Текст книги "Тамбовский волк"

Автор книги: Виктор Юнак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 42 страниц)

29

Один из идеологов левых эсеров, «живая легенда» социалистов-революционеров, которую известный американский публицист Джон Рид ещё в ноябре 1917 года назвал «самой популярной и влиятельной женщиной в России», Мария Александровна Спиридонова стала вдохновительницей идеологической и вооружённой борьбы левых эсеров с большевиками. Последней каплей, переполнившей чашу её терпения, стал принятый 11 июня 1918 года Декрет о комбедах (комитетах бедноты), которым передавалась вся власть в деревне. Левые эсеры расценили это, как объявление войны крестьянству.

Один из лидеров левых эсеров Борис Камков на 5-м Всероссийском съезде Советов пообещал, что крестьяне вышвырнут за шиворот всякие комбеды и продотряды.

– Беднота, это ведь не класс, – объяснял он. – Здесь и пьяница, и трудолюбивый неудачник, и батрак, и проходимец. Почему они становятся первыми фигурами в деревне? Товарищ Ленин из всех книжек, которые он давно прочитал и которые заставили его предлагать отрезки крестьянам, вспомнил, что есть беднейшие и трудовые крестьяне, что с беднейшими надо быть в полном контакте, а с трудовыми – в дипломатических отношениях, в каких вы находитесь с Мирбахом. И наша партия, которая знает трудовое крестьянство, утверждает, что это деление есть искусственное деление. Мы вам открыто заявляем, что не только ваши отряды, но и ваши комитеты бедноты мы выбросим вон за шиворот.

– Не плакаться надо, что в деревню наконец пришла классовая борьба, – возражал ему большевик Григорий Зиновьев, – а радоваться, что деревня начинает наконец дышать воздухом гражданской войны.

– Какая же это власть Советов, если Советы подменяются комбедами? – возмущалась Спиридонова, которая до последнего сопротивлялась решению ЦК партии левых эсеров о выходе из Совета народных комиссаров, считая уход из власти предательством эсерами крестьян. – Мы будем резко бороться против комитетов бедноты, этих сыскных отделений. Комбеды могут реквизовать каждый фунт спрятанной муки. В них вошли хулиганы, отбросы деревни. Наша единственная цель в борьбе с беками (так она называла большевиков – В.Ю.) – это перевыборы Советов при свободе. Основная задача – это углубление социализма и революции.

Уроженка Тамбовской губернии, тридцатичетырёхлетняя дворянка по происхождению Спиридонова не понаслышке знала о страданиях и тяжкой доле крестьян. Она всё это видела собственными глазами, хотя, разумеется, по происхождению своему не могла испытать это на себе. Настоящая "тамбовская волчица" в шестнадцатилетнем возрасте вступила в партию эсеров, изначально позиционировавшей себя как партия защиты крестьян.

Во время революции 1905 года на Тамбовщине, как и по всей стране, разгорелись крестьянские беспорядки. С ними боролись карательные отряды, которыми руководил губернский советник Г. Луженовский, устраивавший массовые общественные порки крестьян. Спиридоновой пришлось лично встречаться с мужиками, сошедшими с ума от истязаний, с обезумевшей старухой-матерью, у которой 15-летняя красавица дочь бросилась в прорубь после многочисленных казацких изнасилований... Эсеры постановили убить его. За исполнение приговора взялась Мария Спиридонова. 16 января 1906 г. она выследила свою жертву и пятью выстрелами из спрятанного в муфте револьвера тяжело ранила её. 10 февраля Луженовский скончался.

Её практически сразу же задержали, но тяжёлые испытания выпали на её долю ещё до суда, по дороге в тюрьму: при аресте казак оглушил Спиридонову ударом приклада, разбив в кровь её лицо. В вагоне её обыскивали и допрашивали казачий офицер Абрамов и помощник пристава Жданов. Раздетую, страшно ругаясь, они били её нагайками и приговаривали: "Ну, барышня, скажи зажигательную речь!" Один глаз ничего не видел, правая часть лица была страшно разбита. Они нажимали на неё и ехидно спрашивали: "Больно, дорогая? Ну скажи, кто твои товарищи?" В конце концов они над ней надругались.

И страшно поплатились за это: 2 апреля эсеры застрелили Абрамова, а 9 мая и Жданова. Саму же Спиридонову военный суд приговорил к смертной казни, которую позже заменили бессрочной каторгой в Акатуе, из которой её вызволила только Февральская революция 1917 года.

