, без вариантов. Не меньше ему понравилось, и умение Берии точно рассчитывать все ходы – ведь и операция явно прошла, в точности соответствуя первоначальному замыслу, и его реакцию Лаврентий вычислил безошибочно.

Замысел этой операции был таким же – переходящая все пределы наглость, помноженная на точный расчет и безошибочный выбор благоприятного момента, почти гарантировали успех.

Это было очень хорошо – но Император счел, что есть еще один сильный ход, позволяющий Советскому Союзу резко усилить свои позиции в сфере международных финансов. В Германии жил человек, знающий очень многое о неизвестных широкой общественности расчетах между финансистами англосаксонских стран, стран 'Оси' и нейтральных стран, шедших через Банк Международных Расчетов, находящийся в Швейцарии. Звали этого человека Ялмар Шахт – он был и главой Рейхсбанка, и директором БМР от Германии. Вот господин Шахт, которого с полным на то основанием называли 'финансовым гением Гитлера', знал о закулисных финансовых делах Германии действительно все – от источников и условий внешнего финансирования Третьего Рейха до и во время войны до системы поставок стратегических поставок в Германию из США через нейтральные страны во время войны. Причем, он не просто располагал соответствующей информацией, но и не мог не знать о местонахождении документов, в которых были зафиксированы эти секретные соглашения. Наверняка он знал массу интересного и о финансовых делах с англосаксами Италии и Японии. Идеальным вариантом стал бы захват архива БМР – но об этом пока что мечтать не приходилось, в лучшем случае удалось бы прибрать к рукам немецкие финансовые документы, которые в руках Советского Союза стали бы очень эффективным средством давления на элиты Запада.

Формальное основание для ареста Шахта у СССР имелось – крупный деятель нацистского режима, которого смело можно было обвинить в причастности к массе нехороших дел. На этом же основании можно было 'наложить лапу' и на архивы финансовых учреждений Германии. Оставалось решить, кому поручить столь деликатное и перспективное мероприятие.

Усиливать Лаврентия еще больше Сталин не хотел. Поручать подобное мероприятие партийным товарищам он хотел еще меньше – прочитав подробные подборки материалов из мира 'Рассвета', повествующие о 'славном пути' КПСС от Кукурузника до Меченого, Император стал относиться к партии без малейшего пиетета. Проще говоря, он начал считать партию структурой, подлежащей частичному демонтажу, с резким сокращением ее полномочий.

Как в детской считалочке 'А упало, Б пропало, что осталось на трубе?', оставался только один кандидат. Это были военные – точнее, военная разведка.

У Императора было к ним очень сложное отношение. Впрочем, народ там собрался действительно своеобразный – по части, как выражались потомки 'отмороженности на всю голову', 'летучие мыши' легко могли дать фору Лаврентию и его людям, ничуть не уступая им в умении точно рассчитывать свои действия для получения нужного результата.

Недоверие к ним со стороны большевистской партии объяснялось их вопиющей несоветскостью, если так можно выразиться – военные разведчики сохранили классическую имперскую идеологию, свято храня завет создателя своего ведомства Петра Великого 'Служить не государям, но Державе Российской!'. Да что далеко ходить, Сталин прекрасно помнил свои встречи, проводимые им в качестве куратора спецслужб большевистской партии, с вернувшимися из-за границы господами офицерами военной разведки Российской Империи. Ему говорили прямо в глаза, с небольшими вариациями: 'Простите великодушно, господин Сталин, но меня Ваш Интернационал не интересует – я служу России'.

Другое дело, что послереволюционные расклады были очень непростыми – среди господ офицеров военной разведки хватало и тех, кто просто ушел, мотивируя свой уход категорическим нежеланием 'служить хамам', были и те, кто переметнулся к противникам России.

Мысленно Сталин еще раз сказал 'спасибо' генералу Лебедеву, в кровавые годы гражданской войны занимавшему пост начальника Полевого Штаба РККА – генерал, сам служивший в военной разведке, взял под защиту коллег – и прикрывавшему Лебедева и его протеже Фрунзе. Можно было сказать, что Лебедев и Фрунзе оказались аналогом Дзержинского, принявшего на службу немалую часть жандармов, во главе с генералом Джунковским.

