Текст книги "Тамбовский волк"

Автор книги: Виктор Юнак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 42 страниц)

15

Утром, во вторник 24 октября 1917 года жители Петрограда были взбудоражены расклеенными на стенах и заборах, а также разбрасываемыми по улицам листовками. Любопытные останавливались и читали:

"К населению Петрограда!

Граждане! Контрреволюция подняла свою преступную голову. Корниловцы мобилизуют силы, чтобы раздавить Всероссийский съезд Советов и сорвать Учредительное собрание. Одновременно погромщики могут попытаться вызвать на улицах Петрограда смуту и резню.

Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов берёт на себя охрану революционного порядка от контрреволюционных и погромных покушений.

Гарнизон Петрограда не допустит никаких насилий и бесчинств. Население призывается задерживать хулиганов и черносотенных агитаторов и доставлять их комиссарам Совета в близлежащую войсковую часть. При первой попытке тёмных элементов вызвать на улицах Петрограда смуту, грабежи, поножовщину или стрельбу, преступники будут стёрты с лица земли.

Граждане! Мы призываем вас к полному спокойствию и самообладанию.

Военно-революционный комитет при Петроградском

Совете рабочих и солдатских депутатов".

По всему чувствовалось: назревало что-то грозное, роковое. Гораздо более ужасное, нежели в феврале.

На улице дул сырой промозглый ветер. Холодная грязь просачивалась в обувь даже сквозь подмётки. Две роты юнкеров, мерно печатая шаг, прошли вверх по Морской улице. Их ряды стройно колыхались в такт шагам. Они пели старую солдатскую песню царских времён. По улицам разъезжали конные милиционеры, вооружённые револьверами, упрятанными в новенькие блестящие кобуры.

С рассветом, как всегда, начали своё ленивое шествие по улицам трамваи, облепленные снаружи штатскими и военными в самых разнообразных, а порой и весьма заманчивых позах. Вдоль стен домов и заборов стояли рядами дезертиры, одетые в военную форму и торговавшие папиросами и семечками.

По всему Невскому в густом тумане толпы народа с боем разбирали последние выпуски газет или собирались у афиш, пытались разобраться в призывах и прокламациях, которыми были заклеены все стены. Здесь были прокламации ЦИК, крестьянских Советов, нескольких социалистических партий, армейских комитетов. Все угрожали, умоляли, заклинали рабочих и солдат сидеть дома, поддерживать правительство.

Какой-то броневик всё время медленно двигался взад-вперёд, завывая сиреной. На каждом углу, на каждом перекрёстке собирались густые толпы. Горячо спорили солдаты и студенты. Город был настроен нервно и настораживался при каждом резком шуме.

Так всегда бывало в Петрограде перед беспорядками.

Смольный институт для благородных девиц был превращён большевиками в свой штаб. Уже практически неделю попасть туда было не так-то просто. У внешних ворот стояла двойная цепь часовых, а перед главным входом тянулась длинная очередь людей, ждавших пропуска. В Смольный пускали по четыре человека сразу, предварительно установив личность каждого и узнав, по какому делу он пришёл. Выдавались пропуска, но их система менялась по нескольку раз в день, потому что шпионы постоянно ухитрялись прорываться в здание.

В то утро Лев Давидович Троцкий, должен был, как и все остальные члены Центрального Комитета РСДРП(б), перебраться в Смольный с тем, чтобы не покидать его до самой победы вооружённого восстания, в которой большевики были уверены. Но ему пришлось задержаться у внешних ворот. Он забыл пропуск. Троцкий рылся по карманам, тщетно пытаясь найти бумагу, а часовой раздражённо поторапливал его, заявляя, что ему не хватит смены возиться с каждым по стольку времени.

– Неважно! – сказал наконец Троцкий, плюнув на поиски. – Вы меня знаете. Моя фамилия Троцкий.

– Где пропуск? – упрямо твердил часовой. – Прохода нет, никаких я фамилий не знаю.

