Текст книги "Становление нации. Религиозно-политическая история Англии XVI — первой половины XVII в. в современной британской исторической науке"

Автор книги: Владимир Ерохин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 64 страниц)

Причиной организованного католиками Северного восстания 1569 г. исследователи считают то, что северным графам Уэстморленду и Нортумберленду не доверяла королева, не давая им должностей и наград. На их призывы восстановить католицизм откликнулись 5–6 тыс. человек, из которых только 20% были арендаторами графов или представляли их родственников. Прослеживается вовлечённость в восстание более 50 священников. Но протестантизм был спасен преобладанием даже на севере настроений консервативного лоялизма: сами северные графы дискутировали между собой, насколько возможно восстание против своей королевы^{1014}.

Предпосылки для появления в Англии сознательного организованного рекузантства, как считает К. Хейг, появились после того, как в 1564 г. папа, комитет Тридентского церковного собора и римская инквизиция заявили, что католики в Англии не должны посещать службы установленной церкви, и в 1566 г. папа Пий V направил в Англию с известием об этом Лоренса Бокса (Vaux) – бывшего главу Манчестерского колледжа, лишенного должности. К. Хейг полагает, что рост числа рекузантов в Англии не связан с изданием папой Пием V буллы об отлучении Елизаветы в 1570 г.: рекузантство к этому времени уже появилось. По его мнению, Северное восстание 1569 г., булла об отлучении 1570 г. испугали власти, и они стали жёстче подходить к фактам отказа от посещения церкви, католиков стали больше преследовать. В сознании многих католиков при этом шла борьба между верностью королеве и своими религиозными убеждениями^{1015}.

До середины правления Елизаветы было много рекузантов и «церковных папистов» среди йоменов, ремесленников и земледельцев, а затем католицизм стал концентрироваться главным образом в среде джентри. К. Хейг считает, что расширение католического сообщества было приостановлено преследованиями 1580-х гг. Католики из средних слоев и из числа бедняков всё чаще становились конформистами из-за нехватки священников и из-за отсутствия пастырской поддержки. С 1581 г. существовала серьёзная проверка религиозных взглядов тех, кто поступал в университеты. Оксфорд подвергся тщательной протестантизации, а в Кембридже инициатива исходила изнутри, и по статутам 1570 г. можно было исключить любого, кто учил чему-то, противному протестантской религии. Эти статуты стали использовать также против беспокойных радикальных протестантов^{1016}.

Исследователи отмечают, что церковь Англии только с начала 1570-х гг. по мере укоренения протестантской образованности в обществе смогла повысить требования к уровню образовательной подготовки лиц, возводимых в сан. С 1575 г. допущенные к ординации должны были дать представление экзаменаторам о своих религиозных взглядах на латыни, и быть по возрасту не менее 24 лет. В Кембридже новые колледжи Эммануэль (1584) и Сидни Сассекс (1596) были основаны как протестантские семинарии^{1017}. К 1603 г. примерно 40% священников имели университетские степени. Некоторые епископы в 1570-е гг., не дожидаясь, когда университеты подготовят достаточно проповедников, поддерживали лекторства, «пророчества». По данным 1603 года, 9244 прихода в церкви располагали 4830 священниками, способными проповедовать, и лишь около тысячи священников в церкви к этому времени не имели университетского образования. Из 26 епархий только епархии Бат и Уэллс, Эксетер, Герефорд, Личфилд, Норидж и епархии в Уэльсе не имели 50% приходов со способными к самостоятельной проповеди священниками, а в епархиях Кентербери, Чичестер, Эли, Лондон и Рочестер среди священников было 75% способных к самостоятельной проповеди. Способность к самостоятельному составлению проповеди была одним из важнейших профессиональных критериев в протестантской церкви^{1018}.