Отвлекшись на секунду от размышлений о прошлом, Сталин вспомнил прошлое – и, скрипнул зубами. Был тогда шанс, пусть и довольно скромный, сделать гражданскую войну куда как менее кровавой и долгой. Этот шанс заключался в следующем – в середине 1917 – начале 1918 года большая часть русского офицерства и казачества совершенно не желала воевать против соотечественников, на что имела весьма веские основания. В кратком изложении, помимо нежелания участвовать в братоубийственной войне, эти основания заключались в хорошем знании личностей таких вождей белого движения, как, например, Корнилов и Кутепов.

Парочка была и в самом деле примечательной. Так, Корнилов, при несомненной личной храбрости, не был замечен в полководческих талантах, да и в особо выдающемся интеллекте – о нем не зря говорили, что 'Сердце львиное, а голова баранья'. Тем не менее, офицер, пределом возможностей которого было командование кавалерийским полком, сначала попал в военную разведку, а, потом уверенно делал карьеру, получив сначала дивизию, которую он благополучно угробил, а, после побега из плена, корпус и армию. Семейными связями и аристократическим происхождением это не объяснялось – ну не было в распоряжении сибирского казака Лавра Корнилова ничего подобного; тем не менее, карьеру он делал на зависть иным князьям Рюриковых и Гедиминовых кровей. Еще более противоестественным выглядело его назначение главкомом Временным правительством – ну никак не сочетался лихой кавалерист, отчаянный смельчак, но, совершенно не рафинированный интеллигент Лавр Георгиевич с компанией либеральных болтунов, далеких не то, что от военной службы, а от любой практической деятельности, как Солнце от Плутона. Эти странности, заметные серьезным людям, получили некоторое объяснение в ходе корниловского мятежа, явно поддержанного 'дорогими союзниками'. Конечно, очень маловероятно было то, что генерал попросту был завербован англичанами – но, вот использовать его в качестве 'слепого' агента, одного из тех, кто, основываясь на искреннем, но превратно понимаемом, патриотизме, противодействовал старой военной элите России, считавшей, что проблемы Англии и Франции Российскую Империю беспокоить не должны, они вполне могли. В этом случае все неясности получали логичное объяснение – англичанам и французам требовались русские генералы и адмиралы, которые, превратно понимая интересы своего Отечества, послужат острием того тарана, которым должна была стать Россия, обескровливающая себя и ослабляющая Германию.

Сходный расклад был и с Александром Кутеповым – безукоризненно честный, действительно патриотичный бессребреник, принципиальный противник интриг, он был неплохим строевиком; но пределом его талантов было командование полком, в отличие от Корнилова, не кавалерийским, а пехотным. Впрочем, господа офицеры Преображенского полка, возможно, не вполне разделяли даже эту оценку талантов своего командира – они, почему-то, предпочли отправиться к Колчаку, сформировав в составе его армии Петровский батальон, ставший наследником старой русской гвардии, но не поехать на юг. Не исключено, что они были правы – Александр Павлович блестяще смог обеспечить строевой шаг офицерской роты во время 'Ледяного похода' (чистая правда – Кутепов требовал идти строем на тридцатиградусном морозе В.Т.), но о проявлении им талантов организатора известно прискорбно мало (видимо, он считал, что запасы продуктов, теплой одежды и обуви, полевые кухни – являются 'мелочами', недостойными его внимания В.Т.).

Говоря проще, подавляющее большинство русского офицерства к этому времени уже было сыто войной по горло. Лить же кровь соотечественников во имя процветания Великобритании были согласны очень и очень немногие. На этом фоне, многие были готовы выслушать предложения лидеров умеренного крыла большевиков – тех же Сталина и Молотова, например. Да, не факт, что удалось бы договориться – различия во взглядах на настоящее и будущее России были огромны – но, даже хлипкий шанс договориться во имя недопущения братоубийственной бойни дорогого стоил; в связи с этим, готовность сторон говорить, а не сразу стрелять, была бесценна. Этот шанс сорвала веселая компания, известная как 'межрайонцы' – руководимая Троцким группа международных авантюристов, получавшая финансирование от очень интересных 'клубов' иностранных элит. После того, как они сделали все возможное для начала систематического уничтожения офицеров, не соглашавшихся идти на службу в Красную Армию, достижение приемлемых договоренностей стало невозможным. Ну а 'венцом' их усилий стала политика 'расказачивания' – после этого за оружие взялась основная масса казаков.