– Да я председатель Петроградского Совета.

– Ну, – отвечал солдат, – уж если вы такое важное лицо, так должна же у вас быть хотя бы маленькая бумажка.

Троцкий на удивление был весьма терпелив и спокоен.

– Пропустите меня к коменданту, – попросил он.

Солдат заколебался, потом тихо заворчал:

– Нечего беспокоить коменданта ради всякого приходящего.

В этот момент мимо проходил разводящий, заинтересовавшийся этим довольно долгим диалогом. Кивком головы часовой подозвал его. Троцкий объяснил подошедшему суть дела и закончил:

– Моя фамилия Троцкий.

– Троцкий? – почесал затылок разводящий. – Слышал я где-то это имя... Ну ладно, проходите, товарищ.

16

Всю ночь с 23 на 24 октября Александр Фёдорович Керенский, министр-председатель Временного правительства и одновременно Верховный главнокомандующий вооружённых сил, провёл в Главном штабе, что напротив Зимнего дворца. Он писал приказ за приказом, стремясь защитить Петроград от надвигавшейся революционной грозы.

Он приказал всем владельцам автомобилей доставить их в распоряжение штаба под угрозой "всей строгости законов". Запретил всякие выступления "под страхом предания суду за вооружённый мятеж". Приказал войскам не исполнять приказов, "исходящих от различных организаций". И, наконец, написал приказ, где строжайше приказывал исполнять приказы штаба Петроградского военного округа, указав, что "при штабе находятся комиссары ЦИК и, поэтому, неисполнение приказов будет считаться дезорганизацией и распылением революционного гарнизона..."

Керенский постоянно давил на командующего Петроградским военным округом полковника Полковникова, обвиняя того в бездействии. Министр-председатель ошибался. Полковников далеко не бездействовал. Он также писал и рассылал приказ за приказом. И порою, его приказы были более предусмотрительны, нежели указания самого главы правительства. К Петрограду незаметно стягивались самые надёжные и преданные Временному правительству полки, выбранные из разбросанных по всему фронту дивизий. В Зимнем дворце расположилась юнкерская артиллерия. На улицах впервые с дней Июльского восстания появились казачьи патрули. В 1 час 55 минут из Царского Села был вызван полк "увечных воинов", в 3 часа 15 минут – 1-я рота 2-й Петергофской школы прапорщиков, а в 4 часа 30 минут – батарея гвардейской конной артиллерии из Павловска. Одновременно с этим по телефону был вызван 1-й Петроградский женский батальон из Левашова.

Впрочем, из всех частей, вызванных в эту ночь, прибыл только женский батальон. Остальные либо отказались, либо были задержаны постановлениями местных Советов. Свыше тысячи "ударниц" выстроились для парада, как и было сказано, перед Зимним дворцом. Но когда они узнали, что цель вызова – защита Временного правительства, то единодушно потребовали отправки обратно, в Левашово. С трудом удалось удержать лишь одну полуроту в составе 136 человек, сказав им, что завтра они будут отправлены в Волкову деревню на охрану бензиновых складов Нобеля. "Ударницы" разместились на первом этаже Зимнего дворца, справа от Комендатского подъезда, в бывших квартирах царского министерства двора.

Полковников подписал очередной приказ:

"Приказываю всем частям и командам оставаться в занимаемых казармах впредь до получения приказа из штаба округа.

Всякие самостоятельные выступления запрещаю.

Все офицеры, выступившие помимо приказа своих начальников, будут преданы суду за вооружённый мятеж.

Категорически запрещаю исполнение войсками каких-либо приказов, исходящих из различных организаций..."