Фактором распространения протестантской религии, как отмечается, было распространение грамотности. За 1560–1580 гг. неграмотность в Восточной Англии среди йоменов упала с 55% до 25%, у ремесленников с 60% до 40%, у простых земледельцев с 90% до 70%. Затем с 1580 г. темпы роста грамотности надают, но толчок распространению протестантизма был уже дан^{1019}. Постоянно возрастали объемы публикации Библии на английское языке: в 1560-е гг. было выпущено 14 изданий, а в 1590-е гг. – 31 издание^{1020}. Резко увеличилась публикация сборников проповедей – от 9 сборников в 1560-е гг. до 140 в 1590-е гг. В наиболее протестантских графствах, например, в графстве Кент, в 1590-е гг. треть завещаний упоминали передачу книг. Большую роль в обращении в протестантизм играли священники, а дальше нередко становились активными сами прихожане, воздействуя на своих соседей^{1021}.

В 1580-х гг., по оценке К. Хейга и ещё ряда исследователей, Англия быстро становилась протестантской страной. Убеждённые протестанты доминировали при дворе, в парламенте, контролировали церковь. Судьи, юристы, мировые судьи не были ещё исключительно протестантами, но во многих частях страны протестанты определяли ситуацию в графствах. Многие приходы находились в состоянии внутреннего конфликта между активными протестантами, упорно стремившимися реформировать нравы окружающих, и враждебными им группировками, которые иногда складывались на основе материальных интересов – в них входили держатели местных пивных^{1022}.

К 1580-м гг. в английском обществе можно обнаружить многочисленные признаки того, что стали происходить заметные изменения в направлении утверждения протестантизма в личностных верованиях, а не только в религиозной политике властей. Но успех в пропаганде протестантизма не был повсеместным: выход с проповедью на многие сельские приходы, по словам К. Хейга, по-прежнему «был катастрофой из-за непонимания слушателями проповедника». Протестантские проповедники задавали высокие по тем временам стандарты набожности, требуя сознательного внутреннего понимания реформированной религии, реальной убежденности, а не просто внешнего конформизма, посещения проповедей, проведения домашней катехизации и чтения Библии. После долгих усилий по воздействию на сознание англичан в начале XVII в. протестантские священники обычно делили прихожан на три группы: небольшую, состоявшую из действительно призванных к искреннему исповеданию религии; ещё одну, которая, несмотря на все усилия проповедников, оставалась неграмотной, суеверной и даже сожалевшей рб утрате старой религии; и третья группа, представители которой просто были конформистами по отношению к религиозной политике в государстве. Священники в то время обсуждали, а сейчас историки продолжают обсуждать вопрос о том, кого в Англии было больше – принадлежавших ко второй или к третьей группе^{1023}.

К середине 1970-х гг. было опубликовано значительное количество региональных исследований но истории реформационного периода^{1024}.

В конце 1970-х гг. известные исследовательницы Ф. Хил и Р. О'Дей, специализирующиеся на изучении истории церкви Англии^{1025}, организовали публикацию двух значительных сборников статей – «Преемственность и изменения. Персонал и администрация церкви Англии, 1500–1642» (1976)^{1026} и «Церковь и общество в Англии: от Генриха VIII до Якова I» (1977)^{1027}. Среди авторов статей в этих сборниках преобладают историки, придерживающиеся либеральной концепции в понимании Реформации в Англии, и вместе с тем с Ф. Хил и Р. О'Дей сотрудничал К. Хейг.

Исследователи предлагают выделять в составе духовенства в XVI в. три группы: высшее духовенство (епископы, должностные лица в епархиальной и соборной администрации), приходское духовенство с бенефициями, и духовных лиц, не имевших бенефициев, продвижение по службе у которых было трудным. Этой последней группе историки уделяли меньше внимания, так как они реже фигурируют в источниках – они были плохо обеспечены, обычно бывали помощниками священников. По статуту 1414 г. им полагалось платить 8 марок (5 фунтов 6 шиллингов 8 пенсов), но эта плата не везде доходила до такой максимальной суммы, опускаясь порой до 2 фунтов 6 шиллингов^{1028}.

