Текст книги "Ремарк. «Как будто всё в последний раз»"

Автор книги: Вильгельм фон Штернбург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

Итак, политическая заряженность романа очевидна. Писатель Эрих Мария Ремарк, оклеветанный, атакуемый, как никакой другой мастер слова вовлеченный в ожесточенные вербальные битвы, занимает в эти, последние, годы существования республики недвусмысленную позицию. Он не принимает сторону ни одной из партий, он отстаивает право художника говорить правду. Ситуация в стране обостряется, на экраны выходит фильм «На Западном фронте без перемен», и полемика вокруг одноименной книги разгорается с новой силой. Роман «Возвращение» свидетельствует на этом фоне о мужестве его создателя.

Фрагментарность стиля, характерная для романа-предшественника, сохранена лишь отчасти. Нет ни плотности изложения, ни кажущейся отстраненности рассказчика. Герои же стали объемнее, фабула – богаче и просторнее, фронтовая монотония, определявшая жизнь Пауля Боймера на войне, уступила место полифонии событий в неспокойные мирные времена. Почему для публикации романа в «Фоссише цайтунг» Ремарк придал ему пессимистический конец – Георг Рахе уходит из жизни, выстрелив в себя из револьвера, – а для издания его отдельной книгой переписал финальные сцены, остается загадкой. Возможно, причиной тому атаки критиков из националистического лагеря, обвиняющих его в пораженчестве и отрицании жизни. Для него, во всяком случае, эта корректировка имеет принципиальное значение. Перестановок, вычеркиваний и дополнений он требует не только от издательства. Переводчики, работающие над газетным текстом, получают от него сообщение о том, что он скорее пойдет на разрыв зарубежных договоров, чем откажется от его переработки.

Однако поводом к такому шагу могли послужить и изменения в общегерманской политической ситуации. Работа над рукописью была в основном закончена в сентябре 1930-го, а 14-го числа того же месяца национал-социалисты одержали безоговорочную победу на выборах. К концу года в стране уже 4,4 миллиона безработных. Число фирм, объявляющих о банкротстве, достигает рекордных высот. Америка отзывает свои краткосрочные кредиты. Банкам и сберкассам все труднее поддерживать свою ликвидность. 11 мая 1931 года лопнет «Австрийский кредитный банк» и потянет за собой один из четырех крупнейших немецких банков – «Дармштадтский и Национальный банк», вызывая фатальную цепную реакцию. Правительство Брюнинга начинает проводить политику жесткой экономии, которая ведет к обострению классовых противоречий, к обнищанию рабочих и мелких предпринимателей. Дебаты в рейхстаге и уличные бои приобретают все большую остроту. Заканчивая первый вариант романа на грустной ноте, Ремарк, возможно, не хотел подливать масла в огонь. Заключительные сцены в обновленном виде должны вселить в читателя надежду и бодрость духа: страну можно спасти от тех, кто намерен ее погубить, если за дело возьмутся истинные и энергичные демократы.

Первый вариант приходит к читателю в период с 7 декабря 1930-го до 29 января 1931-го включительно – как и в случае с «На Западном фронте без перемен» на страницах «Фоссише цайтунг». А 4 декабря нацисты начинают массированную кампанию против фильма «All Quiet on the Western Front». 30 апреля 1931-го издательство «Пропилеи» рассылает «Возвращение» по книжным магазинам. За три-четыре недели продано 180 тысяч экземпляров. По данным Тильмана Вестфалена, в том же году роман переведен на 25 языков. Конечно, это не те числа, которые ознаменовали успех антивоенного романа, но и «новый Ремарк» становится бестселлером. По крайней мере в сравнении с другими серьезными новинками на немецкоязычном книжном рынке того года, а это «Лунатики» Германа Броха, «Фабиан» Эриха Кестнера, «Замок Грипсхольм» Курта Тухольского, «Иудейская война» Лиона Фейхтвангера, «Молодая женщина 1914 года» Арнольда Цвейга, «Братья и сестры из Неаполя» Франца Верфеля. «Возвращение» возглавляет список продаж. Возможным это стало, несомненно, еще и потому, что автор теперь уже был вправе рассчитывать на читателя, ждущего от него нового произведения, а «Ульштейн» снова развернул мощную рекламную кампанию.

