Текст книги "Влюбиться на максимум (СИ)"

Автор книги: Вийя Шефф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

Глава 52

– А ты настырная, – смотрит на меня сверху вниз главврач больницы.

Я под его кабинетом уже полдня торчу. Каждую трещинку на кафеле пола выучила и все стены обтёрла.

– Так я из спортсменов… А у нас упорство и сила воля в комплект базовых установок входят.

– Не могу я тебя к нему в реанимацию провести, не положено… – делает виноватое лицо.

– Тогда почему такое неравенство? Кому-то можно, а мне нельзя? Если я пожалуюсь? – приподнимаюсь и стараюсь хотя бы в наглости быть выше его, с ростом это не получится, Борис Васильевич высокий.

– Ты меня шантажировать пытаешься, пигалица? – неприятно криво усмехается.

– А это как получится… Почему Ирине Васильевне можно к нему войти, а мне нет?

– Сравнила тоже хуй с пальцем! Она ему мать. А ты?

– Неважно кто я… Может от меня больше пользы будет. – Не обращаю внимания на его мат.

– Возможно… – он вдруг задумывается и проводит рукой по волосам, откидывая чёлку назад.

Калинин уже четыре дня в сознание не приходит. Мама по секрету поделилась, что он время от времени моё имя произносит. Вдруг, услышав мой голос, он очнётся.

– Сиди здесь, я сейчас сделаю пару звонков, и пойдём, – приказным тоном произносит Борис Васильевич.

– У меня есть большой выбор?

Мы идем по каким-то закоулкам больницы. Сплошные коридоры, кабинеты, палаты. Лифт на восьмой этаж. Какого хрена тяжелых пациентов так высоко кладут, а вдруг пожар?!

Вглядываюсь в дядю Калинина, который прислонился к стенке, пока поднимаемся. Он на год старше своей сестры, а выглядит лет на сорок с небольшим. Причёска модная, с короткими висками и длинной чёлкой, зачёсанной назад. Импозантный мужчина…

Вид у него уставший, светло-карие глаза, как у Калинина, стали красными от недосыпа. Он с больницы почти не уходит с момента операции Гордея. Контролирует всё: от укола, до перевязки. Полозов, так его фамилия, сам практикующий кардио-хирург. По должности мог забить на пациентов и перебирать бумажки в кабинете, но он до сих пор оперирует самые сложные случаи.

На этаже с реанимацией он подталкивает меня в спину в какую-то комнату, где санитарка выдаёт мне комбинезон, который защищает с ног до головы.

– Надевай, – произносит жёстко. – Не хватало, чтобы ты нам принесла чего-нибудь.

– Можно подумать, ваши медсестры проходят полную санобработку, когда бегают туда-сюда в ларёк за пирожками, – грублю в ответ, натягивая костюм.

Он посмотрел на меня прибивающим к земле взглядом. Это улыбнуло. В точку ведь попала.

– А ты язва. Правильно Ирка говорит – хлебнёт он с тобой проблем, – откровенно посмеивается. Америку, можно подумать, открыл. – Идём, – снова слегка толкает в спину.

Мы подходим к медсестринскому посту, он расписывается в каком-то журнале.

– Тебе туда, – показывает пальцем на дверь. – У тебя пять минут, Макс.

Вот блин! Я столько добивалась этого, а именно в этот момент ноги, словно свинцом налились, и с трудом поднимаются.

Чего ты боишься? В глаза Калинину взглянуть, после того, как выгнала его? Так он в отключке. Возможно, он меня даже не услышит.

Всё же делаю робкие шаги к палате реанимации, один раз поворачиваясь и смотря на Бориса Васильевича. Краем уха улавливаю его разговор с медсестрами.

– Извините, Борис Васильевич, вы назвали эту девочку Макс? – полушёпотом спросила одна из девушек.

– Ну, – смотрит он что-то в карте.

– Это прозвище?

– Имя такое. Максим её зовут. А что? – поднимает голову и с прищуром смотрит на неё.

– Ну вот, а ты говорила – потеряли пацана. – Хихикают медсестры.

