Текст книги "Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем "Список благодеяний ""
Автор книги: Виолетта Гудкова
Жанры:
Драматургия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 35 страниц)
СЦЕНА У ТАТАРОВА
Лежит в развернувшейся упаковке серебряное платье.
Татаров.Если вы пришли только затем, чтобы возвратить платье, то вы обратились не туда, куда следовало. Здесь живу я. Госпожа Трегубова живет в другом месте. Но вы узнавали мой адрес, следовательно, вы хотели меня видеть. Теперь вы молчите. Не понимаю. Вы обижены на меня?
Леля молчит.
А я думаю, что вы должны быть благодарны мне. Тем, что я украл ваш дневник, я оказал вам большую услугу.
Леля молчит.
Советский режим недолговечен. Его уничтожит война, которая разразится не сегодня завтра. Образуется правительство научной, технической и гуманитарной интеллигенции. Ни для кого не секрет, что начнутся репрессии. Преследования коммунистов и тех, кто им служил наиболее рьяно. Ну, что ж. Возмездие. Конечно, новая власть проявит великодушие. Но на первых порах – военная диктатура. Маршал, который вступит в Москву, будет действовать сурово – как русский патриот, как солдат. Тут ничего не поделаешь. Гуманисты в белых жилетах потупят на некоторое время взоры. И вот, представьте себе… если бы не случилось того, что случилось, если бы дневник ваш остался при вас, – скажем, вы вернулись бы обратно в Москву и продолжали бы притворяться большевичкой… И вот произошел бы переворот. Тогда в один прекрасный день, на рассвете, вас привели бы в комендатуру в числе прочих… Тут уже поздно было бы доказывать и разбираться в дневниках. Вас бы расстреляли, как любую чекистку. Ведь так?
Леля молчит.
Теперь вы чисты. Ваш дневник напечатан. Его читают Милюков [360]360
Милюков Павел Николаевич (1859–1943), русский политический деятель, историк, публицист. Один из организаторов партии кадетов, с 1907 года – председатель ее ЦК, редактор газеты «Речь». В 1917 году министр иностранных дел Временного правительства 1-го состава (до 2/15 мая). После Октябрьского переворота в эмиграции. Имя Милюкова не раз упоминалось в обвинительных речах Н. В. Крыленко на процессе Промпартии осенью 1930 года, тогда как именно Милюков декларировал необходимость для эмигрантов «убить в себе психологию гражданской войны», выступал за отказ от свержения власти Советов вооруженным путем – в сочетании с «моральным неприятием большевизма» (см. об этом, в частности, в ст.: Бирман М. А. М. М. Карпович и «Новый журнал» // Отечественная история. 1999. № 5. С. 126). Олеша предлагает Татарову ссылаться именно на Милюкова (и дает имя Милюкова – Павел – отцу Кизеветтера).
[Закрыть], генерал Лукомский, русские финансисты, помещики и, главное, та молодежь, которая мечтает, ворвавшись в Россию, отомстить (жестоко)за своих расстрелянных отцов и братьев, за молодость свою, не видевшую родины. Они читают вашу исповедь и думают: она была в плену, ее мучили, ее вынуждали служить власти, которую она ненавидела. Она была душою с нами. Следовательно, я помог вам оправдаться перед теми, кто будет устанавливать порядок в России.
Леля молчит.
Ведь это ясно: где-то в подсознании вашем жила вечная тревога (запер дверь),мысль об ответственности… за кровь, которую при вашем молчаливом согласии проливали большевики. Теперь вам бояться нечего. Я был врачом вашею страха.
Леля молчит.
А теперь вы можете быть спокойны. Родина простит вас. И вознаградит. Недолго ждать. У вас будет особняк, автомобили, яхта. В серебряном платье вы будете блистать на балах. Мы встретимся (подходит к Леле).Я стану во главе большой газеты. Я приеду к вам в театр, неся розы в папиросной бумаге; мы посмотрим друг другу в глаза, и вы очень крепко пожмете мне руку.
Леля.Стань к стенке, сволочь.
Она резко встает. В руке у нее браунинг.
Татаров бросается на нее. Происходит борьба.
Леля роняет браунинг.
Из-за занавески выходит спавший до того Кизеветтер.
Он поднимает браунинг.
Леля в растерзанной одежде лежит, брошенная на диван.
Тишина. Кизеветтер с браунингом.
Татаров.Отдай револьвер.
Кизеветтер молчит. Пауза.
Я говорю: отдай револьвер.
Леля движется.
Кизеветтер (приближается к Леле и присажив/ается/ на ручку дивана).Не бойтесь меня! Я буду вашей собакой!
Леля молчит.
Я вас не знаю. Я видел вас только один раз в жизни.
Движение Лели.
Вы слушаете меня? Мы встретились на пороге – помните? И вы прошли через все мои железы.
Татаров.Ты можешь вести эту сцену без револьвера?
Кизеветтер (шаг вперед).Я нищий. Уменя нет галстука. Но если вы продаетесь за деньги, я сделаюсь вором и убийцей.
Леля(к выходу, с криком). Пустите меня! Пустите меня!
