Текст книги "Тамбовский волк"

Автор книги: Виктор Юнак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 42 страниц)

64

В мае 1920 года партия эсеров вновь во всеуслышание заявила о себе. Вновь, как и в восемнадцатом году, эсеры раскололись – одни считали, что пора вернуться к конструктивному сотрудничеству с коммунистами и вновь войти в состав Советов разных уровней; другие полагали, что ни на какие компромиссы и уступки с коммунистами идти нельзя ни в коем случае, и лучшим исходом этой борьбы будет победа (чья именно – коммунистов или эсеров, в данном случае, не уточнялось).

С одной стороны, в Москве было создано Центральное организационное бюро под председательством Иосифа Штейнберга, призвавшее левых эсеров к легальной работе и прекращении борьбы с большевиками; с другой стороны, Спиридонова оставалась непримиримой. Под её руководством 13 мая ЦК ПСР издал директиву о создании подпольных "Союзов трудового крестьянства", которые, по мнению эсеров, должны были стать альтернативой Советам крестьянских депутатов, и о проведении антисоветской агитации. Специально вопросом создания "Союза трудового крестьянства" Тамбовской губернии и, заодно, общим руководством восстанием должен был заниматься присланный из Москвы специальный уполномоченный ЦК ПСР Юрий Подбельский.

Идеологию же крестьянского мятежа антоновцев разрабатывали тоже в ЦК эсеров. Разумеется, главной задачей (и, естественно, главной целью СТК) там считали свержение советской власти в том виде, в каком она оказалась в 1920 году.

Вот что было записано в Программе губернского комитета СТК:

"Союз трудового крестьянства ставит своей первой задачей свержение власти коммунистов-большевиков, доводящих страну до нищеты, гибели и позора. Для уничтожения этой насильственной власти и её порядка Союз организует добровольческие партизанские отряды, ведёт вооружённую борьбу и преследует следующие цели:

1. Политическое равенство всех граждан, не разделяя на классы, за исключением дома Романовых.

2. Всемерное содействие для установления прочного мира со всеми иностранными державами.

3. Созыв учредительного собрания по принципу всеобщего, прямого, равного, тайного голосования, не предрешая его воли в выборе и установлении политического строя с сохранением права за избирателями отзыва представителей, не выражающих их воли.

4. Впредь до созыва Учредительного собрания установление временной власти на местах и в центре на выборных началах союзами и партиями, участвовавшими в борьбе с коммунистами.

5. Свобода слова, совести, печати, собраний и союза.

6. Проведение в жизнь закона о социализации земли в полном его объёме, принятого и утверждённого бывшим Учредительным собранием.

7. Удовлетворение предметами первой необходимости, в первую очередь продовольствием, населения города и деревни через кооперативы.

8. Урегулирование цен на труд и продукты производства фабрик и заводов, находящихся в ведении государства.

9. Частичная денационализация фабрик и заводов. Крупная промышленность, каменноугольная и металлургическая должны находиться в руках государства.

10. Рабочий контроль и государственный надзор над государством.

11. Допущение русского и иностранного капитала для восстановления хозяйственно-экономической жизни страны.

12. Немедленное восстановление политических и торгово-экономических сношений с иностранными державами.

13. Свободное самоопределение народностей, населяющих бывшую Российскую империю.

14. Открытие широкого государственного кредита личности.

15. Свободное производство кустарной промышленности.

16. Свободное преподавание в школе и обязательное обучение грамоте.

17. Организованные и действующие ныне партизанские добровольческие отряды не должны быть распускаемы до созыва Учредительного собрания, разрешения вопроса о постоянной армии".

Всё это, как говорится, некоторое подобие эсеровской конституции. Впрочем, в заграничной эсеровской газете "Воля России" о программе тамбовского СТК сказано довольно резко, что она "полуграмотна и пестрит нелепостями". Тем не менее, эта программа стала руководством к действию не только в Тамбовской, но и в соседних с ней губерниях – Воронежской и Саратовской.

