Текст книги "Тамбовский волк"

Автор книги: Виктор Юнак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 42 страниц)

3

Горели окрестности Вернадовки. Пылали соседние деревни, особенно ближайшие – Пичаевка и Соседка. Мужики и бабы с детьми собрались на взгорке и молча наблюдали за пожаром. Радости не было ни на одном лице. Сплошная сосредоточенность и мысль. До них уже дошли известия, что после свержения царя во многих помещичьих усадьбах Тамбовской губернии (а значит, и по всей России-матушке) пошли погромы и праздники «красного петуха». Но местные, к радости управляющего Фрола Прокопьевича, то ли были нерешительными, то ли уважительными к своему барину.

Да и то сказать – барин у них какой, не чета всем остальным. Знаменитый во всей России учёный муж. Владимир Иванович Вернадский.

Владимир Иванович в 1885 году, после смерти отца и старшего брата, двадцатидвухлетним вступил во владение участком земли площадью свыше пятисот десятин в Моршанском уезде. Когда-то его отец, инженер-путеец, принимал активное участие в строительстве Сызрано-Вяземской железной дороги. В его честь и станцию так назвали – Вернадовка, и высочайшим указом одарили участком земли поблизости. Недавний студент Петербургского университета, участник студенческих народнических кружков, где только чудо спасло его от ареста вместе с Александром Ульяновым и его соратниками, нашёл отдушину именно прикоснувшись к земле. Уже через несколько лет Владимир Вернадский был избран гласным Моршанского уездного и Тамбовского губернского земского собраний. И с начала 1890-х годов он с головой ушёл в земскую работу.

С тех пор ровно двадцать лет он каждое лето проводил в Вернадовке. Был непосредственным свидетелем голода 1891 года. По его приказу в Моршанском и Кирсановском уездах были созданы столовые для голодающих и собрано для особо нуждающихся сорок пять тысяч рублей. Более шести тысяч тамбовских крестьян спас он тогда от голода. В селе Подъём молодой учёный построил на личные средства школу, которую и содержал до 1917 года. В округе же организовал целую сеть земских школ, создавал кружки грамотности, передвижные библиотеки. Всем своим существом Вернадский осознал тогда, как дорог ему этот народ, и то, что он – неразрывная часть его.

Вот вдали на дороге поднялась к небу пыль. А вскоре и всадник на лошади замаячил.

– Ктой-то скачет, – произнёс один из крестьян, Устин Подберёзкин.

– Вот только с хорошей весточкой али худой? – пробормотал еле слышно его сосед Иван Антипов.

Взгляды всех тут же устремились на всадника. Через какое-то время одна из баб, приложив ладонь ребром ко лбу и вглядываясь в дорогу, сказала:

– Кажись, Фомка Рябой из Пичаевки.

– Он и есть, – кивнул головой Антипов. – Глазастая ты баба, Нюрка.

– А будь иначе, к тебе бы посваталась, – хмыкнула Нюрка под негромкий гогот мужиков и хихиканье баб.

Однако было не до веселья, потому и утихло всё, едва начавшись. Даже Антипов, всегда колкий на язык, не нашёлся, что ответить в этот момент.

Вот и Фомка Рябой приблизился настолько, что потянул поводья на себя, осадив коня.

– Тпр-р-ру!

– Здорово, мужики! – крикнул он.

– Здорово, коли не шутишь, – за всех ответил Устин Подберёзкин.

– Какие уж тут шутки, мужики! Вона, как красный петух по окрестностям гуляет.

– Да уж смотрим. Не ты ли его и запустил? – грозно глянул на Рябого Устин.

– Бог с тобою, – отмахнулся Рябой. – Вот те крест, не моя работа, – перекрестился он и спрыгнул на землю, подходя к толпе. – Но знаю я, кто это сделал. И считаю, что правильно. Попили нашей кровинушки баре при царе, пора и честь знать. Или землю нам отдавай, или сгоришь в геенне огненной. Так рассуждаю, бабы?

Рябой обвёл глазами присутствовавших баб, но те молчали, ещё крепче обняв своих малолеток.

– Али я не прав, мужики? – растерянно произнёс он, теперь уже устремив взгляд на всю толпу сразу.

