Текст книги "Ремарк. «Как будто всё в последний раз»"

Автор книги: Вильгельм фон Штернбург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)

Правда, в наличии были уже ранние романы Генриха Бёлля, превосходная проза Вольфганга Кёппена, монументальные эпосы Ханса Хенни Янна, книги Альфреда Андерша, «Жестяной барабан» Гюнтера Грасса. Лично Ремарк был, несомненно, разочарован: с его точки зрения, тема войны, нацистских преступлений, изгнания и эмиграции мало интересовала более молодых писателей. Гражданин мира, живший в Америке и соседних с Германией государствах, не мог не видеть, с каким неверием, гневом и презрением люди взирали там на то, что творилось в его родной стране на протяжении двенадцати лет – с зимы 1933-го до весны 1945 года. Там еще ничего не забыли и простили лишь какую-то малость. Своими деликатными замечаниями о работе более молодых коллег Ремарк затронул еще одно важное явление литературной жизни. В середине 1960-х годов новая немецкая литература не пользовалась мировым признанием. Томас Манн, Лион Фейхтвангер и Эрих Мария Ремарк оставались и в первые два десятилетия после 1945 года немецкими писателями, новые сочинения которых сразу же переводились и издавались в западном зарубежье, именно они – из когорты еще живших немецких романистов – представляли словесность своей страны в послевоенном мире. Положение начало меняться в 1970-х, но и тогда прорыв удался лишь небольшому числу произведений. Германия утратила имидж литературной державы.

Вообще же, завзятый книгочей Ремарк рецензий на новинки художественной литературы не пишет. Да и заказов из газет, по-видимому, не получает. Читал ли он романы молодых коллег оком литературного критика? Неизвестно. Ведя дневник, обычно записывает, кого и что в данный момент читает. Наряду с классиками – современных американцев, некоторых французов, а также свежие вещи немецких товарищей по эмиграции из его поколения. Ни одно из произведений, написанных немецкими прозаиками в первое десятилетие после войны, не упоминается. (В 1955 году Ремарк, как мы уже знаем, прекращает вести дневник.)

Рецензии на книги Ремарк любил писать в 1920-е годы. Став знаменитым, высказываться о произведениях других писателей перестал. В 1962 году на нескольких страничках изложил свои мысли о книге Роберта Кемпнера «Эйхман и сообщники»: опубликованы заметки эти будут много позднее – через тридцать с лишним лет. И в данном случае это размышления о событиях недавнего прошлого. Писать вещи, воспринимаемые им как второстепенные, ему явно в тягость. И потому он пишет своему другу Кемпнеру: «Дорогой Дон Роберто, я заставил Вас ждать мой Review[98]98
  Обзор, рецензия (англ.).


[Закрыть] Вашей книги бесконечно долго. Хотя работа у меня спорилась, и я наверняка написал бы с десяток таких обзоров. Всякий раз чего-то не хватало, не хватает и сейчас, но я знаю, что рецензент обязан укладываться в определенный объем... Тем не менее постоянно хочется чего-нибудь добавить, что-нибудь улучшить, в общем, хочется править, так что вся эта канитель может тянуться еще долго...»

Книга Кемпнера была опубликована во время судебного процесса над Адольфом Эйхманом, проходившего в Иерусалиме и получившего широкий международный резонанс. Архитектор геноцида европейских евреев был приговорен к смертной казни. Приговор был приведен в исполнение в ночь с 31 мая на 1 июня 1962 года. В своих лапидарных заметках о книге Кемпнера Ремарк высказывает мысль, с которой мы уже встречались в его романах, знакомясь с образами тех или иных нацистов. «Они не аттилы и не чингисханы, – они старательные, раболепные, зацикленные на своей карьере управленцы, денно и нощно стремящиеся превзойти друг друга в смертоубийствах, дабы выглядеть в глазах начальства еще более умелыми и прилежными; партийцы, имеющие право на получение пенсии, отцы семейств, работающие на благо отечества и не страдающие бессонницей; верные своему долгу мужи, со спокойной душой, в четырех копиях, подписывающие распоряжения, на основании которых должен быть истреблен целый народ, – хладнокровно, сообразно морали палачей и холопов: приказ есть приказ...» Зло банально, утверждает Ханна Арендт, но оттого, добавим от себя, не менее ужасно. Антибуржуазные настроения Ремарка находят после Второй мировой войны гораздо более серьезную опору, чем в те годы, когда он с позиций юного ценителя искусств выражал свое возмущение поведением чванливого истеблишмента.