Кизеветтер(бросается за ней, к ногам ее, обнимает ее колени). Не уходи, не уходи…
Леля.Пустите меня!.. (Все время.)
Кизеветтер.Мир страшен… (Диктует.)Черная ночь стоит над миром… ничего не надо… только двое… мужчина и женщина должны обнять друг друга…
Татаров.Пусти ее.
Р/айх/ за статую.
Кизеветтер.Не подходи!
Стреляет в него, промах. Тишина.
Сел, заплакал, упал револьвер.
Выходит Мартинсон. Закуривает.
Татаров.Эпилептик.
Кизеветтер плачет – лицом на столе.
Шум за дверью. Стук.
Татаров(подходит к дверям). В чем дело?
Голос за дверью (Ключарев).Открой, русский.
Кириллов сел на /нрзб/.
Татаров.Случайный выстрел. (Стихает за дверью.) Ну, вот. Они пошли за полицией.
Кизеветтер неподвижен. Молчание.
Татаров (вынимает обойму).Где вы достали револьвер?
Леля молчит.
На нем гравировка: «Александру Федотову, комбригу». Вы получили его в посольстве? Какая неосторожность. Если вам поручили меня убить, то следовало снабдить вас другим оружием.
Леля (выходит).Меня никто не посылал. Я сама решила убить вас.
Татаров.Из револьвера, принадлежащего комбригу…
Леля.Я его украла. (Села на стул.)
Татаров.А… Ну, это естественней. Но полиции выгоднее вам не поверить. На основании этой семизарядной улики будет создана версия, что советское посольство инспирирует своих агентов на террористические акты против эмиграции.
Леля молчит.
Это повод для ответных актов с нашей стороны. Скажем, для покушения на советского посла.
Леля.Да, я понимаю.
Татаров.Вы хотели свести со мной личные счеты, а в результате может погибнуть советский посол. Вы понимаете? А дальше? Дальше может начаться война. Порох готов. И в России скажут, что вы бросили в него искру.
Леля молчит.
Вы действительно запутались… Ладно, я еще раз окажу вам услугу.
Стук в дверь.
(У двери.) Кто?
Голос за дверью.Именем закона.
Татаров(к Леле). Спрячьтесь.
Леля уходит за занавеску.
Татаров открывает дверь.
Входят два полицейских в черных пелеринках, с усиками.
Молчание.
Первый.Что здесь было, расскажите, будьте любезны.
Татаров.Нечаянный выстрел.
Первый.В воздух?
Татаров.Да.
Второй.В потолок?
Татаров.Я думаю, что в косяк.
Первый.Кто стрелял?
Второй.Да, кто стрелял?
Татаров (молча показывает. Жест).
Первый.Кто вы, будьте любезны?
Кизеветтер.Дмитрий Кизеветтер.
Второй.Почему вы стреляете в воздух? Вы именинник сегодня?
Молчание.
Первый.Чем вы занимаетесь?
Татаров.Он безработный.
Первый.Ага… откуда у вас оружие?
Кизеветтер.Не знаю.
Второй.Дай ему в морду, Жан.
Первый.Ш-ш! Это ваш револьвер?
Кизеветтер.Нет.
Первый.А! Это русский револьвер. Интересно. Русские снабжают безработных оружием.
Леля.Это неправда.
Ход к Леле вдвоем.
Второй.Мадам, красивые женщины не должны вмешиваться в политику.
Кизеветтер.Я стрелял в него из-за женщины.
Первый (ход).Из-за вас?
Леля молчит.
Кизеветтер.Да, из-за нее.
Первый(к Татарову.) Это правда?
Татаров.Да (ход).
Первый (ход к Кизеветтеру).Вы подтверждаете, что вы произвели покушение на убийство?
Кизеветтер.Да.
Первый.За это полагается каторга… (Молчание.) Вы хотите на каторгу?
Кизеветтер молчит.
Второй.Дай ему в морду, Жан.
Первый.Чш… Если вы не хотите на каторгу, то лучше не настаивайте на версии о покушении.
Кизеветтер.Хорошо.
Первый.Идите сюда! Садитесь. Условимся, что вы просто выстрелили в воздух… (Тоном констатации, как бы подсказывая лжепоказания.)
Кизеветтер.Хорошо.
Первый.…но из русского револьвера. Если безработный стреляет из русского револьвера во французский воздух, значит, его руку держат большевики. Следовательно, этот безработный хочет сделать революцию при помощи иностранцев. Значит, он изменник. За это полагается гильотина. Вы хотите на гильотину?
Кизеветтер.Нет.
Первый.Так что же нам делать?
Пауза.
Леля.Этот человек ни при чем… вы слышите? Во всем виноватая…
Первый.В чем?
Леля.Этот револьвер принесла я!
Первый(к Татарову). Что? Кто это?
Татаров.Актриса.
Первый.Откуда у вас русский револьвер?
Леля.Я его украла.
[ Первый.Где?
Второй.Очевидно, в советском посольстве.