Спектр критических оценок в Германии довольно широк: от сдержанных до разгромных. Бенно Райффенберг пишет во «Франкфуртер цайтунг», не скрывая своего злорадства: «...новая книга чуть ли не беспомощна. Трогательно наблюдать, как ее автор тупо и неловко стремится показать душевное созревание молодых людей и как из этого не возникает ничего иного, кроме как суммы маленьких, примитивных сценок, призванных что-то объяснять с помощью ad hoc[42]42
  Для этой цели (лат.).


[Закрыть] изобретенной, ничем не прикрытой психологии там, где надо бы работать резцом скульптора». Типичным примером отношения к роману в провинции можно считать строки из «Ревалше цайтунг»: «До китча отсюда рукой подать. И ни с чем не сравниться высокопарности, от которой в любом случае у читателя мурашки по коже».

Поверхностные суждения такого рода, пестрящие словами типа «китч», «напыщенность», «серость», будут сопровождать Ремарка на протяжении всего творческого пути. В том числе и после 1945 года, когда тенденции к реставрации в литературных отделах западногерманских газет найдут красноречивых заступников. (Многие из них публично высказывались о литературе еще в те годы, когда ее содержание определялось Гитлером и Геббельсом.) Таким же писателям, как Манфред Хаусман, Рудольф Александр Шрёдер, Вернер Бергенгрюн, Франк Тиесс, называвшим свою жизнь в Третьем рейхе «внутренней эмиграцией», критики-приспособленцы пели дифирамбы.

Но вернемся в год 1931-й, когда роман удостаивается во многих газетах и высоких оценок. Так, «Фольксштимме» называет его «произведением не только талантливым, но и смелым». «Брюннер тагесботе» видит в самом Ремарке «писателя, под пером которого рождаются образы потрясающей силы». «Ремарк писал второй роман не потому, что его принуждал к этому выдающийся успех первого, а потому, что ему, художнику, есть что сказать людям», – пишет критик в журнале «Ди Литератур». А вот Тухольский поставил читателей «Вельтбюне» своей рецензией, пожалуй, в тупик: «И вовсе не обязательно было пытаться донести это до людей торжественными тирадами. Ведь можно было бы делать это, рисуя живые человеческие образы, но Ремарк не обладает таким умением. Не хватает ему этого умения. Что не мешает нам сказать: вот если бы только все книги были сработаны так чисто, отгрунтованы и расписаны так мило, оформлены так опрятно. Но одного этого мало». Генрих Манн отметил в «Фоссише цайтунг» (которая опубликовала первоначальный вариант!), что в романе есть «поистине захватывающие места». «Роте фане», напротив, знает и в этом случае, чего не хватает роману и его автору: «Печальный герой Ремарка обходит стороной все великие исторические силы, своими действиями заявившие о себе после окончания войны. Классовая борьба – понятие ему незнакомое. Революционеры показаны каким-то сбродом... Некоторое время тому назад писателям всего мира было предложено ответить на вопрос, как они повели бы себя, узнав о нападении на Советский Союз. Ремарк не ответил».

Для националистов и фашистов Ремарк остается писателем, отнимающим «у наших доблестных фронтовиков самое святое – то, за что они сражались и проливали кровь: честь, героизм, любовь к Отечеству» («Госларше цайтунг»). «Фёлькишер беобахтер» избирает при этом язык, достойный его хозяев. «Ремарк видит войну глазами тыловой крысы и трусливого пацифиста... Переживания полудюжины подонков возвышены им до морали и духа немецкого солдата». Звучат в хоре откликов и просто странные голоса. Выходящая в Мангейме «Нойе бадише цайтунг» расхваливает, например, настоящую, истинную немецкость Ремарка: «Книга эта – немецкая, немецкая до мозга костей... Тот, для кого слово “немецкий” больше, чем фраза, имеет, пожалуй, право сказать, испытывая чуть ли не национальную гордость, что написать такое мог только немецкий человек».

