Текст книги "Тамбовский волк"

Автор книги: Виктор Юнак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 42 страниц)

41

В принципе, направление поиска Антонова было выбрано Меньшовым верно. Но только направление, поскольку беглый начальник кирсановской милиции мог свободно перемещаться по всему уезду. У него везде были свои люди, свои тайные явочные дома. Об этом он побеспокоился заранее, ещё будучи на своей должности. Тем более, что на Тамбовщине даже спустя почти год после большевистского октябрьского переворота были сильны позиции эсеров.

Самые излюбленные его убежища находились в южной части Кирсановского уезда, а также в граничащих с ним Тамбовском и Борисоглебском уездах: в сёлах Паревка, Иноковка, Рамза, Вяжля, Карай-Салтыки, Калугино, Курдюки, Трескино, Золотовка, Инжавино, Красивка, Чернавка, Перевоз... Основным же местопребыванием Антонова стали сёла Кашино и Афанасьево Каменской волости Тамбовского уезда, да бывшее имение Шашлавцева в деревне Белхоншино, где и устраивались тайные собрания, и хранилось оружие. У Антонова наблюдалась какая-то маниакальная ностальгия по этой своей малой родине. Дальше неё он практически никогда и не совал свой нос. Это было его огромным плюсом – он знал здесь каждую кочку, каждую выбоинку, каждого волка в лесу. Но это же было и его большим минусом, поскольку значительно облегчало его поиски. Впрочем, он действительно был хитрым и везучим человеком. Поэтому, даже зная район его местонахождения, найти его там, а особенно, изловить – было делом весьма нелёгким.

Узнав об аресте двух своих соратников, Лощилина и Зоева, Антонов понял, что отпуск у него оказывается бессрочным: возвращаться ему в Кирсанов уже нельзя. Разве что только во главе большого вооружённого отряда. Ну что ж! Значит, сам бог велел начать ему действовать. Благо, оружие было им припасено заранее. Осталось только сагитировать людей. Он сообщил о своём решении Баженову, отправив к нему брата. После чего велел Митяю немедленно возвращаться к нему: в Кирсанове брату государственного преступника делать уже абсолютно нечего. Сообщил также Антонов о начале своей подпольной деятельности и двум другим своим соратникам: бывшему начальнику волостной милиции, поручику царской армии Петру Токмакову, и Ивану Ишину. Они немедленно прибыли к Антонову. Через несколько дней к своим товарищам присоединился и бежавший из чекистской тюрьмы Зоев. Так, под крылом Александра Антонова собрался основной костяк его будущей Народной армии.

Антонов появился в селе Рудовка в северной части Кирсановского уезда практически в открытую. Чекисты несколько ослабили хватку после расстрела Лощилина, и Антонов не мог этим не воспользоваться. К тому же, у него в Кирсанове остались свои надёжные осведомители, сообщавшие ему о каждом шаге чекистов и нового начальника уездной милиции. С Антоновым был неизменный спутник подобных мероприятий – Иван Ишин, лучший оратор среди местных эсеров, а также верный оруженосец и биограф Дмитрий, младший брат.

Основная масса мужиков была в поле на ржаной уборке. Вдруг в местной церкви зазвонил колокол. Началась суета. Крестьяне не поймут, что случилось. Скорым шагом направились к центральной площади.

– Опять – либо яйца, либо масло, – предположил один, вышагивая по тропке.

– А чего ещё можно ожидать от этих Советов, – согласился другой.

– Да не, мужики, – покачал головой третий. – Глянь-ко на энтих гостей: не то солдаты, не то милиция, не то красноармейцы. Да и к чему набат?

– И то правда, ни на кого не похожи, – кивнул первый, всмотревшись в гостей.

– Видать, что-то не ладно, – снова согласился второй.