– Куры, вам заняться нечем? Вот он проснётся, мы все вместе с ним посмеёмся над его ориентацией. У него девок было… – оборачивается ко мне и смущается, что я слышала их разговор. – Что стоишь? Часики тикают.

Быстро вхожу в палату и застываю у двери. Гордей неподвижно лежит на койке с закрытыми глазами. Рядом пикает какой-то аппарат, который контролирует его жизненные показатели. Через катетер под ключицей медленно поступает лекарство из капельницы.

Он бледный, как простыня, на которой лежит. Над левой бровью пластырь закрывает швы от рассечения. И левая рука в гипсе. Доктор сказал, что у Дэя ещё перелом четырёх рёбер. В остальном он целый. Почти легко отделался, если не считать того, что лишился селезёнки. А мог бы и калекой навсегда остаться и гонять потом не на машине, а на инвалидном кресле всю жизнь. За руль он теперь точно не скоро сядет, лишение прав – сто процентов, года на два-три.

Онемевшими от волнения ногами делаю всё же нерешительные шаги к постели Гордея. Сердце бьётся, как сумасшедшее в груди, даже дышать тяжело.

Вглядываюсь в его расслабленное лицо, словно слепленное из воска. Если бы не цифры на экране монитора рядом, я бы подумала, что он не дышит. Осторожно провожу пальцем по щетинистой щеке.

Он из сказки – спящий красавчик. Почему я раньше не замечала насколько он красивый? Правду говорят – мы ценим, когда теряем… А я всё рушу своими руками. Если бы не выгнала тогда, если бы поговорили, и постаралась понять, то его бы здесь не было. Это моя вина…

– Прости меня, пожалуйста… – беру его тёплую руку и целую. – Я дура… полная кретинка…

На мониторе немного подскакивает пульс.

Боже! Он реагирует!

– Это моя вина, я знаю. Обещаю, больше не делать таких ошибок. Только вернись к нам, прошу тебя, – выступают на глазах слёзы. – Я тебя очень люблю и скучаю, – произношу впервые эти слова.

Опять подскакивает пульс.

– Я так боялась тебе в этом признаться, но безумно тебя люблю. Ты самый лучший на свете… – прижимаюсь губами к его пальцам.

– Макс, – приоткрывает дверь Борис Васильевич. – Пора. Время закончилось.

– Можно ещё минутку? – умоляюще.

Он кивает головой и закрывает дверь.

– Мне пора… Твой дядя и так из-за меня правила нарушил. А ты поправляйся. Я тебя очень жду, – часто целую руку Гордея. – Люблю тебя…

Опять подскочил пульс на экране.

Я выхожу из палаты, главврач ждёт меня, подпирая стену.

– Борис Васильевич, он реагирует. У него пульс учащался, когда я с ним разговаривала, – радостно рассказываю ему.

– Хорошо… Значит слышит. Будем надеяться, что скоро очнётся. Пойдём. Я тебя провожу… Костюмчик только сними, – улыбается доброжелательно.

Ковыряюсь в рагу, которое на ужин приготовила мама. Аппетита последние дни почти нет. Даже порой тошнота накатывает.

Передо мной начинает вибрировать телефон, звонок с незнакомого номера. Оперативно включается приложение по определению спама и звонящих, и я вижу, что звонит Полозов.

Откуда у него мой номер?

– Да, – в голосе надежда на хорошие новости.

– Ну что, радуйся, очнулся твой Гордей. Завтра к вечеру в палату переведут, можешь навестить.

– Спасибо, Борис Васильевич! – лыблюсь, как ненормальная, пусть он и не видит.

– Я тебя, наверное, буду к коматозникам приглашать. Ты и мертвого с того света достанешь, – чувствую, что он на том конце тоже смеётся.

– Без проблем! Я же вам должна.

– Надеюсь, ты мне когда-нибудь пригодишься.

– Могу вашим хэйтерам звездюлей навалять, – предлагаю в шутку.

Он громко хохочет.

– Сам как-нибудь справлюсь. Спокойной ночи! Я так точно сегодня высплюсь.

