Текст книги "Тихоокеанский шторм (СИ)"

Автор книги: Владислав Толстой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)

Очаровательные юные дамы являются дочками методистского проповедника и богатейшего бизнесмена Чарли Суна. Они получили образование в аристократических женских колледжах США, что, по тем временам, является нонсенсом – в США тогда к китайцам относились чуть лучше, чем к бездомным собакам, так что только деньги отца не могли стать для них пропуском в такие учебные заведения. Таким пропуском мог стать только равный статус девушек с остальными студентками – соответственно, Чарли Сун должен был быть своим для власть предержащих Америки.

В этом случае все странности получали логичное объяснение. Обнищавший и предельно ослабленный к концу XIX века Китай уже не мог дать мэйбаням прежних доходов, слишком была обескровлена страна. В этих условиях сановники империи Цин, ранее бывшие необходимыми покровителями для мэйбаней, превратились в совершенно ненужных им людей, вдобавок претендующих на долю в их 'рисе'. Избавиться от них кардинально можно было только одним способом – обрушив империю в целом, благо торговать опиумом было бы намного удобнее не в едином государстве, а в совокупности воюющих между собой княжеств, в этом случае накладные расходы становились намного меньше.

Свои выгоды от обрушения империи Цин получали и иностранные партнеры мэйбаней – англичане, американцы, японцы – ведь намного удобнее и прибыльнее растаскивать на куски не единую, пусть и одряхлевшую империю, а отдельные княжества.

Естественно, осуществлять этот сверхприбыльный бизнес-проект следовало чужими руками – и во имя высоких идеалов национального возрождения китайского народа, его народовластия и благосостояния, сформулированных склонным к идеализму Сунь Ятсеном.

Сунь Ятсен, насколько можно судить, в свое время угодил в классическую ловушку прекраснодушного интеллигента – он искренне ненавидел цинский режим за его мерзости, которых было не просто достаточно, но, хватило бы на все отсталые страны мира, с хорошим запасом; вот только имея желание облагодетельствовать свой народ, он не имел возможности сделать это доступными ему и его друзьям, таким же оторванным от реальной жизни интеллигентам. Когда нашлись добрые люди, готовые помочь ему в осуществлении его мечты, он охотно согласился на их условия. Далее все развивалось согласно русской поговорке 'Коготок увяз – всей птичке пропасть' – он стал знаменем борьбы с действительно преступным режимом императрицы Цыси, вот только держали древко этого знамени руки совсем не идеалистов; он генерировал идеи, теоретически способные привести Китай к процветанию и могуществу, вот только попытки реализовать эти идеи на практике приводили к несколько иным результатам, чем ожидаемые автором.

Чем дальше заходило дело, тем на большие уступки приходилось идти Сунь Ятсену – династический брак с Сун Цинлин стал финалом всего. Теперь дело было не только в том, что его взяли под предельно плотный контроль – согласно китайским традициям, вдова становилась наследницей его идей.

Вполне возможно, что его подчеркнуто хорошее отношение к Советской России, попытки получить военную и финансовую помощь от Коминтерна были поиском выхода запутавшегося человека, в конце жизни понявшего, насколько он превратился в марионетку в чужих руках и попытавшегося оборвать хотя бы часть нитей кукловодов, намертво спеленавших его.

Но, уже было поздно – ничего исправить было нельзя.

В это же время странностями отмечен и жизненный путь Чан Кайши – сначала молодой человек из обедневшей семьи поступает в школу европейского образца, что в Китае того времени было очень недешевым удовольствием. Потом он, неизвестно на какие деньги и по чьим рекомендациям, едет в Японию к Сунь Ятсену. После знакомства с Сунем он собирается поступать в японское военное училище – что, надо заметить, было весьма непросто даже для японца из хорошей семьи, получившего законченное среднее образование немецкого образца, не говоря уже о китайском революционере, отучившемся в европейской школе три года, т.е. имеющем неполное начальное образование. Эта затея срывается – но молодой Чан Кайши не опускает руки: он, выдержав огромный конкурс, поступает в военное училище Цинской империи; мало этого, его направляют на учебу в японское военное училище, что, по тем временам, было весьма престижно и перспективно.