Предметом многих рецензий снова становится биография писателя, их авторы не стесняются вновь и вновь повторять те полуправдивые и просто лживые утверждения, что уже заполняли газетные полосы после публикации романа «На Западном фронте без перемен». Примечательно, что с возрастанием антисемитских настроений усиливаются и нападки на издательство «Ульштейн». «Тому, кто умеет морочить людям голову, не составит особого труда писать книги и для Ульштейна...» Несколько месяцев спустя – на показ фильма «На Западном фронте без перемен» только что наложен запрет – Геббельс развивает наступление в еженедельнике «Ангрифф»: «Ремарк устранен, но в немецком обществе все еще полно еврейских нечистот; здесь надо навести порядок».

Права на экранизацию компания «Юниверсал» купила еще до написания книги. Сценарий написан быстро – в 1932 году, но целиком проект будет реализован только через пять лет. Продюсеры не верят в успех на европейском кинорынке, поэтому сценарий несколько раз переделывается. Драма возвращенцев, горькая история их жизни, рассказанная Ремарком, мутирует в довольно скучную комедию: только так она может понравиться публике. От главного мотива романа не осталось и следа. К тому же в самый разгар работы глава «Юниверсал» Карл Леммле оказывается на грани банкротства и теряет контроль над компанией. Но оскудение фильма объясняется прежде всего политическими причинами. В Берлине давно правит Адольф Гитлер, американцы пытаются преодолеть экономическую депрессию и с восхищением смотрят на «порядок», наведенный в Германии нацистским режимом после сумбура веймарских лет. В Испании начинается гражданская война, и Вашингтон с тревогой наблюдает, как интербригады спешат на помощь противникам Франко. Гитлер пускает всем пыль в глаза, устраивая в Берлине спектакль в виде Олимпийских игр, лидеры западных демократий словно не замечают этого и охотно верят тому, о чем вещает журналистская братия Геббельса. У Соединенных Штатов с Германией снова хороший бизнес. Поджог рейхстага и фактический захват власти нацистами ничего в этом плане пока не изменили.

Георг Гисслинг, немецкий консул в Лос-Анджелесе, ловко использует общее настроение в интересах Германии. В глазах ее новых хозяев Ремарк – презренный пацифист, «обесчестивший» вооруженные силы рейха. Наместник Гитлера в Калифорнии высказывает создателям фильма свое недовольство в резкой и грубой форме, и они, судя по всему, дают себя запугать. Герман Флау вспоминает, что в апреле 1937-го Гисслинг письменно предупредил всех, кто в это время работал над фильмом, о крайней нежелательности их публичных выступлений во время демонстрации фильма в Германии». «I have been instructed on my government to warn you...»[43]43
  Правительство моей страны поручило мне Вас предостеречь (англ.).


[Закрыть] «Юниверсал» принимает угрозу бойкота со стороны Третьего рейха всерьез, боится финансовых потерь. Так рождается политически безобидный, жалкий фильм.

Восприятие нового романа определяется также происходящим вокруг романа-предшественника и событиями, волнующими немцев в декабрьские дни 1930 года. На кону фактически судьба демократии в Германии, и снова в эпицентре внимания или, по выражению Теодора Вольфа, «большой уличной разборки» оказывается имя Ремарка: вслед за сенсационным успехом романа «На Западном фронте без перемен» менее чем через два года разражается политический скандал вокруг его экранизации.

Карл Леммле, шваб и еврей по происхождению, эмигрировавший в США молодым человеком, входит в конце 1920-х в пятерку крупнейших продюсеров Голливуда. Совершая летом 1929-го очередное турне по Европе, он останавливается в Карлсбаде, где венгерский режиссер Пол Фейош рассказывает ему о романе, который не только вышел огромным тиражом, но и успел уже вызвать ожесточенные споры. Не проходит и часа, как перед мысленным взором Леммле возникает грандиозный кинопроект. Переговоры, которые его сын Юлиус ведет в Берлине с молодым автором, заканчиваются успешно. Ремарк продает права компании Universal-Pictures и тут же заключает с ней договор об экранизации своего следующего, еще не написанного романа. Он не идет, правда, навстречу пожеланию Леммле сыграть роль Пауля Боймера и сопровождать съемочные работы в Америке. А вскоре, разочарованный, отказывается и от участия в написании сценария. «Сижу здесь и пытаюсь сочинить что-то для американского Леммле, – пишет он Бригитте Нойнер в декабре 1929-го из Берлина. – Зная этого человека в лицо, писать трудно...» Звучит не очень остроумно, – скорее как шутка висельника.