Первый.Французская полиция охраняет советское посольство. Это известно вам? Таково международное правило. Красть вообще нехорошо. А красть в посольстве иностранной державы к тому же невежливо. Если вы произвели кражу в посольстве, я должен вас арестовать как воровку. За это полагается тюрьма. Вы хотите в тюрьму за ограбление советского посольства?
Леля молчит].
Татаров (подходит к Бочар/никову/).Она испугалась выстрела и сама не знает, что говорит.
Второй.Ваша любовница?
Татаров.Да.
Первый – к столу.
Второй (М/артинсон/ – отход/ит/)Мне тоже нравятся шатенки.
Пауза.
Первый (встает).Итак, случай разучен. Что мы имеем? Если забыть о выстреле? Безработного труса и большевистский револьвер. Кроме того, мы знаем, что приближается поход безработных. (Пауза.) Если вы любите стрелять, почему бы вам не выстрелить еще раз? Кизеветтер. В кого?
Первый.Во многих сразу.
Второй.Я думаю, что комиссар одобрит это предложение. Первый. Мы попросим вас выстрелить в безработных.
Второй.Из большевистского револьвера.
Первый.Они ответят, и тогда драгуны получат законное право на то, чтобы /их/ разгромить, а вы благополучно избегнете и каторги, и гильотины.
Второй.А вы, мадам, тюрьмы.
Леля.Негодяй! Негодяй! Вы негодяй!
Первый.Спрячь ее за занавеску, Гастон.
Второй.Я боюсь, она, наверное, царапается.
Первый.Ну, ладно. Она успокоится в объятиях у своего милого. (Возвращается.)Идемте, молодой человек.
Кизеветтер неподвижен.
Первый.Ну.
Кизеветтер неподвижен.
Второй.Дай ему в морду, Жан.
Кизеветтер идет.
Первый.Вы впереди, а мы несколько сзади.
Уходят. Тишина.
Татаров (подходит к Леле).Итак, вместо того чтобы шагать под дождем в неуютный комиссариат, вы остались в теплой комнате.
Леля тихо идет к дверям мимо Мартинсона.
Куда вы?
Леля (поворот).Я пойду домой.
Татаров.В пансион? У вас нет денег.
Леля (поворот).В Москву.
Татаров.Как?
Леля (на пороге).Пешком.
Конец.
Между 6 и 7 эп/изодами/ музык/альная/ прослойка, секунд 30.
/Сцена/ ПРОСЬБА О СЛАВЕ
Ночь. Улица. Рабочие.
Раскрыть боковой портал, на нем – б/елое/ платье.
Начало «Ветра». Певица.
Пшенин. [361]361
В публикуемом экземпляре, имена персонажей пьесы даны вперемежку с фамилиями актеров ГосТИМа, занятых в спектакле. (Пшенин, Ноженкин, Крюков и пр.).
[Закрыть]Товарищи, я предлагаю разойтись.
Ноженкин.Трус!
Пшенин.Запальчивость – не значит храбрость. Дерзость – обезьяна отваги.
Крюков.Сам обезьяна.
Сергеев.Говори проще.
Пшенин.Ночью нельзя говорить проще. Ночью говорят или шепотом, или кричат.
Нар/одное/ трио.
Начинается песенка:
Посередине рынка
стоит твоя корзинка.
Блондинка, блондинка,
красотка моя.
Пшенин.Товарищи, предлагаю разойтись.
Консовский (бежит).Убирайся юн, полицейская маска. Убирайся вон!
Пшенин.Что ты орешь, парень? Рыжий парень, глупый Жак. Ну, что ты орешь? (Толкнул его ногой.)
Консовский.Да здравствует Москва!
Пшенин.Дубина! Ты читаешь газеты?
Сергеев.Он не умеет читать.
Пшенин.Как ты смеешь мечтать о переустройстве мира, если ты неграмотен? Москва, Москва… Рыба. Глупая рыба. Вас обманывают! Они верят Москве. А ты был в Москве?
Подросток молчит.
Фролов. Он не был в Москве.
Пшенин.А не был? Ну и молчи. Кто-нибудь из вас был в Москве?
Леля (появляясь рядом с агитатором).Я была в Москве!
Пшенин.Очень приятно. Ну, что ж, расскажи этим невеж/д/ам о советском рае.
Леля.Когда говоришь с рабочим, сними шляпу (сбрасывает с него шляпу).
Гул одобрения, смех, рукоплескания.
Народное трио 2-й раз.
Веселый голос продолжает:
Сегодня после рынка
приди ко мне, блондинка,
блондинка, блондинка,
красотка моя.
Пшенин (на фоне песенки).Ах ты, дрянь! Я оттаскаю тебя за кос/м/ы!
Подросток дает агитатору пинка в зад.
Тот падает. Замешательство.
Появляется пожилой господин со свитой (Лепельтье-отец, Лепельтье-сын, дочь Лепельтье и ее жених).
Они видят опрокинутого агитатора и возбужденную Лелю.
Лепельтье-отец.Революция еще не началась, господа.
Леля.Поэтому он отделался только шляпой. А когда начнется революция, за шляпой полетит и голова.
Лепельтье-отец.Кто эта фурия?
Пшенин.Пьяная потаскуха.