Как пишет Р. О'Дей, в результате Реформации на первый план вышла пастырская функция духовенства, и поэтому стали особенно важны образ жизни духовенства, его профессиональная подготовка и преданность своему служению. Достигнутые в течение нескольких десятилетий результаты были значительными: духовенство 1630-х гг. резко отличалось от большой массы неграмотного, непригодного в профессиональном отношении духовенства 1550–60-х гг.^{1029}

Как отмечает Р. О'Дей, важной предпосылкой повышения профессионального уровня духовенства было улучшение его материального положения – более состоятельные священники, имея средства, могли повышать свой профессиональный уровень. В 1585 г. архиепископ Кентерберийский Уитгифт жаловался, что в стране всего около 600 доходных приходов, способных обеспечить хорошо образованного учёного священника. П. Коллинсон обращает внимание на то, что в XVI в. священники вынуждены были заниматься подработками (учительство, публичные проповеди, а также торговля и занятие ремеслами, не считавшиеся приличествующими для священников), и в материальном положении священников такая ситуация сохраняется, в сущности, до настоящего времени^{1030}. Как показал А. Макфарлейн на примере дневников священника Ральфа Джоселина, около половины его доходов происходило не от непосредственного служения в приходе^{1031}. Но священник с неоднородными источниками получения доходов, считает П. Коллинсон, вполне мог быть профессионалом^{1032}.

Власти осознавали значение духовенства как одной из опор существовавшего политического и церковного устройства. В 1560 г. Елизавета дала поручение лорду-хранителю печати направлять доходы от королевских пребенд в размере менее 20 фунтов в год на учреждение в университетах стипендий для тех, кто изучает богословие. Повышение образовательного уровня в обществе происходило под влиянием осознания необходимости грамотности для ведения повседневных дел, а также под влиянием религиозных стимулов. Когда выпускников университетов в церкви было мало, они быстро продвигались, по службе вверх, что давало наглядный стимул для получения университетского образования. Образованные священники могли искать место в лучших епархиях, уроженцы отдаленных местностей могли найти лучшее по сравнению со своей родиной место службы. В дальнейшем же в поисках места для службы также и выпускники университетов вынуждены были пойти в отдаленные районы страны^{1033}.

К 1630-м гг. усиливалась также кастовость духовенства, всё более частым явлением становилась династическая преемственность. Духовенство опять стало стремиться повысить свою роль в обществе, что, но мнению Р. О'Дей, питало антиклерикальные настроения и даже восприятие священников как паразитической социальной группы. Британская исследовательница полагает, что утверждение высшего образования в среде духовенства при всей важности этого явления не охватывало все компоненты профессиональной подготовки священника, поскольку для священника важна также способность к духовному наставлению, научить человека которой труднее, и авторитет духовенства у прихожан не рос пропорционально повышению их образовательного уровня^{1034}.

В статье «Роль архивариуса в епархиальной администрации» Р. О'Дей обращает внимание на происходивший в XVI в. рост значения должности епархиального архивариуса. В XVI в. увеличились делопроизводство и объём документации в церковных делах в целом и в церковных судах. Архивариус в XVI в. отвечал за ведение протоколов заседаний суда консистории в епархии, записей об утверждении завещаний, вёл книги записей о выдаче лицензий, а также делал записи о визитациях, которые совершал епископ, хранил поземельные книги приходов, которые посылались в епархиальную администрацию церковными старостами, имел обычно ещё особую прецедентную книгу для записей чем-то примечательных случаев, стал также приобретать функции местного публичного нотария. У архивариуса появились клерки, выполнявшие рутинную работу. Архивариус стал в XVI в. назначаться жалованными грамотами (letters formal) пожизненно. Должность эта становилась прибыльной, и её стали домогаться, так что архивариусы пытались создать условия для её передачи по наследству^{1035}.

В начале XVII в. стала также приобретать всё больший вес должность секретаря епископа, в некоторой степени подрывавшая влияние архивариуса. Но, в отличие от секретаря епископа, архивариусы, будучи местными жителями, прекрасно знали местные дела. Некоторые архивариусы были состоятельными людьми и давали деньги взаймы под проценты, возможно, пользуясь также теми деньгами, которые находились в их распоряжении по должности, но документального подтверждения этому не найти. Р. О'Дей считает, что архивариус и его роль в управлении епархией подтверждают размышления Макса Вебера об особой роли бюрократии в управлении. Архивариусы имели возможность не только исполнять принимаемые решения, но и влиять на их принятие. Знание архивариусом технических и организационных деталей управления делали его незаменимым, поэтому оружием архивариуса в том, чтобы стать незаменимым, стало стремление вести свои дела более конфиденциально^{1036}.