– Вот так легко и просто – мысли Сталина сочились сарказмом – молодой человек, ничуть не скрывающий своих революционных убеждений, приезжает из-за границы, успешно пройдя 'смотрины' у лидера революционеров-эмигрантов – а реакционное правительство берет и принимает его в военное училище. Наверно, мы в свое время поступали неправильно – выпускников 'школы Лонжюмо', учившихся у Ильича, надо было после их возвращения в Россию не на нелегальном положении держать, а отправлять на экзамены в Павловское и Михайловское училища – надо думать, они бы были офицерами не хуже Чан Кайши. Да и я дурак – после Баиловской тюрьмы надо было не скитаться на нелегальном положении, а прямиком отправляться в Александровское военное училище, глядишь, в 1905 году смог бы организовывать боевые дружины в Баку по всем правилам военной науки.

На этом странности и не думают заканчиваться – юного офицера-пехотинца после окончания училища отправляют служить в артиллерийский полк. По пунктам – во-первых, пехотинца, во-вторых, китайца, в-третьих, в престижную артиллерию; видимо, молодых офицеров-японцев на столь завидную должность не нашлось.

После начала Синьхайской революции Чан без проблем возвращается на родину, где неплохо проявляет себя в ходе боевых действий. Это понятно – как-никак, он кадровый офицер не самой плохой армии, хоть и младший. Впрочем, это еще вопрос, кто более компетентен в военном деле, кадровый лейтенант японской выучки или купивший генеральское звание цинский чиновник.

После чего его карьера идет вверх невиданными темпами – он занимает генеральские должности, по меркам регулярной армии, и в войсках, и в том аналоге ГШ, который имелся у Сунь Ятсена (некоторое время он был начальником оперативного управления). Кроме этого, он занимается организацией восстаний против Юань Шикая в районе Шанхая и Нанкина – правда, они окончились провалом. Все это делает довольно молодой человек – неполных тридцати лет, слегка за тридцать. Следует отметить тот факт, что у него есть образование и опыт строевой службы младшим офицером японской армии, есть несомненное личное мужество – но нет ни малейших навыков планирования операций, никаких навыков штабной работы вообще, нет опыта подпольной работы. Тем не менее, Сунь продолжает продвигать его по служебной лестнице – в 1923 году 36-летний Чан Кайши становится начальником Генерального Штаба войск Гоминдана. Закономерен вопрос – почему окружение Сунь Ятсена, как минимум, не препятствует карьерному взлету Чан Кайши? Кроме того, прослеживается любопытная корреляция событий – одновременно с Синьхайской революцией и началом борьбы за власть в Китае между Гоминданом и генералами старой императорской армии, в ближайшее окружение Сунь Ятсена вводятся дочери Чарли Суна и начинается карьерный взлет Чан Кайши.

Сталин хмыкнул про себя – картина вырисовывалась более чем очевидно: мэйбаням Сунь был нужен для разрушения Цинской империи и пресечения попыток перехвата власти старой цинской элитой; точнее, он им был нужен в качестве формального идеолога и знамени данных процессов – именно поэтому начиная с момента краха старой империи, когда процесс пошел намного менее предсказуемо, Сунь Ятсен был взят под предельно жесткий контроль, принципиально исключавший любые возможности его самостоятельной игры; одновременно в игру был введен формальный лидер следующего этапа, когда Гоминдан станет политическим и военным прикрытием интересов мэйбаней и их иностранных партнеров; лидер, быстро продвигаемый к вершинам власти – и при этом старательно утверждаемый в роли преемника патриарха революции, что очень важно для Китая. С учетом этого, было абсолютно несущественно, помер ли Сунь Ятсен самостоятельно или ему помогли скончаться – рассуждая с позиций здорового цинизма, второе было вполне вероятно, поскольку к этому времени Сунь уже был не так уже и нужен, ведь к этому времени Гоминдан контролировал заметную часть прибрежных провинций Китая, ключевых для мэйбаней и англосаксов. Проще говоря, процесс вытеснения старой цинской элиты в ключевых провинциях подходил к концу – так что пришло время для нового лидера Гоминдана.