Но почва уходила из-под ног Временного правительства. Автомобилей после приказа Керенского не только не прибавилось, но стали загадочно исчезать даже те, которые уже стояли у ворот Главного штаба. Хотя на подступах к нему, на углу Морской улицы и Невского проспекта отряды солдат, вооружённых винтовками с примкнутыми штыками, останавливали все частные автомобили, высаживали из них седоков и направляли машины к Зимнему дворцу. На всё это с любопытством глядела большая толпа. Никто не знал, за кого эти солдаты – за Временное правительство или за Военно-революционный комитет. У Казанского собора происходило то же самое. Автомобили отправлялись оттуда вверх по Невскому.

Вдруг появилось пять-шесть матросов, также вооружённых винтовками. Взволнованно смеясь, они вступили в разговор с двумя солдатами. На их матросских бескозырках были надписи "Аврора" и "Заря свободы".

– Кронштадт идёт! – крикнул один из этих матросов.

К Зимнему дворцу подошли юнкера и сменили дежуривших там самокатчиков. Затем подошёл женский батальон, который, продемонстрировав верность правительству, тут же строем и удалился.

В Малахитовом зале Зимнего дворца Керенский срочно созвал министров, которые дремали по разным комнатам. Он предложил издать постановление о привлечении к суду членов Военно-революционного комитета за издание телефонограммы от 22 октября о неподчинении штабу округа, снова взять под стражу тех большевиков-участников событий 3-5 июля, которые были освобождены под залог в сентябре. А главное – закрыть большевистские газеты "Рабочий путь" и "Солдат". Для придания видимости объективности решено было закрыть одновременно и две черносотенные бульварные газетёнки "Новая Русь" и "Живое слово".

Но лишь последнее предложение Керенского не встретило возражений. Что же касается арестов, то министры высказали опасения, как бы они не вызвали вооружённых протестов и не спровоцировали начало выступления.

– Именно этого я и желаю, – слишком самоуверенно ответил Керенский, – ибо сил у Временного правительства достаточно, чтобы разгромить любое уличное выступление.

В конечном итоге, одобрив в принципе аресты членов ВРК, правительство всё же воздержалось от рекомендаций немедленно привести их в действие. А если бы не отказалось? Ведь на дворе пока ещё было 24 октября, и Ленин в Смольном отсутствовал. Но что бы сделал даже Ленин без арестованных ближайших соратников? Ведь его тогда ещё даже в лицо почти не знали.

17

Демобилизация старой армии, да ещё и большевизация её способствовали тому, что с фронтов в тамбовские сёла и городки хлынули массы солдат-большевиков. Тамбовский губком РСДРП(б) воспрянул духом. Появился реальный оппонент эсеровским идеям. Появилась возможность совершить переворот: ведь многие фронтовики вернулись с оружием. Решили попробовать в уездах: Козловском, Моршанском и других. В Кирсанове процент демобилизованных оказался самым большим во всей губернии. Возглавил военно-революционный комитет Кирсанова некто Трунин. Боевая дружина, собранная им, насчитывала несколько десятков человек. С красными флагами и транспарантами: «Вся власть Советам!» – они двинулись по центральной улице по направлению к зданию бывшей земской управы, где теперь располагался уездный исполнительный комитет. По обочинам толпились любопытные. Извозчики едва удерживали испугавшихся лошадей.

Лизавета, увидевшая в окно манифестацию, побледнела, затушила о край пепельницы папироску и забежала в кабинет председателя УИКома Баженова.

– В чём дело, Лиза? – недовольно проворчал Баженов, вздрогнувший от неожиданного появления секретарши.

– Товарищ Баженов! Михаил Антонович! Там большевики... с красными флагами... Идут сюда.

– Я знаю, Лиза. Я как раз сейчас звоню в губком и выясняю, выслали ли нам помощь.

Только теперь Лиза заметила, что Баженов держал в руках телефонную трубку.

– Да, да, всё в порядке, товарищ Фёдоров! Это моя секретарша излишне переволновалась. Как только прибудет товарищ Антонов, я вам тут же сообщу.

Баженов повесил трубку на рычаг, поправил причёску и громко выдохнул.