В статье «Сбор налогов с духовенства при Тюдорах: влияние Реформации» Ф. Хил рассмотрела детали функционирования системы сбора налогов с церкви королевской властью после подчинения церкви в результате Реформации. В епархиях в результате Реформации появилась особая должность сборщика налогов и церковных субсидий короне – субколлектор, которую обычно занимали светские лица из числа местных жителей, традиционно получавшие в качестве вознаграждения 2,5% от собранной суммы. Некоторые субколлекторы пытались утаивать в свою пользу часть собранных в виде налогов средств. За уплату налогов полностью были ответственны епископы, и они стали тщательнее подбирать субколлекторов для пресечения махинаций, внимательнее относиться к оформлению документации^{1037}.

В 1580-е гг. государственный секретарь Уильям Сесиль в случаях возникновения недоимок при сборе церковных налогов и субсидий стал возбуждать судебные разбирательства против тех епископов, которые к установленному сроку вносили менее половины причитавшейся суммы, но при этом сам Сесиль решал, против кого возбуждать дело. В целом система налогообложения духовных лиц, созданная в результате Реформации, как считает Ф. Хил, функционировала вполне удовлетворительно. Одной из причин того, что налогообложение духовенства было эффективным, по её мнению, был авторитет монархии, верноподданнические чувства духовенства, а при Елизавете ещё и благодарность за внутреннее спокойствие в государстве^{1038}.

В статье К. Хейга «Финансирование и управление в новой епархии: Честер, 1541–1641» проанализированы интересные данные о финансовом положении в конкретной епархии и о том социальном контексте, в котором приходилось в эти годы действовать епископам. Епископ Честерский имел один из самых маленьких по объёму доход среди английских епископов, но должен был организовать управление одной из самых больших и трудных в административном отношении епархий. Честерская епархия была создана в 1541 г. частично из доходов архидиаконств Честер и Ричмонд, которые давали епископу 283 фунта в год, а также земель и десятин ликвидированных монастырей с доходом в 190 фунтов 4 шиллинга 8 пенсов в год. Доход епископа должен был оценочно составлять 472 фунта 4 шиллинга 8 пенсов в год. Фактически в 1540-е годы епископы собирали доход до 495 фунтов. С 1547 г. у Честерского епископа не было доходов от земли, и он имел только одну резиденцию^{1039}.

К. Хейг выявил особенности функционирования аппарата управления в Честерской епархии, которые в целом ослабляли его и были результатом изменения положения церкви в обществе в реформационный период. При формировании административного штата в 1541 г. епископ Джон Берд решил привлечь на службу опытного канцлера Джорджа Уимсли, который служил деканом в Кентерберийской епархии под началом архиепископа Томаса Кранмера, и в качестве стимула для переезда Уимсли на север соединил с полномочиями канцлера полномочия генерального викария епархии, главного комиссара, дал Уимсли купить должность архивариуса, предоставил ему нрава патронажа, епархиальную собственность в аренду, три сельских деканства. Всем этим епископ создал очень влиятельного канцлера, сократив доходы епархии. Епископ также вынужден был устанавливать связи с местными влиятельными людьми, давал им выгодные аренды на длительные сроки, нанося финансовый ущерб доходам епархии. Епископ Берд раздал 11 аренд со средней продолжительностью в 88 лет с фиксированными суммами ренты, которая обесценивалась, а Уимсли получил 4 аренды общим сроком на 368 лет^{1040}.