Дальнейшие действия Чан Кайши, после смерти Сунь Ятсена, также четко укладывались в выполнение обязательств перед покровителями – сначала войска Гоминдана под его командованием проводят Восточный поход, завершающийся переходом под контроль Гоминдана провинций Гуандун и Гуанси, представляющих немалый интерес для мэйбаней и их партнеров; по результатам этого похода Чан становится самой сильной фигурой среди военных деятелей Гоминдана. На съезде Гоминдана Чан отстаивает идею Северного похода – проще говоря, выбивания цинских генералов из провинций, бывших основным местом приложения британских, американских и связанных с ними китайских капиталов. Меры по поддержке неустанно доказывающего свою надежность и полезность протеже следуют незамедлительно – сначала уезжает во Францию внезапно заболевший гражданский лидер Гоминдана Ван Цзинвей, потом подает в отставку по болезни председатель Постоянного комитета ЦИК Гоминдана Чжан Цзинцзян. С лета 1926 года Чан Кайши сосредотачивает в своих руках всю полноту власти – от партии до государства, от армии до гражданского управления.

Параллельно Чан Кайши поддерживает начатые Сунь Ятсеном отношения с СССР – в 1925 году он отправляет своего пятнадцатилетнего первенца Цзян Цзинго на учебу в Советский Союз. Не вполне понятно, в какой мере это решение было продиктовано желанием самого Чана и его китайских покровителей сохранить доступ к советской военной помощи, игравшей немалую роль в поддержании хоть какой-то боеготовности войск Гоминдана, а в какой – желанием самого Чана иметь хотя бы потенциальный противовес, по крайней мере, в качестве предмета торга, с мэйбанями.

Во всяком случае, с декабря 1926 по декабрь 1927 года в Гоминдане наличествует раскол, имевший весьма острые формы – дело дошло до отставки Чана в августе 1927 года. В промежутке происходят весьма примечательные события – сначала, в апреле 1927 года Чан, совместно с триадами, действуя в интересах владельцев иностранных концессий, организует резню коммунистов в Шанхае; в декабре 1927 года, после развода с первой женой, Мао Фумэй, он женится на третьей дочери Чарли Суна – Сун Мэйлин (надо отметить, что Цзян Цзинго люто ненавидел мачеху всю жизнь – ненавидел настолько, что сразу после смерти Чана Сун Мэйлин уехала с Тайваня в США, надо полагать, имея для этого веские основания).

Создается впечатление, что в это время одна из сторон попыталась пересмотреть заключенное соглашение – то ли Чан захотел большего, чем ему полагалось изначально, то ли мэйбани сочли, что Чан Кайши сосредоточил в своих руках чересчур большую власть, и попытались создать ему противовес, за счет раскола Гоминдана, то ли все сразу. Резней коммунистов Чан доказал свою верность и полезность – после такого переметнуться на сторону СССР ему было бы затруднительно. Тем не менее, покровители явно настаивали на своем – тогда Чан подает в отставку и уезжает в Японию, явно демонстрируя ориентирующимся на англосаксов мэйбаням, что он может найти себе почти столь же могущественных покровителей. На дворе 1927 год – именно тогда экспансионистские устремления армейской элиты Империи Восходящего Солнца получают законченное оформление в виде 'Меморандума Танака'. Можно не сомневаться в том, что мэйбани и их англосаксонские партнеры об этом знают – и они не могут не понимать того, что если японцы получат в свое распоряжение влиятельную китайскую силу, способную эффективно действовать за пределами их сферы интересов, находящейся в Маньчжурии, то 'пирогом' Центрального и Южного Китая, доселе безраздельно находящемся в их распоряжении, за исключением относительно небольшого французского 'ломтя' в Южном Китае, придется делиться с японцами. С учетом японских аппетитов – делиться придется в существенных размерах. Соглашение мэйбаней с Чан Кайши перезаключается – и закрепляется династическим браком Чана с Сун Мэйлин, заключенным в декабре 1927 года. Уже в январе 1928 года Чан возвращается к власти.