– Успокойтесь, Лиза. Ещё вчера вечером я узнал от наших агентов о намечающемся большевистском восстании и просил Тамбов прислать нам помощь. И вот только что, при вас товарищ Фёдоров мне сообщил, что товарищи направили на подавление восстания отряд милиции под командованием товарища Антонова.

– Александра Степановича? – обрадовалась Лизавета, впрочем, тут же осеклась и вновь посерьёзнела.

– Александра Степановича, – подтвердил Баженов, уловив секундную радость секретарши, и улыбнулся. – Поэтому успокойтесь и идите работать.

Однако не успела Лизавета вернуться в приёмную, как в здание исполкома ворвались около десятка вооружённых людей с красными повязками на рукавах. Трунин подошёл к Лизавете и строгим голосом спросил:

– Товарищ Баженов у себя?

– У себя, но он очень занят. Что вам угодно? – ничуть не испугавшись, спросила Лизавета.

– Нам угодно сообщить ему, что отныне власть в городе перешла в руки Совета рабочих и солдатских депутатов. И мы просим председателя исполкома освободить помещение. По решению Совета председателем уездного исполкома назначен я.

– Я – это кто, прошу прощения? – на пороге своего кабинета появился Баженов.

– Я – Трунин, член РСДРП(б). А вы, если не ошибаюсь, и есть товарищ Баженов, прихвостень Временного правительства?

Баженов побледнел от оскорбления, но сдержал себя.

– Нет, вы ошиблись. Моя фамилия, действительно, Баженов. Но только зовут меня не прихвостень, а Михаил. Михаил Антонович Баженов.

– Чего?! – не понял Трунин.

Он оглянулся на своих соратников, но те также непонимающе пожали плечами.

– Издевается, сволочь эсеровская, – наконец сообразил один из большевиков.

– Ах, издевается, – хмыкнул Трунин и вытащил из-за пояса маузер. – Ну, так мы тоже умеем издеваться. Освобождай кабинет. Я здесь сидеть буду.

– А мандат у вас есть? – тянул время Баженов.

Лизавета поняла это и также поглядывала в окно.

– Какой мандат тебе нужен?

– Ну, как же! – изобразил на лице искренность Баженов. – Откуда же я знаю, что вы именно тот самый товарищ Трунин, которого Совет назначил председателем исполкома.

– А, вы об этом, – успокоился Трунин. – Мандат у меня, конечно, имеется.

Продолжая держать в правой руке маузер, левой он достал из нагрудного кармана пальто сложенную вчетверо бумажку, встряхнул её, разворачивая, и протянул Баженову.

– Пожалуйста!

И тут на площади послышались выстрелы, ржание коней и какие-то крики. Трунин тревожно глянул в окно, но там практически ничего не было видно. Баженов тем временем с лёгкой улыбкой на лице продолжал читать мандат. Один из сопровождавших Трунина красногвардейцев выскочил на улицу и через минуту вернулся.

– Товарищ Трунин! Там отряд милиции из Тамбова. Наших окружили и требуют сдать оружие.

– Что значит, сдать оружие! – крикнул Трунин и, забыв о своём мандате, оставшемся в руках у Баженова, выскочил на площадь.

Баженов засмеялся и протянул вслед убегавшим красногвардейцам трунинский мандат:

– Куда же вы, товарищи? Документик заберите!

На площади, тем временем, сидевший на лошади Антонов продолжал убеждать красногвардейцев сдать оружие и разойтись по домам.

– Меня направил к вам губисполком! И властью, данной мне, я имею право расстрелять вас, как нарушителей общественного спокойствия. Я же пока не собираюсь применять против вас оружие и прошу мирно разойтись по домам.

– Вы кто такой, товарищ? – к Антонову подбежал Трунин, размахивая маузером. – Я – вновь назначенный председатель уездного исполнительного комитета Трунин, и приказываю вам, снять оцепление и освободить наших товарищей. Теперь мы будем следить за порядком в городе.