Без малого всё село собралось за короткое время. И попробуй не пойти: твой же сосед тебя и погонит. "Идти, так всем! Чем же ты счастливее?" Антонов, сидя в седле, обвёл глазами собравшихся мужиков и баб. У него даже сердце застучало учащённее: все, как на подбор, ладные, уверенные в себе, хотя и немного измученные, очевидно, нередкими визитами продотрядовцев. И таких людей, таких хозяев большевики хотят заставить уважать голодранцев? Да ни в жисть!

– Здорово, мужики! – крикнул Антонов.

– Здорово, коли не шутишь, – ответило ему несколько голосов.

– Коли есть дело к нам, говори скорее, и уходи с богом, – выкрикнули другие. – Работы у нас много, коли не знаешь. Некогда лясы точить.

– Дело у меня к вам, действительно, есть, – Антонов понял, что нужно сразу брать быка за рога. – Но сначала разрешите познакомиться. Меня зовут Антонов. Если кто не знает, ещё недавно я был начальником уездной милиции в Кирсанове.

– Почему был-то? Проворовался, что ль? – рискнул пошутить один из мужиков.

– Да нет, мужики! Большевикам не понравилось, что я заступался перед советами, перед властью за вас, мужиков. Требовал отменить все эти комбеды и продотряды. Вот они меня и прогнали. Даже убить хотели.

Мужики перестали перешёптываться и стали прислушиваться к словам нежданного гостя. Антонов понял, что он зацепил их. Значит, можно переходить и к сути.

– Неужели вам нравится то, что творится сейчас в нашей матушке России?

Антонов замолчал, ожидая хоть какой-нибудь реакции. И дождался.

– Кому ж такое может понравиться? Отродясь такого не было, чтобы голодранцы диктовали нам, что нужно делать!

– И то правда! Батрак хозяину не указ!

– Вот и я говорю, мужики, – заулыбался Антонов. – Пришёл конец нашему терпенью! Перебьём коммунию, освободим Россию! Лучшие земельные участки они отвели под коммуны и совхозы, крестьянство изнывает под бременем непосильных развёрсток. У тебя, трудящийся люд, они выгребали без меры хлеб, не считаясь с твоими нуждами, тащили плуги, сохи, бороны, хомуты, лошадей, корм, отбирали семена...

И тут на площади воцарилась мёртвая тишина. Крестьяне переваривали услышанное. Одним показалось, что они и сами думали именно так, только боялись вслух произносить такие мысли. Другие испугались. Третьи, самые осторожные, подумали: не провокация ли это? Но Антонов, не давая мужикам, как следует, переварить свои слова, продолжал:

– Не робейте, братцы! Ничего, что Россией правят Троцкие да Петерсы! Не надолго их хватит, измотаются, сукины дети. Намылим мы им верёвки! Не справиться Ленину с народом!

Последняя фраза потонула в сочувственном гуле. Рудовка была уже антоновской. Это стало понятно. Нужно было только объяснить мужикам, что делать. А делать особо ничего и не нужно было – только лишь идти на волость и убирать неугодную власть, да выбирать новые Советы, из своих людей, из хозяйских мужиков.

Соседние деревни Васильевка да Никольское поддержали и Антонова, и своих соседей. А вскоре забунтовали сёла Вышенка и Глуховка. Но силы были неравными, да и опыта бунташного у Антонова и у тамбовчан пока ещё не было.

Так Александр Антонов впервые во всеуслышание заявил о себе. Пускай людей у него было раз-два и обчёлся, а оружия у мятежников ещё меньше, пускай это, первое, его восстание продолжалось всего пару дней и было легко подавлено уездными властями (как пожалел Меньшов, что ему не удалось в тот раз сразу поймать Антонова), но он почувствовал, что люд тамбовский лёгок на подъём. Просто чуть-чуть рановато ещё. Пусть коммунисты побольше дров наломают. А он, Антонов, пока кликнет клич по губернии, да начнёт собирать людей. Желающие услышать его – услышат!

Он ушёл в инжавинские леса. Там его мог найти разве что волк или кабан.

42

Брошенные в землю ростки спустя всего неполные несколько дней дали новые всходы. Причём, практически в тех же местах.