Дальше все идет по накатанной колее – Чан старательно обеспечивает интересы своих работодателей, попутно ожесточенно воюя с претендующими на власть коммунистами. В этом плане показательна история с оккупацией японцами Маньчжурии – Чан Кайши прямо отказывает контролирующему Маньчжурию Чжан Сюэляну в помощи для отражения японской агрессии, настоятельно 'рекомендуя' ему не оказывать сопротивления Квантунской армии. Ничего странного в этом нет, если вспомнить реакцию англосаксонских держав на оккупацию Маньчжурии – американцы, опасающиеся усиления Империи Ямато, ограничиваются 'доктриной непризнания', сформулированной госсекретарем Стимсоном, суть которой заключалась в юридическом непризнании японских захватов, но без введения экономических санкций и, тем более, без применения военной силы против Японии – соответственно, практическая ценность этой доктрины состояла в том, что у США оставались 'развязаны руки' для любых действий; англичане же организуют посылку Лигой Наций комиссии, возглавляемой лордом Литтоном, который с удивительной для британского дипломата откровенностью формулирует задачу комиссии: 'не в том, чтобы заставить Японию уйти из Маньчжурии, а в том, чтобы создать условия, позволяющие ей там остаться' (соответствует РеИ В.Т.). Суть можно сформулировать предельно просто – заключены негласные соглашения о разделе сфер влияния в Китае, полностью устраивающие англичан и японцев, и, более или менее, американцев. Судя по реакции Чан Кайши, интересы мэйбаней в этом соглашении учтены.

Картину несколько портит Сианьский инцидент 1936 года – генералитет северных провинций, безжалостно выбиваемый японцами из своих вотчин, сначала заключает с КПК негласное соглашение о перемирии, а, затем, арестовывает прилетевшего на север для организации решительного наступления на коммунистов Чан Кайши, вынудив его подписать соглашение о создании единого с КПК антияпонского фронта. На практике все сводится к перемирию Гоминдана с КПК – совместные операции являются большой редкостью, да и проводятся, как правило, в северных провинциях, где интересы коммунистов и местных генералов-милитаристов, фактически, феодальных владык, временно совпадают.

Доклад ГРУ ГШ НКО СССР 'О положении в Корее'.

К концу XIX века Корея представляла собой отсталую феодальную страну с аграрной экономикой, не имевшую современной промышленности, армии и транспорта. Неграмотность населения составляла 98%.

Остаточное влияние на Корею имел цинский Китай, вассалом которого долгое время была Корея – но, к этому сам ставший полуколонией Китай не мог оказывать сколько-нибудь заметного влияния на Корею. За влияние на Корею боролись царская Россия и Япония. Значительно было экономическое влияние Великобритании. Началось экономическое и культурное проникновение США – первое происходило через действия американских дельцов, пытавшихся получать концессии и проталкивавших американские товары на корейский рынок; второе шло через христианских миссионеров-протестантов, своими действиями создававших социальную среду, способную содействовать американскому влиянию.

В этой ситуации произошел раскол среди придворных корейского монарха – явная линия раскола прошла между сановниками, ориентирующимися на Российскую Империю, и, сановниками, принявшими прояпонскую ориентацию. Неявным было другое разделение – среди первых доминировали те, кто, соглашаясь с необходимостью модернизации страны и принятием покровительства могущественной иностранной державы, все же считали необходимым сохранение государственного суверенитета Кореи; вторые считали допустимым отказ от суверенитета. Особенностью Кореи, отличавшей ее от Японии времен революции Мэйдзи и Китая конца XIX – начала XX веков, было отсутствие среди высшего руководства влиятельных группировок крайних реакционеров, принципиально отрицавших необходимость обновления страны, подобных сторонникам сохранения сегуната в Японии или группировки князя Дуаня в Китае.

Это же положение сохранялось все время японской оккупации, по настоящий момент включительно. В самой Корее есть влиятельная прояпонская группировка, включающая богатых капиталистов и помещиков, чиновников-корейцев на японской службе, представителей интеллигенции, включая весьма известных и уважаемых писателей, поэтов, ученых. Многие из них являются обычными прислужниками японцев – но не все. Немалый процент чиновников считает японскую оккупацию приемлемой платой за поддержание порядка и ускоренное развитие страны – в качестве возможной альтернативы указывая на Китай. Для капиталистов и помещиков лояльность японцам является обязательным условием сохранения и приумножения своих состояний – поскольку экономика Кореи стремительно развивается, то, несмотря на то, что ключевые предприятия, железные дороги и порты принадлежат японскому государству и крупным компаниям. Многие интеллигенты благодарны оккупантам за развитие системы образования, переходе литературы на современный корейский язык, создание системы газет, журналов и радиовещания.