– Значит, вы – их начальник? – поинтересовался Антонов.

– Вы меня не поняли. Я – председатель Кирсановского УИКома.

– Сегодня утром, когда меня направляли сюда на подавление мятежа, мне в Тамбове сообщили, что председателем Кирсановского УИКома является товарищ Баженов. И именно в его распоряжение меня и направили. А вы – самозванец, Трунин. Арестовать его!

Антонов кивнул своим милиционерам.

– Не подходить! – Трунин выстрелил в воздух. – Как вы смеете? У меня мандат Совета...

– Нет у него мандата, товарищ Антонов, – крикнул в открытое окно Баженов. – Арестуйте его немедленно.

– Как это нет, – возмутился Трунин. – Вы же сами его читали.

И только теперь Трунин сообразил, что свой мандат он оставил в руках у Баженова. Но секундного замешательства Трунина было достаточно для того, чтобы к нему подбежали трое милиционеров, скрутили руки и отобрали маузер.

– Ничего, эсеровские лизоблюды! Недалёк тот день, когда мы, большевики, возьмём власть в свои руки. Тогда вы ещё меня вспомните.

– Не раздражай меня, Трунин, а то ведь я и застрелить тебя могу. И тогда ты не увидишь своих большевиков у власти.

Антонов спешился и направился в здание исполкома. Оставшиеся без своего вожака, красногвардейцы стали сдавать своё оружие и отходить в сторону. Кого-то из них отпустили, кого-то, вместе с Труниным, отправили в тюрьму. Мятеж кирсановских большевиков был подавлен, но на общую ситуацию в стране это никак не повлияло. Крейсер "Аврора" уже был готов к своему историческому холостому выстрелу.

18

На Невском проспекте юнкера задерживали рабочих. Казаки пытались неудачно развести Литейный и Троицкий мосты. Оружие из арсенала выдавалось с прежней интенсивностью. Петропавловская крепость по-старому кишела людьми.

В Зимний дворец из Главного штаба вернулся Керенский. Ему, как Верховному главнокомандующему и в связи с увольнением в отставку три дня назад военного министра Александра Верховского, было поручено Временным правительством организовать при Главном штабе надлежащее военное командование, не стесняясь, если бы это понадобилось по условиям момента, произвести необходимые личные перемены. Были высказаны мнения относительно отдельных лиц в Главном штабе. Однако Керенский доложил министрам, что всё в штабе и гарнизоне налажено и что он не нашёл нужным произвести какие-либо перемены лиц. Главные и руководящие обязанности в военном отношении были возложены на полковника Полковникова и генерала Багратуни. Каждые четверть часа чины штаба докладывали ему о настроении Петроградского гарнизона.

Перед тем, как снова покинуть Зимний, министр-председатель распорядился удалить из дворца всех женщин. Чем было вызвано это распоряжение, никто не знал. Но оно произвело панику. Зимний дворец очень быстро опустел.

Керенский позвонил министру юстиции и обер-прокурору Временного правительства Малянтовичу.

– Павел Николаевич! Почему до сих пор не пойман Ленин?

– Ищем, Александр Фёдорович! Кажется, уже напали на след, – ответил министр.

Интересная штука – матушка-история. Порою так переплетает судьбы совершенных антагонистов, что просто диву даёшься.

Нынче Керенский никак не может найти Ульянова-Ленина, а всего лишь каких-то тридцать лет тому отец Александра Фёдоровича, Фёдор Александрович Керенский, попечитель гимназии в Симбирске, где учился позже и сам будущий Председатель Временного правительства, собственноручно вручал золотую медаль выпускнику этой гимназии Володе Ульянову, младшему брату народовольца-цареубийцы Александра Ульянова.

Да и сам Павел Николаевич Малянтович оказался тесно связанным (пусть и опосредованно) с большевиками в бытность свою работы адвокатом.