– Може, конечно, и прав, – раздумчиво протянул Устин Подберёзкин. – Токмо не нам, грешным, судить о том.

– Ежели не нам, так кому же тогда?

– Есть бог, он за нас и рассудит, – поддержал земляка Антипов.

– Чего ж твой бог не рассудил оставить твоих деток маленьких, померших от голодухи, – возразил Рябой.

– На то, знать, была воля божья, – вступила в разговор вместо мужа Иванова жена. – А коли богохульничать сюда прибыл, то иди себе подобру-поздорову, куда шёл.

– Так шёл я, собственно, к вам. Негоже, мужики, отрываться от всего уезда. Вона, как пылает. И ведь никто нам и слова не говорит. Знать, сила наша теперича, а, мужики?

– Мы своего барина жечь не будем! – сказал, как отрезал, Подберёзкин.

– Да, двое моих деток померли в девяносто первом с голодухи. Зато трое других, благодаря барину нашему, Владимиру Ивановичу, вона, какими лбами вымахали, – кивнул чуть назад и наискось Антипов, указывая на двух взрослых сыновей и дочь, стоявших чуть поодаль.

– Да у нас много таких, кого барин от голода спас, – заговорила Нюрка. – Почитай, вся Вернадовка будет, и Подъём весь.

– Да, небось, и у вас, в Пичаевке, таких немало, – добавила Анфиса, жена Антипова.

– И чем это замаслил вас ваш барин, что вы даже супротив всех уездных деревень идёте?

– Тебе того не понять, Рябой, – сказал Подберёзкин. – У тебя, чай, кроме одних портков да одной рубашки и надеть-то нечего. Значит, и терять ничего не потеряешь. А мы люд работный, у нас и в дому сытно, и на теле не худо. Ехал бы ты назад, Фома.

Фома обозлённо смотрел на толпу. Толпа молча смотрела на Фому.

– Холопы вы были, холопами и помрёте, – махнул рукой Рябой, взбираясь на коня. – Я-то уеду, мне чего, но красный петух ведь просто так не успокоится. Эта птица обжористая. Н-но! – ткнул пятками коню в бок Фома и поскакал прочь.

Спустя три дня в московской квартире Вернадского объявился Вернадовский управляющий Фрол Прокопьевич. Со слезами на глазах этот здоровенный бородатый мужик ввалился в кабинет к Владимиру Ивановичу и упал перед ним на колени, бия поклоны.

– Простите, барин Владимир Иванович. Виноват! Велите на смерть плетями меня забить. Не доглядел!

Вернадский не сразу пришёл в себя от неожиданности. Наконец, успокоился, подошёл к управляющему, попытался поднять его за плечи.

– Успокойся, Фрол Прокопьевич. Встань, и расскажи, что случилось.

– Сгорела, сгорела-то ваша усадьба, барин, – поднимаясь и отирая от слёз глаза и продолжая одновременно рыдать, произнёс управляющий. – Не доглядел я, барин. Виноват! Но не наши подожгли, вот вам крест, барин, не наши. Не иначе, как Фомка Рябой постарался. Мужики говорили, что накануне прискакивал он и всё понуждал...

– Ещё раз прошу тебя, голубчик Фрол Прокопьевич, успокойся, сядь, вон, на стул, и расскажи всё по порядку. А то ведь я так ничего и не понял.

После пожара ни разу больше Владимир Иванович Вернадский не посещал своё имение. И только спустя много лет, в августе 1943-го, возвращаясь в Москву из эвакуации, посмотрел он на родные и до боли знакомые ему места из окна вагона. Выйти не удалось – тот поезд на станции Вернадовка не остановился.