К разосланной директиве о создании СТК прилагалось особое циркулярное письмо, подготовленное зарубежным бюро ПСР во главе с Виктором Черновым, объяснявшее линию поведения СТК, и указывалось на необходимость приговорного движения. Это движение заключалось в том, что на крестьянских сходах должны были выноситься суровые осуждения советской власти и требования созыва Учредительного собрания. Причём, когда речь шла об СТК, правые и левые эсеры заключили тактический союз на паритетных началах.

"Приговорная кампания должна создавать в деревне атмосферу общего политического подъёма и оживления, – писали лидеры эсеров. – Она должна создавать первоначальную арену для развёртывания сил отдельных передовых крестьян, способных выработаться в самостоятельных вожаков. Беспартийные Союзы Трудового Крестьянства должны объединять все активные силы деревни в предстоящей политической борьбе. Организация чисто партийных ячеек должна явиться передаточным механизмом для проведения в эту среду идей и лозунгов партии...

Крестьянский Союз должен быть беспартийным, чтобы снова сблизить между собой элементы, распавшиеся после проведения Всероссийского Совета Крестьянских Депутатов, и либо разошедшиеся по разным партийным группировкам (с.-р., левые с.-р., народники-коммунисты, боротьбисты и т.д.), либо отошедшие от всяких партий, или даже ушедшие от политики в "толстовство", сектанство, анархизм и т.п.".

Впрочем, несмотря на подчёркивание внепартийности Союзов Трудового Крестьянства, лозунг у них был самый что ни на есть политический: "В борьбе обретёшь ты право своё!".

Председателем губернского комитета СТК был избран Иван Ишин (от Кирсановского уезда), которого вскоре сменил Григорий Плужников (делегат от Тамбовского уезда). Помимо них в Губком СТК также вошёл Шамов (от Борисоглебского уезда). В каждом уезде, волости и деревне были созданы филиалы Союза трудового крестьянства, во главе которых Антонов и руководители губкома ПСР поставили своих людей.

10 июня 1920 года в селе Каревка Александровской волости, Тамбовского уезда, состоялся съезд делегатов партии эсеров от Тамбовщины, на котором было принято решение немедленно организовать две роты, численностью в четыреста человек из числа членов эсеровской партии и дезертиров из Красной Армии в придачу к отрядам Александра Антонова. Начало вооружённых действий намечалось на 13-15 июля в деревне Синие Кусты Туголуковской волости, Борисоглебского уезда. Но тогда эта попытка сорвалась. Мятеж начался чуть позже.

К лету 1921 года ячейки СТК действовали уже (помимо Тамбовской) в большинстве уездов Воронежской, Орловской, Самарской, Саратовской и ряде других губерний Поволжья, где руководители Поволжского СТК (во главе с эсером Серовым) пытались даже образовать антибольшевистскую "Саратовскую республику"; и в Сибири, где в Омске летом 1920 года появился "Сибирский крестьянский союз", ставший центром собирания антикоммунистических сил в Сибири. В основе программы деятельности этого Союза также лежала идея свержения советской власти и установления "крестьянской диктатуры – истинного народовластия".

Под руководством местных отделений СТК в 1920-1921 годах то и дело в указанных губерниях вспыхивали крестьянские мятежи: Сапожкова (в Поволжье), Западносибирский, Меркуловский (в Приморье), "Вилочный" (в Казанской и Самарской губерниях), Гоцинский (на Северном Кавказе)...

Разумеется, крестьяне брались за оружие не просто так. Репрессии коммунистических продотрядов становились всё более невыносимыми. Дезертирство из рядов Красной Армии принимало невиданный дотоле размах.

Тамбовский губпродкомиссар Гольдин не скупился на издевательства и жестокие репрессии. Складывалось впечатление, что этот человек поставил своей целью либо окончательно разорить зажиточного тамбовского мужика, либо унизить его до такого состояния, когда он перестанет ощущать себя хозяином земли. Дезертиров же Антонову через своих людей во властных структурах удавалось определять на так называемую "оборонку" – то есть на разработку торфа, дров и прочие работы, дававшие право на освобождение от мобилизации. Таким образом, дезертиры были обязаны Антонову и в нужный для него момент готовы были в любое время явиться туда, куда он им прикажет. С другой стороны, он таким образом, заботился и об обеспечении своей армии фуражом, продовольствием, лошадьми.