«Крохотки», которые Ремарк пишет наряду с романами, его суждения о современной ему немецкой прозе показывают, что и в последние десять лет своей жизни он с живейшим интересом следит за текущими событиями в мире, продолжая осмыслять историю Третьего рейха и последствия нацистской диктатуры.

Ремарк и на склоне лет остается homo politicus.

Неудивительно, что его творческие усилия во второй половине 1960-х годов вновь сконцентрированы на романе об эмигрантах. Он работает над ним, отправляя в корзину одну за другой готовые рукописи, и отложит перо лишь за несколько недель до смерти. Роман «Земля обетованная» остается незаконченным...

«Земля обетованная»

Снова повествование о тех, кто словно после кораблекрушения выброшен океанской волной на берег. Тема, не оставлявшая Ремарка до последних дней жизни. Он вновь обращается к судьбам людей, лишившихся родины, мучимых воспоминаниями о бегстве, борющихся за выживание. Но теперь он меняет место действия, перенося его в Америку. Драматургически, таким образом, иная точка зрения, нежели в предыдущих романах об эмиграции: изгнанники не живут более в мире, где под вопрос поставлено само их существование. Война идет в Европе и Азии – не в США. Здесь над тобой покуражится крючкотвор-бюрократ, тут могут посадить за решетку, но не грозят депортация, пытки, смерть. Щупальца гестапо не достают до Нью-Йорка. И хотя у тебя нет ни гражданства, ни гарантированного куска хлеба, ты – в стране, которую можно назвать «обетованной».

Не найдя прибежища ни в одной из европейских стран, капитулирующих под натиском гитлеровского вермахта, еврей Людвиг Зоммер – таковым он значится в паспорте, доставшемся ему в Париже после смерти владельца-антиквара, – оказывается в Нью-Йорке. Живет в дешевом отеле вместе с товарищами по несчастью, перебивается случайными заработками. Нескончаемые разговоры о превратностях жизни, меланхолия, водка, снотворное, кошмарные воспоминания о гестаповских застенках и свирепых, коварных гонителях, нестерпимая горечь потерь, образы убитых жен, детей, друзей... Романом «Возвращение» Ремарк хотел показать читателям Веймарской республики, как война изменила тех, кто вернулся домой, уцелев в огне сражений. «Землей обетованной» он напоминает немцам о трагедии людей, которые, подобно Эрнсту Биркхольцу и его товарищам, не могут жить повседневной жизнью – так, будто с ними ничего не произошло.

Зоммер прибывает в Америку в середине 1944 года, и его рассказ о жизни в Новом Свете совпадает по времени с освобождением все новых и новых частей Европы от гитлеровских оккупантов. Людвиг Керн, Йозеф Штайнер («Возлюби ближнего своего»), Равик («Триумфальная арка») живут только настоящим, каждую минуту им грозит арест и неминуемая гибель. Зоммер же заглядывает вперед – в послевоенную Германию: «Мы им вовсе не нужны». И у Роберта Хирша, друга, наставника и спасителя Зоммера, есть все основания скептически смотреть на то, что ожидает реэмигрантов в поверженной Германии: «Вернуться! Они мечтают об этом. Мечтают как о неком торжестве справедливости. Даже если никогда не признаются себе в таком желании. Оно не дает им пасть духом. И все же это – иллюзия! На самом деле они не верят, что вернутся. Питают только слабую надежду. А если все-таки вернутся, то никто о них и знать ничего не захочет. В том числе и так называемые хорошие немцы. Одни будут по-прежнему ненавидеть их, не скрывая этого, другие – тайком, из-за укоров совести».

Герои романа предвидят и умонастроения, которые будут господствовать в ФРГ в 1950—1960-х годах: «Когда эта война кончится, никаких нацистов не будет. Будут лишь порядочные немцы, спасавшие евреев». Стареющий и больной Ремарк пессимистически смотрит на свой век: «За последние тридцать лет много чего случилось, Людвиг. Праведного суда над этим кровавым прошлым не было и не будет. Иначе пришлось бы уничтожить полмира. Поверь старику...»