Молчание.
Лепельтье-отец.Ты думаешь, мы живем в восемнадцатом веке?
Леля.Да, мне снятся маркизы, висящие на фонарях.
Лепельтье-отец.Ты политически неразвита. В наши дни миром правят не маркизы и не короли, а машина, изобретенная демократией и носящая имя капитала.
Леля.Ну, что ж. И фонари-то теперь другие – электрические.
Начало муз/ыки/ «Ветер».
Лепельтье-сын.Можно подумать, что она актриса, которую наняли в эту ночь играть одну из ведьм Французской революции.
Лепельтье-отец.Чего ты бесишься? Она воображает меня аристократом. Дитя мое, я сын метельщицы, я был бедняком, был в юношестве помощником кузнеца, потом стал слесарем.
Лепельтье-дочь.Ночь слишком сырая, чтобы затягивать беседу. И так мы приезжаем на бал последними.
Лепельтье-отец.Я пролетарий по крови и могу говорить с вами на общем языке. Чего вы хотите?
Ноженкин.Хлеба.
Леля.Ах, только хлеба? Почему вы боитесь его?
Лепельтье-отец.Ты мне мешаешь (поднимает трость и упирает ее перпендикулярно в грудь Лели).
Леля.Он причиняет мне боль своей тростью.
Лепельтье-отец.Ты провоцируешь своих товарищей. Она не похожа на женщину с фабрики. Я думаю, что она служит в полиции.
Леля (вырывает палку).Что вы боитесь его?
Лепельтье-сын (отнимает трость у Лели).Но-но-но. Тише, тише, голубка.
Кон/ец/ муз/ыки/ «Ветер».
Без музыки.
Лепельтье-отец.Затруднения пройдут. Нужно подождать.
Ткач (Васильев А.).Голодая?
Лепельтье-отец.Ты ежедневно получаешь тарелку супа.
Ткачиха.А наши дети?
Лепельтье-отец.Не рожайте детей в такое время. Скажи твоему мужу, чтобы он сдерживал себя. Я не могу отвечать за экстаз твоего мужа.
Леля.Бейте, бейте его!
Нач/ало/ муз/ыки/ «Джаз». 37–40 /sec./.
Появляется группа рабочих.
Сантиллан.Как ты попала к нам?
Лепельтье-отец.А, Анри Сантиллан! Член коммунистической партии, бывший депутат, здравствуйте. Вас уже выпустили из тюрьмы? Они вас уважают, вы должны предупредить их. Смотрите, они заняли улицу. Они мешают городу отдыхать. Правительство может вызвать драгун.
Сантиллан.Они разойдутся только после того, как правительство выслушает их требования.
Лепельтье-отец.Пусть говорят, я передам.
Сантиллан.Это длинный список.
Лепельтье-отец.Диктуйте.
Музыка безработных. Партитура № 27.
Леля приходит в себя, слушает.
Никитин (голос из зрительного зала). Мы требуем…
Сергеев.Прекратить безработицу.
Ноженкин.Мы требуем… семичасовой рабочий день.
Марков.Фабрики рабочим.
Фролов.Заводы рабочим.
Сергеев. Землю отнять у помещиков.
Никитин.Мы требуем…
Высочан.Детям ясли.
Ключарев.Зеленые города.
Васильев.Мы живем в лачугах.
Ноженкин.Требуем дома построить рабочим.
Марков.Дворцы культуры.
Крюков.Больных рабочих лечить на курортах.
Фролов.Курорты трудящимся.
Марков.Охрана труда.
Высочан.Отдых беременным.
Ключарев.Прекратить эксплуатацию подростков.
Сергеев.Науку на службу пролетариата.
Ноженкин.Всю власть трудящимся.
Вся толпа.Всю власть трудящимся.
Конец музыки.
Леля.Браво, браво! Читайте, читайте список благодеяний!
Лепельтье-отец.Чтобы провести этот список в жизнь…
Сантиллан. …нужна социальная революция!
Толпа.Нужна социальная революция!
Лепельтье-отец.Какая жалкая утопия!
Толпа.Долой, долой. Да здравствует Москва. Да здравствуют Советы.
Кричат до тех пор, пока не будет сигнала от дирижера.
Без музыки.
Леля.Я помню… Я помню, я вспомнила… Сады…
Пожилой господин.Идемте, господа.
Пожилой господин со свитой уходит.
Леля. …театры, искусство рабочим. Я видела глобус в руках пастуха. Я видела Красную армию. Я видела знание в глазах пролетариата. Я слышала лозунг «Долой войну». Я вспомнила все.
Входит начальник полиции со свитой.
Тишина.
Начальник полиции (у витрины с манекеном. Сантиллану).
С кем говорить?
Сантиллан молчит.
Нач/ало/ муз/ыки/. Скрипка.
Ход Сантиллана.
Вы должны покинуть город по следующему маршруту…
Толпа.Долой, долой!
Выход Кизеветтера до выстрела – 1 минута.
Сантиллан.Эти люди не уйдут из города.
Леля(увидела появившегося Кизеветтера, становится с левой стороны/от/ Сантиллана).Этот человек… осторожней… Умоляю вас.