2 ноября в селе Конобеево Шацкого уезда крестьянский сход принял решение идти в Шацк с целью свержения там советской власти. Узнав об этом, начальник местного милицейского участка Чекалин немедленно сообщил в уездный исполком и в Шацкую Чека. Там среагировали буквально на следующий день, отправив в Конобеево конный отряд численностью 30 человек. Но пока суд да дело, конобеевские мужики ворвались в помещение милицейского участка, обезоружили Чекалина и убили двух милиционеров, охранявших трёх арестованных накануне односельчан, освободив их. Чекалину, правда, удалось улизнуть от разбушевавшихся мужиков и он пешком подался в Шацк. Конный отряд прибыл слишком поздно: восстанием уже были охвачены, помимо Конобеевской, Нижне-Берёзовская, Ямбирнская и Шаморгская волости. Под натиском численно превосходивших сил повстанцев отряд вынужден был отступить.

Рано утром, 4 ноября тысячная толпа мятежников заняла предместье Шацка – Чёрную Слободу. Красноармейцам и милиционерам в тот день удалось отбиться. Причём, милиция огнём отрезала обходной манёвр мятежников с севера. Но к вечеру того же дня в город поступила информация о том, что поднялись против большевиков северные волости: Агишевская и Каверинская. Однако милиционерам вновь удалось отбиться. Утром, 5 ноября атаки на Шацк возобновились. К мятежу присоединились ещё несколько волостей. К вечеру на помощь обороняющимся пришёл отряд из Сасова с двумя грузовиками с пулемётами. Но до Шацка добрался только один автомобиль. Другой остановился с пробитым радиатором. Разумеется, повстанцы взяли себе оба пулемёта, находившиеся на борту грузовика. Впрочем, особого облегчения красным частям это не принесло. Милиции удалось занять все наружные посты в черте города. Но к утру 6 ноября к мятежникам подошли свежие силы из поднявшихся на борьбу сел Куликово, Белоречье, Вановье и ряда других. К концу дня, после многочисленных и почти беспрерывных атак, мятежникам, наконец, удалось захватить подбитый автомобиль с пулемётом и начать окружение города. Державшим оборону стало ясно, что, если к ним в ближайшие часы не придёт помощь, то город падёт от давления нескольких тысяч почувствовавших запах крови мятежников. Не стоило забывать, что это было аккурат накануне первой годовщины октябрьского переворота. Но в последний момент с боем, через восставшие северные волости, пробился к Шацку Тамбовский отряд с артиллерией. Первый же орудийный выстрел в сторону мятежников вызвал у тех сначала замешательство, а затем и страх. Утром 7 ноября повстанцы сняли с города осаду и ушли, однако уже днём в разные стороны по их следам отправились карательные отряды.

9 ноября в Моршанском уезде вновь с большой силой разгорелось крестьянское восстание. Антонову удалось привлечь на свою сторону солдат и унтер-офицеров ещё царской армии, мобилизованных в Красную Армию, но дезертировавших из её рядов. По слухам, на сторону восставших перешли даже некоторые офицеры, выпущенные из Тамбовского изоляционного лагеря.

Около семидесяти конных повстанцев во главе с Антоновым из Никольско-Кашменской волости снова направились в село Рудовку и опять с ходу захватили его. Оттуда они направились к селу Васильево. Красный отряд из города Кирсанова под командованием Краскина, видя преимущество противника в живой силе и количестве патронов, предпочёл с боем отступить назад, в село Шереметьево, потеряв четырёх бойцов и один пулемёт. У села Питим Антонов соприкоснулся уже с другим, Моршанским, отрядом и вновь заставил красных отступить. Впрочем, те отошли организованно, в Рудовку, уже покинутую Антоновым, оставив заставу в деревне Бадино и держа связь с Пензенским отрядом, находившимся на станции Вернадовка.

