Текст книги "Тамбовский волк"

Автор книги: Виктор Юнак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 42 страниц)

61

И всё-таки Антонов где-то в подсознании испугался. Возможно, не выдержал постоянного стресса и постоянной охоты за собой. А возможно, и не уверен ещё был в своих соратниках и силах своей пока ещё не очень большой армии. Как бы то ни было, но в феврале 1920 года в Кирсанов пришло письмо на имя начальника уездной милиции, подписанное самим Александром Антоновым (правда, не исключено, что пусть мысли и были Александра, но пером водила всё-таки рука Дмитрия Антонова). Впрочем, это можно было воспринять и как вызов действующей власти: мол, я тебя не боюсь, но приглашаю к сотрудничеству. Кто теперь это поймёт?

"Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли – я не враг Советам, не бандит. Я всего лишь партийный противник. Я и сам готов бороться с бандитизмом, как я это и делал с успехом, находясь на должности начальника Кирсановской милиции. Надеюсь, об этом в Кирсанове ещё не забыли. А то, что вы называете антоновской бандой, – является Народной армией, не согласной с репрессиями, проводимыми продовольственными отрядами и наиболее отпетыми представителями Советвласти.

Готов предложить свои услуги и в дальнейшем, несмотря на все наши нынешние разногласия. Хотя, вы же понимаете, что нынче очень многое нас с вами разделяет, и, дабы быть уверенным в своей неприкосновенности, пусть руководство Кирсановского уезда опубликует в прессе заявление о неприкосновенности моей личности и моих ближайших сподвижников. Публикацию буду воспринимать, как согласие на сотрудничество. Отсутствие же оной, как указание к продолжению боевых действий..."

Начальник милиции тут же явился с этим письмом в Чека. Там созвали срочное совещание с приглашением всего руководства уезда.

– Ни в коем случае нельзя идти на поводу у этого бандита! – решительно произнёс Сокольский.

– Это вообще-то называется ультиматумом, – ответствовал председатель уездной Чека Меньшов. – И даже разговора быть не может ни о каком сотрудничестве с ним.

– А я воспринимаю это письмо, как крик отчаяния, – сказал начальник милиции. – Антонов понял, что ему с нами не совладать и предлагает свои условия для сдачи.

– Он должен сдаться без каких бы то ни было условий, и баста! – стукнул кулаком по столу Меньшов.

На том совещание и закончилось.

Ответ же властей на письмо Антонова оказался своеобразным: было принято решение на базе дислоцирующихся в Тамбовской губернии частей создать ударную кавалерийскую группу под командованием Дмитриенко в составе двух полков. Командиром первого стал Переведенцев, второго – Бриммер. Эти полки и были брошены на антоновцев.

Однако Дмитриенко зачастую излишне увлекался военными действиями, и чекисты не успевали зачищать освобождённые деревни от антоновской связи и, вследствие этого, в центр поступали не всегда достоверная информация об установлении советской власти на местах.

Особенно усердствовал в преследовании Антонова Бриммер. Он не давал ему покоя, но, тем не менее, всегда оказывался в проигравших – кони красной кавалерии были слабее откормленных лошадей антоновцев, которые без проблем уходили от погони. Антонов способен был делать в сутки рейды по 90-120 вёрст, красные же кавалеристы дотягивали едва до восьмидесяти. Более того, эта мобильность антоновцев приводила и к совершенно неожиданным результатам: он неожиданно окружал целые батальоны и, используя фактор внезапности, успешно разоружал их. Выездная сессия Чека не раз пыталась остудить пыл Дмитриенко, но тот формально не подчинялся чекистам, и выполнять их указания ему было необязательно. Такая несогласованность в действиях красных, разумеется, была только на руку Антонову. Он постепенно приходил в себя после зимней охоты на него, набирался силы и здоровой наглости.