– Споки!

Глава 53

Гордей сидит на кровати, вытянув ноги, и одной рукой пытается почистить апельсин. Он скатывается. Поймав его правой рукой, вгрызается в него зубами, морщится от горечи и плюётся.

Так увлечён этим занятием, что не замечает, что я зашла в палату.

– Дай сюда! – подхожу и отбираю у него апельсин, разрываю двумя руками кожуру, делю на дольки.

– Вот можешь мне кое-что объяснить? – глядит на меня.

– Смотря что…

– Зачем они все их мне приносят? – показывает на фрукты в корзине. – Если я их даже почистить не могу?

Я смеюсь.

– Это дань традиции. Всем несут и тебе тоже.

– Не помню, чтобы я их такой данью облагал. Мне вообще много фруктов нельзя…

– Позвал бы одну из сестричек, которые вокруг тебя тут стаей кружат, как воронье. Она бы тебе и почистила.

– Нет. Чтобы ты потом на меня снова обиделась? Я пас!

– Тогда не жалуйся. И вообще, если не нравится, то надо было в общую палату ложиться, а не в отдельную платную. Так бы делился передачками с соседями.

Он сморщил нос.

– А что не так? Не любишь людей?

– Не хочу лежать вместе с храпящими старыми пердунами. И пердуны – это не в переносном смысле, – взял меня за руку и подтянул к себе так, что я почти упала к нему на кровать.

– Осторожнее, – ругаюсь.

Всего неделя прошла, как в сознание пришёл. Швы, бондажи…

Гордей взял дольку апельсина, зажал в зубах и поцеловал меня, одновременно откусывая кусочек фрукта. Сок прыснул мне в рот, смешивая сладость поцелуя с кислотой цитруса.

– Ммм, как же вкусно, – отстранился, прожевывая дольку. – Как дела в колледже?

– Вот это поворот! Как быстро ты с темы съезжаешь.

– Ты хочешь поговорить о поцелуях? Я, конечно, могу, но практика в них гораздо лучше, – снова потянулся ко мне поцеловать, вдыхая поглубже.

Но тут же его начал бить кашель. Сломанные рёбра дают о себе знать.

– Калинин, ты дурак? – произношу спокойно. – Тебе кажется, сказали, что лучше вообще никаких лишних телодвижений не делать ещё пару недель.

– Я устал. Я домой хочу… Эти каждодневные капельницы, куча таблеток мне надоели, – ноет.

– Головой своей надо было думать, прежде чем на гашетку нажимать! Терпи. Теперь будешь на таблетки работать. Скажи спасибо, что вообще жив остался.

– Спасибо! – стебётся. – Макс, у меня к тебе есть вопрос.

– Ещё один?

– Это серьёзно… У тебя когда-нибудь была клиническая смерть? – он, судя по выражению лица, не шутит.

– Не помню…

– А когда ты болела? Может во время операции?

– Нет, вроде… Родители не рассказывали точно. С чего такие странные вопросы?

– Да так… Просто интересно… Вдруг у тебя было и ты "там" что-то видела…

– Свет в конце тоннеля? – посмеялась.

– Это не смешно, Макс… Это страшно…

– Ладно-ладно… Ты что-то увидел?

– Не знаю… Я толком не помню, – опустил глаза. – Не считай меня ненормальным, но сейчас я считаю, что после этой жизни есть и другая…

– Я всегда в это верила.

Приглядывается к моему лицу внимательно.

– Ты что ресницы накрасила?! – произносит неожиданно громко, заметив моё преображение.

– Это не я! Это Линка мне сделала, – отпираюсь.

– Ну да! Прямо силой заставила. Стой! – хватает меня за руки, предотвращая моё желание стереть тушь для ресниц. – Не надо. Тебе идёт. У тебя глаза и так красивые, а сейчас просто космос… За красивыми глазами скрывается дьявол… – напевает строчку из песни.

– Ты слушаешь девчачьи песни? – удивляюсь.

– Чё это они девчачьи?! Я же должен быть в теме, что слушаю мои ученики. Кстати, как там, в колледже? – снова интересуется.