– Я опять позволил себе отвлечься – одернул себя Вождь.

Поскольку господа разведчики, в отличие от офицеров департамента военной контрразведки, увлеченно игравших в политику, принципиально не занимались политическими играми, их терпели, но не более того – заменить их было невозможно, но доверять людям, настолько не разделяющим господствующую в стране идеологию, что-то, лежащее за пределами их прямых обязанностей, было никак нельзя.

Сталин очень долго разделял это отношение руководства коммунистической партии к военным разведчикам, с двумя нюансами – он ценил их за высокий профессионализм, и, Вождь отметил для себя такой момент – после бойни, учиненной Ежовым 'летучим мышам' в 1938 году, когда погибли почти все разведчики старой школы, находившиеся в СССР и приехавшие по вызову Центра, молодые офицеры, будучи безукоризненно советскими людьми по происхождению и убеждениям, ранее никак не связанные с разведкой, придя туда, быстро переняли старую идеологию 'Аквариума'. Это наводило Вождя на размышления не меньше, чем невероятная, не имеющая аналогов в истории спецслужб, 'революция майоров', ранее обычных строевиков и штабистов, устроенная ими совместно с выжившими специалистами царской разведки – молодые командиры, за считанные годы, превратили практически полностью уничтоженную специальную службу в лучшую стратегическую разведку мира. Ни первого, ни второго не должно и не могло быть – но это стало свершившимися фактами.

Отношение Сталина к ГРУ изменилось к середине 1943 года, когда Император, прочитав и осмыслив материалы из мира 'Рассвета', произвел немалую переоценку ценностей. Он по-прежнему серьезно относился к коммунизму – но теперь он считал нужным использовать коммунистическую идею, в первую очередь, как часть идеологического обеспечения Империи, как своего рода противоядие от явно ведущих в тупик систем идеологического обеспечения капитализма. Ознакомившись со своими собственными трудами, написанными после войны в мире 'Рассвета', Сталин пришел к выводу, что там он шел в правильном направлении, закладывая экономический, организационный и идеологический фундамент Империи – но не успел сделать изменения необратимыми, поэтому дело всей его жизни после 1953 года было предано и продано.

Сейчас надо было продумать строительство Империи, с учетом однажды сделанных ошибок – и тщательно подобрать хранителей. Было понятно, что имперская составляющая должна быть на первом месте – и, ни в коем случае нельзя было оставлять возможностей для реванша партийных деятелей. Разумеется, при этом нельзя было впадать в крайности – Сталин отдавал себе отчет в том, что как утробная ксенофобия Александра III, нашедшая свое выражение в преступно глупой ура-патриотической национальной политике России, привела к тому, что масса людей нерусских национальностей, будучи лишены возможности встроиться на приемлемых условиях в социум Российской Империи, либо сочувствовали революционному движению, декларировавшему борьбу с 'тюрьмой народов', либо прямо в нем участвовали, что весьма поспособствовало краху государства и страны; так и лютая ненависть Ленина ко всему великорусскому, выражавшаяся во всемерном и всяческом поощрении разнообразных сепаратистов, выступавших под маркой 'защитников угнетенных Россией наций', дроблении государствообразующего этноса на три отдельных народа, прямом содержании национальных окраин за счет русских, посеяла семена будущей гибели Советского Союза. И первое, и второе было категорически неприемлемо – это были просто две разные дороги, ведущие к катастрофе и страны, и населяющих ее народов.

Выход Сталин видел в нахождении 'золотой середины' – с одной стороны, ядро Империи, которым были и являлись Россия, Украина, конечно, без Галичины, и, Белоруссия, должны были получить комплекс не слишком явно бросающихся в глаза, но весомых, преференций; с другой стороны, национальные республики отныне должны были, строго следуя общеимперскому курсу во всех сферах, жить по принципу 'Что потопаете, то и полопаете'.

На практике это значило, что человек любой национальности мог достичь в Империи любых высот, соответствующих его трудам, заслугам и талантам – но для этого он был должен стать русским имперцем не на словах, а на деле. Нет, Сталин никого не собирался заставлять становиться имперцем – человек мог спокойно оставаться таджикским дехканином или эстонским рыбаком, если таков будет его выбор, но в этом случае путь наверх такому гражданину СССР должен быть перекрыт намертво.