Сторонники независимости представлены двумя основными группировками – буржуазные демократы, лидером которых является Ли Сынман, с 1904 года постоянно проживающий в США, считают необходимым восстановление суверенитета при принятии фактического покровительства США; прогрессивные силы, авангардом которых являются корейские коммунисты, в настоящее время не имеющие единого руководителя, твердо придерживаются курса на дружбу с Советским Союзом.

Текущее положение дел в Корее определяется результатами оккупационной политики Японии. Исходя из своих интересов, Япония начала модернизацию Кореи – разумеется, это объясняется не заботой об интересах корейского народа, а пониманием японскими правящими кругами того факта, что из нищей страны с архаичной экономикой и неграмотным народом невозможно выжать сколько-нибудь значительные доходы.

Оккупационный период делится на три фазы. В первой фазе, продолжавшейся с 1911 по 1919 годы, получившей в самой Японии неофициальное название 'политика сабель', посредством проведения земельной реформы, сводившийся к переводу аграрных отношений в Корее с традиционного права на право европейского образца было спровоцировано и предельно жестко подавлено любое сопротивление революционного толка. В результате было изъято примерно 50% сельскохозяйственных земель – и физически уничтожены или вынуждены эмигрировать практически все, кто мог стать организатором революционного движения. В то же время начала закладываться основа модернизации – современное образование; в Корее было открыто несколько тысяч начальных школ европейского образца, а сотни корейских студентов отправлено на учебу в японские университеты.

Этот период завершился т.н. 'Первомартовским восстанием' корейцев – на практике о вооруженном восстании речи не было. Корейская интеллигенция, используя в качестве юридического обоснования '14 пунктов' Вильсона, составила декларацию независимости Кореи, которая была зачитана незадолго до похорон экс-короля Коджона, использовав стечение народа на его похороны. Чтение декларации в Сеуле и других городах было поддержано многочисленными мирными демонстрациями, которые было жестоко разогнаны жандармерией и японской армией. В этих демонстрациях участвовало до 2 млн. корейцев – для страны с населением, на тот момент насчитывавшей менее 17 млн. человек, это очень много. Не будет преувеличением сказать, что мирные методы получения независимости поддержало практически все взрослое городское население и существенная часть сельского.

Японцы сделали выводы из полученного урока – и пошли на либерализацию своей политики в Корее.

Это была вторая фаза, продолжавшаяся с 1919 по середину 30-х годов – в Японии ее принято называть 'политикой культурного управления'. Были сделаны многие послабления корейцам, явные и мнимые: было разрешено издавать газеты на корейском языке, запрещены телесные наказания, распущен корпус жандармов – правда, одновременно были увеличены в 3,5 раза штаты обычной полиции, в которую жандармы и перешли в полном составе. В ходе этой фазы продолжилось развертывание современной системы образования, включая создание Сеульского университета; было продолжено современной инфраструктуры. Важнейшей же операцией этого времени стало начавшееся в середине 20-х годов создание горнодобывающей и металлургической промышленности в богатых железной рудой и углем северных провинциях Кореи. Фактически с этого момента началось превращение Кореи из сельскохозяйственной колонии Японии в аграрно-индустриальный форпост Метрополии на континенте.

Доклад группы анализа и планирования. Личный секретариат тов. Сталина. ОГВ, 'Рассвет'.

'О положении на Дальнем Востоке'.

К началу войны на Тихом океане территории Азиатско-Тихоокеанского региона делились на следующие категории:

1). Территории метрополий великих держав – Западное побережье США, Япония, Дальний Восток СССР;

2). Доминионы Великобритании – тихоокеанское побережье Канады, Австралия, Новая Зеландия;

3). Страны Латинской Америки, имеющие выход к Тихому океану – от Мексики до Чили;

4). Колонии европейских стран, подмандатные территории, де-факто являющиеся колонией США Филиппины;

5). Сохранивший суверенитет Сиам (Таиланд);

6) Формально независимый Китай – на практике находящийся в состоянии даже не столько гражданской войны и иностранной интервенции, сколько в состоянии полного распада государственных и общественных институтов (ближайший аналог из отечественной истории – Смутное время).