65

Полномочный представитель Тамбовского Губчека Михаил Поколюхин возглавил карательный отряд, в задачу которого входило отлавливание увеличившегося числа дезертиров, укрывавшихся в Инжавинском лесу, в нескольких партизанских лагерях Антонова, и в близлежащих поселениях. Антонов окончательно поверил в свою силу: его армия уже насчитывала несколько тысяч человек, и, хотя нормальным оружием снабжена была едва ли треть партизан, с этим уже невозможно было не считаться. Когда же на собственной шкуре это прочувствовали на себе и чекисты, тамбовские власти запросили помощи у центра.

В конце июля 1920 года отряд Поколюхина добрался до села Каменки. То ли до него ещё не дошла информация, что это село облюбовал именно Антонов, сделав его своей резиденцией, то ли он слишком был самоуверен и самонадеян. Такую дерзость коммунистов Антонов простить не мог. Прикинув обстановку и численность красных карателей, Антонов понял, что можно обойтись малыми силами, и отдал приказ Богуславскому разобраться с чекистами. Что тот и сделал быстро и успешно, неожиданно налетев и окружив Поколюхина с подчинёнными. С добрый десяток чекистов полегло в том бою. Сам Поколюхин чудом уберёгся от пули. Бежав без оглядки до самого Сампура, он лишь там дал себе и своим подчинённым передышку, одновременно телеграфировав в Тамбов о происшедшем, срочно затребовав помощи. Прочувствовав серьёзность создавшегося положения, Губчека послала в Каменский район более сильный отряд из батальона ВНУС, во главе с самим комбатом Рамошатом и чекистами Шаровым, Нестеренко и Адамовым.

Впрочем, о посылке против него внусовцев Антонов практически тут же узнал от своих осведомителей в Чека и, разумеется, подготовился к встрече.

Когда красный отряд вступил в Каменку, то был поражён необычайной тишиной и спокойствием. Только птичий щебет нарушал тишину, да редкие собаки перебрёхивались в разных концах села. Молодого комбата эта тишина нисколько не насторожила, даже несмотря на предостережения более опытных Шарова с Нестеренко.

– И чего этот Поколюхин поднял панику? – удивлялся Рамошат. – Чудное село, красивые дома. Благодать!

– А ты глянь-ка в окна этих домов: не наблюдают ли за нами чёртовы кулаки? – предостерёг его Шаров.

– Именно эта тишина меня больше всего и тревожит, – поддержал товарища Нестеренко.

– Но ведь мы уже полсела проехали – и никого! – спокойно ответил комбат.

И в этот самый момент вдруг всё переменилось. Куда делись спокойствие и благодать? Словно гром среди ясного неба, словно смерч из ниоткуда, родились дикий свист, ужасный гам, грозный топот трёх десятков всадников. Тут же зазвучали выстрелы, и в мгновение ока красный отряд оказался в полном окружении антоновцев. Улочка была узкая – не развернёшься. И чекисты стали отличной мишенью для не совсем метких стрелков-партизан. Рамошату оставалось только надеяться на удачу и жесточайший напор. Словно раненый зверь огрызались красные, прорывая кольцо антоновцев. Не всем удалось пробиться: кто-то погиб, кто-то был ранен, а кого-то и захватили в плен. Безусловно, наиболее важным пленником оказался молодой коммунист, помощник уполномоченного Губчека Евгений Адамов. Узнав о пленении такой важной птички, его запросил к себе сам Антонов.

Допрос Адамова вёл Токмаков. Антонов со своим адъютантом сидели тут же за столом, наблюдая за допросом. Впрочем, наблюдать было особо не за чем: чекист молчал.

– Может он язык проглотил? – поинтересовался Старых.

– А вот мы сейчас проверим. Открой рот! – крикнул Токмаков.

Но чекист даже глазом не повёл.

– Ну всё, сволочь, ты меня завёл!