Вместе с тем К. Хейг показал также способы, которыми пользовались епископы для увеличения доходов от епархиального имущества, что стало возможным позднее – в начале XVII в., поскольку в правление Якова I давление, оказывавшееся короной на церковное имущество, стало менее разорительным. В такой обстановке могли лучше развернуться обладавшие административными способностями епископы, и ставший епископом в Честерской епархии с 1619 г. Джон Бриджмен сократил должности архидиаконов и сельских деканов, стал практиковать повышение файнов при продлении аренды земли, провел большую сверку документации в епархии, которая помогла упорядочить платежи, повысил файны за право аренды десятины. Одновременно епископ был ректором в одном из приходов и тщательно собирал десятину, ренты, испортив отношения с местным джентри, навязывал платежи в свою пользу местному рынку, пытался сделать своими арендаторами тех, кто судился в церковном суде, и в результате впал в такую непопулярность, что это угрожало его жизни, но доходы епископа в результате к 1637 г. возросли до 1122 фунтов 8 шиллингов 10 пенсов но сравнению с примерно 500 фунтами в 1540-е гг. Это увеличение доходов обесценивалось инфляцией, и епархия оставалась бедной, но к 1630-м годам другие епископы стали опускаться до такого уровня доходности епархий. По расчетам К. Хейга, если применять разработанные по отношению к доходам ремесленников во время «революции цен» ценовые индексы Фелпса-Брауна и Гопкинса, то реальные доходы Честерского епископа уменьшились: в 1541 г. он имел доход в 495 фунтов, в 1637 г. — 1122 фунта, но это были 300 фунтов в ценах 1541 г., так что усилия епископа не восполнили даже потери от инфляции^{1041}.

Проблемы истории церкви Англии в реформационный период рассматриваются также в сборнике статей «Церковь и общество в Англии: от Генриха VIII до Якова I» под редакцией Ф. Хил и Р. О'Дей (1977)^{1042}. Ф. Хил и Р. О'Дей отмечают, что изучение взаимодействия церкви и государства в реформационный период всегда занимало большое место в работах английских историков, поскольку королевское верховенство в церкви было «чувствительным фактом жизни английского общества»^{1043}.

Специфический вклад Англии в Реформацию, как считают редакторы сборника – это создание формы церковного устройства, которая сочетала потенциал кальвинистского богословия с традиционной формой организации и дисциплины^{1044}.

Изменения в религиозных верованиях эпохи Реформации, считают редакторы сборника, трудно описать, просто и коротко, потому что каждая местность, каждая социальная группа, даже отдельный индивид специфически реагировали на те вызовы, которые принесла с собой эпоха Реформации, но при этом, по их мнению, существует также необходимость определить и общие характеристики религиозных изменений в обществе^{1045}.

Ф. Хил и Р. О'Дей утверждают, что с течением времени проповеди на религиозные темы всё же стали очень популярной формой проведения времени у горожан, которую ценили не меньше таких видов досуга, как походы в театр или на травлю медведя. В то же время благодаря влиянию Реформации, считают авторы, в обществе расширялся светский сектор культуры. При этом новая протестантская культура в пуританской трактовке не была всеобъемлющей и устраивала не всех, но и пуритане истолковывали это в своих понятиях – ведь избранные к спасению составляют меньшинство человечества. Единство в религиозных взглядах в обществе было уже потеряно и не восстановилось, хотя англиканские богословы считали, что в идеале церковь Англии должна удовлетворять религиозные потребности каждой души в королевстве^{1046}.

Изменения в религиозной политике властей в XVI в., считают редакторы сборника, будили наблюдательность и склонность к размышлениям на религиозные темы у мирян. Одним из результатов были недоверие и цинизм по отношению к религиозной политике властей, но до активного критицизма при этом обычно в условиях XVI в. в своем отношении к церкви люди не доходили. Как считают Ф. Хил и Р. О'Дей, восприимчивость человека к тем или иным религиозным взглядам зависела от его социального статуса, а также от убедительности приводимых доктринальных аргументов, но мотивами в религиозном поведении были также верность правящей династии и желание сохранить должность, социальное влияние. У тех лиц, которые были удалены от власти, было больше возможности сохранить при желании традиционные религиозные практики. Путь к восприятию протестантизма открывали занятия торговлей и учеба в университете, особенно в Кембридже^{1047}.