В ночь с 9 на 10 ноября из Моршанского уезда большой отряд повстанцев направился в Кирсановский. В Кирсанове все силы были приведены в состояние полной боевой готовности. Было принято решение выступить навстречу противнику, дабы не допустить его в город. По дороге к Кирсановскому присоединялись отряды коммунистов из многих волостей, общей численностью свыше трёхсот человек. Тем не менее, первая стычка с повстанцами 12 ноября закончилась разгромом коммунистических отрядов. К тому же, дорога на Кирсанов с правого фланга красных войск в селе Куравщина была отрезана. Лишь ценой неимоверных усилий красным удалось переломить ситуацию и отогнать повстанцев от Кирсанова.

Тем не менее, 12 ноября пошла цепная реакция, пока ещё, правда, стихийная. В Тамбовском уезде восстали Богословская, Покровско-Марфинская, Грачевская, Лавровская, Сосновская, Карианская волости, в Козловском уезде – Тютчевская волость. В Моршанском уезде заняты повстанцами (между прочим, вооружёнными и пулемётами) населённые пункты: Фитингоф, Дашково, Вернадовка, Бегичево, Таракса. В этом же районе в руках повстанцев оказалась железная дорога, часть пути которой в некоторых местах была разобрана. Железнодорожный отряд, охранявший пути вступил в бой с повстанцами, но был разбит, потеряв 6 человек убитыми и 16 ранеными, а также два пулемёта. Из Тамбова тут же был отправлен для подавления мятежа отряд в тысячу человек, в составе семи рот, пулемётной команды, команды связи, команды конных разведчиков при шести орудиях. Отряд двинулся от Большой Липовицы в трёх направлениях: первое – на Богословку и дальше на Грачёвку; второе – на Ольшанскую, и дальше на Покровско-Марфинское и Лаврово; третье – на Воронцово и Знаменское для охраны левого фланга отряда. Из Козлова на Тютчево тоже был отправлен отряд красноармейцев. В Моршанский уезд из соседнего, уже пришедшего в себя Шацка выслан отряд чекистов численностью около трёхсот человек, при двух орудиях и бронеавтомобиле. Туда же из Тамбова выехал отряд в двести пятьдесят человек с тремя пулемётами.

Тамбов был объявлен на осадном положении. Начал работу оперативный штаб во главе с губвоенкомом Шидаревым. Отряды местного гарнизона, вместе с отрядом губернской чрезвычайной комиссии были разосланы в места, охваченные восстаниями, с твёрдым приказом расстреливать смутьянов на месте без суда и следствия. На мятежные сёла и волости накладывались огромные контрибуции – от ста до пятисот тысяч рублей. Причём, на расчёт предоставлялось всего несколько дней. В некоторых волостях расстреливали по 40-50 человек, не особо выясняя, кто из них был настоящим зачинщиком, а кто случайным участником, которого заставили взять в руки оружие. В двадцатых числах ноября стихийно вспыхнувшие восстания во всех тамбовских уездах были полностью подавлены.

43

Дождь пронизывал до костей. Сумерки покрыли землю, хотя до вечера ещё было далековато. Ветер завывал так, как и тамбовскому волку не под силу. Казалось, сама стихия противостояла продотряду, прибывшему в Вернадовку изымать излишки хлеба. Но командир продотряда Моршанского уезда Фома Рябой был не из тех, кто покорялся стихии. Он гнал лошадь вперёд в предчувствии скорой остановки: Вернадовка, вон она, огни уже видать. За командиром тянулись подводы, на которых уселись бойцы его отряда. Вернадовка была уже третьей и последней деревней на их пути. План по изъятию излишков зерна они уже практически выполнили. А в том, что здесь они его и перевыполнят, Рябой нисколько не сомневался. Деревня эта зажиточная, да и знает он многих, знает и у кого что припрятано.

– Тпр-ру! – наконец осадил лошадь у бывшей помещичьей усадьбы Фома. – Приехали. Коньков, собирай народ!

– Може дождь переждём, Фома Авдеич? – запротестовал Коньков. – Кто ж сейчас соберётся, в такую погоду-то?

