Текст книги "Черленый Яр. Потомок Святогора"
Автор книги: Виктор Душнев
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)
Шумах торопился со свадьбой. Раненый сын не больно его волновал, а на внука старик возлагал большие надежды. Да и Демьян поторапливал деда, проявляя молодое нетерпение. Мария была ему страсть как люба.
Свадьбу назначили, как и решили, на Покров Пресвятой Богородицы. Никто не придёт на гулянье во время полевых работ, и хотя кузнецы не имели прямого отношения к земледелию, у них было много родственников-пахарей, а какая свадьба без родни. Да и князь запрещал, и церковь не одобряла до Покрова свадьбы гулять, так же как и любые другие развлечения во время жнивы не поощрялись. Кстати, о князе. Святослав Иванович узнал о женитьбе Демьяна и пообещал сам приехать вместе с братом Александром Ивановичем.
Дед Шумах, узнав о таких гостях, ещё усерднее стал заниматься устройством свадьбы. Да и Дымарь, тоже не желая ударить в грязь лицом, старался вовсю. Много было заготовлено мёду крепкого, браги сногсшибательной, достали даже вина заморского. А с кушаньями ещё проще. Убивали баранов, свиней, быков двух– и трёхгодовалых: благо на дворах у кузнецов скота было много.
– Пойду резать старую овцу, – заявил однажды Шумах.
– Да зачем же резать, она ещё окотиться должна, – возразила сноха.
– Я её не подпускал, хватит ей по базу шляться, – настоял, как всегда, на своём упрямый Шумах.
– И я с тобой, – увязался за дедом младший внук Маркиян.
Шумах затащил животное в сени. Овца, почуя нож, стала упираться и блеять. Шумах тянул её изо всех сил, Маркиян же путался под ногами, стараясь помочь, да только мешался.
– Уйди ты! – раздражённо крикнул дед.
Маркиян отскочил к двери, а Шумах подтащил-таки овцу к лобному месту, оседлал её, задрал морду кверху и полоснул острым ножом по горлу. Кровь хлынула в подставленную кадку. Резак дождался, когда кровь сойдёт и обессиленная скотина упадёт. После этого он отрезал у овцы голову и положил её, а сам пошёл в хату подточить лезвие ножа, чтоб легче было сдирать шкуру.
Маркиян остался во дворе один, и вдруг... И вдруг обезглавленное животное в смертельной агонии вскочило на все четыре ноги. Маркиян побледнел от страха, рванул с места и что есть мочи побежал на улицу, но зацепился за плетень. Ему показалось, что это безголовая окровавленная овца держит его. Маркиян завизжал от ужаса, дёрнулся... Домотканая рубаха треснула, и Маркиян, вырвавшись на свободу, в два прыжка очутился за сараем, из которого совсем недавно дед вывел ещё живую и с головой овцу. Здесь Маркиян, дрожа всем телом, остановился, боясь оглянуться на чудовище...
И вдруг раздался голос деда:
– Маркиян! Где тя черти таскают?
– Я тута! – выбежал из укрытия мальчик.
– Чё орал?
– Да за мной овца гонялась!.. – И дрожащим, испуганным голосом поведал о своём страшном приключении.
Шумах улыбнулся и погладил внука по голове:
– Больше она гоняться не будет. Успокойся.
Глава шестнадцатаяДля веселья на свадьбу были приглашены гусляры-песенники, скоморохи с гудками, сопелями, дудками, бубнами, трещотками и прочими инструментами. Хотя церковь не одобряла эти «бесовские изделия», издающие, музыку, народ не мог веселиться, да ещё на свадьбе, без скоморохов. А Шумах не хотел скучной свадьбы и сделал всё, чтоб гулянье прошло потешно.
Мария ни жива ни мертва сидела в светлице. Вот-вот должен был примчаться на тройке лихих коней жених. Под венец молодую наряжали её подруги, платье надевали, золотистую косу заплетали.
– Ох, милые подружки, как страшно замуж идти! – плакалась Мария. – Дёмка такой буйный. Ой, подруженьки мои милые, подруженьки хорошие, ой, как страшно!