В начальный период английской Реформации в 1530–40-е гг. в проповедях первых реформаторов был различим интерес к социальной проблематике, звучали надежды на преобразование общественных отношений в соответствии с христианскими принципами (например, в проповедях Хью Латимера), но к 1550-м гг. эта проблематика ушла из проповедей протестантов, сосредоточившихся впоследствии только на духовной тематике. Следствием Реформации, как отмечают Ф. Хил и Р. О'Дей, было то, что право допуска священника в приход и право на взимание в свою пользу десятины были выброшены на рынок, как и другие виды собственности, наводя на мысли о возможности дальнейшего лишения церкви её земель, на что и нацеливались некоторые пуритане. В XVI–XVII вв. экономические трудности делали светских лиц более агрессивными по отношению к церкви. Государству требовались средства на военные цели, и это вело к усилению финансового давления на церковь. Только после гражданской войны середины XVII в. социально-экономическое положение церкви Англии стало приемлемым для большинства духовных и светских лиц^{1048}.

В статье К. Кросс «Духовенство и королевская супрематия» обсуждаются вопросы о том, как развивалось понимание королевского верховенства в церкви Англии в период от правления Генриха VIII до предреволюционных десятилетий XVII в. Эту проблему рассматривал целый ряд историков^{1049}. К. Кросс отмечает, что принятием религиозного законодательства реформационного периода в Англии королевская власть фактически намекала, что она является имперской, независимой от любой внешней юрисдикции. Генрих VIII не хотел получить в результате своих реформ такое же влиятельное духовенство, каким оно было в католической церкви. Как считает К. Кросс, у ранних религиозных реформаторов (например, во взглядах У Тиндейла) проявилась мысль о том, что власти монарха следует подчиняться лишь в том случае, если монарх соблюдает божественные установления. Реформаторы, подобные Томасу Кранмеру, рассматривали королевское верховенство в церкви в первую очередь как средство, необходимое для проведения религиозных реформ. В утверждении своей супрематии Генрих VIII действовал через парламент, и стало формироваться мнение, что сущность супрематии состоит в правлении короля вместе с парламентом, а не в правлении церковными делами королем единолично. После реставрации католицизма при Марии Тюдор архиепископ Кентерберийский Кранмер, защищаясь, утверждал, что по Писанию светская власть монарха выше церковной, поэтому он и повиновался своему монарху, а Мария и Филипп отказываются от права, которое принадлежит им по Писанию, поэтому он не может им подчиняться^{1050}.

Елизавету после восшествия на престол была законодательно утверждена «верховной правительницей» церкви и нисколько не поступалась реальной властью в церкви, но даже епископы в её правление, считает К. Кросс, полагали, что они должны следовать в первую очередь установлениям Писания и подчиняться королеве как главе церкви настолько, насколько её распоряжения не противоречат Писанию^{1051}.

В дальнейшем осмыслении королевского верховенства в церкви английскими духовными лицами, по словам К. Кросс, новым проявлением стремления духовных лиц укрепить позицию церкви в отношениях с королевской властью стала проповедь Ричарда Бэнкрофта у собора Св. Павла в феврале 1589 года, когда он утверждал, что епископы, священники и диаконы были в церкви с апостольских времен, и намекал на этот строй как на божественное установление, в отличие от позиции тогдашнего архиепископа Кентерберийского Джона Уитгифта, который в споре с пресвитерианином Томасом Картрайтом защищал мнение, что строй церковного управления относится к сфере adiaphora – второстепенных черт церковного устройства. Утверждение епископата как божественного установления потенциально покушалось на королевскую супрематию в церкви. Духовенство явно опять пыталось повысить свой сословный статус в отношениях со светскими лицами^{1052}.