– Это приказ, Коньков, – манерно растягивал слова Рябой. – И изволь немедля выполнять его.

– Ай, – махнул рукой Коньков и повернулся к бойцам. – Товарищи красноармейцы, слышали приказ товарища Рябого? Выполняйте!

Бойцы нехотя, передёрнув затворами винтовок, разбрелись в разные стороны. Без оружия никто из продотрядовцев не ходил: уже несколько тысяч их товарищей сложили головы в борьбе за хлеб, и рисковать больше никому не хотелось. Почуяв чужаков, во многих дворах залаяли собаки, иные из которых даже из будки не вылезали.

– Эй, хозяин! Продотряд идёт! – подойдя ко двору Антиповых, крикнул Коньков, заглушая не только шум дождя и ветра, но и оголтелый собачий лай. – Приходи немедля к усадьбе, командир говорить будет.

Иван Антипов слегка отодвинул занавеску на окне в горнице и глянул на улицу. Естественно, что кричал незнакомец, он не расслышал, но по гимнастёрке и винтовке догадался, кто пожаловал к ним в гости.

– Чёрт бы вас побрал, душегубы треклятые! Мало вам наших загубленных жизней, так ещё и за хлебом явились.

– Никак снова беднота пожаловала? – Анфиса Антипова отвлеклась от шитья и подняла голову, посмотрев на мужа.

– Да не беднота, мама, а комбед, продотряд, – поправила мать дочка, хозяйничавшая у печки.

– Всё одно голодранцы, – вступился за жену Антипов. – Мы свой кусок хлеба собственными мозолями добываем, а они хочут всё готовое получить.

Коньков ещё раз прокричал, на всякий случай, и прошёл дальше. В соседнем доме он уже смог подойти к окну и постучал в него кулаком. Другие продотрядовцы шли по другим домам. Как тому ни сопротивлялись местные, но пришлось идти на сход: с заряженной винтовкой особо не поспоришь. К счастью, дождь стал успокаиваться и только неприятный ветер продолжать гнуть свою линию.

Когда Антиповы-старшие подошли к площади перед усадьбой, там уже собралась немалая толпа земляков. Увидев стоявшую несколько в стороне от остальных чету Подберёзкиных, Антиповы направились к ним.

– Здорово, Устин, – приветствовал соседа Антипов.

– И ты здоров будь, Иван, – ответил Подберёзкин.

А Нюрка с Анфисой просто облобызались.

– Видал, голодранец Фомка, при большевиках куда выбился-то? – кивнул в сторону Рябого Подберёзкин.

– Да уж, почитай, начнёт нас сейчас уму-разуму наставлять, – поддакнул Антипов.

– О прошлом месяце-то уже захаживал к нам, – Нюрка Подберёзкина куталась от неприятного ветра в платок.

– Так-то было о прошлом месяце, шо тады можно было с нас взять, – буркнул Подберёзкин. – А теперича маленько урожай подсобрали.

– Ну да, вот он сейчас нам его и посчитает, – хмыкнул Антипов.

– Прошу внимания, товарищи крестьяне! – наконец подал голос Рябой. – Все вы знаете, какое трудное положение сложилось у нас в стране. Контрреволюция поднимает голову. Интервенты из четырнадцати стран хочут поставить нас с вами на колени! Но мы не для того боролись с самодержавием и уничтожали в нашей стране капиталистов, чтобы снова возвращаться к прошлому. Советское правительство не допустит возврата угнетателей пролетариата и крестьянства, но стране сейчас трудно. Рабочие голодают! Красноармейцы сидят в окопах полуголодные. Много ли проку от таких защитников? Поэтому ВЦИК и Совнарком приняли решение о том, чтобы все излишки зерна и муки изымать в сёлах и деревнях. Только таким образом мы сможем прокормить рабочих и красноармейцев. У меня есть приказ – при малейшем неповиновении арестовывать укрывателей, пороть их при вселюдно, а при сопротивлении и открывать огонь. Многие из вас меня знают.