62

В бывшее имение Матвеева Трескинской волости Кирсановского уезда снова приехал Антонов с братом Дмитрием, Иваном Ишиным и Петром Токмаковым и со своим адъютантом, бывшим сельским учителем Старых. Токмаков любил это место. Он здесь часто проводил часы отдыха ещё будучи начальником Трескинской милиции. Старый помещичий дом, чудом уцелевший после межреволюционных погромов и поджогов семнадцатого года (между синим Февралём и красным Октябрём), служил прекрасным местом, где можно было расслабиться, сплясать, попеть, а после этого затопить русскую баньку, да и оттуда, что называется, с огня – прямо в полымя, то есть в пруд голышом, особенно в зимнее время. Нет ничего прекраснее этого для русского человека! В такие минуты отдыхало не только тело, но и душа.

Токмакову удалось пристрастить к этому месту и своего друга Александра Антонова.

Дорогих гостей встретил, как и прежде, председатель Союза трудового крестьянства Трескинской волости Фомичев. Столы были накрыты и ломились от яствий и питий, несмотря на голодное время во всей остальной России. Рекой лился самогон и спирт, конфискованный с винного завода. Жирные мужицкие бараны здесь же резались и жарились на кострах. Баня была заранее истоплена, оставалось лишь в последний момент поддать жару. Самые лучшие девки из окрестных деревень и хуторов готовы были увеселять компанию хоть до зари.

Здесь они могли не беспокоиться о своей безопасности. Вокруг села, по окраинам, стояли караулы из мужиков с вилами, кольями, топорами и косами, те самые, которых Антонов прозывал "вильниками". На мельнице сидел наблюдатель, а в самом селе, у центральной усадьбы, которую антоновцы именовали штабом, стоял пулемёт и постоянно дежурило 10-15 всадников.

Веселье было в самом разгаре. Заиграли сразу четыре гармошки, запели "Шарабан".

– Где Надя? – крикнул подвыпивший Антонов.

– Я здесь! – из-за соседнего стола поднялась красивая, черноволосая с лёгкой проседью Надя Дриго, жена расстрелянного красными офицера.

– Давай ой-ру!

Офицерскую вдову не нужно было упрашивать несколько раз. Тут же снова заиграла музыка, Надя пустилась в пляс. Вскоре не выдерживает Ишин: он выскочил из-за стола, напялил на себя лисьи шубы и начал под ту же музыку бестолково, не всегда в лад, поскольку не мог уже себя, как следует, контролировать, топать, выбивая чечётку. Адъютант Главоперштаба Старых сидел на задней лавке с дочерью местного попа, робко, но напористо потискивая её. Та так же, как и её ухажёр, была подвыпивши, но всё же стыдливо похихикивала и ненастойчиво пыталась отбиться от назойливых рук антоновца.

– Ах, Иван Александрович, вы меня совсем засмущали. Что может подумать об нас с вами папенька?

– А что?! Я же н-не отказываюсь. Я, как любой честный мужчина, готов на вас жениться.

– Полноте, Иван Александрович. Я же знаю, что у вас в селе Калугино есть законная жена.

– Это-о... – Старых несколько замялся от неожиданности и даже икнул. – Так она же осталась в прошлом. Она ведь на сторону красноты перешла... Так что я теперь, можно сказать... вдов.

Он снова прижался к поповне и пытался целовать её в шею, едва торчавшую из-под высокого воротника.

Антонов какое-то время молча взирал на всё это пьяное веселье. Затем ему вдруг захотелось пофилософствовать. Он стал искать собеседника, точнее слушателя. По левую руку от него сидел брат Митяй, по правую – хозяин этого застолья Фомичев. К нему и решил обратиться Антонов.

– Понимаешь, брат Фомичев, я себя иногда чувствую Емельяном Пугачёвым в этой стране.

– Почему? – удивился Фомичев.

– Потому что я борюсь за то, чтобы у нашей страны было то правительство, которое наш мужик заслуживает, а не то, какое находится у власти сейчас.

Дмитрий, всегда носивший с собой в планшетке блокнот и карандаш, едва старший брат начал говорить, стал записывать его мысли: для будущего. Ведь он не сомневался, что и у Александра, и у него, Митяя, будет большое будущее.

– И кто же будет во главе? – вопрошал Фомичев.

– Не ты – точно! – хихикнул Антонов, а после паузы добавил. – И не я! Я себя вижу в роли Главнокомандующего.

