Текст книги "Тамбовский волк"

Автор книги: Виктор Юнак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 42 страниц)

44

Мать и сын Подберёзкины мчались всю ночь, едва не загнав любимую кобылу, но в Тамбов прибыли уже засветло и натянули вожжи, телега остановилась у старого, деревянного двухэтажного дома, где в квартире на первом этаже жил Захар Устинович Подберёзкин, член губкома РКП(б).

Между тем события в Вернадовке шли своим чередом. После обнаружения припрятанного зерна у Подберёзкина, нашли излишки ещё у двух хозяев. Ещё четверо решили не рисковать и сами привезли по пять мешков зерна к месту сбора. И только Антипов не шелохнулся. У него ещё раз перерыли весь двор, но зерна так и не нашли. Впрочем, Рябой был доволен и таким уловом. Это даже больше, пудов на сорок-пятьдесят, чем он предполагал здесь найти. Им в Тамбове будут довольны. Но оставалось последнее, что нужно сделать в Вернадовке – наказать врагов революции, укрывателей излишков зерна. Нельзя давать слабину нигде, иначе потом на шею сядут и никакого зерна нигде больше не найдёшь. Смущала Рябого лишь опустившаяся на землю темень. Опасно оставаться в деревне на ночь, но ещё опаснее с таким грузом отправляться в путь: говорят, бандитами кишат здешние леса, да и местные, зная все тропинки и обходные пути, просто так свой хлеб не отдадут – встретят и обложат в лесу, как дичь какую. Да, к тому же, небо опять затянули тучи. Того и гляди снова пойдёт дождь.

Рябой вышагивал вдоль подвод, груженных зерном, и покручивал свой маленький рыжий ус. Бойцы продотряда были настороже: глядели по сторонам, винтовки держали в руках и на взводе. Наконец, он принял решение: выпороть укрывателей сейчас, у подвод оставить усиленную охрану, а чуть начнёт светать, тут же отправиться в путь.

– Коньков! – приказал Рябой. – Готов плети! И народ созывай. Пусть видят, как советская власть наказывает тех, кто ей противодействует.

Коньков побежал выполнять приказ. Услышав слова Рябого, зашумели крестьяне, закрытые в бывшем помещичьем хлеву и дожидавшиеся своей участи. Руки у них были связаны, но ноги свободны. Половина из них были босы.

Не много желающих пришло поглазеть на расправу. Но это не смутило Рябого.

– Выводи, – кивнул он часовому у хлева.

Выводили по одному. Каждого привязывали к дереву. Когда всё было готово, Рябой первым подошёл к дереву, к которому привязали Подберёзкина и ухмыльнулся.

– Ну что, Устин? Вот и поквитаемся.

– Ой, смотри, Фомка. Как бы потом и мне должок не пришлось отдавать, – огрызнулся Подберёзкин. – Я ведь не люблю быть должником.

– А вот и проверим! Г-гэх-х!

Рябой размахнулся со всей силы и приложил плеть к спине Подберёзкина. Тот лишь глухо замычал, прикусив губу.

– Чего ждёте? Приступайте! – прикрикнул на своих Рябой и, ещё раз приложившись к спине Подберёзкина, отступил, уступая место одному из бойцов.

Завыли жёны и сёстры, стоявшие чуть поодаль, мужики сняли шапки и опустили головы. О подобных экзекуциях сюда слухи доходили. Мужики даже нашли какое-то противоядие от стегания кнутом: они надевали на тело по четыре-пять рубашек. Впрочем, и это спасало не надолго – от сильных ударов рубашки рвались и плеть всё равно достигала кожи.

Увидев в окне мать с братом, Захар Подберёзкин обрадовался. Растолкал жену, наказал ей самовар ставить на плиту, а сам, накинув на ночную рубашку кожаную куртку, пошёл открывать дверь.

– Мама, Никитка! Каким ветром вас занесло, – обрадованно обнимал родных Захар. – Проходите, проходите в дом. Мария сейчас самовар соорудит, чайку попьём. Как говорится, чем богаты, тем и рады.

– Да ты не волнуйся, сынок, – проходя в дом и с любопытством оглядывая небогатую обстановку, ответила мать. – Мы ж из деревни. Слава богу, пока не голодаем. А вот тебе-то, чай, сынок, не сладко. Мы тут кой чего вам привезли. Никитка, где мешок?

– Да вот он, – протянул мешок брату Никита.