Вернувшись в Штаты и с видом победителя продавая прессе свой «медиатовар» («Опередили конкурентов в Берлине у Ремарка на пять минут».), Леммле и на вопрос о «молодом парне», столь стремительно взлетевшем на кинонебосклон, отвечает в стиле Голливуда: «Довольно скромный парень, несмотря на большой успех. Удивительно замкнут и очень непритязателен. И если б его жена не хворала, ребята, то я бы привез его вам в США».

Споры, разгоревшиеся вокруг романа в Германии, не остались незамеченными и в Америке. Во время встреч с репортерами Леммле дает понять, что экранизация может вызвать похожую реакцию: «Одна из крупнейших германских сетей кинопроката уже сообщила мне, что не желала бы иметь с проектом ничего общего в том случае, если наш фильм будет показан в Германии. Такого еще никогда не было, пишут тамошние критики, все это, мол, вранье. Но чего же никогда не было – войны?! Нас же это тоже сильно коснулось. И всей этой грязи, выходит, не было?! Мы же через все это тоже прошли... Уверен, что фильм у нас получится по-настоящему великим».

И таким он получается. Снимать его Леммле поручает 35-летнему Льюису Майлстоуну, выделяя на производство фильма 1,25 миллиона долларов и ставя его таким образом в один ряд с крупнейшими проектами Голливуда того времени. Роль Пауля Боймера отдана 22-летнему, никому не известному Лью Эйрзу, сценарий пишут драматург Максвелл Андерсон и Джордж Эббот при участии Майлстоуна. Рабочие строят на съемочной площадке компании двор немецкой казармы, в сценах боев занято всего 150 статистов.

Книга Ремарка воспринята с озлоблением не только в немецких военных кругах, но и командованием американской армии. На вопрос, выделит ли оно солдат для участия в съемках, сразу же следует отрицательный ответ.

В общем и целом фильм следует сюжетным линиям романа. Разногласия возникают лишь при выборе решения финальной сцены. У Ремарка солдат Пауль Боймер умирает «без картинки». У Майлстоуна он пытается поймать бабочку. И становится удобной мишенью для французского снайпера. Рука, которая появляется в кадре, это рука режиссера.

Писатель Илья Эренбург рассказывает в своих мемуарах, что во время съемок к Майлстоуну пришел Леммле и сказал: «Я хочу, чтобы конец фильма был счастливый». Майлстоун ответил: «Хорошо, я сделаю счастливую развязку: Германия выигрывает войну...» Происходить именно в таком ключе разговор, конечно, не мог, но анекдот хорош, ибо проливает свет на позицию Голливуда при экранизации романов. Ремарковскому тексту в этом смысле повезло. Создатели фильма сделали все, чтобы перенести его на экран с предельной аутентичностью. «All Quiet on the Western Front» выходит на экраны американских кинотеатров в апреле 1930 года и не сходит с них месяцами, становится лидером проката и приносит продюсеру и режиссеру тогда еще новую, но уже очень желанную и престижную премию «Оскар». Завоевывая любовь зрителей на всех континентах, фильм повторяет успех книги, легшей в его основу.

А вот в умах политиков и военных он сразу же посеет крайнее недоверие, и оно будет властвовать над ними долгие годы. Ибо своим правдивым видеорядом и пацифистской тенденцией фильм, как и роман, разоблачает пропагандистскую ложь о геройстве, чести и патриотизме. Но внушаемость человека, перед глазами которого мелькают картины и образы, кажется многим верховным правителям и генералам гораздо более опасной, чем та, которая возникает при чтении романа. В своем эссе о фильме Вернер Скрентни цитирует отставного американского майора, который после премьерных показов в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке настолько встревожен фильмом, что решает известить об этом по телеграфу президента страны и 48 губернаторов: «Фильм подрывает веру в армию и ее авторитет. Москве никогда не создать фильма большей разрушительной силы». И выражает таким образом то, что, пожалуй, и по сей день кажется людям в погонах дурным сном. Во многих странах – например в Польше, Китае, Югославии, Турции – показ фильма запрещается правительственным распоряжением. В своем документальном телефильме «Истерзанный целлулоид» Ханс Беллер сообщает и о том, что музыка к заключительной сцене фильма перед возобновлением его показа в 1950-е годы была переписана на духоподъемный лад. Юные солдаты Америки сражались в это время в Корее и не должны были испытывать ужаса перед лицом войны и смерти.