– Шура, а как же Тарас Бульба, твой любимый герой? – осмелился спросить брата Дмитрий.

– Э-э, Митяй! Бульба воевал с ляхами, с ок-к-купантами, с чужеземцами. У нас же сейчас идёт война с внутренним врагом...

Антонов хотел было ещё что-то добавить, но в этот момент в толпе танцующих мужиков и баб кто-то прокричал частушку:

 
– Раньше жили не тужили
И ерманцев славно били,
А пришли большевики —
Нет ни пищи, ни войны.
 

Ему тут же завторил другой мужик:

 
– Будет лучше пусть война,
Зато брюха хоть сыта!
 

Частушечная перекличка разгоралась всё больше. Антонов уже забыл о своих философствованиях и с удовольствием слушал.

 
– К нам приехал комиссар,
Два красноармейца.
Всё равно мы не пойдём —
На нас не надейся!
 

Наконец, в дело вступили и бабы:

 
– На боку зелёный бант —
Мой Матаня – партизант.
 

Ей ответила другая:

 
– На столе стоит бутылка,
А в бутылке – висант.
Ах, подружки, кака радость, —
Мой милёнок – партизант!
 

– Ай, не то поёте! – закричал Иван Ишин. – Вот, как надо:

 
Картошки цветут —
Осыпаются.
Коммунки бегут —
Спотыкаются.
Пулемёты затрещали —
Сам Антошка на бою.
Коммунисты запищали:
«Наша власть на краю!»
 

Он лихо отстучал ладонями по коленям и голенищам сапог и хитро поглядел на Антонова. Тот захохотал и зааплодировал.

И тут вошёл в раж Дмитрий Антонов. Он засунул блокнот с карандашом назад в планшетку, вскочил из-за стола и выкрикнул свою частушку:

 
– Пулемёты затрещали,
Александр кричит «ура!».
По колена в крови стану,
Штобы власть была моя!
 

Наконец Антонов почувствовал, что ему становилось скучно. Он стукнул кулаком по столу и поднялся.

– А как там, Фомичев, у нас с банькой?

– А банька давно готова, Александр Степанович, – живо откликнулся Фомичев и тут же подал знак стоявшему в стороне мужику.

Тот кивнул и побежал выполнять приказание.

– А не пойти ли нам тогда всем в баню, а?

Антонов глянул на веселящуюся компанию и нетрезвым шагом направился вслед за Фомичевым. За ним вереницей тут же потянулись его ближайшие сподвижники и выбранные ими бабы.

Баня была большой, барской. Влажный пар стоял стеной. Поначалу, с улицы даже дышать было трудно, но затем, попривыкнув, Антонов попросил ещё раз облить водой раскалённые камни. Он лежал на полке, покряхтывая от удовольствия и прикрыв глаза, а две голые бабы с двух сторон угощали его берёзовыми веничками. Рядом раздавался бабий визг и мужицкий хохот – это мужики щипали своих подруг за самые неприличные места.

– А теперь все в пруд! – Антонов вскочил на ноги и, как был, в чём мать родила, рванул на улицу и, пробежав метров пятнадцать, бултыхнулся в неглубокий пруд с заранее продолбленой прорубью с ледяной водой. – А-а! Благодать!

Его примеру последовали все парившиеся, и вскоре визг из закрытого помещения перенёсся сюда. Хмель постепенно выветривался из голов.

Однако недолго пришлось наслаждаться Антонову. Появился всадник с подушкой вместо седла – один из охранявших село партизан.

– Александр Степаныч! – спешился он и подбежал к заснеженному берегу, ища глазами Антонова. – Александр Степаны-ыч!

– Чего тебе? – наконец ответил Антонов.

– К селу приближается конница Бриммера.

Веселье тут же прекратилось. Антонов поплыл к берегу.

– Ты уверен? – спросил часового Токмаков, первым вышедший из пруда.

– Точно он.

– От, краснота! Даже расслабиться не дадут, – Антонов заворачивался в принесённую ему банщиком простынь. – Всем одеваться и по коням.

63

Поволжье бурлило второй год.