– Чего тут? – недовольно спросил Захар.

В этот момент в комнату вошла Мария, неся в руках хлебницу и сахарницу.

– Здравствуйте, Анна Филимоновна, – поставив на стол продукты, слегка поклонилась Мария.

– Здравствуй, невестушка, – подошла к ней Нюрка. – Дай чуток тебя рассмотреть. Сынок ведь так и не удосужился нас с отцом с тобой познакомить.

– Некогда, мать, мне к вам в гости ездить. Сама понимаешь, время сейчас суровое и напряжённое. Партия требует, чтобы каждый её боец был постоянно на своём рабочем месте.

Захар с помощью Никиты развязал узелок на мешке и вынул оттуда две ощипанные курицы.

– За кур спасибо, но больше не надо таких гостинцев привозить.

– Почему же, сынок? – искренне удивилась мать. – Курочки свежие. Перед самым отъездом я их зарезала и ощипала.

– Да потому что, когда мои товарищи и подчинённые пухнут с голоду, не могу я есть мясо, понимаешь?

Мария держала по курице в каждой руке и ждала распоряжения мужа.

– Сегодня же отнесу этих кур в нашу губкомовскую кухню. Пусть сварят куриный бульон. То-то будет праздник для всех.

– Ну, хотя бы одну оставь себе, сынок, – умоляла мать. – У тебя же жена тяжёлая. Ей, и твому будущему дитёнку, тоже хорошо питаться нужно.

Захар на какое-то время задумался, затем кивнул головой.

– Хорошо, мать. Одну курицу Мария сварит, а вторую отнесу в губком.

– Как хочешь, сынок, – вздохнула мать.

– Вы садитесь за стол, мама, – пригласила Мария. – Никитка, и ты садись. Пейте чай, а я сейчас кур отнесу и приду.

Захар с матерью и братом сели за стол. Разлили в чашки кипяток.

– Сахарок берите. Это единственное, в чём мы себе не отказываем, – угощал родных Захар.

– Не пойму я тебя, Захарка. Ты, такой большой начальник, а живёшь плохонько, да и питаешься никудышно.

Нюрка сделала несколько глотков и откусила от сахарной головки маленький кусочек. Никита пил чай в прикуску и то смотрел на брата, то разглядывал обстановку.

– Не боись, маманя. Вот разгромим врагов, построим социализм, тогда и жить хорошо начнём. Выпишу вас с отцом к себе. Будете мне по хозяйству помогать, а? – улыбнулся Захар.

– А мы с сестрой как же? – поинтересовался Никита.

– Так ведь, Никитка, и деревню кому-то же подымать нужно. Вот подымете, тогда и в город поезжайте.

Вернулась Мария. Также села за стол и придвинула к себе чашку.

Они молча выпили чай. Мария убрала со стола, пошла мыть посуду. Захар откинулся на спинку стула и глянул на мать слегка потеплевшими глазами.

– Как там отец поживает? Алёнка?

– Трудно нам сейчас, сынок. Мы ведь неспроста к тебе чуть свет пожаловали.

– Я об этом догадываюсь. Случилось что-то?

– Случилось, сынок, – глаза Нюрки повлажнели.

– С отцом чего-нибудь? – встревожился Захар.

– Да нет, с отцом пока, слава богу...

– Мать, у меня слишком мало времени. На работу уж пора собираться. Говори, зачем приехали.

– Понимаешь, Захарка, – взял инициативу в свои руки Никита. – Приехал к нам комбед. Излишки хлеба требуют. Но ты же знаешь, мы зерно убираем вот этими руками, а значит, и нелишнее оно для нас.

– Так вот, комбед этот возглавляет Фомка Рябой, – продолжила Нюрка. – Ты его должен знать.

– Ну, слышал про такого, – поморщил лоб Захар. – Говорят, очень идейный товарищ. За советскую власть горы свернёт.

– Может оно и так, сынок. Только сначала он твоего отца заарестовал.

– Как заарестовал, за что?

– Так я ж тебе и говорю, Захарка, – опять заговорил Никита. – Нашли они в нашем схроне, на заднем дворе, зерно, на чёрный день припрятанное. Так и зерно забрали, и батяне руки скрутили. Говорят, революционным судом судить его будут.

– Помоги отцу, сынок. Высвободи его, – заплакала мать.

Выслушав родных, Захар встал, прошёлся по комнате. Остановился у окна, глянул на улицу. Задумался.