– Все жалеют, что ты не убился, – прикалываюсь над ним по-чёрному. – Ты же за последние два месяца народ так закошмарил, что тебя ненавидят. Горыныч…

– А кто в этом виноват? – трётся носом о моё плечо.

– Ты… Кто же ещё.

– Я?

– Нет, я! Запомни Калинин, каждый твой выпад будет караться зеркальными санкциями, только они будут гораздо жёстче.

– Ты где таких слов набралась? Санкции… Да ещё и зеркальные, – насмешливо хмурит брови.

– Ты разговариваешь так-то с будущим политологом.

– Ты поступи сначала, политолог! Будущий, – смеётся.

– Считай диплом у меня в кармане.

– Посмотрим-посмотрим, – заваливает меня на кровать, опираясь на здоровую руку.

Его взгляд скользит по моему лицу. Я чувствую разряды тока между нами. Они заставляют тело дрожать, а сердце биться с бешеным ритмом.

– А ну стоп, молодёжь! – вваливается в палату Борис Васильевич. – Совесть-то имейте. А ты хочешь, чтобы у тебя швы разошлись? – строго смотрит на Гордея.

– Дядь Борь, вот умеешь ты приходить не вовремя и всю малину испортить. Ни раньше, ни позже, – присаживается рядом Калинин.

– Сумки проверять или сами запрещёнку сдадите? – кивает на мой рюкзак на стуле.

– Вы о чём, Борис Васильевич? Какая запрещёнка? – не понимаю о чём он.

– Такая! Продукты, которые ему есть нельзя. А то тут один сердобольный брат пытался сегодня ему стакан кофе пронести, – сводит гневно брови.

– Калинин! – слегка толкаю его в плечо. – Тебе нельзя.

Он понуро опускает голову и покашливает в кулак.

– Так проверять? – смотрит на меня Полозов.

– Проверяйте, там учебники и тетради. Я из колледжа сюда приехала.

– Поверю на слово. И прекращайте ваши " игры". Рано ещё. Хочешь обратно на операционный стол?

– Ну, дядь Борь…

– Понукай мне ещё! Я даже не знаю, как тебя домой будем выписывать. Ты же обожрёшься чего-нибудь и всё.

– Я за ним присмотрю, не волнуйтесь, – улыбаюсь доктору.

– А я раньше сочувствовал тебе, Дэй. Думал, вот же оторву себе нашёл. А сейчас понимаю – завидовать надо. Два дня мой кабинет осаждала, чтобы к тебе пустил. Настойчивая.

– Дядь Борь, я ревновать начинаю. Ты мужик видный и холостой, вдруг уведешь, – смеётся Калинин.

– Тебе полезно, – подмигивает мне.

Он конечно в шутку, но как-то напрягает. Я не знала, что он не женат. Дочь же есть, Мила, она была на дне рождения отца Гордея.

– Мне вредно, я зверею, – косится на меня Калинин. – Может и прилететь нечаянно.

– От тебя, сопля? Когда я на ринге соперников укладывал, ты ещё мутной каплей висел.

О, Боже! Это как? Ой, бее!

Понимаю его слова.

У Бориса Васильевича раздаёт сигнал оповещения на телефоне. Он смотрит сообщение и загадочно улыбается. Пишет что-то в ответ и прячет смартфон в карман.

– Ой, дядя… – растягивает скабрёзную улыбку Калинин. – У кого-то приятные планы на вечер.

– Не твоё дело! – стыдливо улыбается, пряча глаза. Сообщение явно от женщины. – Через час капельница. Всем пока!

– Почему он холостой? Есть же Мила? – спрашиваю у Дэя, когда Полозов скрывается за дверью.

– Тетя Галя умерла десять лет назад, у неё был рак желудка. За полгода сгорела… Он до сих пор винит себя, что не смог заметить симптомы на ранней стадии.

Каждый раз вздрагиваю, когда сталкиваюсь с этой болезнью…

Снова накатывает тошнота и головокружение. Домой влетаю пулей и сразу в туалет.