В начале своей карьеры Малянтович был помощником присяжного поверенного у самого Плевако. Став же адвокатом, Павел Николаевич быстро завоевал известность в России участием в громких политических процессах. По просьбе Максима Горького, он защищал сормовских рабочих, среди которых был Пётр Заломов, прототип Петра Власова, героя горьковского романа "Мать", членов большевистской фракции Думы, участников восстания на крейсерах "Азов" и "Очаков"...

Особенно интересным было дело о ста тысячах рублей, завещанных в 1906 году промышленником Саввой Морозовым большевикам. Малянтович не только блестяще выиграл это дело, но и с риском для карьеры (партия ведь была нелегальной, значит охранка пыталась выяснить, куда уйдут эти деньги) получил всю сумму по доверенности, выданной ЦК РСДРП, и передал их в целости и сохранности большевику Леониду Красину.

Кстати, чрезвычайно интересен и ещё один факт биографии Малянтовича. До революции 1917 года в его юридической конторе, среди прочих, служили эсер Александр Фёдорович Керенский (тот самый!) и меньшевик Андрей Януарьевич Вышинский (тоже тот самый, ставший в тридцатых-сороковых годах генеральным прокурором СССР, а в июле 1917 года, будучи в должности комиссара милиции Якиманского района Москвы, подписавший приказ по району о розыске и аресте скрывавшихся от правосудия большевистских лидеров Владимира Ленина и Григория Зиновьева).

19 октября 1917 года Малянтович предписал прокурору судебной палаты сделать немедленно распоряжение об аресте Ленина. Прокурор судебной палаты, во исполнение этого распоряжения, обратился к главнокомандующему войсками Петроградского военного округа с просьбой приказать подведомственным ему чинам оказать содействие гражданским властям в производстве ареста и о доставлении Ленина в случае задержания его военными властями, судебному следователю по особо важным делам П.А. Александрову.

История эта имела продолжение после прихода к власти большевиков. 26 октября многих членов Временного правительства арестовали и препроводили в Петропавловскую крепость, Павла Николаевича Малянтовича по личному распоряжению Ленина на следующий день выпустили на свободу. Более того, Предсовнаркома собственноручно подписал и лично вручил Малянтовичу охранную грамоту, которой предписывалось не только не трогать его, но и не ущемлять жилищных прав (адвокат жил с семьёй на Пречистенке в семикомнатной квартире). Видимо, здесь свою роль сыграли те самые, удачно проведённые Малянтовичем в начале века процессы. Впрочем, никакая охранная грамота не помогла Малянтовичу в годы сталинских репрессий – в январе 1940 года после скорого суда его расстреляли. Причём, пока старый, больной, измученный пытками Малянтович ждал своей участи в камере смертников, его обезумевшая от горя жена писала отчаянные письма "милейшему Андрею Януарьевичу". Разумеется, эти письма остались безответными.

Спустя некоторое время Керенского в Главном штабе посетили представители американской миссии Красного Креста миллионер Томпсон и полковник Роббинс. Они настоятельно рекомендовали министру-председателю безотлагательно выступить в роли миротворца и немедленно издать указы о мире и о земле. Чтобы что-нибудь ответить, Керенский пообещал подумать над их словами. Но занимало его другое: он с минуты на минуту ожидал, что разрыв отношений между правительством и Военно-революционным комитетом вызовет отпор со стороны последнего.

А в самом Смольном беспрерывно шло заседание ЦК РСДРП(б) и ВРК. То и дело выступал Лев Троцкий, председатель Петроградского Совета, который, в отсутствие в штабе революции Ленина, пока возглавлял его.

– Нас спрашивают, – говорил Троцкий, прирождённый оратор, – собираемся ли мы устроить выступление? Я могу дать ясный ответ на этот вопрос. Петроградский Совет сознает, что наступил наконец момент, когда вся власть должна перейти в руки Советов. Эта перемена власти будет осуществлена Всероссийским съездом. Понадобится ли вооружённое выступление – это будет зависеть от тех, кто хочет сорвать Всероссийский съезд.