Наконец, повернулся к столу, за которым сидели мать и брат.

– Не могу я освободить отца.

– Это как же, сынок? – удивлённо подняла голову мать, кончиком платка утирая слёзы.

– Он повёл себя, как настоящая контра.

– Какая контра? Что ты говоришь, сынок? Это же твой отец!

– Пойми ты, мать, – стукнул кулаком по подоконнику Захар. – В стране голод и разруха. Весь мир воюет против нас. Контрреволюция подымает голову. Советской власти угрожает смерть. Вы же сами знаете: в наших вождей стреляют. Товарища Урицкого в Питере убили, товарища Ленина смертельно ранили. Товарищ Ленин, Владимир Ильич, нас учит, что только та революция чего-нибудь стоит, которая умеет защищаться. А для того, чтобы революции защищаться, ей нужен хлеб, чтобы накормить рабочего и красноармейца.

– А как же крестьянин, сынок? Ему не нужно есть? Ты же сам из крестьян.

– Сытый рабочий и красноармеец сумеют защитить и крестьянина.

– Но ограбленному, обозлённому и голодному крестьянину не нужна никакая защита. А помрёт крестьянин, подохнут с голоду и его защитники!

Захар с высоты своего роста посмотрел на Нюрку. Кровь прилила к его вискам. Но он сдержался, не стал продолжать спор.

– К сожалению, мне некогда с тобой спорить, мать. Передай отцу, что излишки зерна он должен добровольно сдать продотряду. Только тогда мне будет за него не стыдно.

– Ты же знаешь отца, сынок, – покачала головой Нюрка. – Он никогда этого не сделает. За своё зерно он глотку любому перегрызёт.

– Тогда я самолично приеду в Вернадовку и арестую его, как саботажника и контрреволюционера!

– Да отец проклянёт тебя, Захарка.

– Лучше не иметь отца вовсе, чем иметь отца-контру!

– Бог с тобой, сынок, – осенила его крестом мать. – Что ты такое говоришь? Одумайся!

– Маша! – позвал жену Захар, давая понять матери и брату, что разговор с ними он уже закончил. – Где мои штаны? Мне пора уже собираться.

45

Ночью в доме Устина Подберёзкина собрались мужики. Ровным счётом десять человек. Думали-рядили, что делать дальше.

– Вы как хотите, мужики, а я этого своего позора так просто не оставлю.

– Не суетись, Устин, – успокоил соседа Антипов. – Коль мы сюда пришли, значит, мы должны действовать едино.

– Правильно! Кто не хотит с нами, те сидят дома, укрывшись за бабью юбку, – поддержал его Ефим Кобылин, которого также высекли на площади. – Говори лучше, придумал чего?

– А чего тут особо думать! Вона, у меня жакан, – кивнул Подберёзкин в угол горницы. – Да ещё пару ножей возьму.

– Верно! Я своё ружьишко тоже взял, – сказал Антипов. – Да и у вас, мужики, небось, оружие имеется.

– А то! Все на охоту ходим, – закивали мужики.

– Тады сделаем так, – взял инициативу в свои руки Антипов. Он единственный из присутствующих, у кого зерна не нашли и кого, соответственно, не высекли. Однако все понимали, что и Антипов ни от чего не застрахован. – Каждый идёт по домам. Только тихо, чтоб ни одна собака не залаяла. Берёт оружие, ножи. Собираемся у рощицы близ имения. А за то время я накажу свому Стёпке, чтоб облазил флигель и окрестности, выяснил, где у них охрана, где обозы с хлебом, а где сами голодранцы ночуют.

– Ох, чует моё сердце, что ктой-то из них не проснётся, – Подберёзкин почёсывал свою волосатую грудь и зло ухмылялся.

– Так как с моим планом? – глянул на него Антипов.

– А чё с планом? План как план. Главное только, чтоб никто из них живым не ушёл.

– Так об том и речи быть не может, – пожал плечами Кобылин. – А то мы не понимаем.

Всё произошло даже гораздо быстрее, чем то предполагали Подберёзкин с Антиповым. Часовых убрали бесшумно, охотничьими ножами. Стали обкладывать соломой флигель.

– Зерно, зерно берегите, – шёпотом командовал Подберёзкин. – Стёпка, подводы отгоняй!

– Готово? – спросил Антипов у мужиков, укладывавших солому.

– Сей минут, – произнёс Кобылин. – Всё! Можно поджигать.