При этом автоматически возникал вопрос – а можно ли доверить органам государственной безопасности оставаться единственными охранителями нового курса? После знакомства с историей позднего СССР Вождь сам ответил себе на этот вопрос – нет, ни в коем случае. После изучения вопроса о том, как КГБ, и, в несколько меньшей степени, МВД, 'с треском' проиграли страну, пусть и по очень неполным, отрывочным материалам, Император решил для себя, что дело в том, что госбезопасность так и осталась 'боевым отрядом партии', той самой партии, верхушка которой предала – ну а 'боевой отряд' исправно следовал курсом, проложенным руководством КПСС, похоже, даже не смея помыслить о том, что можно пойти против воли партийного руководства. Лично к Лаврентию Павловичу и его приближенным у Сталина в этом плане претензий не было – но после их гибели госбезопасность быстро стала 'собачкой', которая заслышав со Старой площади команду 'Прыгай!', робко интересовалась лишь тем, на какую высоту следует прыгнуть.

– Нет, тут нужны люди, не просто имеющие свое мнение, но и способные пресечь предательство наверху, если возникнет такая необходимость – с мрачной решимостью констатировал Вождь.

Да и вообще, взятый им в 30-е годы курс на создание 'ордена меченосцев', будучи правильным принципиально, явно имел несомненные организационные погрешности. Конечно, сразу после революции у большевиков просто не было выбора – старая система управления 'приказала долго жить', так что приходилось сооружать заменитель государственного аппарата из того, что было под рукой, подбирая кадры по принципу политической лояльности. В 30-е ему приходилось изощряться, пытаясь соорудить из того 'человеческого материала', который имелся в ВКП (б), своеобразный орден государственников, преданных идее строительства Державы. Сейчас же оставалось только констатировать тот факт, что эти меры, бывшие в тот момент единственно возможным временным решением проблемы создания эффективной системы управления, оказались малопригодны в долгосрочной перспективе.

Сейчас же Вождь понял, что пытался решить задачу немного не так, как следовало. Строго говоря, ответ следовало искать не столько в европейской традиции военно-религиозных орденов, хотя и там удалось почерпнуть немало полезного, сколько в отечественной традиции формирования элиты из служилого сословия. Конечно, о полном аналоге русского дворянства речи не было, хотя бы потому, что и времена на дворе стояли совсем другие, и сфера приложения сил элитой предполагалась куда как более обширная – не только военная и гражданская служба, но и промышленность, наука, образование, идеология и многое, многое другое.

Ключевым моментом, точкой отсчета координат, альфой и омегой этой системы становилась не просто верность идее – неважно, католичеству или коммунизму – а куда более конкретизированный вариант идеи, выражавшийся в верности интересам Отечества. Соответственно, и критерием верного служения идее становилось не просто строительство социализма в какой-нибудь Анголе, но только такие действия там, которые приносят весомую пользу Родине; не абстрактная верность идеалам коммунизма, а конкретная служба стране. Исходя из этого, вознаграждалась и служба – не просто верность учению Маркса-Энгельса-Ленина, а следование старому русскому принципу 'По справе – служба, по службе – и награда'.

– Кстати, этот принцип универсален – и это очень хорошо – подумал Император. Кто возьмется утверждать, здраво оценивая реалии жизни, что труд школьного учителя, врача, инженера, ученого, управленца, конечно, в том случае, если в него вкладывают душу, а не отбывают номер 'для галочки', не является полноценной службой Отечеству? Никто? Это – прекрасно, поскольку позволит избежать излишней милитаризации элиты; конечно, само понятие службы Отечеству начинается с его защиты с оружием в руках – но, не стоит замыкаться на превращении элиты в военный орден, во всем нужна мера. Безусловно, офицерский корпус должен играть в элите важнейшую роль, но не быть единственной ее составляющей – образно говоря, дела мира и дела войны были двумя сторонами одной монеты, имя которой – могущество Родины.

– Заодно это позволяло и решить проблему интеллигенции – неважно, как ее определять, социальную группу ли, или прослойку, все равно она оставалась устойчивым социальным сообществом с, зачастую, весьма спорными идеалами и крайне сомнительными претензиями на роль 'совести нации' – в случае реализации такого варианта создания элиты СССР, никакой интеллигенции места не оставалось, поскольку были бы люди, занимающиеся умственным трудом на благо Родины. Труд этот нужен, полезен и уважаем, вознаграждаем соответственно принесенной пользе – но, это были бы именно специалисты конкретных профессий, работающие на благо Отечества, не обремененные претензиями на мессианство.