Выйдя из него, застаю маму у двери со злым лицом и скрещенными на груди руками.

– И кто папаша из этих двух?

– Мам, ты о чём?

Она достаёт из кармана коробочку из-под таблеток, которые я приняла после ночи с Гордеем, и кладёт на тумбочку. А рядом подаренную мне в аптеке пачку презервативов.

Жесть…

– Ты в помойном ведре рылась? – брезгливо морщу нос.

И хранила всё это время.

– Кроме них там ничего не было. Ну, так кто?

Блин! И что ответить? И с чего она придумывает про беременность?! Я же таблетку приняла.

– Я не беременна! – нахожу ответ.

– Давай проверим, – достает из кармана какой-то пакетик.

Тест на беременность…

– Мам, ты серьёзно? – смотрю на неё во все глаза.

– Как никогда. Знаешь, меня не прельщает возможность стать бабушкой в сорок лет.

Выхватываю у неё из рук упаковку с тестом и иду в туалет. Нет у меня никакой беременности. Но, если честно, моя уверенность начинает пошатываться в ожидании результата.

Скрещиваю пальцы и зажмуриваюсь. Только бы отрицательный.

Одна полоска…

Фух!

– Вот, – довольно отдаю матери тест.

– А теперь ещё один, чтобы наверняка, – достаёт другой из кармана.

– Мам, я не хочу больше пи́сать!

– А ты постарайся.

Он тоже отрицательный.

– Завтра идёшь к гастроэнтерологу, – заявляет решительно мать.

– Нет, мам! Я не буду кишку глотать, – плаксиво.

– А я хочу убедиться, что у тебя всё нормально и тошнота твоя – это нервное.

Да твою ж мать!

Плетусь в свою комнату.

– Так кто из двоих? – останавливает меня мама.

– Мам, у меня он один всего. Второй – это глупая попытка забыться…

– Хорошо, что ты это понимаешь. Вам с Гордеем сложно из-за одинаковых характеров. Оба эмоциональные и импульсивные. Научитесь говорить и слушать друг друга. Иначе вы изведёте себя…

Глава 54

Помогаю Калинину внести домой все пакеты с вещами, которые стащили его родственники в больницу.

– Слава, там ещё в багажнике остались, принеси, – кидаю ему ключи от машины.

Он ловит, согласно кивает головой и уходит.

– Я дома… – с удовольствием произносит Дэй, вдыхая воздух и немного покашливая.

Последние дни перед выпиской он всех с ума свёл, в ожидании дня икс. Мужчины действительно превращаются в маленьких канючащих мальчиков, когда болеют.

– Ёлка? Гирлянды? – смотрит на меня с удивлением, заглянув в гостиную.

– Праздник скоро, – пожимаю плечами.

– Не знал, что у Сланяна где-то ёлка припрятана.

– Её и не было. Мы купили…

– С каких пор вы дружите? Ещё и по магазинам вместе ходите? – сердится.

Как же я ненавижу его наиглупейшую ревность.

– Никуда мы не ходили. Заказали всё через интернет. Он мне несколько ссылок скинул для выбора, – недовольно фыркаю, скидывая пуховик.

Если честно, то это полуправда. Никаких ссылок он мне не скидывал, мы часа два сидели и выбирали все эти украшения на сайте, бок о бок. И покупка новогодней мишуры с его стороны была только причиной узнать побольше о Линке.

Зацепила она его. И крепко… Но делает вид, что безразлична. И интересуется ей якобы между делом, как ответственный инспектор. Только вот меня не обманешь, со стороны виднее.

– Если я в больницу попаду, требую, чтобы мне ещё и кровать двуспальную привезли, – вваливается с сумками Славка. – Чтобы равноправие было. Нахрена столько вещей туда тащить? Пару трусов, пижаму, тапочки, зубную щетку и пасту за глаза хватит. Остальное там выдадут.

– Молчи, – даёт ему подзатыльник входящая за ним Ирина Васильевна. – Накаркаешь ещё!

Она ехала за нами.