Подберёзкин чиркнул спичкой.

Тревожно было на душе у Фомы Рябого, оттого и не спалось ему. Он вышел из избы на воздух. Скрутил папироску-самокрутку, стал прохаживаться по аллее бывшей усадьбы. И вдруг его привлёк звук внезапно скрипнувшего тележьего колеса.

– Кто там? – крикнул он, вглядываясь в темень.

Снова всё затихло.

– Чёрт! Хоть бы одна звёздочка на небе была. Темно, как в бочке, – чертыхнулся Рябой и повернул назад, к флигелю.

В этот момент он и увидел огонёк от чиркнувшей спички.

– Кто там огнём балует? – снова крикнул Рябой. – Коньков, ты что ль?

И в этот момент, одновременно с нервным выкриком Подберёзкина: "Поджигай!" – вспыхнул огонь вокруг всего флигеля. Это с разных сторон подожгли солому.

– Именем революции, стоять! – завопил Рябой, хватаясь за кобуру.

Но в тот же момент в его сторону грянул выстрел. Рябой упал на землю, затем приподнял голову. Раздался ещё один выстрел. Во флигеле поднялся шум. Из дверей и окон стали выскакивать продотрядовцы, но тут же натыкались на мужицкие выстрелы. Проснулась вся Вернадовка, залаяли собаки, замычали коровы, заблеяли козы и овцы. Рябой вскочил на ноги, но тут же почувствовал острую боль в плече – шальная пуля всё-таки достала его. Рябой пощупал плечо и понял, что пуля прошла навылет. Он облегчённо вздохнул, оторвал кусочек от подола рубахи и прикрыл рану. Затем стоял несколько минут и смотрел на полыхавший флигель. Он понял, что это месть мужиков. Возвращаться и, значит, подвергать и себя смертельному риску не имело смысла. С другой стороны, он вернётся сюда с отрядом милиционеров или красноармейцев и тогда же отыграется по полной. Он ведь знает зачинщиков этого пожара. Он повернулся и побежал прочь отсюда.

– Кажись, всё? – глянул Антипов на Подберёзкина.

– Кажись, да, – кивнул тот. – Кто не успел выскочить, просто сгорел.

– Как там зерно, Стёпка? – оглянувшись назад, крикнул Антипов.

– Всё цело, батяня, – ответил Степан.

Подошли остальные мужики. Собрались в круг. Молча выкурили самокрутки. Молча смотрели на огонь. Кто-то крестился, кто-то ехидно поплёвывал на землю.

– А что теперича, мужики? – спросил Ефим Кобылин. – Большевики ведь этого так не оставят.

– Ой, не оставят, – кивнули другие.

Они вдруг испугались содеянного.

– Я вот что мыслю, мужики. Слыхал я намедни, что в Кирсановском уезде, в лесах, собирает недовольных советской властью бывший начальник милицейский. Шурка Антонов. Из местных, говорят. При царе на каторге был. Вы как хотите, а я к нему пойду.

– Так и мы с тобой, Устин. Мы ж теперь одной общей кровью повязаны, – поддержал соседа Антипов. – Да и не с пустыми руками придём: вона, сколько хлеба с собой привезём.

– Мы с тобой, Устин! – кивнули остальные.

– Вот и добре! – погладил Подберёзкин ложе своего жакана.

Рябой услышал за спиной топот конских копыт. Даже не оглянувшись, он припустил ещё быстрее. Всего в ста саженях от него была западина-лиман, поросшая ивняком. Там он и отсидится. Слава богу, ещё не совсем рассвело. Авось, его не заметят. То, что это была погоня за ним, он почти не сомневался. Наган свой он выронил ещё там, у флигеля, когда пытался спасти свой отряд. Поэтому даже застрелиться было нечем.

Но всадник приближался к Рябому быстрее, чем он сам к лиману. Давало себя знать ранение и потеря крови. Будь что будет, решил Рябой и, отпрыгнув чуть в сторону, грохнулся наземь, накрыв голову руками. Наконец, всадник поравнялся с ним и спешился. Он также видел бежавшего человека и его заинтересовало, куда это он вдруг исчез. Взяв в руку наган, всадник стал не спеша, сантиметр за сантиметром, обследовать местность, пока не наткнулся на лежавшего человека.

– Кто здесь!? – задрожавшим от нервного перенапряжения голосом спросил всадник. – Именем революции, встать и повернуться ко мне лицом!