Премьера фильма в Германии будет иметь последствия, которых не было и, наверное, не будет в истории кинематографа. Она обрекает Веймарскую республику на «духовное» поражение. Словно подводя итог многодневному показу фильма на Ноллендорфплац и бурным дебатам в рейхстаге и парламентах земель, Теодор Вольф пишет в «Берлинер тагеблат»:.. никто не станет оспаривать, что между трагической судьбой отдельного человека и запретом фильма существует разница. Но как тот, так и другой случай может стать оселком, на котором проверяются моральное и духовное состояние общества, сила и слабость его правосознания и правдолюбия, проверяется характер людей во власти». И когда все-таки еще легитимное правительство запрещает фильм, уступая давлению улицы, многие из наблюдающих за постыдным ходом событий понимают: республика сама подписала себе приговор. «Сегодня он (фашизм. – В. Ш.) учинил расправу над фильмом, завтра расправится над чем-нибудь другим», – пишет в «Вельтбюне» Карл Осецкий, и слова его звучат пророчески.

Кампания, развернутая партией Гитлера против романа Ремарка, была шумной, но фактически безуспешной, потому как властью в рейхстаге, имея там всего лишь 12 депутатов, нацисты еще не обладали. Когда же столичная публика собралась вечером 4 декабря 1930 года в Моцартовском зале на Ноллендорфплац, чтобы посмотреть фильм, снятый по этому роману, политическая ситуация в стране давно уже была иной. 27 марта 1930 года правительство Мюллера, последнее демократическое в короткой истории Веймара, ушло в отставку. Канцлерством консервативно и монархически настроенного центриста Генриха Брюнинга начался период «президиальных кабинетов», а первая германская демократия вступила в последнюю фазу своего существования. Брюнинг вскоре стал править с помощью чрезвычайных декретов, рейхстаг был теперь уже как бы не у дел. Власть в стране оказалась в руках кучки антиреспубликанцев во главе с Брюнингом, Гинденбургом и генералами рейхсвера. Сам канцлер, как уже говорилось, прошел войну офицером. На «героическое» прошлое смотрел с гордостью и ностальгией. Его отношение к бывшему командующему кайзеровской армией и теперешнему «начальнику», рейхспрезиденту Паулю фон Гинденбургу, определялось двумя простейшими мыслительными категориями – «приказать» и «исполнить». Нетрудно представить себе, как роман Ремарка и снятый по нему фильм должны были действовать на правительство, проникнутое духом подчинения и послушания.

На выборах в сентябре 1930 года буржуазные партии понесли тяжелые потери, коммунисты значительно прибавили, а национал-социалисты завоевали 107 мандатов и образовали в рейхстаге сильнейшую фракцию. Стремительно растущее число безработных, беспомощность и распад демократических партий, радикализация дебатов вокруг плана Янга – все это принесло очки только противникам республики справа и слева. Гитлер и его главный глашатай Геббельс поняли, что кризис в экономике и политическая неразбериха дают им шанс свергнуть наконец ненавистную им республику и покарать тех, кто покусился на устои рейха в «красном ноябре» (1918-го). Фильм с его «презренной» пацифистской тенденцией мог послужить сигналом к началу масштабной пропагандистской кампании.