Роман обрывается на XXI главе. Людвиг Зоммер раздумывает, не поискать ли ему работу в Голливуде. Последние слова прозаика Ремарка звучат так: «Отправимся же, чтобы перезимовать, на фабрику грез, на карнавал безумного мира, картины мы там не испортим...»

Зимы и весны последних лет жизни Ремарк проводит в Риме. Он любит этот город, мягкий климат действует на него благотворно. Не исключено, что на длительном пребывании в Вечном городе настаивает и Полетт – в означенные времена года в Асконе тихо и пустынно. Сама она часто наведывается в Нью-Йорк, Ремарк же отправится туда еще только раз. Когда в конце апреля 1966 года «Раффаэло», выйдя в очередной раз из генуэзской гавани, возьмет курс на запад, самым именитым пассажиром на его борту будет Ремарк. Лететь врачи запретили. И вот перед ним город, в котором он подолгу живал и страстно любил. Прощание с Метрополитен-музеем и театрами, ночные клубы перестали манить его уже давно. Удается немного поработать над рукописью «Земли обетованной», к тому же ведь действие романа происходит в Нью-Йорке.

Вернувшись осенью в Порто-Ронко, он посылает своему другу Хансу-Герду Рабе письмо с объяснением в любви к городу, ставшему для него по-настоящему родным: «Я слишком долго жил в сельской тиши на Лаго-Маджоре, а Рим, Флоренция, Венеция не отличались, по сути, от этой идиллии, но Нью-Йорк! Город без меланхолических, удручающих чар прошлого! Кипение жизни! Будущее. Наверное, Нью-Йорком тоже можно пресытиться и опять затосковать по лачугам и мебели XVIII столетия – но я пробыл там два упоительных месяца».

В августе 1967-го – снова инфаркт. Через два месяца – острый сердечный приступ. Ремарк вынужден лечь в больницу Святой Агнессы в Локарно. Поздравляя Полетт с Новым годом, он пишет строки, пронизанные мужеством и благодарностью: «Капитанша моя разлюбезная, спасибо Тебе за то, что Ты твердой рукой провела утлое суденышко Твоего мужа через рифы минувшего года. Он был чудным, полным милых сюрпризов и теплых чувств. Ты даришь их мне, я же не могу ответить так, как хотелось бы».

Семидесятилетие приносит ему звание почетного гражданина Асконы и Ронко, Кипенхойер и Витч сочинили приветственный адрес, отклики в газетах Федеративной республики немногословны и суховаты. Как правило, они схожи с тем, что выжала из себя «Франкфуртер рундшау»: «В течение своей жизни Ремарк написал очень много и различного качества – более двадцати (!) романов и несколько пьес. Фильмы по его романам снимались так часто, что его стали называть “королем Голливуда”. В тридцатые годы он стал работать только в жанре детективно-развлекательного романа, не отказываясь от намерения писать и на злобу дня». Ему самому никакая «шумиха» не нужна. «Если Ты узнаешь, – пишет он своему другу и соседу Хансу Хабе, – что кто-то задумал петь мне принародно дифирамбы, сделай, пожалуйста, все возможное, чтобы этого не произошло. Захотят это сделать, конечно же, от чистого сердца, но мне-то это будет не по душе». Так что все почести сведутся к Большому кресту за заслуги перед ФРГ и членству в Дармштадтской языковой академии.

В октябре 1968 года мать Полетт отмечает в Нью-Йорке свое 80-летие. Испытывая к ней глубокое уважение, Ремарк надеется прибыть на торжество и все же вынужден отказаться от приглашения. Работает над романом, едет с Полетт в Венецию. Они заходят в антикварные лавки, любуются живописью в галереях, бродят по просторным площадям и вокруг омываемых морем дворцов того времени, которое он иногда ностальгически противопоставлял жестокому XX веку. Сердечные приступы повторяются, хотя и в более легкой форме, пока в августе 1969 года состояние здоровья резко не ухудшается. Снова приходится лечь в больницу. Совсем ненадолго он возвращается в «Каса Монте Табор». Потом – конец. «Сердце сдавало все больше и больше, – пишет Курт Рисс в своих воспоминаниях. – Стенокардия сопровождалась ужасными болями и приступами страха». Эрих Мария Ремарк умер в Локарно 25 сентября 1970 года. Заключение врачей: аорта, главная артерия, так расширена, что жизнь должна была неминуемо оборваться.