При этих словах Рябого толпа крестьян зашумела, но Рябой лишь повысил голос, продолжая свою речь.

– Я – человек решительный! Слов на ветер не бросаю. Потому прошу вас, земляки, не доводите меня до греха. Не заставляйте кровь проливать.

– Сколько ж можно из нас жилы тянуть? – крикнул какой-то мужик из толпы. – В прошлом месяце уже отдали всё, что было.

– А детей мы чем кормить будем? – вступила в перепалку и одна из баб.

– Вы отлично знаете, сколько вам нужно оставить зерна, чтобы прокормить и себя, и детей своих. А излишки отдайте нам. И буде кого заметим опосля за продажей зерна или муки, тут же расстреляем, как контру.

Снова поднялся шум. Каждый старался перекричать друг друга, но на этот раз Рябой молчал, давая всем выговориться и спустить пар. Он надеялся, что после этого все станут сговорчивее. Но не тут-то было! Никто и не собирался успокаиваться. Коньков уже с тревогой поглядывал на Рябого. Но тот пока ещё был спокоен.

Дождь тем временем почти совсем утих. Небо просветлело.

Недовольные крики продолжались. Тогда Рябой нащупал рукой висевшую на ремне через плечо деревянную кобуру, расстегнул её и вытащил наган. Подождав ещё секунду-другую, он поднял наган вверх и выстрелил. Толпа притихла.

– Товарищи крестьяне! Я даю вам час на то, чтобы вы добровольно, сами принесли сюда мешки с излишками зерна. Продотрядовцы тоже весь этот час не сдвинутся отсюда с места. Но потом пеняйте на себя. Я вас предупредил и буду действовать со всей строгостью советского закона.

Сразу же после этих слов толпа начала расходиться, ругаясь и поливая большевиков последними словами.

– Устинушка, может Фомка не тронет нас, а? – держала мужа под руку Нюрка Подберёзкина. – Он же знает наверняка, что наш Захарушка не последний человек в Танбове.

– И не вздумай поминать Захара при этом вшивом голодранце, – прикрикнул на жену Устин. – Я с ним как-нибудь сам разберусь.

– Ой, как бы беды не было, – прошептала Нюрка и перекрестилась свободной рукой.

Не многие крестьяне решились добровольно отдать комбедовцам своими кровью и потом добытое зерно. Да и сделали это те, кто всё же был победнее – не хотели они ссориться с новой властью. Поди знай, авось она пришла надолго. Более зажиточные, не говоря уж о кулаках, и не собирались делиться своим урожаем с голодранцами и неудачниками. А зажиточных в Тамбовском крае на плодородном чернозёме было немало.

Рябой к означенному времени добавил ещё час, однако хлеба не прибавилось. Тогда он подозвал к себе Конькова. Рябой расположился в одном из уцелевших помещичьих флигельков, в котором при Вернадских жила прислуга. Сидя за столом у окна он мог наблюдать всю картину и лицо его выражало явное неудовольствие происходящим.

– Вот что, Коньков, – заговорил Рябой, не отводя глаз от окна. – Здесь происходит явный саботаж. Кулаки и подкулачьи отродья прячут зерно и не хотят отдавать советской власти. Но здесь зерно есть! И много зерна! Я этих людей знаю уж не один десяток лет. Даже в самые неурожайные годы, они не пухли с голоду.

– И чего делать-то, Фома Авдеич?

– Слушай сюда! Бери с пяток бойцов и, первым делом, наведайтесь во дворы к Ивану Антипову и Устину Подберёзкину. Ищите везде, где только можно, весь двор с избой поставьте вверх тормашками, но хлеб найдите. Коли у этих найдём, да ещё и накажем привселюдной поркой за укрывательство и саботаж, другие сами свои излишки принесут, как миленькие. Ты меня понял, Коньков?

– Понял, товарищ начальник продотряда!