3 марта 1919 года в НКВД получили телеграмму Самарского губисполкома следующего содержания:

"3 марта в с. Ново-Майна Мелекесского уезда вспыхнуло восстание. Отказались допустить к учёту хлеба, дать подводы для срочных надобностей и выгнали продовольственных инструкторов, угрожая жизни. Были командированы в Ново-Майну заведующий уездным отделом управления, военный комиссар и два политических работника с отрядом кавалерии в 20 человек, по прибытии коих сделано собрание с целью уладить дело мирно, но со стороны толпы было произведено нападение на командированных заведотуправления, военкома. Отряд в это время был во дворе совета, вовремя не мог оказать помощи, в результате зав. отд. управл., военком отделались лёгкими побоями, двое агитаторов тяжело избиты толпой, отряд залпами рассеял толпу, есть раненые. Уездисполком высылает следственную комиссию с сильным отрядом, пулемётами. О результатах следствия телеграфно сообщим.

Заведгуботделуправления Л. Сокольский".

В Мелекесском уезде среди крестьян нарастало недовольство советской властью на почве экономических отношений. Так, помимо происшествия в селе Ново-Майна, 1 марта в селе Ериклы крестьяне пытались избить председателя военной комендатуры города Мелекеса, требовавшего у местных жителей выделения подвод для вывоза зерна, изъятого по продразвёрстке. Защищая своего командира, красноармейцы открыли стрельбу на поражение, ранив шестерых крестьян, двое из которых вскоре умерло. По той же причине в селе Ерзава были избиты два милиционера и жителями села захвачена 21 винтовка из местного бюро всеобщего военного обучения, введённого Декретом ВЦИК в 1918 году.

6 марта в Сенгилеевском уезде Симбирской губернии восстали Ново-Девиченская, Ягодинская, Бектяшинская волости. Поводом послужили попытки властей отобрать у крестьян зерно и скотину. Причём, волостная крестьянская организация села Новодевичье отправила председателю Симбирского губисполкома М.А. Гимову телеграмму с предложением уладить конфликт мирным путём:

"Никакого кулацкого вооружённого восстания не было. Возник конфликт с инструктором т. Беловым на почве неправильной реквизиции хлеба и скота, так как излишек хлеба и скота не был выяснен и учётные ведомости не были закончены, но т. Белов приступил к насильственной реквизиции. Но этот конфликт с т. Беловым в тот же день был улажен. Конфликт возобновлён был т. Алексеевым и Григорьевым, делегированными Сенгилеевским продкомом для улаживания означенного конфликта, которые вечером 4-го заявили, что всё будет улажено мирным путём, но 5-го утром т. Алексеев двинул продотряд к волостному совету и телеграфно затребовал другие отряды, после чего продотряд был разоружён. Волостной исполком с 3-го на 4-е марта скрылся, впоследствии найден и арестован. Новый избран, к приёму дел не приступал, просим распоряжения.

Приветствуем советскую власть. Долой коммунистов, анархистов-насильников, которые действуют против декретов. Да здравствует Советская власть на платформе Октябрьской революции".

Но поскольку Советская власть на платформе Октябрьской революции и те самые коммунисты являлись одними и теми же лицами, то никакого компромисса с тёмной крестьянской стихией и быть не могло. Так началась крестьянская война в Поволжье. Получившая название войны "чапанной".

Чапан на местном говоре означал крестьянский кафтан. Чапанами называли крестьян волжские горожане. А те, в свою очередь, обзывали городских – пиджаками.

Симбирская, Самарская, Саратовская, Казанская, Пензенская губернии заполыхали в народном гневе. Красноармейцы стреляли в крестьян, крестьяне кололи красных вилами. Причём, и те, и другие воевали за советскую власть, как они её понимали. И никакие доводы коммунистов о кулацком характере этого восстания здесь не работают. Вот, для подтверждения, два коротких обращения штаба повстанцев к крестьянам.

"Товарищи и братья-крестьяне всей России!