Эпилог

Последний приют он нашел поблизости от дома, который приобрел сорок лет тому назад. Отсюда, с высоты холма, видны крыши селения и открываются необъятные дали озера. Панихиду служили в старой деревенской церкви в Ронко. Знаменитостей не было. Была, конечно, Полетт, из Германии приехала сестра, из Цюриха – Марианна Файльхенфельдт. Ни одного официального представителя страны, в которой он родился и на языке которой творил. Правда, соболезнование вдове выразил телеграммой Густав Хайнеман, президент ФРГ. Стоял возле гроба и друг умершего, Ханс Хабе: «Погребальный обряд прошел тихо, среди обилия цветов, без речей. Священник читал заупокойную молитву на итальянском – языке, которого Ремарк, проживший в Тессине более тридцати лет, так и не выучил. Из писателей не присутствовал никто, не было представлено ни одно правительство, впрочем, какое это могло быть – германское, американское или швейцарское? Тем не менее процессия, двигавшаяся за катафалком вдоль по-осеннему расцвеченной каменной ограды к погосту над Асконой, оказалась длинной. Были тут все ремесленники местечка, ученик пекаря, галантерейщик, юные продавщицы из лавочек, аптекарь, хозяева питейных заведений... Красивые были похороны, говорили они потом, никто и не задумывался над тем, что провожают в последний путь большого немецкого писателя».

Сообщение о его смерти облетело весь мир, в бессчетных некрологах воздавалось должное его личности и творчеству. Авторы откликов в Германии в большинстве своем так и остались в рамках привычных клише. Хотя звучали при этом и нотки сожаления: мол, почестей писателю, чьи книги переводились и читались на всех континентах, было при жизни его явно недодано. «Немецкий народ, некоторые немецкие правительства, немецкая литературная критика и многие немецкие писатели, причислявшие к литературе более слабых “писателей”, а его вовсе и замечать не желавшие, поступали с ним не по справедливости», – писал во «Франкфуртер рундшау» Герман Кестен. В еженедельнике «Цайт» не скрывал своего изумления Марсель Райх-Раницкий: «Для своих книг он и в самом деле с поразительной последовательностью выбирал материал, считавшийся непопулярным и ни к чему не пригодным...» И почти сразу же приходил к весьма двусмысленному выводу: «Сильнейшей стороной писателя Ремарка оказался его вкус. Ибо это был вкус миллионов. Не правы те, кто утверждает, что он хотел идти навстречу читателям или польстить им. Он никогда в этом не нуждался. Его проза не знает уступок. Он всегда писал только о том, что и как ему нравилось. А публика именно это и хотела читать». «Давайте не будем заблуждаться, – сетовал во «Франкфуртер альгемайне» Эрнст Йоханн. – Ремарка не считают у нас субъектом литературы... ее немецкому цеху Ремарк неинтересен и безразличен, в каком месте политического спектра он бы ни находился, – слева, в центре или справа». Фридрих Люфт хотя и назвал его в газете «Вельт» «талантом с явно ограниченными возможностями», но критиковал и его собратьев по перу. Они обижались на него за то, «что он был Ремарком», а не Томасом Манном и не Дёблином и не Хемингуэем. Ремарку пришлось расплачиваться за свой успех и за то, что успеха он добивался своими средствами. Зачастую натужно ища оригинальную точку зрения, некрологи в целом только лишний раз показали, сколь подозрительным выглядел этот автор в глазах немецких критиков. Имидж «злопыхателя», закрепившийся за ним после сенсационного успеха в конце 1920-х годов, призраком бродил в их головах и после его смерти. У правды горький вкус, и тому, кто решается называть вещи своими именами, уготована судьба маргинала.