И вот теперь решительность Спиридоновой проявилась вновь в вопросе защиты крестьянства от комбедов. И единственным выходом, как казалось эсерам, из создавшейся ситуации, т.е. избавить деревню от комбедов, – это возобновление войны с Германией. 24 июня ЦК левых эсеров решил разорвать мир путём покушений на "виднейших представителей германского империализма". "Осуществление террора, – говорилось далее в постановлении ЦК, – должно произойти по сигналу из Москвы. Сигналом таким может быть и террористический акт, хотя это может быть заменено другой формой. Для учёта и распределения всех партийных сил при проведении этих планов в жизнь партия организует Бюро из трёх лиц – Спиридоновой, Голубовского, Майорова... Мы рассматриваем свои действия как борьбу против настоящей политики Совета Народных Комиссаров и ни в коем случае как борьбу против большевиков. Однако, ввиду того, что со стороны последних возможны агрессивные действия против нашей партии, постановлено в таком случае прибегнуть к вооружённой обороне занятых позиций".

В России таким представителем, естественно, был германский посол, граф Вильгельм Мирбах, а в Киеве – генерал-фельдмаршал фон Эйхгорн, которого 31 июля убил левый эсер Борис Донской. Спиридонова подчинилась решению ЦК и начала борьбу против заключённого мира, который она поначалу поддерживала. Из нескольких кандидатур выбрали две – восемнадцатилетнего Якова Блюмкина и его товарища Николая Андреева. За них сыграло то обстоятельство, что они служили во Всероссийской Чрезвычайной комиссии и мандаты Чека могли помочь им легально войти в помещение германского посольства. К тому же, заместителем председателя Чека служил член ЦК партии левых социалистов-революционеров В. Александрович. Именно он и должен был подделать документы. 4 июля Блюмкина вызвали в ЦК партии и сообщили о возложенной на него миссии. Блюмкин с готовностью согласился быть исполнителем этого решения.

Трагикомичность ситуации состояла в том, что Вячеслав Александрович ставил печать и подделывал подпись Дзержинского на документе в кабинете самого "железного" Феликса, который в этот момент ... мирно спал в своём кабинете за ширмой. Именно это впоследствии больше всего и угнетало Дзержинского, настоящего фанатика революции, человека убеждённого в правоте того дела, которому он служит (то есть, революции), и идейного. Это, в частности, отмечали многие его современники, хорошо его знавшие. Так, бежавший на Запад в тридцатые годы секретарь Сталина Борис Бажанов оставил такой портрет Феликса Дзержинского: "У него была наружность Дон Кихота, манера говорить человека убеждённого и идейного. Поразила меня его старая гимнастёрка с заплатанными локтями. Было совершенно ясно, что этот человек не пользуется своим положением, чтобы искать каких-либо житейских благ для себя лично".

Удостоверение, выданное Блюмкину, гласило: "Всероссийская Чрезвычайная комиссия уполномочивает её члена Якова Блюмкина и представителя Революционного трибунала Николая Андреева войти в переговоры с господином германским послом в Российской республике по поводу дела, имеющего непосредственное отношение к господину послу".

6 июля 1918 года около двух часов дня два чекиста, Яков Блюмкин и Николай Андреев, на автомобиле подъехали к германского посольству. Их встретили первый советник посольства доктор Рицлер и адъютант военного атташе посольства лейтенант Мюллер. Визитёры предъявили свой мандат и заявили, что им необходимо срочно встретиться с графом Мирбахом. Через несколько минут посол Германской империи спустился к ним в приёмную. Началась беседа. В какой-то момент Андреев сказал условную фразу:

– По-видимому, господину послу угодно будет знать меры, которые могут быть приняты по этому делу.

– Это я Вам сейчас покажу! – тут же воскликнул Блюмкин, вскочил со стула, выхватил из портфеля револьвер и выстрелил в посла, но промахнулся.