Коньков неумело козырнул, развернулся и выбежал на улицу. Через минуту Рябой услышал, как Коньков зычным голосом отдаёт команды, жестами указывая, куда кому следует идти, а вслед за тем сам направился в сопровождении шести бойцов ко двору Антипова.

Они обыскали всё: сарай, хлев, чулан, избу, погреб, огород, сад, конюшню. Даже собачью конуру. Злобный лай собаки, благоразумно посаженную на цепь Анфисой, недовольное мычание коров, растревоженное кудахтанье кур сопровождали все эти поиски. Но они оказались безрезультатными. Коньков стоял в задумчивости: что делать? Идти ли к Рябому за советом или начать поиски у Устина Подберёзкина? В конечном итоге, он решил отправить к Подберёзкину всех бойцов, назначив главным одного из них, а сам скорым шагом направился к начальнику. Нужно было спешить. Сентябрьский день уже клонился к вечеру. И не хотелось бы здесь оставаться на ночь.

А в это время во флигель, где сидел злой Фома Рябой, куривший папиросу за папиросой, робко вошёл один из местных крестьян. Остановившись на пороге, он снял картуз и робко переминался с ноги на ногу.

– Тебе чего надо? – увидев его, грубо спросил Рябой.

– Так это, хочу помочь тебе хлеб-то найти.

– Ты кто такой? – оживился Рябой. – Я чтой-то тебя не знаю?

– Так Евсей я, Лисов. Из местных.

– И чем же ты хотел, Евсей Лисов, мне помочь? Ты садись, Евсей, в ногах-то правды нет, – Рябой указал Евсею на стул напротив себя.

– Я знаю, где прячет хлеб Устин Подберёзкин, – Лисов не торопился садиться.

– Ну-ка, ну-ка? – Рябой даже закашлялся от неожиданности.

– Тока у меня условие одно.

– Говори своё условие, – насторожился Рябой.

В этот момент и появился в избе Коньков. Евсей Лисов тут же напрягся, но Рябой его успокоил.

– Говори, говори, это мой заместитель Коньков.

– Так это, вы люди пришлые. То есть, пришли, забрали хлеб и ушли, а эти-то здеся останутся, да и мне не резон отсюдова уезжать.

– Я понятливый, Евсей. Можешь дальше не говорить. Мы своих помощников не сдаём.

– А, наоборот, даже им помогаем, – вставил Коньков.

– Точно, – согласился Рябой. – Коли поможешь нам найти хлеб Подберёзкина, свой пуд зерна получишь, а имя твоё мы уже забыли.

– Тады слушайте, – Евсей на всякий случай глянул в окно, не видит ли его кто, затем оглянулся вокруг и, понизив голос, сказал:

– Зерно он закапывает на заднем дворе со стороны хлева, под самым домом.

– Почём знаешь? – недоверчиво покосился на него Рябой.

– Так я живу по-соседству и иногда ночью не спится, выхожу во двор. Да и пару раз наткнулся на то, как Устин с сынками своими землю-то копает.

– А он тебя видел? – поинтересовался Коньков.

– Не! – замотал головой Евсей. – Устин весьма крут на расправу. Коли увидал бы меня, думаю, я бы сейчас здеся, перед вами не сидел.

– Понятно! Всё слыхал, Коньков?

– Как не слыхать!

– Тогда действуй, чего стоишь!

Коньков развернулся и пулей выскочил на улицу.

Продотрядовцы к приходу Конькова осмотрели уже всё, что можно, но ни единого лишнего зёрнышка так и не нашли. Устин Подберёзкин с женой стояли рядом. Нюрка истово крестилась и вздыхала, а Устин лишь злобно усмехался, скаля зубы. Коньков глянул сначала на хозяев дома, затем на своих бойцов, потом подошёл к одному из них, взял у того из рук лопату, ткнул её штыком в землю, резко выдернул и, лихо подняв свою фуражку со лба на макушку, махнул свободной рукой в направлении избы.

– Коли перед домом ничего не нашли, товарищи, будем искать на заднем дворе.