Роберт Кемпнер напомнил в небольшой заметке о конфузах, которыми сопровождались те немногие почести, что были оказаны Ремарку его родной страной: «Ждать награды в виде Большого креста за заслуги Ремарку пришлось до 1967 года, а ведь он был уже серьезно болен... Хотя за такую награду высказались Вилли Брандт и издатель Витч, решение присудить ее откладывалось с года на год – из-за постыдного “дипломатического” рапорта, согласно которому после войны Ремарк не поддерживал отношений даже с тессинскими имперскими немцами».

В 1971 году имя Ремарка вновь появляется на газетных полосах. В издательстве «Дрёмер-Кнаур» выходит шумно разрекламированный роман «Тени в раю». Полетт Годдар продала мюнхенским изготовителям чтива права на издание (фактически на торгах) по максимальной цене, и они спешат выбросить книгу на рынок. Издательство и вдова действуют не только небрежно, но и против воли автора. Ибо публике преподносится одна из более или менее произвольно выбранных версий. Исследуя рукописи романа, оставшегося незавершенным, Марк Вильгельм Кюстер доказал, «что существующий роман основан на забракованной Ремарком рукописи и появился не только без его авторизации, но и вопреки воле автора». «Единственной причиной, побудившей Дрёмера-Кнаура выбрать именно этот текст, было желание сделать бестселлер...» Опираясь на ряд различных рукописей и машинописей, плотно стыкующихся друг с другом по времени и находящихся в архиве писателя, Кюстер показал, что Ремарк создал новую концепцию романа и переписал его. И так он работал над всеми романами, опубликованными при его жизни. Последняя, написанная рукой Ремарка версия эмигрантской истории была опубликована в 1998 году под названием «Земля обетованная» – и тоже как один из возможных вариантов.

Противореча самим себе, Полетт и душеприказчик Феликс Гуггенхайм утверждают сразу же после публикации романа: «И в свои семьдесят два он до последнего часа... правил и шлифовал роман (так оно и было. – В. Ш.). Мы нашли не менее шести версий, последняя из которых была напечатана (этого как раз и не было. – В. Ш.)». Деловитая вдова и мюнхенское издательство достигают своей цели: книга производит впечатление литературной сенсации и раскупается очень хорошо.

Критика, не имевшая, правда, понятия о ситуации с рукописями, роман не приняла. «Цайт»: «Можно пожалеть хозяина виллы в Ронко, богатого, бедного Ремарка. Нельзя не пожалеть немецких читателей, продолжающих читать эту смесь из авантюрного и начитанного, из утонченного образа жизни и незамысловатой психологии, из трехзвездного коньяка и трехгрошовой философии...»; «Франкфуртер рундшау»: «Там происходит просто слишком много незначительного...»; «Шпигель» (в котором Роберт Нойман в общем-то старается писать о последней вещи бывшего соседа в дружеском тоне): «Автобиография, удешевленная до романа. Это все то же удешевление, что всегда было секретом ремарковского успеха»; «Зюддойче цайтунг»: «У романа Ремарка, прежде всего в начале, вкус испитого чая...»

Постепенно имя покойного перестает тревожить общественность. Правда, в родном городе писателя разыгрывается фарс с участием всех его обитателей. В марте 1971-го магистрат решает переименовать Паркштрассе в Эрих-Мария-Ремарк-штрассе. Что вызывает возмущение у некоторой части населения. «Фирма “Зайфенплац” даже пригрозила перенести сферу своей деятельности из Оснабрюка в другое место». Опасаясь потерять исправного налогоплательщика, отцы города принимают 15 мая того же года другое решение. Карлсринг должен теперь называться Кольцом Эриха Марии Ремарка. Тут же опять раздаются голоса протеста, выливаясь и на полосы газет. Разгорается нешуточный спор: кого же должен вытеснить из списка улиц блудный сын города – Карла Великого или Иоганна Карла Штюве? К чести большинства оснабрюкцев именем своим жертвует последний. Но и это мало что меняет: «А кто он, собственно, такой, этот Э. М. Ремарк? Неужели он так знаменит как уроженец Оснабрюка, что ради него должен отдать свою кровь, а то и умереть столь же знаменитый, если не еще более знаменитый сын города?» С присущей немцам основательностью дело рассматривается в суде, а в сентябре 1975 года его решение утверждается магистратом. Так в Оснабрюке появляется улица, именуемая Э.-М.-Ремаркринг.