Наибольшим влиянием в Азиатско-Тихоокеанском регионе пользовались три державы – они и разделили его на сферы влияния, что де-юре было зафиксировано Вашингтонскими соглашениями 1922 года. Это состояние де-юре и де-факто сохранялось до конца 1941 года.

Восточный район, часть Центрального и Северного районов Тихого океана контролировали США. Экономическое обеспечение этого контроля опирается на высокоразвитое в промышленном и сельскохозяйственном отношении Западное побережье США. В транспортном отношении этот контроль основывался на дешевом и способном перевозить огромные объемы грузов морском торговом флоте – он же и обеспечивал надежную круглогодичную связь контролируемой США части Тихого океана с наиболее развитым Восточным побережьем через Панамский канал. Военную составляющую контроля обеспечивал Тихоокеанский флот США, имевший в своем распоряжении не только боевые корабли основных классов и развитую систему баз, но и возможности пополнения и ремонта как на судостроительных предприятиях Западного побережья, так и с Восточного побережья – через тот же Панамский канал. Следует отметить почти абсолютную защищенность транспортных путей, связывающих Восточное побережье США с Восточным районом Тихого океана.

В целом же американские возможности для контроля 'своей' части Тихого океана следует признать наилучшими – сильнейшая мировая держава имела и имеет лучшие в мире возможности для концентрации своих ресурсов, в широком значении этого термина, на Дальнем Востоке, а, равно, и для вывоза его богатств в свою метрополию.

Западный район и часть Центрального района Тихого океана контролировала Япония. Экономически ее контроль опирался на промышленность и, отчасти, сельское хозяйство островов метрополии – слабым ее местом было очень неравномерное развитие машиностроения (слабо развиты станкостроение, автомобилестроение, немного лучше – авиастроение), и техническая отсталость сельского хозяйства, почти исключительно держащегося на ручном труде. Также слабыми местами японской экономики является крайне высокая зависимость от импорта практически всех видов стратегического сырья и значительной части продовольствия. Транспортная связность японской сферы влияния обеспечивается торговым флотом – причем, следует отметить наименьшую протяженность маршрутов среди всех сфер влияния именно у японцев. Военную составляющую контроля обеспечивал японский ВМФ, имевший в своем распоряжении высокоразвитую судостроительную промышленность, развитую систему баз – но его возможности восполнения потерь и пополнения флота в разы уступают возможностям США из-за общей слабости японской экономики по сравнению с американской экономикой. Следует отметить тот факт, что высокая защищенность транспортных путей, связывающих острова метрополии с источниками сырья, в действительности оказалась мнимой – торговый флот Японии оказался практически беззащитен перед подводными лодками США.

В целом же японские возможности для контроля 'своей' части Тихого океана следует признать средними, поскольку слабость японской экономики по сравнению с американской и британской экономиками в известной степени компенсировалась концентрацией ресурсов в одном районе. То же относится и к торговому флоту, и к ВМФ Японской Империи.

Почти весь Южный район Тихого океана контролировала Великобритания. Развитого промышленного района непосредственно на Дальнем Востоке у нее не было и нет – условно развитым единым сельскохозяйственным районом могут считаться Австралия и Новая Зеландия. Транспортная связность Южного района с метрополией Британской Империи обеспечивалась торговым флотом Великобритании по двум маршрутам – ключевой из них проходил через Атлантику, Средиземное море, Суэцкий канал, Красное море и Индийский океан в Тихий океан; второй маршрут проходил вокруг Африки. Военную составляющую этого контроля обеспечивал Тихоокеанский флот Великобритании, располагающий сетью английских, голландских, австралийских и новозеландских баз – до 1940 года также возможно было использование им баз Французского Индокитая. Уязвимым местом является слабая защищенность транспортных путей, связывающих метрополию Британской Империи с Южным районом Тихого океана в условиях мировой войны – под ударом оказывается самый удобный и короткий маршрут.