Токмаков взял лежавшую на табурете близ Антонова шашку и, не вынимая лезвия из ножен, тупым концом этой шашки стал безжалостно хлестать пленника. Тот, наконец, не выдержал и застонал, затем стал издавать непонятные звуки.

– О, ты смотри, значит, и язык есть, – как ребёнок, обрадовался Старых.

– Он мне сейчас не только язык покажет, – продолжал избиение Токмаков.

Вскоре чекист замолчал, потеряв сознание.

– Довольно! – произнёс Антонов, поднимаясь с табурета. – Дай ему отпускной билет. Всё равно мы от него ничего не добьёмся.

Антонов вышел из избы во двор. Старых же с явным удовольствием достал из своего портфеля, который всегда был при нём, лист бумаги и карандаш, и старательно, каллиграфическим почерком вывел: "Дано сие такому-то пленному в том, что он уволен в бессрочный отпуск по месту жительства".

Старых положил "отпускной билет" на грудь пленному, Токмаков же вышел в сени и крикнул фельдшера, Павла Галактионовича Полякова, крестьянина села Калугино, земляка антоновского адъютанта, перешедшего к Антонову в Инжавине. Тот выслушивает чекиста, щупает пульс и делает своё заключение:

– Пульс бьётся нормально. Жить будет.

– Так эта собака ещё и притворяется, – восклицает Токмаков и кричит в окно Антонову:

– Степаныч! Можно его отвести в яругу? Для примера. Чтобы не притворялся.

– Хорошо! – ответил Антонов.

Токмаков со Старых взяли Адамова под руки и потащили его на улицу. Спустя всего полчаса молодой чекист уже лежал на дне оврага с разрубленной головой к вящему удовольствию круживших в небе стервятников.

Участь Адамова постигла и председателя Александровского волисполкома Тамбовского уезда (именно в этой волости находилась Каменка) коммуниста Владимирова с помощниками Зайцевым и Прозоровым.

В течение недели вся южная и юго-западная части Кирсановского уезда, северо-западная Борисоглебского, южные и юго-восточные волости Тамбовского уезда были охвачены стихийным движением, направленным к свержению советской власти. На узкоколейке Тамбов-Тулиновка антоновцы несколько ночей подряд пытались устроить крушение поезда, ведущего каждый раз до пятидесяти рабочих. Усиленно жглись заготовки торфа, дров и лесные делянки тамбовских лесничеств. Участились грабежи и нападения на всех проезжих дорогах. Губернские чекисты, не говоря уже о других советских и партийных работниках, были захвачены врасплох. Губернский комитет РКП выдвинул лозунг: "На ликвидацию мятежа!"

В Тамбове срочно создаётся военный совет в составе губернского военкома Шиндарева, временного исполняющего обязанности председателя Губчека Тарасковича и комбрига ВНУС Благонадеждина. На места (в Рассказово и Сампур) высылаются военные штабы и выездные сессии Губчека и Реввоентрибунала. Двинуты отряды и мобилизованных коммунистов.

В это время Михаил Поколюкин с остатками своего отряда был переброшен в Рассказово. Там же находился и военный штаб, во главе с бывшим председателем Тамбовского Уисполкома Смоленским, и кавалерийский милицейский эскадрон под командованием Морозова и его помощника Шевякова.

Поколюхину принесли простую телефонограмму, переданную из Тамбова. В ней сообщалось, что постановлением губкома РКП, Губисполкома и Губчека для более успешной борьбы с бандитизмом и суровой революционной расправы над руководителями и участниками его, создаются выездные сессии Губчека с присвоением им прав Коллегии Губчека. Первая – в районе Рассказово-Инжавино в составе Ивана Кирьянова (коммунист-рабочий), Алексея Евплова (коммунист-рабочий) и чекиста Михаила Поколюхина; вторая – в районе Сампур-Жердевка в составе Суворова, Жирова и Летуновского (все чекисты, члены РКП). Обеим сессиям приказано немедленно приступить к работе.