– М-да, а ведь потомкам, в будущем их мира 'Рассвета', тоже придется делать что-то в этом роде – позволил себе отвлечься от насущных надобностей Император. Аналитики сделали подробный обзор по части перспектив той России – их выводы однозначны: как ни относись к советской власти мира 'Рассвета', все же она семьдесят лет занималась приумножением богатств Родины, или, как любят выражаться потомки, накоплением ресурсов. Новая власть за двадцать лет промотала большую часть накопленного за эти семь десятилетий – от золота и платины из хранилищ до образованных людей и нефти из разведанных и обустроенных при советской власти месторождений. Растрачен потенциал сложного производства и инфраструктуры, науки и образования, резко уменьшилось здоровье и квалификация народа, снизилась его мотивация. Конечно, кое-что еще осталось – но, по мнению аналитиков этого хватит лет на 6-8, не больше ('Воронеж' провалился в прошлое в 2012 году В.Т.). Дальше выбор у потомков будет невеликий – или возрождать страну, причем альтернатив советской модели, конечно, в адаптированном к реалиям XXI века виде, просто не было – или смириться с дальнейшим обнищанием и вымиранием народа и неизбежным развалом страны.

– Само собой разумелось, что им придется заново создавать дееспособную элиту – желательно, при этом избежав той ловушки, в которую попал он, Сталин: понятно, что создание временной элиты по принципу клуба единомышленников будет неизбежно, просто потому, что хоть какая-то система управления будет необходима, а позитивные ресурсы старой системы будут очень ограничены – подумав это, Сталин хмыкнул, мысленно представив себе размеры чистки государственного аппарата, которую придется устроить критикующим его за чрезмерную жестокость потомкам – им ведь придется вычищать некомпетентных лентяев и продажных мерзавцев, не говоря уже о внедренной агентуре организованной преступности всех мастей, от обычных 'братков' районного масштаба до этнических сообществ, ведущих дела в международном масштабе; сажать и расстреливать им придется ох как много. Главное, им надо будет суметь поймать нужный момент, когда реформирование временной элиты в постоянную уже не будет угрожать крахом страны – но, это надо будет сделать до того, как временная элита уже закрепится в качестве постоянной – и осознает себя в этом качестве – иначе реформу нельзя будет провести без большой крови.

– Хотя – и слава Богу! – эти проблемы предстоит решать потомкам, у меня же хватает работы в своем времени. Если они захотят жить, а не медленно или быстро умирать, никуда не денутся, найдут в своей среде аналоги Сталина и Молотова, Берии и Вознесенского, Василевского и Рокоссовского, Малышева и Завенягина. Будут работать, как проклятые – а не мечтать о 'красивой жизни'; карать врагов, а не рассуждать о праве убийц на жизнь; жить своим умом, а не пытаться найти 'волшебные рецепты' за границей. Это их время, их жизнь или смерть – и им самим делать выбор!

Послесловие 1.

Вечером 15 марта в кремлевском кабинете Вождя сидели генерал-лейтенант Ильичев, начальник ГРУ ГШ, сделавший в последнее время блестящую карьеру генерал-лейтенант 'Иванов', специализировавшийся по операциям государственной важности (такое действительно было – офицеры военной разведки, занимавшиеся операциями уровня ГВ/ОГВ, существовали в реальности; у них даже было право непосредственного доклада Сталину, помимо начальника ГРУ В.Т.), начальник РУ ВМФ вице-адмирал Воронцов, один из лучших аналитиков СССР, контр-адмирал 'Петров'.

– Есть мнение, товарищи, что Советскому правительству необходимо знать все о закулисных финансовых делах банкиров Америки и Англии с фашистским руководством – неторопливо начал Вождь.

– Всем присутствующим известно о поставках Германии нефти и нефтепродуктов из Венесуэлы через Испанию и Португалию, подшипников, полиметаллов и грузовиков через Швецию. Было и многое другое – они спокойно торговали с врагом во время войны. Но это только конец истории – начало ей было положено задолго до войны, когда Гитлеру щедро давали кредиты, продавали новейшие авиадвигатели и налаживали системы связи, внедряя самые лучшие американские разработки в этой сфере.