4

Едва известие о Февральской революции в России достигло Швейцарии, в Цюрихе был образован комитет по возвращению проживающих в Швейцарии русских эмигрантов, возглавили который меньшевик Семён Бронштейн (Семковский ) и большевик Сергей Багоцкий. Всего русских социалистов в то время в Швейцарии проживало свыше пятисот. Революция сблизила всех – вместе искали выход эсеры и бундовцы, меньшевики и большевики. Поначалу комитет (Владимир Ленин, кстати, в совещаниях комитета участия не принимал, отправлял туда вместо себя Зиновьева) попытался организовать возвращение русских в Россию через союзные Англию и Францию. Но после того, как выяснилось, что французы с англичанами будут чинить препятствия некоторым политическим группам среди эмигрантов (в первую очередь, большевикам, но и не только: тут же стало известно, что тогда принадлежавший к меньшевикам Троцкий при своём возвращении из Америки был интернирован в Англии; англичанами же было конфисковано несколько писем Ленина, которые тот посылал в Америку), комитет вступил в телеграфные переговоры с министром иностранных дел Временного правительства Павлом Милюковым, чтобы добиться пропуска через Германию, на условиях обмена на соответствующее число германских военнопленных или интернированных в России. Переговоры, однако, затянулись. Милюков ссылался на необходимость получить согласие на обмен у Совета рабочих депутатов, который возглавлял меньшевик Чхеидзе, а Совет вёл себя нерешительно. И тут лидер меньшевиков в эмиграции Юлий Мартов высказал мысль, которой сам же впоследствии и испугался: связаться непосредственно с германским посольством в Берлине и вступить с ним в переговоры об условиях пропуска русских эмигрантов через Германию. Поначалу абсолютно все эту идею отбросили. Но...

Едва получив сообщение о революции в России, Ульянов-Ленин срочно потребовал, чтобы в Цюрих приехал Зиновьев. Он стал рваться в Россию, понимая, что там творится история, к которой он пока не имел никакого отношения. Так ведь можно и остаться не у дел!

Сон у Ленина пропал напрочь. Вместо этого по ночам он строил самые невероятные планы возвращения в Россию. Можно перелететь на аэроплане. Но это же полный бред, который Ленин решился произнести вслух только своей жене, Надежде Крупской! Не хватало самой малости – денег, чтобы купить этот самый аэроплан, и разрешения швейцарских властей на пролёт над страной.

– Я боюсь, что выехать из этой проклятой Швейцарии не скоро удастся.

– Нужно достать паспорт какого-нибудь иностранца из нейтральной страны, – предложила Крупская. – Лучше всего шведа: швед вызовет меньше всего подозрений.

– Паспорт шведа можно достать через шведских товарищей, но мешает незнание языка, – возразил Ленин.

– Может быть, немого шведа?

– Можно и немого, но легко проговориться. Заснёшь, увидишь во сне меньшевиков и станешь ругаться: сволочи, сволочи! Вот и пропадёт вся конспирация.

Тем не менее, телеграмму в Стокгольм Якову Ганецкому (Фюрстенбергу), члену ЦК РСДРП(б) он послал: нельзя ли перебраться в Швецию через Германию как-нибудь контрабандой? "Какая это пытка для всех нас сидеть здесь в такое время", – добавил он.

Самые фантастические идеи рождались в голове у Ленина. Даже обратиться за помощью к своим противникам, но таким же политическим эмигрантам, как и он сам. В одном из писем к Инессе Арманд в те дни он писал:

"В Кларане (и около) есть много русских богатых и небогатых русских социал-патриотов и т.п. (Трояновский, Рубакин и проч.), которые должны бы (выделено мной – В.Ю.) попросить у немцев пропуска – вагон до Копенгагена для разных революционеров.

Почему бы нет? Я не могу этого сделать. Я «пораженец».

А Трояновский и Рубакин + Ко могут.

О, если бы я мог научить эту сволочь и дурней быть умными!..

Вы скажете, может быть, что немцы не дадут вагона. Давайте пари держать, что дадут!

Конечно, если узнают, что сия мысль исходит от меня или от Вас, то дело будет испорчено...

Нет ли в Женеве дураков для этой цели?.."