Буквально на следующий день в Рассказово прибыли Кирьянов с Евпловым. Быстро из местных кадров были созданы разведывательно-оперативный и следственный аппараты. И уже через пару дней начались первые суды над теми, кого обвиняли в участии в вооружённом мятеже или, хотя бы, в пособничестве ему. Милицейский же кавалерийский эскадрон делает неожиданный налёт на село Верхнее Спасское, где захватывает целую толпу партизан с холодным оружием.

Впрочем, эти меры лишь несколько отсрочили готовившееся полномасштабное начало открытых боевых действий Александра Антонова с советской властью. Война партизанская вот-вот должна была превратиться в войну открытую.

На Тамбовщине стояло жаркое лето двадцатого года. В воздухе запахло порохом.

Антонов собрал в штабе всех своих соратников и отдал им устный приказ:

– Всех, кто словом или делом будет мешать нам, – в яругу и башку долой. Семьям дезертиров приказать, чтобы их ребята явились домой, а штаб должен прислать их ко мне. В сёла никого не впускать, а то коммунисты будут шпионить. Установить своим пропуск, а чужих – задерживать. Если придёт малый отряд красноты – обезоружить и в яругу. Если сильный отряд явится, попрятаться и донести мне. А в случае, кто будет выдавать красным наших, – беспощадно рубить. Оставшееся имущество врагов народа – конфискуется. Отныне мы здесь будем устанавливать свою власть. Мы начинаем серьёзную войну с Советами.

Делал свою работу и эсеровский тамбовский губком "Союза Трудового крестьянства". Был составлен текст воззвания, рассчитанный на мобилизованных большевиками красноармейцев (думаю, ради исторической правды, стоит сохранить оригинальную орфографию):

"ВОЗЗВАНИЕ.

Друзья моболезованные, пора проснутся довольно слушать нахалов коммунистов порозитов Всего трудового народа. Долой порозитов, Всего трудового Народа, долой братоубийственную войну, друзья моболизованные бросте оружья идите домой защищать свой хлеб, добытый потом и кровью своего гражданского права. Вспомни брат моболизованный дай справедливый отчёт что Вы делаите, за что Вы защищаете этих нахалов коммунистов-террористов Всего трудового народа, Долой Лениных еврейских декретов и поганый совет. Да здравствует комитет учредительского собрания.

Губком".

66

Момент для открытого вооружённого выступления Антоновым был выбран очень и очень удачно. Продразверстковый пресс советской власти развёртывался со всей энергией идиотизма. Армейские регулярные части были выведены из губернии и брошены сразу на два фронта – против Врангеля и Польши. В Губчека одну часть мобилизовали на тот же польский фронт, а другая часть была арестована за шантаж. Губернский комитет РКП также был ослаблен многочисленными и крупными мобилизациями. С другой стороны, в это же время в Тамбове и Тамбовском уезде были разбросаны и расклеены эсеровские прокламации, в которых гражданская война именовалась «нелепой чехардой», а красноармейцы призывались к братанию с белогвардейцами. И эти прокламации также сыграли свою роль. К Антонову хлынул новый поток недовольных советской властью.

В тамбовских архивах сохранились копии докладов в Москву военного командования тамбовскими частями периода весны-лета 1920 года (сначала Аплока, затем Редзко), из которых была ясно видна беспомощность и несостоятельность командования, к тому же располагавшего маленькой горсткой плохо вооружённых, плохо обмундированных и, как тогда говорили, политически несознательных красноармейцев. Сил тамбовского гарнизона хватало лишь на то, чтобы гонять антоновцев из района в район. Но это только утомляло самих красноармейцев, а также раздражало крестьянское население, которое, к тому же, лишь укреплялось во мнении, что повстанческое движение непобедимо.

С мая месяца в лесах и оврагах практически всех уездов Тамбовщины собирались на общие собрания мужики из окрестных сел и деревень для обсуждения плана общих действий. Посланники Антонова в эти дни не знали продыху. В начале августа антоновцы начали регулярные налёты на организованные коммунистами совхозы – Степановский и Александровский Борисоглебского уезда.