– Вот эти в холодильник отнеси, – отдаёт ему пакеты. – Там еда на два дня для Гордея.

– А для меня? – обиженно надувается Калинин старший. – Я должен пиццей и суши травится? Несправедливо!

– Я бы отравился… – задумчиво произносит Гордей, представляя, наверное, большой кусок маргариты.

– Я тебе отравлюсь! – рыкает на него мать. – Узнаю – посажу на хлеб и воду.

– Мне нельзя мучное, мам, – лыбится Гордей.

– Давай, я выложу, – забираю пакеты с едой у Славки, не в силах терпеть их препирания.

А они в прихожей минут десять ещё устраивают разборки, после чего хлопает дверь и становится тихо.

Калинин нежно обнимает меня сзади и притягивает к себе, вдыхая запах моих волос. Его рука скользит под мою кофту, потом по коже до груди и сжимает её.

– Дэй, что ты делаешь? Вдруг Слава вернётся, – хватаюсь за его ладонь.

– Не вернётся… У него дежурство до утра, – шепчет, целуя в шею.

О, боги! Как же это круто! По телу начинает разливаться горячая лава, заставляющая вскипать кровь.

– Тебе нельзя… – шепчу, а самой трудно дышать от его ласк.

Он поворачивает меня к себе, требовательно и настойчиво целует в губы.

– Есть позы, в которых я почти не буду напрягаться. Например, ты сверху.

– Ты серьёзно? – отстраняюсь и смотрю на него во все глаза.

– Вполне. Макс, только не говори, что ты всё ещё боишься.

– Я не боюсь… Я не умею…

– Я подскажу, – снова утыкается в шею и нежно целует.

Тело начинает расслабляться от нахлынувшего желания. Это не поцелуи в больнице, где я знала, что точно ничего между нами не будет. Они в тот момент так не возбуждали. Сейчас ожидание близости накрывает и туманит сознание. Даже голова начинает кружиться.

Гордей берёт меня за руку и ведёт в свою спальню. Плюхается на кровать и с горящими от желания глазами осматривает меня.

– Прости малыш, но тебе придётся раздеться самой, – нагло улыбается. – И меня…

Боже, сколько похоти в этих двух словах. От них кожа покрывается мурашками, а руки становятся влажными.

Через голову стягиваю с него свитшот, посмеиваясь, что его рука в гипсе застревает в рукаве. Забираюсь ему на колени, обхватывая его бедрами.

Пробегаюсь пальчиками по его пылающей коже от груди до плеч. Она сейчас выглядит бледнее, чем раньше. Кровь пока не восстановилась в полном объёме. Дэй похудел, диета и болезнь заставили сбросить несколько килограмм. Но мне кажется, что сейчас его тело ещё более рельефное, словно после сушки.

Мы смотрим в глаза друг другу, пожирая взглядами. Хотела бы я проникнуть ему в голову и узнать те грязные фантазии, которые рисует в данный момент его мозг. У меня опыта в этом ноль. Я даже фильмы для взрослых смотрела, брезгливо ведя носом. Напрасно, наверное, сейчас бы знала, что делать в этой неловкой ситуации.

Он поддел пальцами край моей кофты и глазами намекнул, чтобы я её сняла. Робко и неловко стянула с себя одежду, оставшись только в кружевном лифчике.

– Мне нравится, – довольно растянул улыбку Гордей, обнял здоровой рукой и притянул к себе, врезаясь лицом в ложбинку между моей грудью.

Поцеловал, лизнул обнаженную кожу над прикрытой тонкой тканью возвышенностью. Стянул бретельку, обнажаю одну грудь полностью и с жадностью впился в сосок.

Твою мать! Тело будто пронзило электрошоком. Такого удовольствия я никогда не получала. Даже первый раз был не таким острым по ощущениям. Значит, правду говорят, что после боли приходит наслаждение.

Кусая губы и постанывая, выгибаюсь назад. Дэй пользуется моментом и ловко расстегает лифчик. Интересно, он долго практиковался в этом? Сколько расстёгнутых бюстгальтеров на его счету?

О чём ты думаешь, дура?! Не всё ли равно?