Параллельно комитет по возвращению принял решение при посредничестве швейцарских социал-демократов связаться-таки с германским посольством в Берлине и начать переговоры об условиях проезда через Германию. Только посредник должен быть человеком с именем и должностью – иначе немцы просто не пойдут ни на какие переговоры. Постановили, что таким человеком будет швейцарец Роберт Гримм, председатель Циммервальдского бюро II Интернационала. Впрочем, вскоре все убедились, что кандидатура оказалась не совсем удачной: то ли Гримм без особого энтузиазма выполнял это поручение, то ли на самом деле переговоры шли слишком трудно. К тому же, узнавший о подобных переговорах (ведь ещё в полном разгаре была война с Германией!) Павел Николаевич Милюков пригрозил предать суду по обвинению в измене Родине тех эмигрантов, которые посмеют ехать через Германию. В такой обстановке Ленин собирает у себя на квартире экстренное совещание группы большевиков, где принимается решение привлечь к ведению переговоров другого, более надёжного товарища. По всем параметрам здесь подходил Фриц Платтен, председатель Швейцарской социал-демократической партии, лидер её левого крыла – сторонник большевистских идей.

И в последних числах марта 1917 года Фрица Платтена вызвали на спешное совещание в "Айнтрахт" – Народный дом цюрихского революционного пролетариата. Был час дня и, придя в "Айнтрахт", Платтен застал Ленина, Крупскую, Зиновьева и Радека в ресторане за обедом. Швейцарцу пришлось присоединиться к русским. И вдруг Ленин спросил:

– Можно ли здесь где-нибудь переговорить в безопасности от непрошенных слушателей?

– Могу предложить кабинет правления.

– Прекрасно! Идёмте туда. Наденька, позвони-ка ещё нашему юному другу Мюнценбергу. Пусть тоже срочно явится сюда.

Вилли Мюнценберг, один из лидеров Социалистического Интернационала молодёжи, буквально через несколько минут прибыл в ресторан, обычное место встреч иностранных и швейцарских социалистов. В первой комнате он увидел за столом небольшое общество, в том числе и русских большевиков Крупскую и Зиновьева.

– Вилли, Старик ждёт вас в комнате секретариата, – тут же произнесла Крупская.

Мюнценберг, не мешкая, направился туда. В маленьком, но уютном кабинете находились только Ленин, Радек и Платтен. Вилли был несколько смущён. Он первый раз видел Ленина в крайне возбуждённом состоянии и очень разгневанным. Он ходил по комнате и стремительно выбрасывал фразы, точно рубил. Ленин протянул Мюнценбергу руку для приветствия, тут же коротко информировал его о состоянии переговоров с русским правительством и переговоров Гримма с германским правительством. Затем Ленин продолжил, вероятно, прерванный приходом Мюнценберга, разговор с Платтеном.

– Товарищ Платтен! Вы знаете, что Гримм, председательствовавший на Циммервальдской конференции, по поручению русских политических эмигрантов ведёт переговоры с германским посланником Ромбергом о пропуске русских эмигрантов через Германию. Дело не двигается с места. Мы уверены, что Гримм саботирует. Он прислушивается к нашёптываниям меньшевиков, которые всё ещё тщетно надеются на получение согласия Временного правительства, то есть Милюкова. Мы Гримму не доверяем. Я пригласил сюда вас, представителей твердокаменных швейцарских социалистов, чтобы посоветоваться о том, какие существуют ещё возможности для того, чтобы быстрее достигнуть благоприятного результата и, стало быть, скорейшего возвращения в Россию. Я тщательно взвесил все политические последствия, какие могла бы иметь поездка через Германию, и предвижу использование этого факта со стороны фракционных противников. Но мы должны, во что бы то ни стало, ехать, хотя бы через ад!

Наступила пауза, во время которой Ленин как-то загадочно поглядывал на Мюнценберга, а Карл Радек в это время уже набрасывал план необходимой агитации и кампании в прессе. Наконец, Ленин снова заговорил.

– Мы с Карлом подумали, что в таком деле нужен молодой инициативный товарищ, к тому же с хорошими политическими связями не только в Швейцарии, но и в самой Германии. И наш выбор пал на вас, товарищ Мюнценберг.

Предложение было столь неожиданным, что Вилли в первую минуту даже не нашёлся, что ответить. Впрочем, он довольно быстро овладел собой.

– Я очень тронут доверием, товарищ Ленин, и даже больше того, пользуясь этим доверием, хочу попросить и вас, и Карла написать по статье для "Интернационала молодёжи". Но быть посредником в переговорах с германским представителем я никак не могу, поскольку являюсь немецким подданным.

– И в самом деле, Владимир Ильич. Как бы здесь в таком случае не навредить? – поддержал своего швейцарского приятеля Радек.