Елизавета насаждала понимание королевской супрематии как управления церковью епископами под руководством короны, а не как правление церковью монархом совместно с парламентом, с чем было согласно высшее духовенство, не считавшее, что церковь должна подчиняться парламенту^{1053}. В 1560-е гг. богословы англиканской церкви (например, Джон Джуэл) считали, что монарх может принимать решения в вопросах доктрины, если проявляет к этому способности, и сообщать об этих решениях должностным лицам в церкви, чтобы они действовали в соответствии с ними^{1054}. Но в 1590-е гг. в богословской мысли в церкви Англии уже возникла тенденция, которая привела впоследствии к утверждению верховенства парламента во всех государственных делах, включая церковные. Один из создателей англиканства Р. Хукер в своем главном труде «Законы церковного устройства» (The Laws of Ecclesiastical Polity) пришел к мнению, что итоговое решение в церковных делах должно было бы приниматься парламентом, но полное издание труда Хукера было опубликовано только после реставрации Стюартов в 1662 г. Английские монархи до революции середины XVII в. не давали парламенту возможности принимать решения в церковных делах, но при этом держали под своим контролем также и духовенство, в некоторых случаях сами пресекали дискуссии в церкви, угрожая применить против нарушителей спокойствия статут praemunire, что и означало, с точки зрения королевской власти, существование королевской супрематии в церкви Англии. Елизавета и Яков I видели в усилении церкви угрозу своей прерогативе. Но англиканские богословы начала XVII в. были уже не согласны с таким подходом к толкованию супрематии. Церковь, считали они, обладала внутренней духовной властью согласно Божественным заповедям. В том случае, если светская власть требует от церкви чего-то, что противоречит Божественным установлениям, возможно пассивное сопротивление, но не активные его формы в виде бунта – в этом англиканские богословы видели отличие подходов своей церкви от позиции иезуитов^{1055}.

В начале 1590-х гг., как отмечают исследователи, в полемике с пуританами королевской властью и богословами церкви Англии стал применяться аргумент, согласно которому церковные прерогативы монарха стали рассматриваться как независимые от парламентского статуарного законодательства^{1056}.

Королевскую супрематию в церкви не принимали и консерваторы-католики, и пуритане-радикальные реформаторы, но к концу XVI в. появилось следующее поколение духовных лиц, которое рассматривало королевскую супрематию как средство защиты от всё более усиливавшегося давления светских лиц. При Карле I, считает К. Кросс, как раз под защитой королевской супрематии началось усиление церкви, но монарх стал опираться в церковных делах только на одну арминианскую группировку, действия которой, направленные на усиление церкви, настораживали светских лиц и в немалой степени способствовали нарастанию враждебности по отношению к Карлу I, которая привела к возникновению гражданской войны^{1057}.

В статье И. Лакстон «Реформация и народная культура» автор призвала к активизации усилий по изучению народной культуры XVI–XVII вв. По её мнению, одним из первых среди историков Реформации вопросы о социально-культурном развитии провинциальной Англии реформационного периода стал рассматривать А.Дж. Диккенс^{1058}, в трудах которого И. Лакстон находит влияние социальной истории, французской школы «Анналов». И. Лакстон считает продуктивным использование в историческом исследовании методов социальной антропологии и полагает, что необходимо дальнейшее обсуждение познавательного значения социологических концепций для изучения ментальной истории раннего нового времени^{1059}.

И. Лакстон считает возможным на основе данных о том, какие книги люди приобретали, читали, писали, определить, какое влияние Реформация оказала на провинциальную культуру, особенно на уровне массового сознания. Она исследовала главным образом источники, происходящие из западного Мидленда и районов западнее Бристоля к северу до Честера.

И. Лакстон соглашается с критерием определения грамотности человека в Англии XVI–XVII вв. по способности подписать своё имя, выдвигаемым Кембриджской группой по истории народонаселения и социальной структуры, который используется для исследований, подходит для статистических подсчетов, и дополняет этот критерий необходимостью выявления тех лиц, которые имели собственные книги. Роль книг в духовном наставлении светских лиц в дореформационный период, отмечает И. Лакстон, была очень ограниченной. Источником религиозных знаний для светских лиц были представители местного духовенства, а по их завещаниям за период 1490–1558 гг. из завещаний 430 представителей приходского духовенства 133 человека (31%) имели книги, при этом 26 человек имели только богослужебные книги. Эти цифры сходны с данными из других регионов Англии того же времени: по материалам из Нориджской епархии, 25% местного духовенства упоминали в завещаниях книги, А.Дж. Диккенс обнаружил в графстве Йоркшир 28% таких завещаний^{1060}.

И. Лакстон обращает внимание на то, что в начальный период Реформации в западном Мидленде выявленные случаи протестов против разрушения образов, введения реформированного богослужения, например, в городе Вустере, были связаны лишь с тем, что уничтожение местных святынь приводило к исчезновению паломничества, а это уменьшало доходы городских торговцев^{1061}.