Чтобы поднять против него «улицу», Геббельс умело соединил главные направления нацистской идеологии: антисемитизм – издательство «Ульштейн» принадлежало еврейскому семейству, евреем был Леммле, евреем слыл и Ремарк – и широко распространенную, прежде всего среди буржуазии, убежденность в том, что немецкий солдат доблестно сражался на фронтах мировой войны, защищая рейх от ненасытных чужих держав. Записи, сделанные в эти недели руководителем столичной организации НСДАП, показывают, что Геббельс видел цель кампании не только в дискредитации «позорного» фильма. Одержав победу на выборах, надо было хорошо подготовиться к штурму последних бастионов республики. Была у Геббельса и еще одна цель, на которую справедливо указывает Петер Дёрп: используя борьбу против демонстрации фильма «На Западном фронте без перемен», укрепить собственное, пошатнувшееся в эти дни положение внутри нацистской иерархии.

«Большая битва д-ра Геббельса» (Шрадер) начинается 6 декабря 1930 года. Через несколько минут после начала сеанса раздаются первые крики протеста нацистов, которых заранее проинструктировали и рассадили в зале, затем они начинают пускать трели и бросать вонючие бомбы, между рядами мечутся белые мыши, пожалуй, самые знаменитые мыши во всей германской истории. Вопли, суматоха, стычки, возгласы неподдельного и наигранного возмущения... Сеанс прерывается, полиция зачищает зал, а утром «Ангрифф» описывает события в пресловутой геббельсовской манере: «Плечом к плечу стоят немцы в зале, носящем имя Моцарта. Они воспрянули ото сна, они ощущают себя единой нацией. А вокруг наконец повергнутых в огненно-красный стыд сидят сине-бледно размалеванные и надушенные жидовки со своими плешивыми, жирными спутниками. Вот дрожащая рука уже роняет на пол драгоценную пуховку. Под защитой резиновых дубинок некоторые наглецы еще пытаются рассуждать о культуре. У других еще хватает духу грозить нам украшенным брильянтами кулаком. Но крепкие рабочие руки тут же дают им отпор. Сеанс продолжается при свете. Последние кулачные бои в партере. И вдруг в нос тебе ударяет зловонный запах. Вскрик от удушья, но зычный бас из партера успокаивает: “Тут вот один жид в штаны наделал!” Взрыв хохота. Ежатся в красных мягких креслах дети Иуды, но тут же вскакивают как ошпаренные, когда тишина вдруг разорвана чьим-то фальцетом: “Мыши в зале!” И вот они уже скачут на месте, эти храбрецы, эти иерихонские розы Сиона».

Из полутора десятка строк становится ясна цель национал-социалистов. Убедить читателей, что фильм этот германофобский, еврейская поделка, «издевка над культурой». Используя при этом полный набор антисемитских клише того времени. Но не немцы стоят плечом к плечу в Моцартовском зале и не рабочие руки сжимаются там в кулаки – там бесчинствует столичная чернь, направляемая в своих действиях гауляйтером Геббельсом, который хорошо знает, что именно эта тема и этот фильм вселяют тревогу в души консервативно настроенных немцев. И потому уверенной рукой он делает 6 декабря такую запись в дневнике: «Совещание депутатов (о действиях нацистов на премьере фильма. – В. Ш.), после чего вечером идем смотреть фильм. Через десять минут зал уже похож на сумасшедший дом. Полиция бессильна. Разъяренная толпа пускает в ход кулаки. Первое вторжение в западный мир. “Евреи вон!”, “Гитлер у ворот!” Полиция нам симпатизирует. Евреи безобразны в своем ничтожестве. Снаружи кассы берут штурмом. Звон разбиваемых оконных стекол. Тысячи моих сограждан с наслаждением наблюдают за этим спектаклем. Показ отменен, и следующий тоже. Мы победили. Со своими ребятами я сижу еще в кафе. Делимся впечатлениями. Хвалим друг друга. Ведь все получилось, как было задумано».

Демонстрация фильма сорвана, на улицах дело доходит до рукопашных схваток, 12 декабря вопрос о показе картины обсуждается в рейхстаге, дебаты заканчиваются постыдным решением. Геббельс может торжествовать: «Вчера: в рейхстаге большая сшибка. Меня выставили вон. Наших людей не сдержать. В четыре часа узнаю о том, что фильм к показу запрещен. “За нанесение ущерба престижу Германии”. Это триумф. Град поздравлений со всех сторон».