Пользуясь отсутствием Ленина и используя весь свой огромный, почти непререкаемый авторитет большевистского лидера, Троцкий говорил в данном случае от имени партии, пренебрёгши требованием Владимира Ленина начать восстание прежде, чем откроется Второй Всероссийский съезд Советов. Троцкого слушали внимательно и с уважением. Он, тем временем, продолжал:

– Нам ясно, что наше правительство, представленное личным составом временного кабинета, есть правительство жалкое и бессильное, что оно только ждёт взмаха метлы истории, чтобы уступить своё место истинно народной власти. Но мы ещё теперь, ещё сегодня пытаемся избежать столкновения. Мы надеемся, что Всероссийский съезд Советов возьмёт в руки власть, опирающуюся на организованную свободу всего народа. Но если правительство захочет использовать то краткое время – 24, 48 или 72 часа, которое ещё отделяет его от смерти, для того, чтобы напасть на нас, то мы ответим контратакой. На удар – ударом, на железо – сталью!

Троцкий был благоразумным политиком и, желая в первое время обойтись малой кровью, он тайно вступил в переговоры с лидерами меньшевиков Фёдором Даном и Александром Гоцем о совместном приходе к власти мирным путём до Учредительного собрания, свергнув исчерпавшее себя Временное правительство. Меньшевики на переговоры пошли, но и они преследовали в этом случае свои цели.

А в это время к Петрограду подходили два миноносца, посланные из Гельсингфорса Центробалтом. Никакого приказа по этому поводу из ВРК не поступало. В данном случае, председатель Центробалта Павел Дыбенко проявил инициативу и послал корабли под предлогом "приветствия" собиравшемуся II Всероссийскому съезду Советов.

"Приветствие" это было весьма кстати для большевиков, поскольку в штабе ВРК стало известно, что Временное правительство привело в боевое состояние все военные училища столицы и стало стягивать к Петрограду юнкеров из Петергофа, Гатчины, Ораниенбаума, Павловска и даже из Киева. Охрана Зимнего дворца была усилена также юнкерскими отрядами Михайловского и Павловского военных училищ. Матросы крейсера "Аврора" и 2-го Балтийского флотского экипажа, охранявшие до того Зимний, отказались от такой чести и были заменены юнкерами. Кроме того, в Зимний ввели взвод артиллерии из Михайловского артиллерийского училища. На Дворцовую площадь к самому Зимнему были стянуты английские броневики с английской прислугой. Керенский потребовал от Ставки Верховного главнокомандующего, располагавшейся в Могилёве, скорейшего продвижения корпуса, который ещё ранее предназначался для разгрома революционного Петрограда.

В коридоре Мариинского дворца, где должно было начаться заседание Совета Российской республики или, говоря иначе, предпарламента Временного правительства, американский журналист-социалист Джон Рид столкнулся лицом к лицу с невысоким человеком с крысиным лицом и в изящном сюртуке. Это был профессор Шацкий, один из лидеров кадетской партии. Они поздоровались, как старые знакомые, и Рид без обиняков спросил:

– Что вы думаете, господин Шацкий, о большевистском выступлении, о котором столько говорят?

Шацкий пожал плечами и усмехнулся.

– Это скоты, сволочь! Они не посмеют, а если и посмеют, то мы им покажем!.. С нашей точки зрения, это даже неплохо, потому что они провалятся со своим выступлением и не будут иметь никакой силы в Учредительном собрании...

В Учредительном собрании, созванном в начале 1918 года, большевики, действительно, не имели никакой силы. Потому что вся их сила была сосредоточена за пределами этого собрания...