Мы, восставшие крестьяне-труженики, мы – сыны земли и главный фундамент государства, обращаемся к Вам и заявляем, что мы восстали против засилия и произвола тиранов, палачей коммунистов-анархистов, грабителей, которые прикрывались идеей коммунизма, присасывались к советской власти. Мы объявляем, что Советская власть остаётся на местах, советы не уничтожаются, но в советах должны быть выборные лица, известные народу – честные, но не те присосавшиеся тираны, которые избивали население плетями, отбирали последнее, выбрасывали иконы и т.п.

Товарищи и братья крестьяне! Мы призываем Вас и просим примкнуть к нам и сплотиться воедино в борьбе за справедливое дело. Да здравствует Советская власть на платформе Октябрьской революции!

Начальник штаба Крох".

И второе:

"Граждане! Обращаемся к вам и объявляем волю населения сел и деревень, восставших против диктатуры коммунистов. Население сел и деревень – всё единодушно заявили, что власть должна оставаться Советская.

1. Население в корне протестует против засилия коммунистов.

2. Население сел и деревень в корне протестует против убийств обезоруженных коммунистов и вообще против бесцельного кровопролития".

Да вот только беда в том, что сами коммунисты не считали зазорным убивать "обезоруженных" крестьян. Борьба заведомо была неравной. Крестьяне вынуждены были также вооружаться, чтобы хоть как-то противостоять карателям.

В конце марта "чапанная война" закончилась, утопленная в крови. Об этом эпизоде в истории России очень хорошо рассказал в своём романе "Россия, кровью умытая" Артем Весёлый. Единственным успехом этой кампании можно назвать признание, которое вырвалось у Ленина на Х съезде коммунистической партии о том, что "середняк нам не враг". Но это была всего лишь первая попытка поволжских губерний внести свою лепту в борьбу с диктатурой большевиков. Зимой и весной 1920 года таких восстаний было несколько, самым крупным из которых явилось так называемое "вилочное" или "восстание Чёрного орла-земледельца". В феврале-марте 1920 года оно охватило территорию Казанской, Самарской и Уфимской губерний, где проживало в то время около трёх миллионов крестьян. По масштабу, числу участников и ожесточённости оно вполне сопоставимо с антоновщиной. С той только разницей, что у Александра Антонова была идея, идеология борьбы и конкретные цели, а у волжан главной мыслью было очистить Советы от коммунистов и вернуть в них большевиков, совершивших октябрьскую революцию. Потому, в отличие от антоновщины, "вилочное" восстание длилось всего два месяца от силы.

Причины были всё те же, что и у антоновщины, что и у "чапанной войны", с тем только добавлением, что в этот раз разыгрывался, пусть и не в явной форме, и национальный вопрос. Да и лозунги повстанцев одинаковы: "Да здравствует Красная армия! (единственное отличие от антоновщины) Долой большевиков-угнетателей!", "Долой коммунистов!". В Бугульме, например, численность повстанцев враз достигла пяти тысяч. Не меньшее количество было и в других районах восстания. Командование повстанцами в Самарской губернии взял на себя некий полковник Буров.

Весьма красноречиво, в красках описал настроение крестьян Самарской губернии на примере своего уезда председатель Бузулукского уездного исполкома 23 февраля 1920 года:

"Что я могу сообщить о настроении крестьянских масс Бузулукского уезда? По уезду до выкачивания хлеба было всё совершенно спокойно, и если, раскрасив уезд в три цвета: красный, розовый и белый, то нужно было бы отнести часть уезда к красному и часть к розовому, чисто белогвардейских волостей совершенно не было. Теперь в связи с продовольственной диктатурой и с мобилизацией подвод, нужно отметить, что настроение крестьян изменилось и очень резко. Последнюю мобилизацию по приказу губисполкома и реввоенсовета за №1 можно отметить как факт, разлагающий крестьянские массы, ибо нужно сказать, что Бузулукский уезд всегда являлся исполнителем, и всё-таки такая мобилизация непосильна, ибо, по моему мнению, мобилизовать крестьян на один месяц немыслимо. Месячная же мобилизация, безусловно, прошла бы без шероховатостей. Объяснить это нужно тем, что подготовка крестьян к запашке хлеба совершенно отнимает время для хозяйственных работ, тем самым нужно ждать недосевов, а может быть, худших последствий. Нужно отметить, что эта мобилизация необходима, но всё же она подрывает совершенно продовольственную кампанию не только в тех волостях, в которых будет проводиться, но и в соседних..."