Блюмкин продолжал стрелять и в остальных, но стрелок из него был никудышный. Мирбах вскочил и побежал в другую комнату. Ещё два немецких дипломата, в присутствии которых велась беседа, в лёгком шоке остались сидеть в креслах, затем бросились на пол. Андреев бросил вслед Мирбаху бомбу, но она не взорвалась. Тогда Блюмкин схватил её и вновь швырнул об пол. Раздался оглушительный взрыв, из окон посольства вылетели стёкла. Мирбаха взрывом смертельно ранило в голову. После этого Андреев выпрыгнул в разбитое окно и полез через железную ограду – к машине. Блюмкин, инстинктивно, бросился за ним. Но в этот момент в террористов стала стрелять охрана, и Блюмкина ранили в ногу. Всё-таки ему удалось доползти до автомобиля. Шофёр доставил двух заговорщиков в штаб чекистского отряда в Трёхсвятительском переулке, дом 1, где он служил. Во главе отряда стоял левый эсер Д.И. Попов. Раненого Блюмкина они немедленно отправили в ближайшую больницу.

Яков Блюмкин понимал, что этот акт может стоить ему жизни, и в ночь на 6 июля написал предсмертное письмо. Имя адресата точно не установлено, но историки предполагают, что им был Борис Савинков. В своём письме Блюмкин писал: "Вы, конечно, удивитесь, что я пишу это письмо Вам, а не кому-нибудь иному. Вы ушли из партии, в которой я остался. Но, несмотря на это, в некоторых вопросах Вы мне ближе, чем многие из моих товарищей по партии. Я, как и Вы, – противник сепаратного мира с Германией и думаю, что мы обязаны сорвать этот постыдный для России мир каким бы то ни было способом, вплоть до единоличного акта, на который я решился...

Я – еврей, и не только не отрекаюсь от принадлежности к еврейскому народу, но горжусь этим, хотя одновременно горжусь и принадлежностью к российскому народу. Черносотенцы-антисемиты с начала войны обвиняли евреев в германофильстве и сейчас возлагают на евреев ответственность за большевистскую политику и за сепаратный мир с немцами. Поэтому протест еврея против предательства России и союзников большевиками представляет особенное значение..."

Тут же во все милицейские участки Москвы была направлена телеграмма следующего содержания: "Задержать и препроводить в уголовную милицию Якова Блюмкина. Приметы: высокого роста, голова бритая, обросший чёрной бородой, хромой, ввиду вывихнутой ноги. Одет в зелёный френч, может быть и синий костюм. У Блюмкина могут быть бланки Чрезвычайной комиссии". И тут же, следом, дополнение к телеграмме: "Роста Блюмкин выше среднего, чёрные волосы, лоб высокий, лицо бледно-желтоватое, густая круглая борода, у губ редкая. Тип еврейский. Одет в чёрную шляпу и синий костюм. Надлежит задержать ещё Николая Андреева. Приметы: небольшого роста, рыжеватый, нос горбатый, лицо тонкое, длинное, худощавый, глаза косят. Тип еврейский".

Вероятно, именно то, что Блюмкин оказался в больнице, помогло ему впоследствии избежать ареста. Хотя сам Блюмкин, готовый к самопожертвованию, и настаивал на своей выдаче чекистам. Андрееву удалось в тот же день бежать в Киев.

В тот же день ЦК ПЛСР выпустило своё ВОЗЗВАНИЕ:

В борьбе обретёшь ты право своё.

ПАРТИЯ ЛЕВЫХ СОЦИАЛИСТОВ-РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ

Ко всем рабочим и красноармейцам.

Палач трудового русского народа, друг и ставленник Вильгельма граф Мирбах убит карающей рукой революционера по постановлению Центрального Комитета партии левых социалистов-революционеров.

Как раз в этот день и час, когда окончательно подписывался смертный приговор трудящимся, когда германским помещикам и капиталистам отдавалась в виде дани земля, золото, леса и все богатства трудового народа, когда петля затянулась окончательно на шее пролетариата и трудового крестьянства, – убит палач Мирбах.

Немецкие шпионы и провокаторы, которые наводнили Москву и частью вооружены, требуют смерти левым социалистам-революционерам.

Властвующая часть большевиков, испугавшихся возможных последствий, как и до сих пор, исполняют приказы германских палачей.

Все на защиту революции.

Все против международных хищников-империалистов.

Все на защиту борцов против германских насильников.

Вперёд, работницы, рабочие и красноармейцы, на защиту трудового народа, против всех палачей, против всех шпионов и провокационного империализма.

Вперёд к свержению германского империализма, морящего нас голодом.

Смерть всем насильникам и палачам империализма.