Толпа.Осторожно, Сантиллан.
Леля.Полицейские поручили ему… он убьет вас…
Нач/ало/ муз/ыки/.
Скрипка возникла. Presto.
Сантиллан.Откуда ты знаешь? Ты разве служишь в полиции?
Толпа.Она служит в полиции!
Нач/альник/полиции.Итак, мы ждем.
Сантиллан.Чего ты ждешь, палач?
Толпа.Палач, долой!
Нач/альник/ пол/иции/.Взять его!
Выходит полицейский.
Протяните руки!
Полицейский вынимает наручники.
Руки!
Сантиллан неподвижен.
Силой!
Борьба. Presto.
Полицейский с наручниками делает движение.
Сантиллан ударяет его по руке.
Наручники успевают надеть.
Толпа.Сантиллана берут! Сантиллана берут!
Происходит борьба, во время которой Сантиллан кричит:
«Да здравствует социальная революция!»
Толпа.Да здравствует социальная революция!
Кизеветтер стреляет в него.
Леля успевает закрыть Сантиллана собой.
Кизеветтер, выстрелив, бросает револьвер.
С выстрела до конца – 2 м/инуты/ 20 /секунд/.
Паника. Гнев.
Толпа хлынула на выстрел вон.
Леля. Не поддавайтесь провокации. Не отвечайте! Не стреляйте. (Падает.)
Голоса.Она воровка!
Он ее из ревности…
Любовник ее!
Она служила в полиции.
Предательница!
Потаскуха!
Крики:Убили русскую! Смерть! Смерть!
Леля от фонтана идет на авансцену:
– а) сц/ена/с наручниками;
– б) выстрел;
– в) ранение;
– г) «убили русскую», «смерть»;
– д) уход полиции, Сантиллана и Кизеветтера;
– е) Леля=<…>.
Кизеветтер, выстрелив, бросает револьвер.
Подросток подн/имает/ револьвер и несет к маг/азину/, где Леля.
N.B. Около Лели некая группа+ Ткачиха.
Музыка. Скрипка.
Леля (увидела револьвер). Это я украла у товарища… (Падает на руки Ткачихи.)Простите меня. Простите меня… Жизнь… Жизнь… Кончается жизнь… Товарищи, я все поняла. (Ложится.)Я умираю за революцию… на камне Европы. Париж, Париж! Вот слава твоя, Париж!.. (Обхватывает Ткачиху и шепчет ей на ухо.)
Ткачиха наклоняется над ней.
Ткачиха.Не слышу, не слышу… Она просит накрыть ее тело красным флагом. Подымите флаги. Мы пройдем по улицам города. Мы прокричим правительству список наших бед.
Леля лежит мертвая, непокрытая.
Толпа двинулась вперед со знаменами.
Выход драгун. Выстрелы. Темнота.
Конец
1931 г.
Глава 7
«Здесь Мейер тряхнет стариной…»
Мейерхольд на репетициях «Списка благодеяний»
«Я был в гостях у Мейерхольда, –
еще раз вернусь к записи в дневнике Ю. Олеши 10 декабря 1930 года.– <…> Он будет ставить мою пьесу „Список благодеяний“. Вот как далеко шагнул я! <…> Главную роль – роль Лели Гончаровой, актрисы, бежавшей за границу, – будет играть Зинаида Райх.Они ссорились вчера. Она боится, что он выхолостит „лирику“; она убеждает себя, что из всей пьесы ему нравится только сцена в мюзик-холле, потому что в ней он может развернуть любимое: акробатику, негритянское… Она волнуется за „лирику“.
Зиночка, будем верить Мейерхольду» [362]362
Олеша Ю.Книга прощания. С. 103, 105.
[Закрыть].
Полтора месяца, январь и первая половина февраля 1931 года, в ГосТИМе заняты «Последним решительным», спорами вокруг пьесы и спектакля, окончившимися болезнью Мейерхольда (17 февраля он пишет о том, что болен, Вс. Вишневскому). Но уже с начала года Мейерхольд возвращается к пьесе Олеши. «Как говорят, по вечерам у него на дому идет работа над Алешой (так – В.Г.), там уж роли распределяют…» – пишет Э. Гарин X. Локшиной 6 января 1931 года [363]363
Ф. 2979. Оп. 1. Ед. хр. 287. Л. 9.
[Закрыть]. Спустя еще два дня, 8 января: «Последние дни репетирует Тяпа [364]364
Тяпа – дружеское прозвище актрисы ГосТИМа Елены Алексеевны Тяпкиной (1897–1984).
[Закрыть], очень слабо (речь идет пока о „Последнем решительном“. – В.Г.), но сама хозяйка, очевидно, занята не будет, ибо готовится к актрисе» [365]365
Ф. 2979. Оп. 1. Ед. хр. 287. Л. 11.
[Закрыть]. В эти же дни Гарин пытается посмотреть фильм о процессе Промпартии: «Вчера вечером дошел до того, что в очереди в 1-ый Союзкинотеатр на процесс промпартии простоял час, и так и не попал» [366]366
Письмо от 14 января 1931 г. (Ф. 2979. Оп. 1. Ед. хр. 287. Л. 19 об.).