«Тому, кто полагает, что Гитлер у ворот Берлина, – заявляет в прусском ландтаге министр внутренних дел Северинг (СДПГ), не скрывая иронической улыбки, – я бы посоветовал не заставлять его ждать долго, так ведь и ноги можно отморозить». Премьер-министр Отто Браун описывает ситуацию значительно реалистичнее: «Народ, не желающий смотреть правде в глаза, сдается на милость победителя».

Запрет фильма оборачивается капитуляцией перед нахрапистыми врагами республики. Геббельс не скрывает своих намерений: «Мы проветрим Германию так же, как на днях проветрили кинотеатр. И тогда на законном основании обезглавим тех, кто позорит наш рейх и несет за это ответственность».

Демонстрация фильма в Австрии сопровождалась аналогичными сценами. Страну сотрясали финансовые скандалы и правительственные кризисы. Срывая сеансы в такой политической обстановке, местные национал-социалисты и правые радикалы достигли своей цели с относительной легкостью. Решение о запрете фильма было принято властями уже 2 января 1931 года. Муссолини изгнал картину из итальянских кинотеатров 7 июня того же года.

Предотвратить запрет фильма в Германии не удалось, хотя Леммле вышел на немецкий кинорынок с мягким вариантом, урезанным на целых 15 минут. Сравнение синхронизированной версии с оригиналом показывает, что продюсеры постарались учесть антинастроение в Германии, убрав из фильма те сцены и диалоги, которые затрагивали «чувство чести» немецкого солдата особенно остро. Зрители в Берлине и других немецких городах не увидели, например, как юных добровольцев муштровали на казарменном дворе, каким издевательствам подвергся Пауль Боймер, когда, находясь в отпуске и двигаясь по улице родного города, «не заметил господина майора» и, как следствие этого, не отдал ему честь. В полном варианте фильм можно было увидеть в этой стране лишь в 1984 году – после его реставрации на Втором канале германского телевидения. Так что и это событие вполне вписывается в историю немецкого менталитета.

Из-за наложенного на фильм запрета лишь немногие немцы имели возможность составить о нем собственное мнение. Это обстоятельство предопределило успех пропагандистской кампании нацистов. Да, Теодор Вольф делал все, чтобы защитить репутацию фильма. «Нагло лгут те, кто утверждает, что фильм сеет семена вражды между людьми, и сознательно или бессознательно говорят неправду те, кто утверждает, что немецкий солдат показан в нем в дурном свете», – писал он в своей газете. Но голоса разума тонули в созданной радикалами атмосфере истерии и страха. Поражение демократического лагеря не становилось менее очевидным оттого, что 2 сентября 1931 года запрет с фильма был снят. Прогноз, данный Карлом Осецким, оправдался: «Итак, снова разыгралась настоящая республиканская драма: бросив себя на произвол судьбы, государство сковывает своим жалким видом движения тех, кто готов защищать его. Сделав рывок вперед 14 сентября, фашизм одержал теперь свою первую большую победу».

Ремарк видел фильм до его запрета, в Оснабрюке, куда вернулся в начале декабря, чтобы продолжить работу над «Возвращением». А между двумя романами, в конце 1929-го и в начале 1930 года, он написал несколько рассказов, о существовании которых никто в Германии и не подозревал – вплоть до начала 1990-х годов. В марте 1930 года в популярном американском журнале «Кольерс»[44]44
  Еженедельный американский журнал, основанный в 1888 году Питером Фенелоном Кольером.


[Закрыть] появился его рассказ «Враг». В августе и сентябре в том же журнале были опубликованы «Безмолвие вокруг Вердена» и «Карл Брегер во Флери», а номера от 21 и 28 ноября, а также 5 декабря 1931 года снова содержали три его рассказа: «Жена Йозефа», «История любви Аннеты» и «Странная судьба Иоганна Бартока». Темы у всех шести рассказов те же, что и у обоих романов. Это истории о войне и ее последствиях, написанные с блеском, лапидарные в своем звучании и вновь подчеркивающие гуманистическую и антимилитаристскую направленность взглядов автора. В художественном отношении некоторые из них нисколько не уступают рассказам Хемингуэя и Фицджеральда.