Позор всем, кто вместе с немецкими шпионами идут на подавление восставших против Вильгельма рабочих и крестьян...

Да здравствует мировая социалистическая революция".

Спустя три часа после покушения в отряд явился лично Феликс Дзержинский в сопровождении трёх сотрудников ВЧК и потребовал немедленно выдать ему Блюмкина и Андреева (в германском посольстве остался их мандат, шляпы и красный кожаный портсигар, потому вычислить террористов не было никаких проблем). Но, чтобы не выдать своих товарищей по партии, эсерам пришлось обезоружить и арестовать самого Дзержинского.

– Где Блюмкин? – спросил Дзержинский, обратившись к Попову.

– Уехал больной на извозчике.

– Кто это видел?

– Заведующий хозяйством, – пожал плечами Попов.

– Позовите его! – приказал Дзержинский.

– Я здесь.

– Мне доложили, что Блюмкин скрывается здесь, – своим колючим взглядом пронзил хозяйственника председатель ВЧК.

– Нет, он уехал в больницу.

– В какую?

– Почём я знаю.

– Хорошо, – Дзержинский снова повернулся к Попову. – Дайте мне честное слово революционера, что Блюмкина у вас нет.

– Даю слово, что не знаю, здесь ли он.

– Тогда я осмотрю помещение.

– Пожалуйста, – разрешил Попов.

Дзержинский со своими сопровождающими стал осматривать каждую комнату. В это время в штабе Попова проходило внеочередное совещание членов ЦК партии левых эсеров. Наконец, Спиридонова решила, что хватит играть с Дзержинским в казаков-разбойников. Она направила к нему двух членов ЦК Прошьяна и Карелина, которые и сказали:

– Феликс Эдмундович, не стоит вам искать Блюмкина. Граф Мирбах убит им по постановлению ЦК нашей партии и, соответственно, всю ответственность берёт на себя ЦК.

Дзержинский едва заметно вздрогнул, глянул в ту комнату, откуда вышли Прошьян с Карелиным, и увидел там практически весь состав ЦК ПСЛР: Спиридонову, своего заместителя Александровича, Трутовского, Черепанова, Фишмана, Камкова.

– Хорошо, тогда я объявляю арестованными вас, – Дзержинский посмотрел на Прошьяна с Карелиным.

К ним было направились чекисты Трепалов и Беленький. Но эсеры, вместо того, чтобы проследовать за чекистами Дзержинского, быстро укрылись в комнате штаба, откуда прошли в другую комнату. Дзержинский пошёл за ними, но его не пустили часовые матросы с винтовками с примкнутыми штыками.

– Извините, товарищ Дзержинский, у нас приказ никого из посторонних сюда не пускать.

– Это я, председатель Всероссийской чрезвычайной комиссии Дзержинский, здесь посторонний?

И тут вперёд решительно шагнул Дмитрий Попов:

– Товарищ Дзержинский, сдайте оружие.

Дзержинский обежал взглядом чекистов и с горечью воскликнул:

– Неужели вы позволите, чтобы какой-то господин разоружил меня, председателя Чека, в отряде которой вы состоите?!

Но едва он это произнёс, как на него накинулись чекисты-левые эсеры, схватили его за руки и обезоружили.

Однако Дзержинский, на удивление, ничуть не потерял самообладания. Он пришёл в ярость от такого поворота событий и обратился к Попову:

– Вам что, советская власть не нравится?

– Нет! Мы не против советской власти, но такой, как теперь, не хотим. Теперешняя власть – соглашательская шайка во главе с Троцким и Лениным, которые довели народ до гибели и почти ежедневно производят аресты и расстрелы рабочих. Если теперешняя власть не способна, то мы сделаем, что можно будет выступить против германца.

Дзержинский понял, что этих ребят не переубедить. И он решил идти ва-банк.

– Отдайте мне ваш револьвер!

– Зачем? – опешил Попов.

– Я вас расстреляю как изменника!

После небольшой паузы, чекисты рассмеялись от этих слов. Дзержинский, тем временем, взял себя в руки и уже спокойно продолжил:

– Разве так делают восстания? На вашем месте я расстрелял бы себя немедленно. Ну, чего же вы медлите? Вы – подлые трусы и изменники!

– У вас были октябрьские дни, у нас июльские, – вышла к Дзержинскому Спиридонова. – Мир сорван и с этим фактом вам придётся считаться. Мы власти не хотим, пусть будет так, как на Украине. Мы пойдём в подполье, пусть немцы займут Москву.