[Закрыть].
Начиная с первых дней марта последовательность работы над «Списком благодеяний» возможно проследить почти день за днем.
«2 марта с.г. в 12 часов дня вызывается вся труппа и студенты ГЭКТЕМАСа. Беседу ведет Мастер.
3 марта с.г. в 12 часов дня вызывается вся труппа и студенты ГЭКТЕМАСа. Беседу ведут Мастер и Автор» [367]367
Мейерхольд Вс.Распоряжения и замечания по репетициям и спектаклю «Список благодеяний». Автограф // Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 716. Л. 19. 28 февраля 1931 года.
[Закрыть].
Судя по письму Гарина к Локшиной, 3 марта состоялась не беседа с автором, а читка пьесы [368]368
Э. П. Гарин – Х. А. Локшиной 3 марта 1931 года: «Нынче утром читали вновь переделанную пьесу Олеши» (Ф. 2979. Оп. 1. Ед. хр. 288. Л. 29).
[Закрыть]на труппе.
Еще одна читка «Списка благодеяний», которую Гарин называет первой [369]369
Гарин – Локшиной 7 марта 1931 года: «Сегодня будет первая читка Олеши» (Ф. 2979. Оп. 1. Ед. хр. 288. Л. 33).
[Закрыть], проходит 7 марта.
14 марта автор вновь читает пьесу труппе.
«Читка происходила в темном зале, на сцене. Стол был освещен сбоку прожектором, который озеленил лицо Мейерхольда. <…> Мейерхольд писал на листках, производя распределение ролей. Комбинировал. Он в очках. Сказочен. Доктор. Тетушка из сказки. Замечателен. <…> После чтения пьесы Мейерхольд огласил распределение ролей. Выслушали в тишине. Он тактичен. Чтобы не обидеть никого, он предложил делать заявки на исполнение той или иной роли в дальнейшем. <…> Роли распределены. Пьеса сдана в машинку. Послезавтра, т. е. шестнадцатого, – каждый исполнитель получит свою тетрадку» [370]370
Олеша Ю.Книга прощания. С. 29–31.
[Закрыть], – записывал Олеша на следующий день в дневник.
Машинописный режиссерский экземпляр «Списка» датирован, напомню, 17 марта 1931 года [371]371
Ф. 998. Оп. 1. Ед. хр. 237.
[Закрыть].
Для работы над постановкой Мейерхольд создает специальную режиссерскую бригаду [372]372
См. об этом: наст. изд., примеч. 55 к главе 5 (В файле – примечание № 295 – прим. верст.).
[Закрыть]. 24 марта проходит ее первое заседание, записи о кагором сохранились и у П. В. Цетнеровича и у М. М. Коренева [373]373
П. В. Цетнерович записывает: «Вс. Эм. на 1-м организационном собрании режиссерской группы: „Лозунг – лицом к технике. <…> Нужно вытрясти все секреты из меня“» ( Цетнерович П. В.Режиссерские заметки и записи бесед Вс. Мейерхольда. Автограф // Ф. 2411. Оп. 1. Ед. хр. 17. Л. 42). Запись того же заседания у М. М. Коренева: «Чтобы <…> вытрясти секреты мастерства, чтобы научиться режиссерскому искусству. Исходя из технологии, а не из области работы. <…> „Как я сделался режиссером“» ( Коренев М. М.Режиссерские заметки и записи… Автограф // Ф. 1476. Оп. 1. Ед. хр. 50. Л. 4).
[Закрыть]. Важно, что именно в связи с подготовкой спектакля «Список благодеяний» и параллельно этому Мейерхольд намерен вести разговор о режиссуре как профессии, о своем опыте в ней. Режиссер сообщает: «Наш „Путь создания спектакля“ устарел. <…> Ближайшая задача – создание двух учебников: по биомеханике и по режиссуре. Это вам дается очень легко, а мне трудно, потому что у меня будет возникать соблазн уклоняться в „высшую математику“. <…> Темы: изокультура, композиция (сочинение)». Мейерхольд убеждает труппу: только тренинг рождает высокое мастерство: «Ничего от вдохновения не приходит. Оно может быть помощником, это лишь состояние (состояние лошади на бегах зависит от корма, подготовки и пр.)». Вновь и вновь повторяет: «Нет никакого вдохновения, есть только учеба и техника» [374]374
Протокол собрания режиссерской бригады ГосТИМа от 24 марта 1931 года. Машинопись // Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 252. Л. 61–62.
[Закрыть].
Реальным рабочим экземпляром, по которому идут репетиции, становится текст пьесы, полученный М. М. Кореневым (963.1.712). Это второй экземпляр той же самой машинописной перепечатки, что и у Мейерхольда. В кореневском экземпляре спустя какое-то время появятся новые варианты трех сцен («В пансионе», «Кафе» и «Финал»). Именно этот текст донесет до нас и многочисленные режиссерские пометки, сопровождающиеся датами, т. е. станет, по сути, аналогом стенографических записей репетиций. Пометки делаются М. М. Кореневым, ассистирующим Мейерхольду во время репетиций [375]375
Состав режиссерской группы менялся, и с актерами работали и П. В. Цетнерович, и М. М. Коренев.