– Слава богу, свой, – мелькнула мысль в голове у Рябого, да и голос ему показался знакомым.

Он медленно, стараясь не раздражать без надобности больное плечо, поднялся.

– Руки за голову! – командовал всадник и, на всякий случай, отступил на шаг назад.

– Коньков, ты, что ли? – наконец узнал всадника Рябой.

– Я, а ты кто?

Коньков удивлённо стал всматриваться в незнакомца.

– Это же я, Рябой, твой командир.

– Фома Авдеич, – голос Конькова снова задрожал, на сей раз от неожиданной встречи. – Вы тоже живы?

Коньков заплакал и бросился обнимать своего командира, но тот аж застонал от боли.

– Осторожнее, Коньков!

– Вы ранены?

– Да, в плечо.

– Так я сейчас осмотрю рану и перевяжу вас. Вы разрешите?

– Валяй, Коньков, – кивнул Рябой и сел на землю.

Коньков опустился на колени рядом с ним, оторвал от своей рубашки несколько полосок и оголил плечо Рябого.

– Как тебе-то спастись удалось?

– Так я это, до ветру вышел. Терпеть уж боле не мог. И, как говорится, бог спас. Да ещё рядом с лошадьми оказался. Отсиделся какое-то время и вперёд. А тут скачу, и чувствую, что впереди меня кто-то пеший бежит... А это вы оказались.

Коньков завязал на узел импровизированный бинт.

– Не больно?

– Всё нормально! Помоги-ка мне подняться, Коньков. Хорошо, что у тебя лошадь. На ней мы быстрее доберёмся до Тамбова.

– Вот и я говорю, хорошо, что возле лошадей оказался.

46

Антонов почувствовал запах крови. Пусть первый опыт закончился практически ничем, но это тоже опыт. Он понял, что с большевиками на местах можно бороться. Нужны только люди, оружие да положительный пример. Но и то, и другое, и третье возможно только в процессе действия. Сидя в лесу, ничего не приобретёшь. Получался замкнутый круг.

Наступила зима 1918 года. Тёплым своим одеялом матушка-зима заботливо укрыла степь и луга, а в лесах одарила кроны деревьев такими белыми, пуховыми платками, что им позавидовала бы любая модница-красавица. Птичий щебет да сорочий стрекот замерли до весны, лишь воронье, собираясь в кучи, сердито каркало на чью-то судьбу. Медведь залёг в свою берлогу сосать лапу, голодные и злые волки с лисами, в поисках пропитания, вынуждены всё чаще покидать лесные чащи и наведываться в крестьянские хозяйства. Впрочем, теперь уже и крестьяне не всегда могли "порадовать" зверье своей домашней живностью: частью живность погибла от суровых будней войны, частью её реквизовали новые власти, частью погибали на многочисленных войнах сами хозяева и хозяйки, чтобы хоть как-то прокормить немалочисленную семью, продавали, резали, кололи скот.

Разведка у Антонова изначально была поставлена на уровне. Поручик царской армии, крестьянский сын Токмаков смог убедить своего друга в старой, ещё римской, истине: кто владеет информацией, тот владеет миром. На информаторов не нужно жалеть ни денег, ни усилий. И первые плоды уже приносили прибыль – информаторы донесли Антонову, что в волостном центре с красивым и дорогим названием Золотое коммунисты перегнули палку. Особенно зверствовали 2-3 члена волостного Совета. Тамошние мужики уже созрели для того, чтобы покончить с ними. Выслушав донесение, Антонов переглянулся с Токмаковым.

– Сколько у нас сейчас людей? – спросил Антонов.

– Около ста уже будет? – ответил Токмаков.

– Как думаешь, Пётр, справимся с золотовскими?

– Запросто. Тем более, что особой красноты там пока не наблюдается. Один лишь взвод вохры охраняет волостной Совет.

– Тогда готовим операцию, и – вперёд!

Как всегда в подобных случаях, основная ставка делалась не внезапность нападения. Вохровцы даже толком не поняли, что произошло, как их несколько человек положили. Остальные просто попрятались и, дождавшись темноты, подались в Кирсанов, докладывать о своём позоре. Три члена волостного Совета тоже положили свои жизни, правда, обменяв их на нескольких антоновцев.

– Всё, мужики, советвласть в вашем селе свергнута! – Антонов был явно доволен собой. – Коммунистов объявляю недействительными. Никакой продразвёрстки отныне у вас не будет!