– И с чехословаками нам теперь не придётся воевать, – добавил Попов.

Позже Дзержинский признавался, что ему никогда не было так тяжело, как в этот день. Угнетало его и то, что он так опростоволосился, понадеявшись, на свой характер и на то, что в чекистском отряде не посмеют поднять руку на своего начальника. Но расстреливать его не стали. В тот момент ни Попов, ни его соратники не хотели проливать лишней крови.

Вслед за Дзержинским был арестован Мартын Лацис, назначенный временным председателем ВЧК, председатель Моссовета Смидович и ещё 27 коммунистов. Так началось восстание левых эсеров.

Узнав об аресте Дзержинского со товарищи, власти взяли под стражу всю левоэсеровскую фракцию съезда Советов, всего около 350 человек, включая и их лидера, Марию Спиридонову. Их арестовали прямо в зале заседания, в Большом театре. Слабые попытки левых эсеров протестовать против незаконного ареста, почему-то чрезвычайно развеселили Ленина и он в весёлом запале, хлопая себя по коленкам, воскликнул:

– Дайте, дайте Спиридоновой брому!

Когда об этом узнал Попов, он решил действовать. Вспыльчивый матрос-балтиец не задумывался о своих действиях, чутьё подсказывало ему верный путь.

– За Марию, – воскликнул Попов – я снесу пол-Кремля, пол-Лубянки, пол-театра!

Его отряд открыл беспорядочный артиллерийский огонь по Кремлю, но, к счастью, большого вреда снаряды исторической крепости не нанесли.

В то же время небольшой отряд во главе с левым эсером Василием Лихобадиным, членом ЦИК Всероссийского почтово-телеграфного союза, захватил здание Главного телеграфа, что было гораздо серьёзнее. По всей стране за подписью Лихобадина пошли телеграммы следующего содержания: "Всякие депеши за подписью Ленина, Троцкого, Свердлова, а равно и депеши, направленные контрреволюционными партиями правых социалистов-революционеров и социал-демократов меньшевиков, ненавистников Советской власти, и белогвардейцев, кадетов и монархистов, провоцирующих левых социалистов-революционеров, задерживать, признавая их вредными для Советской власти вообще и правящей в настоящее время партии левых эсеров в частности...".

Общее количество вооружённых сил левых эсеров в Москве насчитывало порядка двух тысяч человек.

Большевики бросили против левых эсеров свыше пяти тысяч человек, главную ударную силу которых составляли красные латышские стрелки во главе с Вацетисом. Руководство операцией по подавлению мятежа взял под личный контроль сам Ленин, обозвавший левоэсеровских лидеров в своём обычном стиле "безголовыми интеллигентами-истериками, оказавшимися пособниками белогвардейцев, помещиков и капиталистов". Утром, 7 июля латыши заняли телеграф. Из пушек они обстреляли здание штаба Попова в Трёхсвятительском переулке. К полудню всё было кончено, мятежники разоружены. Вечером того же дня к зданию, где располагался штаб заговорщиков, подъехали Ленин с Крупской. Любопытства ради. Ленину, безусловно, убийство Мирбаха пришлось весьма кстати – он использовал его, чтобы разгромить партию левых эсеров, как наиболее сильных оппонентов большевизма.

Следствие было проведено оперативно. И уже через день В. Кингисепп и Е. Розмирович подписали ЗАКЛЮЧЕНИЕ Следственной комиссии при ВЦИК, гласившее:

"Рассмотрев следственное производство:

1) по делу М.А. Спиридоновой, Голубовского, Майорова, Карелина, Камкова, Черепанова, Фишмана, Прошьяна, Магеровского и Трутовского по обвинению их:

а) в составлении тайного заговора для вовлечения Российской Советской Федеративной Социалистической Республики путём убийства германского посла графа В. Мирбаха в войну с Германией вопреки воле подавляющего большинства рабочих и беднейших крестьян, выраженной 5-м Съездом Советов;

б) в попытке путём вероломства, лжи и клеветы и вооружённого выступления свергнуть Рабоче-Крестьянское Правительство, творящее волю большинства Советов рабочих, крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов, и захватить власть.

2) по делу Ю.В. Саблина, Попова, Протопопова по обвинению их в руководстве вооружённым выступлением для захвата власти.