Собственно вооружённый мятеж антоновцев начался 15 августа 1920 года в селе Хитрово, где комитет "Союза трудового крестьянства" разоружил и арестовал прибывший туда продотряд. 19 августа сто пятьдесят мятежников захватили село Каменку Тамбовского уезда, которое Антонов тут же официально назначил своей "столицей". Здесь председатель губернского СТК Плужников огласил на сходе программу Антонова, в общем-то, повторявшую общую эсеровскую, и провозгласил лозунги, под которыми и должны воевать бойцы крестьянской армии – "Долой продразвёрстку!", "Да здравствует свободная торговля!". В ту же ночь партизаны напали на Ивановский совхоз с целью захвата племенных лошадей. Это был своего рода акт мести ивановцам за то, что председатель совхоза Гаранин за несколько дней до этого убил заехавшего в село для разведки эсера Корнюхина и захватил находившиеся при нём фальшивые документы для дезертиров. Нападение на ивановцев тогда ограничилось лишь уводом нескольких лошадей и убийством двух коммунистов, включая и самого Гаранина.

Буквально на следующий день, 20 августа, председатель Тамбовского уездного исполнительного комитета Беляков собрал совещание, на которое пригласил председателя Губчека Тарасковича, губернского военкома Шикунова, председателя Губисполкома Шлихтера, секретаря губкома РКП Райвида и командира ВОХРа Благонадеждина. Обменявшись мнениями, участники совещания постановили организовать Военный совет по борьбе с бандитизмом, организовали штаб Военсовета, объявили на военном положении Тамбовский, Борисоглебский и Кирсановский уезды и выслали роту 21-го полка в Сампур. С этой ротой отправились и сам Беляков и Шикунов.

В это время уже произошло столкновение отряда мобилизованных коммунистов и продотрядовцев с отрядом антоновцев, численностью в триста человек, у села Александровки. Под натиском партизан красные отступили. Антоновцы же направились на станцию Верхоценье-Чакино, туда же по железной дороге Шикунов немедленно направил и роту 21-го полка. Однако об этом передвижении агенты немедленно сообщили Антонову, он выслал наперерез поезду ещё один свой отряд. На сей раз уже регулярная красноармейская часть также была бита. Шикунов затребовал у Военсовета подкрепление. На станцию Сампур немедленно направили находившихся под рукой курсантов 16-й пехотной школы и караульные команды из Борисоглебска и Кирсанова.

Тем временем партизаны со станции Чакино частью вернулись в своё родное гнездо – Каменку, а частью рассеялись по другим сёлам и лесам. Зато Антонов немедленно организовал новые полки в районе Инжавино и Княже-Богородицкое, захватив волисполком и сельсоветы.

Вскоре мятеж охватил практически всю губернию (Кирсановский, Тамбовский, Моршанский, Козловский уезды) и перекинулся в северо-восточные районы соседней Воронежской губернии.

Это заставило Москву 22 августа ввести на Тамбовщине осадное положение и срочно увеличивать свои силы. 1 сентября 1920 года Тамбовская ЧК отдала приказ: "Провести с семьями восставших красный террор. Арестовать в таких семьях всех с 18-летнего возраста, не считаясь с полом. Если бандиты выступления будут продолжать, расстреливать их. Сёла обложить чрезвычайными контрибуциями, за неисполнением которых будут конфисковываться все земли и всё имущество".

И вторично, после весны семнадцатого года, запылали сёла на Тамбовщине. Фома Рябой оказался в своей стихии. 5 сентября сожжено пять сел; 7 сентября расстреляно более 250 крестьян. В одном, Кожуховском, лагере под Москвой (в 1921-1922 гг.) содержалось 313 тамбовских крестьян в качестве заложников, в числе их дети от 1 месяца до 16 лет. Среди этих раздетых, не имеющих тёплых вещей, полуголодных заложников осенью 1921 года свирепствовал сыпной тиф. В этом и подобных лагерях вводится даже особая рубрика для некоторых заложников: "приговор к расстрелу условно".

Расстреливали и детей и родителей. Расстреливали детей в присутствии родителей и родителей в присутствии детей.