– Мы, антоновцы, теперь власть! – радовался, словно мальчишка, первому успеху Митяй Антонов.

– И то верно! – подхватил один из золотовских мужиков. – Что за власть была при коммунарах? Ты не мог собираться на мирные беседы, свободно думать, размышлять, говорить о правде, жаловаться на несправедливость, защищать свою личность, ибо за всё это тебя назовут контром, арестуют, посадят в подвал и поставят к стенке.

– Даёшь власть Шурки Антонова! – закричали сразу несколько мужиков.

Золотовские мужики встретили освобождение с радостью, мигом накрыв стол в сельской корчме. Там, за стаканом водки и хорошей закуской, решались и серьёзные дела.

– Я думаю, что нужно укрепить наши успехи в Золотом, – взял слово Ишин. – Надо бы организовать здесь штаб самообороны и следить за порядком, чтобы ни одна краснота сюда не пробралась.

– Так это, мы ж не против. Токмо как? – озадачился один из угощавших.

– Надоумьте, коли знаете, – поддержали его другие.

– А за нами не заржавеет, – Ишин допил стопку водки, закусил квашеной капустой, вытер руку о штанину и достал из кармана заранее заготовленный листок бумаги.

– Предлагаю избрать членами штаба восставших крестьян следующих мужиков: Ивана Николаева и Семёна Шквырина. Ставлю на голосование.

Оба были как раз осведомителями Антонова, разумеется, на них он и сделал ставку. А поскольку мужики были местными, уважаемыми людьми, то вроде бы и возражать ни к чему. Подумать, однако, надо было. Сход собрать. Хотя бы для приличия. Но думать-то им как раз и не дали.

– Кто за утверждение штаба, предложенного нами? – Митяй Антонов обвёл глазами присутствовавших мужиков.

Те молчали.

– Кто против?

Снова молчание.

– Значит, возражений нет, – наливал себе следующую стопку Ишин. – Считаем штаб избранным, а село – не признающим власть Советов.

– Но главное, чтоб о членах штаба не дознались коммуняки. Иначе, не сдобровать ни им, ни вам, – пригрозил Антонов.

Мужики понятливо закивали головами.

Конечно же, Антонов понимал, что его власть в Золотом долго не удержится. Но это первая ласточка, где реально он доказал и себе, и коммунистам, что вполне можно бороться и диктовать условия.

На следующий день они покинули село. А ещё через день в Золотое пришли красные каратели. У них тоже оказались свои осведомители. Мужиков, угощавших антоновцев в корчме, прилюдно высекли. Однако о членах антоновского штаба восставших крестьян никто из них так и не рассказал.

Председатель уездного Чека дал приказ найти и арестовать Антонова. Не тут-то было – он ушёл зимовать на хутора в Инжавинском районе, а там поди его найди. Антонов начал собирать силы.

К январю 1919 года в его распоряжении уже был летучий отряд численностью до 150 человек. Это позволяло решать кое-какие задачи, типа операции в селе Золотом. Но, разумеется, это было только началом.

Кроме Ивана Ишина и Петра Токмакова, к Антонову в ту зиму пришли Максим Юрин, кулак села Рамзы Кирсановского уезда, вернувшийся из германского плена и дезертировавший из российской армии; Пётр Давыдов, крестьянин села Чернавки Кирсановского же уезда, избранный в своё время от своего уезда депутатом Учредительного собрания. Впрочем, Давыдов уже участвовал вместе с Антоновым в нападении на Золотовский волсовет. Васька Карась и некто Аганец, в общем-то, скорее уголовные элементы, нежели идейные борцы с коммунистами. Но без этого не обходилось ни одно восстание (разве в рядах большевиков в октябре семнадцатого таковых было мало?). Фёдор Подхватилин – из села Чикаревка Бурнакской волости Борисоглебского уезда, член партии эсеров с 1905 года. Он сразу попытался войти в руководящее ядро антоновского отряда. Антонов не возражал – ему такие люди были нужны.

Но голове нужны были руки и ноги, чтобы двигаться. Такими руками и ногами стали многочисленные дезертиры, не желавшие больше воевать (за царя ли, за большевиков ли), но понимающие, что их-то в первую очередь новая, советская власть и рекрутирует в Красную Армию. Приходили и недовольные продразвёрсткой кулаки и середняки. Партизанская армия Антонова потихоньку росла в численности. Правда, оружия пока на всех не хватало, но оружие – дело наживное.