3) по делу Блюмкина и Андреева, обвиняемых в убийстве германского посла графа Мирбаха и признав, что данными следствия всё вышепоименованные лица вполне изобличаются в инкриминируемых им преступлениях,

ПОСТАНОВИЛА:

Привлечь в качестве обвиняемых М.А. Спиридонову, Голубовского, Майорова, Карелина, Черепанова, Фишмана, Прошьяна, Магеровского, Трутовского, Саблина, Попова, Протопопова, Блюмкина и Андреева; следствие заключить и следственный материал передать в обвинительную коллегию Трибунала при ВЦИК".

Мужественная женщина, Мария Спиридонова на допросе в следственной комиссии 10 июля, пытаясь спасти товарищей по партии, всё взяла на себя:

– Я организовывала дело убийства Мирбаха с начала до конца... Блюмкин действовал по моему поручению...

Однако не помогло. Через два дня по решению ВЧК 13 чекистов из отряда Попова были расстреляны как "изменники". Блюмкина заочно приговорили к трём года заключения. Всех остальных задержанных, в том числе и саму Спиридонову, (временно) выпустили на свободу.

Расстреляли без суда и следствия и Александровича (настоящая фамилия Дмитриевский) после краткого допроса и доверительной беседы с Яковом Петерсом. Причём, его расстрел удивил многих. Это был единственный член ЦК партии эсеров и, к тому же, практически непричастный к убийству Мирбаха. Спиридонова на вопрос об Александровиче заявила следователям:

– Мы от него скрывали весь мирбаховский акт, а другого ведь ничего и не готовилось. Он выполнял некоторые наши поручения, как партийный солдат, не зная их конспиративной сущности.

Другими словами, когда Александрович подделывал на удостоверении Блюмкина подпись Дзержинского, он даже не предполагал, что за этим последует.

Защищал своего теперь уже бывшего заместителя и сам "железный Феликс":

– Александровичу я вполне доверял, почти всегда он соглашался со мною.

Ещё сидя в тюрьме и читая советские газеты, Спиридонова не могла сдержать эмоций по поводу действий большевиков во время расследования дела об убийстве германского посла:

– Газеты читаем с отвращением. Сегодня меня взял безумный хохот. Я представила себе – как это они ловко устроили. Сами изобрели "заговор". Сами ведут следствие и допрос. Сами свидетели и сами назначают главных деятелей – и их расстреливают. Ведь хоть бы одного "заговорщика" убили, а то ведь невинных, невинных... Как их убедить, что заговора не было... Я начинаю думать, они убедили себя сами, и, если раньше знали, что раздувают и муссируют слухи, теперь они верят сами, что "заговор" был. Они ведь маньяки. У них ведь правоэсеровские заговоры пеклись, как блины.

27 ноября 1918 года состоялся революционный трибунал при ВЦИК, на котором разбиралось дело о контрреволюционном заговоре ЦК партии левых социалистов-революционеров. Но из всех обвиняемых (из тех, разумеется, кого не расстреляли ещё в июле) в зал заседания трибунала были доставлены лишь двое – Мария Александровна Спиридонова и Юрий Владимирович Саблин. Остальные ударились в бега. Да и оба присутствующих тут же заявили, что по постановлению партии левых социалистов-революционеров и по личным убеждениям они отказываются принимать участие в том, что происходит в этом зале. А происходит там всего лишь суд одной партии над другой, что совершенно недопустимо.

– Нашу междоусобицу, наш спор может решить только III Интернационал, поэтому я покидаю зал суда, – заявила Спиридонова.

Однако государственный обвинитель Николай Крыленко тут же успокоил подсудимых:

– Данный суд вовсе не есть суд одной партии над другой, а это есть суд, установленный Конституцией Российской Социалистической Федеративной Советской республики, поэтому я прошу у суда в ходатайстве обвиняемым отказать и дело слушанием продолжать, не мешая обвиняемым апеллировать к III Интернационалу.

Суд принял, с одной стороны, решение – дело слушать, хотя обвиняемые и отказываются присутствовать в зале суда, с другой же стороны, в конечном итоге, обоих обвиняемых амнистировать. Остальных же приговорили: Попова, при поимке и установлении личности, к расстрелу, как врага трудящихся, оставшихся, опять же при поимке, заключить в тюрьму с применением принудительных работ на три года.