Полетт Годдар старалась соответствовать своей роли в качестве управляющей наследством. Правда, не всегда с необходимым чувством такта, как показала публикация романа, оказавшегося частью наследия. Хлопотала, и не без успеха, о том, чтобы «Последняя остановка» была поставлена и на американской сцене. В 1973 году премьера состоялась в театре Эйзенхауэра в Вашингтоне, а вскоре и в «American National Theatre and Academy» в Нью-Йорке. В обработке известного сценариста Питера Стоуна пьеса получила название «Full Circle», да и ставил ее не кто иной, как Отто Премингер. «Это доброжелательный, но суровый урок потомкам, которым надо учиться испытывать страх перед сорвавшимися с цепи бесами, этими порождениями дьявольской мании величия...» – писала «Нойе цюрхер цайтунг». Американская пресса хвалила и пьесу, и инсценировку, и игру актеров. Проблемы у критиков по ту сторону Атлантики были лишь с оценкой действий русского офицера, спасающего беглого узника-еврея и разоблачающего хитроумного эсэсовца: у Ремарка он был однозначно положительным героем.

В 1977 году под названием «Бобби Дирфилд» вышел фильм, снятый по роману «Жизнь взаймы», в 1979-м Делберт Манн сделал римейк «На Западном фронте без перемен», а Энтони Хопкинс сыграл в 1984 году роль Равика в новой экранизации «Триумфальной арки». К этому добавились две работы мастеров немецкого телевидения: «Ночь в Лиссабоне» в 1971-м и «Черный обелиск» в 1988 году.

Вдова продала часть картин из собрания Ремарка и – в 1976 году на аукционе «Сотбис» – более тридцати дорогих восточных ковров. Она по-прежнему подолгу жила в Нью-Йорке. В 1975 году у нее обнаружили рак груди. Тяжелая операция изменила жизнь этой красивой женщины. В последние годы она часто уединялась в Порто-Ронко, страдала от сильных болей, много пила. Гостей принимала редко... Полетт Годдар встретила смерть 23 апреля 1990 года в доме Ремарка. Ее похоронили на том же кладбище, где покоится прах писателя и ее матери.

Все наследство писателя и мировые права на издание его сочинений она поместила в фонд, управляемый Нью-Йоркским университетом. Дом был продан, власти Тессина потребовали ликвидировать многомиллионную задолженность по налогам, и ответчиком оказалось высшее учебное заведение.

Ютта Цамбона, получившая по завещанию Ремарка 50 тысяч долларов, умерла в 1975 году в Монте-Карло. До 1971 года она жила в Италии и благодаря заботам Ремарка никогда не испытывала после развода материальных трудностей. Наташа Палей скончалась в декабре 1981 года в Нью-Йорке. Марлен Дитрих пережила их всех. Она умерла в 1992 году в Париже.

В 1975 году издательство «Кипенхойер унд Витч» приобрело права на издание «Трех товарищей», «Возлюби ближнего своего» и «Триумфальной арки». Таким образом, права на издание произведений Ремарка в немецкоязычных странах оказались в одних руках. В 1980-х годах все романы – за исключением ранних – были переизданы... За рубежом сочинения Ремарка постоянно выходят и в новых переводах. Общий годовой тираж, по приблизительным оценкам, выражается цифрой в несколько миллионов.

И спустя почти полстолетия после смерти писателя он не забыт, его читают во всем мире.

Пусто в доме на Лаго-Маджоре. Нет на стенах великолепных картин и ковров. Проникая сквозь щели в закрытых ставнях, по большой комнате с камином грустно скользят лучи средиземноморского солнца. Широкая терраса покрыта глубокими трещинами, сад одичал. Легкий осенний ветерок доносит с набережной и озера приглушенный шум моторов, веселые детские голоса... Но человек, зашедший в дом, не слышит их. Он слышит голоса минувшего. Печальные голоса людей, рассказывающих о жизни с ее нескончаемыми тяготами и ужасами, об иллюзорности счастья, о женщинах и мужчинах, о неизбежности конца... «Одиночество, – думает Равик, – извечный рефрен жизни».