[Закрыть].
Мейерхольдовский же экземпляр сохранит следы работы режиссера лишь над тремя сценами: «Мюзик-холлом», второй сценой «У Татарова» и «Финалом».
Репетиции, начавшиеся 18 марта, продолжаются два с половиной месяца. Записи репетиций ведутся с 31 марта по 31 мая 1931 года. В апреле 1931 года часть труппы ГосТИМа уезжает на двухнедельные гастроли в Ленинград, и Мейерхольд продолжает работу над спектаклем там.
Напомню, что в экспликации, рассказанной труппе 26 марта, Мейерхольд планировал максимальное сближение зала и сцены, он хотел окунуть зрителя в события пьесы, обещал, что уже в фойе театра начнется роскошный бал, действие будет перетекать в зал и партер украсит праздничная публика: дамы в вечерних туалетах, мужчины во фраках и цилиндрах; намечал и необычное размещение музыкантов (в заключительной сцене спектакля фокстрот должен был звучать «позади публики») и т. д. Но многое из задуманного в спектакле не воплотится: не будет ни «роскошного бала», ни театрального, по-европейски нарядного партера, да и музыканты разместятся традиционным образом, часть же музыкальных номеров прозвучит просто в записи. Изображение Европы утратит романтически-ликующее освещение, а героине будет не до бальных празднеств.
Что же было самым существенным из тою, что происходило на репетициях «Списка»?
Мейерхольд получает адекватного ему автора и с готовностью погружается в поиск театрального эквивалента драматургической поэтике Олеши. Авторы спектакля очень сближаются в эти месяцы. Уже в самом начале работы Мейерхольд осторожно, но внятно говорит о стиле, в русле которого он намерен создавать будущий спектакль, – о символизме. Репетируется поэтический спектакль, и режиссер увлеченно рифмует интонации героев, отыскивает параллелизм жестов, строит перекликающиеся, подобно эху, ходы.
В сцене «В кафе» Леля восклицает: «Как – половина оторвана?» – в той же тональности, что и в начале спектакля, когда говорит подруге: «Как, оторвать половину?» И далее: «Ответная игра игре в комнате Гончаровой. <…> Та же нервность. <…> Абсолютно симметричная игра». Либо: Кизеветтер расстегивает воротник на реплике: «У меня нет галстука» – и затем на фразе «Я нищий…» Татаров листает дневник – потом его же листает Лахтин. Сначала Леле руку трясет комсомолец – затем безвольную Лелину руку пожимает Татаров и т. д. – все это выявляется как повторы, «отражения».
Специально отмечает Мейерхольд и появление зеркальной поверхности, т. е. той же рифмы, умножающей жесты, вещи, лица. Театральными средствами воплощается метафорика Олеши, важные драматургу-лирику темы теней и света, зеркальных отражений, удваивающих явь, мешающих ее с «видениями Лели». Режиссер не единожды говорит о переходе живого в мертвое: «Этот человек должен быть одновременно живым организмом и вместе с тем мертвым» (о манекене), либо (о нем же): «Должна быть ассоциация живого существа, закутанного в материю».
Мейерхольд настаивает на укрупнении тем, образов («Нужно Олешу превратить в Достоевского»), говорит о «трагическом нагромождении» событий и решений. Особое внимание режиссер уделяет выстраиванию образа центральной героини (это хорошо видно из сохранившихся материалов репетиций). З. Райх пишет в дни репетиций подруге: «Я работаю, как дьявол, над новой своей ролью – грандиозной, точно Гамлет, – и волнуюсь безумно» [376]376
Письмо З. Н. Райх А. И. Кулябко-Корецкой от 26 апреля 1931 года (Ф. 2433. Оп. 1. Ед. хр. 7. Л. 5 об.). За сообщение благодарю О. Н. Купцову.
[Закрыть].
В сцене Лели с Маржеретом Мейерхольд предлагает увидеть «жесты античной трагедии»: «<…> заломила руки. Тут нужно, чтобы косточки застучали». «Кажется, что она сейчас выбежит вон, на воздух, или головой разобьет стекло и просунет голову. Это то, что в античной трагедии – шли, ломали руки: „Боже мой!..“» Еще параллели, называемые Мейерхольдом при работе с актрисой над ролью Гончаровой: святой Себастиан, Жанна д’Арк, ибсеновская Нора, тень Гамлета. Одна из самых важных и, казалось бы, неожиданных ассоциаций: в финале должна возникнуть «тень Маяковского», то есть гибель Лели должна быть воспринята как самоубийство.
Поражает прозрачная ясность и одновременно глубина метафоричности мизансценического языка режиссера, достигаемая простейшими театральными приемами.