В конце февраля Центральный повстанческий штаб выпустил воззвание:

"Зачем мы восстали?

Кто мы? Кто наши враги?

Мы – многомиллионное крестьянство. Наши враги – коммунисты. Они пьют нашу кровь и угнетают нас, как рабов. Они отбирают наш последний кусок для того, чтобы вести гражданскую войну. Для чего ведётся гражданская война? Когда подохнем от голода и болезней.

Товарищи, братья и граждане, пожалейте наших сынов и братьев, которых бьют, как мух. Они умирают от голода и болезни, как скотина.

Избавимся от этого ужаса. Восстанем как один.

И снимем коммунистическую петлю.

Все к оружию как один. Спасайте от голода ваших сынов и от подлой смерти наших сынов.

Долой коммунистов. Долой гражданскую войну.

Только выборные от всего народа в этом собрании установят порядок.

Вперёд".

Вслед за этим была выпущена и Инструкция Центрального штаба повстанцев по организации боевых сил "Армии Чёрного орла":

"1. Во всех селениях должны быть организованы военные комиссариаты, в состав которых должны входить: военный комиссар, секретарь и делопроизводитель, который обязан немедленно зарегистрировать всё мужское население от 18 до 45 лет и вести подробный правильный учёт.

2. Из всех лиц, принятых на учёт, назначить отряды, одну третью часть с таким расчётом, чтобы по выступлении в бой одного отряда оставались наготове на случай потребности ещё два отряда, причём один из этих отрядов должен быть составлен исключительно из лиц, проходивших военную службу.

3. Из лиц, проходивших военную службу, должны быть назначены начальники отряда, отделённые, ротные командиры, преимущественно знакомые со строевой службой; последние обязаны вести сформированные отряды по назначению.

4. Во всех сформированных отрядах должны состоять не менее десяти человек конных, вооружённых по возможности соответствующим для верховой езды оружием, как-то: револьверами, пиками, железными вилами и т.п., удобными для ношения на плече.

5. Все сформированные войска, по получении от начальника штаба распоряжений, должны выступать в бой без замедления, причём о выдаче фуража и кормового довольствия со дня выезда их начальники отрядов должны обращаться к начальнику штаба.

6. Принять неуклонные меры, чтобы по всем дорогам днём и ночью были прочные караулы, которые не должны пропускать без пропуска никого; подозрительных лиц обыскивать и предоставлять в распоряжение начальника штаба.

7. Принять все усилия, чтобы пьянство, бесчинство, самоуправное действие и другие беспорядки ни под каким видом не допускались, о возникновении таковых доносить начальнику штаба.

8. Все состоящие на должности советских учреждений от мобилизации должны быть освобождены и должны оставаться на своих местах исполнять возложенные на них обязанности.

Подлинную подписал начальник штаба Терехов".

По всему было видно, что восстанием руководил опытный человек. Повстанцами было занято несколько уездных центров. Особенно обидным для красных стало падение Белебея 1 марта: ведь его захватили плохо вооружённые и малообученные военному ремеслу крестьяне. По этому поводу весьма жёстко высказался сам Троцкий:

"Временная сдача Белебея почти невооружённым бандам представляет факт неслыханного позора. Предлагаю Реввоенсовету Туркфронта через безусловно компетентных следователей трибунала выяснить обстановку сдачи Белебея для привлечения виновников как изменников и предателей. О ходе следствия доносить по телеграфу каждые три дня".

И снова поднялись Самарская, Саратовская, Симбирская губернии. К ним присоединились Казанская и Уфимская. Положение в советских частях становилось критическим: так, за апрель месяц только из частей, дислоцированных в Саратовской губернии дезертировало около пяти тысяч солдат. Немногим лучше было положение и в других губерниях. А тут ещё в городе Бузулук Самарской губернии создал свою Красную армию "Правды" бывший командир Красной Армии Сапожков, которого достало постоянное вмешательство в боевые дела некомпетентных политработников, и за которым пошли несколько тысяч человек.