Тем удивительнее тот факт, что на языке оригинала при жизни писателя они не публиковались. А были обнаружены и опубликованы лишь в 1993 году. Поскольку рукописи до сих пор не найдены, пришлось переводить их на немецкий. Появление этих рассказов было воспринято как маленькая литературная сенсация. Живой интерес к ним проявили читатели многих стран. За короткий срок они были переведены на целый ряд языков.

Ремарк писал эти рассказы по заказу. В сентябре 1929-го он заключил с «Юнайтед Пресс оф Америка» договор, дававший этому агентству право на публикацию «Возвращения», а его самого обязывавший написать «серию из трех статей по 1500–2000 слов каждая о полях сражений во Франции». Гарантированный гонорар за каждую статью составлял тысячу долларов. Условия подтверждались еще одним договором, а число рассказов увеличивалось до шести. Роман «Возвращение» был опубликован в «Кольерс» тоже в продолжениях. Перед началом публикации и по ее окончании было издано по три рассказа. Ремарка уже давно читали в Америке, и хозяева «Кольерс» явно рассчитывали поднять интерес к нему до прибыльного бума.

Можно только гадать, почему рассказы не опубликовал Ульштейн. Документы не дают ответа на этот вопрос. Опасался ли сам Ремарк появиться на немецком рынке спустя всего лишь год после фантастического успеха романа о Пауле Боймере и его товарищах? Может быть, публикации в Германии препятствовала ситуация с правами? Или Ульштейн не хотел заявлять о себе новыми работами Ремарка на фоне обострившейся политической обстановки?

Интенция рассказов снова однозначна: протест против войны, обрекающей людей на то, чтобы стать ее жертвами. Война врывается в их жизнь и, обнаруживая всю свою жестокость и бессмысленность, совершает в их судьбах моральный переворот. «Там-то я впервые и увидел пленных, много пленных...» – говорится в рассказе «Враг». «Я испытал нечто вроде шока, но тут же внутренне посмеялся над собой. Простая мысль, что они такие же люди, как и мы, потрясла меня. Но фактом было то, что я об этом просто никогда не думал». В другом рассказе жестянщик Иоганн Барток уцелеет в боях, но попадет в плен длиною в пятнадцать лет, и плен этот не только сделает его совсем седым, а фотографию молодой жены совершенно поблекшей – он разрушит семейную жизнь, которая и началась-то всего за пару месяцев до беспощадной войны. В пятой истории друг детства Аннеты приезжает с фронта в отпуск «подтянутым, стройным и загорелым», предлагает ей руку и сердце, сразу же после свадьбы отправляется на фронт и видится ей героем, участником «смелых атак», защищающим свое Отечество. Через четыре недели молодой муж погибнет, его образ постепенно сотрется в памяти Аннеты, но в какой-то момент оживет с новой силой. И тогда, разыскав его боевых товарищей и слушая их рассказы, она поймет, «какой же на самом деле была война». Герой другого рассказа, Карл Брегер, отправляется после войны в те места, где лет десять назад шли ожесточенные бои и где он, унтер-офицер, выскакивал из окопа с криком: «В атаку!» Долго бродит он по изрытым взрывами полям с остатками проволочных заграждений, пока не останавливается перед одним из обелисков с надписью, говорящей о Gloire и Victoire – о славе и победе. «Это не вся история, нет, совсем не вся, – говорит он своему спутнику. – Но они правы, что ставят памятники, потому что нигде не было столько страдания, как здесь. Только одно они забыли: “Это не должно повториться! Вот этого не хватает”». Йозеф Тидеман, в мирной жизни сельский хозяин, находился в блиндаже, когда в накат его попал снаряд и унтер-офицер оказался под завалом. Следствием тяжелой контузии была потеря памяти. Прошли годы, прежде чем жене Йозефа удалось привезти его на то место, где с ним случилась большая беда. Двигаясь там по земле ползком и нащупав спасшую его когда-то балку перекрытия, он вновь обретает память. Вспоминать, помнить, не забывать об уроках страшной войны – вот что Ремарк хочет сказать читателям.