Семантика сцены обыгрывается Мейерхольдом с уверенной свободой зрелого мастера. Произнося поэтические реплики о дождливом осеннем Париже, ее мечте, героиня «вворачивает лампочку в бра», для чего забирается на стол, то есть она поднята над планшетом сцены, вознесена над приземленной собеседницей. В сцене примерки серебряного платья Лелю, преображенную и победительную, предъявляет, выводя за руку из-за ширм к зеркалу, Трегубова – на реплике о том, что «он был лебедем, этот одинокий гордый утенок». Татаров произносит будничные слова о «свете, который вредит его зрению», сидя спиной к публике, прячась в тени. Но свет ассоциируется с истиной, точно так же, как тень – с ложью, и т. д.
Разминая роли, Мейерхольд предлагает и множество конкретных, биографических подробностей, неизменно выводя актеров к обобщению, символу.
Татаров – крупный журналист, «вы можете вдруг выскочить в премьер-министры», «такие тузы, Юденичи, которые могли Ленинград взять», он принимает «позу Наполеона». Но еще и исчадие ада, монстр (параллели и ассоциации, предлагаемые режиссером актеру для этого образа: Муссолини, кабан, «свинья с иголками как у ежа», подлый интриган – «как Яго»), не поэт, а циник и пр.
Федотов, напротив, «солнечен». Эпитет «солнечный» пришел в литературу 1920–1930-х годов из утопии Кампанеллы, его мечтаний о «солнечном городе» и был призван объяснить привлекательность энергии, динамичности, способности к действию «нового человека». Продуманной и выношенной мысли прежних, «бывших» людей, теперь представлявшихся, пожалуй, и лишними, противопоставлялось ощущение – но ощущение радости, исторического оптимизма, которое будто бы излучали «новые люди». «Солнечными» в литературе 1920-х годов нередко были, например, чекисты. (В скобках замечу, что в связи с ролью Федотова Мейерхольд говорит о появлении у Боголюбова «новой социальной маски» и оказывается прав. В дальнейшем и в театре, и в кино Боголюбов сыграет не одну роль безусловно положительного и обаятельного советского героя.)
Даты нескольких репетиционных дней отмечены на полях режиссерского экземпляра [377]377
Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 712.
[Закрыть]рукой М. М. Коренева: 28, 29, 30, 31 марта. (По-видимому, все же сохранились не все стенограммы репетиций. Систематические записи репетиций начаты лишь с 31 марта, причем и в них есть пропуски. Так, в письмах Гарина упоминаются репетиции 18, 23 и 30 марта; 15, 23 и 28 апреля, но их стенограммы разыскать не удалось.)
28 и 30 марта репетируется Пролог. Режиссерские ремарки, предложенные Леле, указывают: Леля говорит «мягко», «конфузясь», «робко, тихо». 28 и 29 марта фиксируются интонации в сцене «Тайна». Леля говорит «мягко, лирично», «романтически, по-детски»: «пойду себе под стеночкой…» На полях запись: «У нее очень подвижной ум, она не резонерствует, она легкая, подвижная».
Над 3-м эпизодом, «Приглашение на бал», работают 28 марта. Федотов произносит: «Почему вы не явились в полпредство?» – «чуть с налетом следователя», говорит «уверенно, безапелляционно». Позже, на репетиции 16 мая 1931 года, Мейерхольд объяснит: «Это не сцена допроса, она не говорит все это следователю, вам задали вопрос, вы отвечаете, и между прочим говорило, что полагается говорить следователю». Далее, в сцене «У Татарова» ситуация допроса повторится и один из полицейских (Бочарников) сядет писать протокол, задавая вопросы Леле.
«Теплые краски», отнимаемые у Улялюма, Кизеветтера, Татарова, ложатся теперь на образы Федотова, Лахтина и «цветочного» комсомольца.
Репетиции смягчают, утепляют пьесу теперь уже собственно театральными, сценическими средствами. Жесткий литературный скелет пьесы обрастает конкретностями, порой, кажется, вовсе не обязательными деталями и штрихами.
Вводятся, между прочим, и новые фигуры.
У Олеши первая сцена объясняет, что выталкивает героиню из страны: острый конфликт между Лелей и средой (соседями и «рабочим с подшефного завода Тихомировым», вынуждающим Лелю солгать о готовности отправиться вместо вымечтанной поездки в Париж – в подшефный колхоз). В эпизоде «В комнате Гончаровой» гостей нет, в неуютной комнате лишь два человека: прозаичная и не способная понять Лелю подруга – и Леля, в возбуждении от скорого отъезда открывающая свою тайну.
У Мейерхольда сцена наполняется людьми: появляется рояль, а за роялем – настройщик; гости расставляют столы, идет праздничная оживленная суета, уродливая, запущенная комната превращается в гостеприимный и хлебосольный дом. Резкость конфликта приглушается, так как скандал с Дуней и Баронским смазан общим фоном приподнятого ожидания, царящего на сцене, обрывками фраз (некоторые из них дописываются на репетициях), приходом новых гостей и т. д. В результате Леля бежит не из склоки и отчужденности, непонимания и одиночества, а оставляет тепло дружелюбного дома, куда приходят друзья («<…> нужно, чтобы эта сцена имела приятное впечатление», – отмечает Мейерхольд на репетиции 18 апреля).