И бросил косой взгляд на Подберёзкина. Но лицо последнего было всё ещё спокойным. Ухмыляться, правда, он уже перестал.

– Товарищ Коньков, чует моё сердце, что и там ничего не найдём, – вздохнул тот самый боец, у которого Коньков отнял лопату.

– Сердце, Денисенко, иногда тоже ошибаться может. Так-то! – произнёс Коньков и решительно направился на задний двор.

За ним последовали все бойцы и, естественно, хозяева.

Коньков, придя на место, остановился, сделал несколько шагов в одном направлении, затем в другом. Снова остановился, почесал затылок. Наконец, ткнул штык лопаты в землю и кивнул:

– Денисенко, копай здесь.

В этот момент лицо Подберёзкина перекосилось от злобы. Уловив это, Коньков понял, что попал в самое яблочко. Значит, не обманул их тот крестьянин, как его, бишь, зовут...

Денисенко стали помогать ещё двое бойцов и буквально через несколько минут один из них радостно, нервно заорал:

– Есть, товарищ начальник! Кажись, нашли!

Коньков победно посмотрел на вмиг побледневшего и сжавшего от злости кулаки Подберёзкина. Двое бойцов тут же сняли с плеча винтовки и передёрнули затвором, наведя стволы на Устина. В этот момент во двор вошёл и Фома Рябой, держа в руке наган.

– Ну, как успехи, товарищи продотрядовцы?

– Есть! Нашли мы зерно! Вона, где его прятал, кулачья морда, – наперебой закричали бойцы.

– Этим же хлебом скольких голодных рабочих и красноармейцев накормить можно, – подытожил Коньков. – Здесь же центнера три, не меньше.

Рябой глянул в раскопанную яму, где на раскрытой парусине переливалось отборное, одно к одному, пшеничное зерно.

– Я же предупреждал всех, Устин, что слов на ветер не бросаю, – повернулся Рябой к Подберёзкину. – Не сдал хлеб добровольно, значит, будешь наказан. Схватить его и отвести на площадь.

– Не дам! – закричала Нюрка и заслонила мужа своим тучным телом от подошедших к нему продотрядовцев.

– А вот это лишнее! – недовольно поморщился Рябой. – Бабьи истерики нам совершенно ни к чему, – Рябой навёл на Нюрку наган. – Лучше не перечь мне, Нюрка, не доводи до греха, я ведь и стрелить могу.

– Да знаешь ли ты, голодранец, что наш сын, Захарка, в Танбове не последний человек, – и не думала отступать Нюрка. – Ежели он узнает, что ты на его родителев руку поднял, он же тебя...

– Заткнись! – перебил её Рябой и, подойдя к ней, пытался оттащить её в сторону, но в следующий миг (он даже не понял, что произошло) он отлетел на несколько метров назад.

Это Устин со всего маху осадил Рябого кулаком. На мгновение воцарилась тишина, затем пришедший в себя Рябой вскочил на ноги и заорал, вытирая кровь с губы:

– Чего стоите, как истуканы! Вяжите его и тащите на площадь! Пороть его будем! Привселюдно пороть.

Как ни силён был Подберёзкин, но справиться с десятком вооружённых мужиков и ему было не под силу. Даже выскочивший из дому сын ничем не смог помочь отцу. Подберёзкина повели со двора. Нюрка завизжала и бросилась за ним, повисла на руке у Рябого, но тот стряхнул её, даже не остановившись. Сын подбежал к матери, помог ей подняться. Лицо у Нюрки вдруг посуровело, глаза остались сухими. Она перекрестила уводимого мужа и повернулась к сыну.

– Седлай Звёздочку, Никитка. Едем в Танбов к Захарке. Надо отца выручать. А я пойду пару курочек зарежу для Захарки и жены его.

– Да, да, маменька.

Никита побежал в конюшню, задал гнедой кобыле с ослепительно белым пятном на лбу овса и погладил её по холке.

– Ешь, Звёздочка! Нам с тобой дальний путь предстоит.