Я запускаю пальцы в его волосы и притягиваю голову плотнее к своей груди. Хочу испить это удовольствие до капли. Калинин на мои действия рычит и почти вгрызается в мои соски, заставляя меня дрожать и ёрзать у него на коленях.

– Пожалуйста…

О чём я умоляю? Продолжить? Или прекратить? Нет, только не второе… Никаких тормозов, остро и до финала.

Соскальзываю с его колен и сдираю с него спортивные брюки вместе с боксерами. А потом плавно снимаю свои джинсы, немного виляя бёдрами.

– Вау! А ты быстро учишься, – жадно смотрит на меня пожирающим взглядом. – Можешь сделать одолжение? Достань из ящика презервативы. Не хочу опять облажаться.

Я выполняю его просьбу. И снова возвращаюсь к нему на ноги. Подаю пакетик.

– Нет-т. Это придётся сделать тебе, – произносит протяжно. – У меня лапки, – показывает гипс.

– Я… Никогда…

– Вот и научишься, – целует для храбрости, заставляя меня отбросить стеснение.

Дрожащими руками пытаюсь открыть упаковку. Не получается, она падает. Калинин хихикает, подхватывает и зажимает в зубах.

– ДёВгай, – сквозь зажатые челюсти.

Действительно выходит открыть. Пустой пакетик Гордей сплёвывает на пол.

– А теперь нежно надень.

Блин! Серьёзно? Прикоснуться к тебе там? Одно – чувствовать тебя в себе, а совсем другое – взять в руки то, чем ты это делаешь.

Киваю головой и немного отодвигаюсь, чтобы было пространство.

Он и должен быть такой большой?

Твердый, как камень, понятно, но как я могла в себя вместить такого? А ещё он очень горячий и пульсирует.

Неуклюже раскатываю презерватив по члену, немного защемив крайнюю плоть, на что Гордей слегка фсыкает.

– Всё нормально! – видит мой испуг.

– Прости…

Он только сильнее начинает целовать меня, поджигая мою кровь, как бензин. Она быстро по цепочке от губ разливается по моему телу и сжигает.

– Приподнимись немного, – шепчет Дэй.

Я послушно поднимаю попу, он направляет свой член в меня, а потом резким движение заставляет сесть. Меня пробивает боль. Второй раз тоже больно? Мне никто про это не говорил.

– Тсс, – держит меня, чтобы я не слезла с него.

Боль утихает, остается слабое жжение, но и оно проходит после порции новых ласк моей груди.

– Теперь вверх и вниз, как на лошадке, – выдыхает слова Гордей.

Я слушаюсь и снова выполняю его наставления. От этих движений немного больно, но не критично. А когда я начинаю течь от его покусываний кожи, так и вообще всё проходит. Только наслаждение струится по телу. Шумы и все звуки пропадают. Я слышу только наши синхронные стоны и хлюпание. Неужели мой организм способен выделять столько влаги?

Гордей откидывается спиной на кровать, оставляя меня одну продолжать страстную скачку. Он не смотрит, его глаза закрыты, а зубы то и дело прикусывают со стонами нижнюю губу.

Как понять, что он на грани? Когда придёт его оргазм? Мой вот-вот взорвёт моё тело на атомы. Интуитивно начинаю двигаться быстрее, чтобы достигнуть пика, дыхание, и без того сбивчивое, начинает прерываться. Я дышу через раз. Жарко, очень жарко… Пот течёт по всему телу ручьём.

Я слышу усиление стонов Гордея, они словно болезненные. Останавливаюсь и смотрю на него. Ему больно?

– Не тормози, – умоляет. – Чуть-чуть осталось…

Я продолжаю выступать в роли наездницы и через минуту мы оба кончаем.

В этот момент мой мозг просто накрывает какой-то взрывной волной. А Гордей громко стонет и заставляет меня сесть на него ещё глубже, из-за этого у меня в конвульсиях дергаются ноги.

Чёрт! Какое-то сладкое сумасшествие, отключающее реальность.

Не понимаю, почему я так этого боялась…