– Ну что ж, – согласился Ленин. – В таком случае у нас остаётся последняя кандидатура, – он повернулся к Платтену.

– Мы просим вас быть нашим доверенным лицом в этом деле и взять на себя переговоры с Ромбергом. Мы уполномочиваем вас говорить с Ромбергом прямо от моего имени.

– Но совместима ли такая миссия с моей деятельностью как генерального секретаря швейцарской социал-демократической партии? Я должен подумать.

– А мы вас сейчас и не торопим, товарищ Платтен, – ухмыльнулся Ленин. – У вас есть целых три минуты.

Фриц Платтен понимал, чем рисковал бы в случае своего согласия. Ведь эта поездка, если она состоится, может серьёзно повредить его политической деятельности. Поэтому необходимо было немалое мужество, чтобы пойти на этот шаг. Тем не менее, после недолгого раздумья Платтен согласился. Ленин был чрезвычайно доволен и радостно потирал руки.

– Товарищ Платтен! Договариваемся сразу: имена остальных, кроме здесь присутствующих, едущих останутся неизвестными. Это архиважно! Переговоры должны ограничиться исключительно вопросами техники переезда.

– Понимаю, – кивнул Платтен.

Через три часа Ленин вместе с Платтеном выехали в Берн для встречи с послом Германии в Швейцарии Ромбергом, а оттуда в Берлин для окончательной утряски всего плана.

Впрочем, подозрительный и недоверчивый по натуре, Ульянов-Ленин не очень-то доверял и Фрицу Платтену, человеку, которому впоследствии он будет обязан не только своей успешной политической карьерой, но и жизнью (1 января 1918 года Ленин, Крупская и Платтен будут ехать в одном автомобиле на детское новогоднее представление и ёлку. Они попадут в засаду и раздастся выстрел: покушавшийся на Ленина был очень метким стрелком – если бы в самый последний момент Фриц Платтен не успел наклонить своей рукой голову вождя большевиков и принять выстрел на себя, возможно, триумфальное шествие советской власти, так и не начавшись, прервалось бы.). Во всяком случае, Ленин легко поддался уговорам Карла Радека привлечь к этому делу небезызвестного в Европе миллионера и кутилу, члена РСДРП и социал-демократической партии Германии, тайного агента немецкой разведки Александра Лазаревича Парвуса (Гельфанда).

При упоминании этого имени Ленин поморщился, но, после некоторого раздумья, согласился.

– Но учтите, Карл: я с этим человеком встречаться не буду. И он не должен знать, что я дал на это добро.

Парвус был одним из немногих людей, которых Ленин (подсознательно) боялся. Боялся именно его везучести и всесилия. Лидер большевиков знал, что именно Парвусу они были обязаны своим благополучием в последние годы пребывания в Швейцарии.

– Владимир Ильич, всё будет проходить в полной конспирации. Вы же меня знаете.

Ленин лукаво прищурился и дружески похлопал Радека по плечу. Ещё бы ему не знать Радека. Ведь именно Ленину тот обязан своим членством в РСДРП. После того, как в 1912 году Радек был пойман на воровстве партийных денег и части партийной библиотеки, члены ЦК социал-демократических партий Польши и Германии (в них обоих состоял Радек) исключили его из своих рядов по настоянию Розы Люксембург и с её же лёгкой руки среди социал-демократов пошла гулять новая кличка Карла – Радек-Крадек. Роза Люксембург настаивала на полном исключении Радека из социал-демократии и только Ленин сделал по-своему (преданные люди ему были нужны): он тут же кооптировал Радека в ЦК РСДРП(б).

Парвус с большим удовольствием откликнулся на предложение Радека. Он был умным человеком и не стал допытываться, кто уполномочивал Радека. И так было ясно, что без ведома Ленина контакты с ним не состоялись бы. Но, кроме всего прочего, Парвус был очень хитрым человеком (именно благодаря своей хитрости и нечистоплотности он и сколотил себе состояние, наследив не только в России и Германии, но даже и в безобидной Дании). И здесь Парвус понял, что пахнет большими деньгами, часть из которых пойдёт в карман ему лично.