– Они тщательно прятали следы этой торговли – но есть след, который спрятать невозможно при всем желании, это деньги, которые прошли в уплату за товары и кредиты. Есть документы, в которых отражены эти платежи и есть люди, которые их осуществляли.

Сталин сделал паузу, внимательно посмотрев в глаза разведчиков. Впечатлены были все собравшиеся – и масштабом поставленной задачи, благо ее подоплеку понял бы и младенец, но, еще больше тем, что впервые за всю историю Советского Союза разведчикам армии и флота была поставлена политическая задача. Это многое значило – и возможность встать вровень с политической разведкой в случае успеха, и – серьезные неприятности в случае провала. Генералы и адмиралы 'плаща и кинжала' понимали все – но признаков неуверенности в своих силах в их глазах Император не заметил, что ему пришлось по душе.

– Ключевой фигурой в этих делах является Ялмар Шахт, президент Рейхсбанка и директор Банка Международных Расчетов от Германии – продолжил Вождь. Этот человек знает все, интересующее нас – и есть мнение, что он должен оказаться в СССР, живым и здоровым. У кого есть вопросы, товарищи?

– Разрешите, товарищ Сталин? – встал 'Иванов'.

Сталин кивнул.

– Шахт будет очень полезен – но еще полезнее он будет в сочетании с архивами Имперского Банка и немецкой частью архивов БМР. Я точно не знаю, все ли архивы БМР хранятся в Швейцарии – но, по логике вещей, документы, касающиеся расчетов Германии, точнее, их первые копии, должны храниться в архиве Рейхсбанка. Кроме того, у финансиста такого ранга обязательно должен быть личный архив, в котором хранятся документы, согласно которым проводились самые важные сделки. Конечно, неизвестно, где именно он хранится – и хранится ли он целиком, или разбит на несколько частей.

– Вы правы, товарищ 'Иванов' – согласился Император. Вопрос в другом – считаете ли Вы и другие товарищи эту операцию возможной? И, если да – какие силы и средства понадобятся?

Разведчики посмотрели друг на друга – Сталин, как это с ним водилось, 'мягко стелил', но из этого совершенно не следовала 'комфортность постели'. Общаться с ним было нелегко – Вождь не любил ни неуверенности в своих силах, ни, по крылатому выражению Суворова, 'немогузнайства', ни шапкозакидательства.

– Пока мы не можем ответить на этот вопрос, товарищ Сталин – встал рядом с 'Ивановым' Ильичев, резонно решивший, что лучше прямо ответить на неприятный вопрос, чем пытаться отсидеться за спиной подчиненного – неприятную правду, если в ней не было прямой вины человека, Вождь обычно прощал, при всей жесткости своего очень не сахарного характера, а вот трусов презирал. Нам потребуется не меньше недели на изучение этого вопроса – тогда мы сможем на него ответить.

– А что скажете Вы, товарищ Воронцов? – Сталин совершенно спокойно отреагировал на признание Ильичева в неготовности ответить на его вопрос – вопрос начальнику разведки флота был задан столь же спокойно.

– Разведывательное управление Флота не занималось подготовкой этой операции, товарищ Сталин – четко доложил вице-адмирал. Нам тоже нужно время для изучения этого вопроса – неделя, лучше две.

– Неделя – твердо сказал Сталин. Вам, товарищи, следует заняться подготовкой совместной операции – через неделю я жду от Вас ответа, можете ли Вы провести ее, и, если да – то как.

На этом беседа завершилась.

Послесловие 2

Последующие дни стали непрерывным авралом для 'Иванова' и 'Петрова' – именно их Ильичев с Воронцовым назначили отвественными за подготовку операции.

Естественно, подготовка операции началась с изучения личности 'клиента'. Даже беглое исследование его биографии наводило на размышления.

Для начала, папа, будучи по официальной версии, скромным немецким учителем, женился на дочери датского барона – такой мезальянс был нетипичен для Европы даже во второй половине XIX века. Потом пара уезжает в САСШ, где живет 7 лет – не добившись успеха в Америке, семья возвращается обратно. Это вполне реально – многие эмигранты, помыкавшись в Америке и на собственном опыте убедившись в том, что преуспеть там, мягко говоря, непросто, возвращались.