В целом же английские возможности для контроля 'своей' части Тихого океана следует признать самыми слабыми из всех трех великих держав, имеющих там крупные сферы влияния – нет промышленного района, способного производить все или большую часть необходимого на месте, ВМФ 'размазан' по четырем ТВД, транспортная связь с метрополией растянута и недостаточно защищена.

Позиции же СССР на Дальнем Востоке объективно очень слабы. Это объясняется очень тяжелым климатом практически на всех территориях, принадлежащих СССР на Дальнем Востоке, отсутствием там в необходимых количествах и пригодном для немедленного использования виде почти всех ресурсов, кроме древесины и воды, крайне низкой транспортной связностью как внутри этого региона, так и с промышленно развитыми районами Урала и европейской части СССР (фактически, вся связность обеспечивается Транссибом), очень высокой стоимостью доставки всего необходимого по железной дороге и очень низкой плотностью населения.

При этом регион очень богат природными ресурсами и весьма перспективен в экономическом отношении.

Но его освоение попало в своеобразный 'замкнутый круг' – поскольку на месте нет почти ничего из необходимого для его освоения, а поддержание жизни трудоспособного населения обходится очень дорого из-за тяжелых природных условий и сложности транспортировки, то, возможным становится только освоение наиболее легкодоступных и высокорентабельных природных ресурсов региона. Развертывание же производства на месте зачастую практически невозможно – так, из-за наличия на большей части территории советского Дальнего Востока вечной мерзлоты делает невозможным ведение там сельского хозяйства и предельно затрудняет и удорожает капитальное строительство на этих территориях.

Дополнительным фактором, приводящим к ухудшению экономической ситуации на советском Дальнем Востоке, являются претензии ряда капиталистических государств на эти территории – в этой ситуации значительную часть ограниченных материальных ресурсов и грузооборота транспорта приходится расходовать на обеспечение обороноспособности.

Единственной возможностью вырваться из вышеупомянутого 'замкнутого круга' является нахождение значительных источников дешевых ресурсов в пределах досягаемости Советского Союза на Дальнем Востоке – причем, обязательным условием является способность СССР обеспечить их надежную защиту от агрессии иностранных государств.

Этим условиям – дешевизна и значительные размеры доступных ресурсов, высокая транспортная связность, возможность обеспечить их оборону – отвечают Маньчжурия, Внутренняя Монголия, Корея, и, при некоторых условиях, северные провинции Китая и, по крайней мере, Хоккайдо и Хонсю.

В результате политики, проводимой на протяжении последних 15-20 лет Японской империей, Маньчжурия и Корея являются крупными производителями продовольствия (до 1 млн. т соевых бобов, значительные количества риса, пшеницы, мяса и рыбы поставляются из Маньчжоу-го на японские острова в год; Корея поставляет в год от 500 тыс. до 1 млн. т. риса (в среднем – свыше 700 тыс. т) и значительное количество рыбы и других морепродуктов) – следует заметить, что эти поставки обеспечиваются крайне примитивным сельским хозяйством, практически не имеющим средств механизации и явно недостаточно обеспеченным удобрениями и рабочими животными. Переориентация этих поставок на советский Дальний Восток, при сохранении данных объемов поставок, позволит обеспечить достаточным питанием дополнительно не менее 3 млн. человек, помимо уже имеющегося там населения. Переоснащение имеющегося сельского хозяйства современной техникой – разумеется, с учетом его специфики – и снабжение его достаточным количеством удобрений, проведение селекционной работы, позволит резко увеличить производство продовольствия и высвободит значительное число рабочих рук для промышленности.

Не менее важно наличие в Маньчжурии и Корее развитой промышленности строительных материалов. Возможны крупные поставки цемента, кирпича, лесоматериалов, черепицы, строительной арматуры – с уже налаженных японцами производств.

В Маньчжурии и Корее имеется и избыточная рабочая сила в количестве до 5 млн. человек – следует заметить, что подавляющее большинство ее не обладает нужной квалификацией, но привлечение даже 2-3 млн. неквалифицированных рабочих для строительства жилья и промышленных объектов, прокладки транспортных путей в течение теплого сезона (с мая по октябрь) резко ускорит освоение Дальнего Востока.