Таким образом, переговоры Платтена изначально были обречены на успех, поскольку к ним тайно подключился Александр Парвус.

1 апреля в имперское казначейство ушла депеша следующего содержания:

"Берлин, 1.4.1917. Немедленно! Секретно!

Господину государственному секретарю имперского казначейства.

Имею честь просить выделить в распоряжение иностранной службы для целей политической пропаганды в России сумму в размере пяти миллионов марок из средств главы 6 раздела II чрезвычайного бюджета.

Был бы благодарен за возможно более быстрое исполнение.

Госсекретарь (подпись неразборчива)".

4 апреля прусский посланник в Мюнхене Тройтлер отправил срочную депешу в Берлин, в Министерство иностранных дел:

"Доктор Мюллер сообщил мне о намерении вернуть русских революционеров из Швейцарии через Германию и Скандинавию в Россию с тем, чтобы они там действовали в наших интересах. Они будут провезены в швейцарских вагонах. Агент Гельфанда, Георг Скларц, уже прибыл в Берлин, чтобы вести переговоры об этом путешествии...

Тройтлер".

В ленинском секретном архиве сохранился любопытнейший документ, датированный 16/29 ноября 1917 года: "Председателю Совета Народных Комиссаров.

Согласно резолюции, принятой на совещании народных комиссаров товарищей Ленина, Троцкого, Подвойского, Дыбенко и Володарского, мы произвели следующее:

1. В архиве министерства юстиции из дела об "измене" товарища Ленина, Зиновьева, Козловского, Коллонтай и др. мы изъяли приказ германского имперского банка №7433 от второго марта 1917 года с разрешением платить деньги тт. Ленину, Зиновьеву, Каменеву, Троцкому, Суменсон, Козловскому и др. за пропаганду мира в России.

2. Были просмотрены все книги банка Ниа в Стокгольме, заключающие счета тт. Ленина, Троцкого, Зиновьева и др., открытые по приказу германского имперского банка за №2754. Книги эти переданы Мюллеру, командированному из Берлина.

Уполномоченные народным комиссаром по иностранным делам Е. Поливанов, Г. Залкинд"...

Фриц Платтен с успехом выполнил свою миссию. Из Берна пришло от него письмо, в котором значилось, что переговоры пришли к благополучному концу, и что осталось только определить, кто поедет в поезде. Каждый из отъезжающих должен был дать подписку следующего содержания:

"Я, нижеподписавшийся, удостоверяю своей подписью:

1) что условия, установленные Платтеном с германским посольством, мне объявлены;

2) что я подчиняюсь распоряжениям руководителя поездки Платтена;

3) что мне сообщено известие из "Petit Parisien", согласно которому русское Временное правительство угрожает привлечь по обвинению в государственной измене тех русских, кои проедут через Германию;

4) что всю политическую ответственность за поездку я принимаю на себя;

5) что Платтеном мне гарантирована поездка только до Стокгольма.

Берн-Цюрих, 9 апреля 1917 г."

На всякий случай, Ленин отобрал все эти подписки у каждого из подписавшихся ещё в Швейцарии. Немецкое правительство согласилось на все условия отъезжающих: признать за вагоном право экстерриториальности, не производить никакого контроля паспортов, пассажиры принимаются в вагон независимо от их взглядов по вопросу о войне и мире и т.д.

Ленин тут же сорвался с места и первым же поездом они с Крупской и другими прибыли в Берн, где в Народном доме уже собирались отъезжающие: Зиновьевы, Усиевичи, Инесса Арманд, Сафаровы, Мариенгофы, Сокольников, Цхакая, Розенблюм, Харитонов, Радек... Всего тридцать человек, сплошь большевики. Причём, все они были уверены, что их арестуют прямо при пересечении российской границы. Сопровождал их Фриц Платтен.

Перед самым отъездом скорого поезда №263 на Шафгаузен прибывшие на вокзал меньшевики, эсеры и даже некоторые большевики устроили антибольшевистский митинг, обвиняя возвращающихся в Россию через Германию в предательстве. К стоявшему уже одной ногой на ступеньке вагона Зиновьеву подбежал большевик Рязанов, тяжело дыша от возбуждения, и потянул его за рукав.