Шацкий оживился, глаза его загорелись. Он взял Рида под руку и под размеренное вышагивание по длинному коридору разоткровенничался:

– Но, дорогой сэр, позвольте мне вкратце обрисовать вам мой план организации нового правительства, который будет предложен Учредительному собранию. Видите ли, я – председатель комиссии, образованной Советом республики совместно с Временным правительством для выработки конституционного проекта. У нас будет двухпалатное законодательное собрание, такое же, как у вас, в Соединённых Штатах. Нижняя палата будет состоять из представителей мест, а верхняя – из представителей свободных профессий, земств, кооперативов и профессиональных союзов...

Несмотря на две бессонные ночи, в Мариинский дворец приехал министр-председатель Временного правительства Александр Керенский с твёрдым намерением выступить перед депутатами Совета республики. Это было необходимо для него, ибо он хотел заручиться перед принятием крутых, беспощадных мер против ВРК поддержкой и одобрением этого высокого, демократического собрания. Выступал он долго, вложив в свою речь весь свой пыл.

– Временное правительство считает своей обязанностью охранять дарованные каждому гражданину права и свободы, осуществлять свои гражданские и политические права и поэтому остаётся, по-видимому, безучастным, несмотря на чрезвычайно резкие выступления, которые допускаются в печати, на митингах и собраниях. И в последнее время вся Россия и, в особенности, население столицы были встревожены и крайне обеспокоены теми открытыми призывами к восстанию, которые делались безответственной, отколовшейся от революционной демократии частью этой демократии... Я позволю себе для того, чтобы никто не мог упрекнуть Временное правительство в возведении на какую-либо партию неправильного обвинения или злостного измышления, процитировать здесь наиболее определённые места из ряда прокламаций, которые помещались разыскиваемым, но скрывающимся государственным преступником Ульяновым-Лениным в газете "Рабочий путь". В ряде прокламаций под заглавием "Письма к товарищам" данный государственный преступник призывал петербургский пролетариат и войска повторить опыт 3-5 июля и доказывал необходимость приступить к немедленному вооружённому восстанию...

Временный Совет Российской республики был образован после разгрома в сентябре 1917 года корниловского мятежа для усиления демократических институций. Но большевики с самого его открытия отказались от участия в работе Совета и их скамьи пустовали. Потому Керенский в своём последнем выступлении в качестве премьер-министра и мог свободно излагать свои мысли, не боясь, что его прервут.

– Одновременно с этими воззваниями происходит ряд выступлений других руководителей партии большевиков на собраниях и митингах, на которых они призывают к немедленному вооружённому восстанию. В особенности в этом отношении нужно отметить выступление председателя Совета рабочих и солдатских депутатов в Петрограде Бронштейна-Троцкого...

Мы имеем дело не столько с движением той или иной политической партии, сколько с использованием политического невежества и преступных инстинктов части населения; мы имеем дело с особой организацией, ставящей себе целью, во что бы то ни стало вызвать в России стихийную волну разрушения и погромов. При теперешнем настроении масс открытое движение в Петрограде неизбежно будет сопровождаться тягчайшими явлениями погромов, которые опозорят навсегда имя свободной России!

... После такого ряда открытых подготовительных действий и пропаганды восстания данная группа, именующая себя большевиками, приступила к его выполнению... Хотя было наличие всех данных для того, чтобы приступить немедленно к решительным и энергичным мерам, власть считала надобным дать сначала этим людям возможность осознать свою сознательную или бессознательную ошибку и представила срок для того, чтобы, если это была ошибка, от неё можно было свободно отказаться... Я вообще предпочитаю, чтобы власть действовала более медленно, но зато более верно и, в нужный момент, более решительно. В настоящее время прошли все сроки, и мы того заявления, которое должно было бы быть в полках, не имеем, но имеется обратное явление, именно самовольная раздача патронов и оружия, а также вызов двух рот на помощь революционному штабу. Таким образом, я должен установить перед Временным Советом Российской республики полное, ясное и определённое состояние известной части населения Петрограда, как состояние восстания...