– Товарищ Зиновьев, Владимир Ильич увлёкся и забыл об опасностях. Вы хладнокровнее. Поймите же, что это безумие! Уговорите Владимира Ильича отказаться от плана ехать через Германию.

– Поздно, батенька! А вам советую этим же путём пробираться в Россию. Не то опоздаете.

Пробили склянки, прозвучал свисток кондуктора.

Но Ленин не торопился с посадкой. Он, как всегда, был в центре внимания, о чём-то оживлённо беседуя на платформе. Жесты у него были выразительные и быстрые, глаза живые с прищуром.

Посадка заканчивалась. Ленин взялся за поручни. И вдруг его взгляд остановился на одном из большевиков, который до сих пор категорически возражал против этой поездки, а теперь он садился в вагон. Лицо Ленина налилось краской, он тут же схватил критикана за шиворот и отбросил его на платформу...

Узнав о прибытии экстерриториального вагона в Германию за завтраком, кайзер Вильгельм заулыбался. Подозвал к себе одного из своих приближённых, Лерснера, и велел тому передать транспортируемым через Германию русским социалистам "Белые книги" преступлений царствовавшего дома Романовых, чтобы те могли на своей родине действовать разъясняюще.

– На случай, если русскому транспорту будет отказано во въезде в Швецию, – помолчав немного, продолжал кайзер, – Верховное командование вооружённых сил должно быть готово содействовать переходу путешествующих в Россию через линии немецких окопов.

Вильгельм внимательно посмотрел на остолбеневшего адъютанта.

– Вы меня поняли, Лерснер?

– Да, ваше величество.

Генерал Людендорф, получив информацию о субсидиях русским социалистам, тут же отбивает телеграмму госсекретарю по иностранным делам: "Заявляю о своей благодарности иностранной службе за то, что она внесла свой вклад в укрепление военных успехов на восточном фронте через усиление разрушительных элементов, прежде всего в Финляндии, путём не только советнического содействия во фронтовой пропаганде, но также и вследствие поддержки, оказанной минирующей работой секции политики – а именно большими денежными средствами".

Позднее генерал Людендорф, вспоминая, откровенничал: "Помогая Ленину проехать в Россию, наше правительство приняло на себя особую ответственность. С военной точки зрения это предприятие было оправданным. Россию нужно было повалить".

Содействуя отправке большевиков в Россию, правительство Германии взяло тем самым на себя большую ответственность. Это путешествие должно было оправдаться с военной точки зрения: нужно было, чтобы Россия была повержена.

Оказались напрасными страхи Ленина и его соратников об аресте. Возвращение в Россию оказалось триумфальным. Вот как описывает этот эпизод Павел Милюков:

"В воскресенье 22 апреля мы с Палеологом [послом Франции в России], Коноваловым и Терещенко пошли на Финляндский вокзал встречать Альбера Тома [министра вооружений Франции]. Я хорошо запомнил этот момент. Вокзал был расцвечен красными флагами. Огромная толпа заполняла двор и платформу: это были многочисленные делегации, пришедшие встретить – кого? Увы, не французского министра! С тем же поездом возвращались из Швейцарии, Франции, Англии несколько десятков русских изгнанников. Для них готовилась овация. Мы с трудом протеснились на дебаркадер и не без труда нашли Тома с его свитой. Хотя овация не относилась к нему, он пришёл в восторженное настроение. "Вот революция – во всём своём величии, во всей своей красоте!" – передаёт Палеолог его восклицания".

По иронии судьбы, в тот самый приезд Альбер Тома привёз с собой и передал министру-председателю Временного правительства некоторую, в высшей степени важную информацию о связях большевиков во главе с Лениным с многочисленными немецкими агентами. Однако передачу этих документов французский министр обусловил требованием, чтобы о том, что источником информации является именно он, сообщили лишь тем министрам, которые займутся расследованием обстоятельств дела. Через несколько дней на секретном совещании князь Львов поручил это расследование трём своим министрам – Некрасову, Терещенко и Керенскому.

Узнав об удачном завершении этой, в общем-то, авантюры большевиков, по уже проторённой дорожке отправились в Россию и подавляющее большинство остававшихся в Швейцарии русских политических эмигрантов.