Девчата подсмеивались:
– Да уж и впрямь буйный у тебя касог! Просто змей. Настрадаешься ты с ним, Марьюшка!
– Хватит лясы точить! – перебила остальных лучшая подруга Варвара Прохорова. – У Дёмки она будет жить как у Христа за пазухой.
Девушки притихли, Мария немного пришла в себя. А вот и тройка зазвенела бубенцами.
– Ах! Приехали! – всплеснула руками Мария, похолодела вся, зашаталась и чуть не упала в обморок. Благо Варвара поддержала и шепнула на ухо:
– Держись, Машка! Не так страшен чёрт, как его малюют!
Варвара чуть приободрила невесту, но даже и в церкви во время венчания та была сама не своя. Делала всё по подсказкам священника и окружающих, как кукла.
А когда вышли на улицу, Демьян коршуном налетел на возлюбленную, схватил в охапку, посадил в повозку, сам, не соблюдая ни приличия, ни обычая, запрыгнул на место рядом с невестой, гикнул, свистнул – и понесла тройка свадьбу с шумом и гамом, с песнями и заразительным хохотом. Следом ещё несколько телег катило-летело, подымая пыль столбом.
Возле дома молодых встретили родители с иконой, благословили ещё раз – и пошла плясать озорная и буйная свадьба.
На самом почётном месте князья Липецкие Святослав Иванович и Александр Иванович с супругами сидят. Княжич Даниил составил компанию дружине младшей. Он по юности своей от почётного места отказался и ушёл в место разгульное и весёлое.
Сначала все по старому обычаю отведали хлеба-соли. Потом вино и мёд полились рекой. Закуски гостями уплетались за обе щеки.
Молодых то и дело поднимали, требуя «горького». Те не противились, но всякий раз смущались, а Мария при каждом рёве «Горько!» заливалась пунцовой краской.
Но вот наступило время расставания невесты с родительским домом. Слёзы хлынули из её глаз, заплакала и матушка. Демьян взял на руки свою молодую и отнёс в телегу. До дома доехали быстро. Когда остановились, Мария задрожала всем телом.
– Ой, Дёмушка, боязно... – обвила руками, чтоб не упасть, крепкую шею мужа.
– Чего ж ты дрожишь, Марьюшка?.. – Демьян снова поднял её и понёс в опочивальню. Мария была в полном смятении.
«По закону полагается разуть мужа», – подумала она. Демьян не стал особо утруждать молодую жену, помог ей снять с себя сапоги. Сапоги-то сняла, а вот самой раздеться... Как стыдно и боязно! Да и как в постель чужую ложиться?.. Дрожа стянула верхнюю одежду, Демьян потянул её к себе, жарко целуя. Мария только и успела ойкнуть.
– Машенька! Любимая и единственная!.. – огнём дышал Демьян.
Жар бросился и в лицо Марии. Она закрыла глаза и оказалась точно в тумане. Сама не поняла, как до конца разделась. А может, её раздел Демьян? Не заметила, как и он разделся. Дёмка прижался своим телом к обнажённому тонкому девичьему стану. И перина пуховая, и подушка мягкая обволокли её теплом, горячее, сильное тело Демьяна навалилось сверху. Мария попыталась сопротивляться...
– Дёмушка, милый! Что ты делаешь? Не надо сейчас! Дёмушка, давай подождём до завтра!..
Но Демьян уже ничего не слышал. Им овладела неукротимая страсть. Девушка продолжала сопротивляться, отчаянно сжимая колени, но не выдержала настойчивого напора, расслабилась, и вдруг жгучая боль кольнула внизу живота... Случилось то, о чём предупреждали женщины! И ей в эту минуту хотелось одного – вырваться из клещёвых объятий Демьяна. Мария снова попыталась сопротивляться, но сил не было, только ещё больней стало. Демьян быстро насытился любовной страстью, лёг рядом и начал засыпать. Марию же одолел страх. Она растолкала мужа и чуть не заплакала:
– Дёмушка, не спи! Дёмушка, проснись!
– Что с тобой, Машенька? – в полудрёме буркнул Демьян.
– Страшно!
– Чего ж ты боишься? Здесь, кроме нас, никого нету.
– Оттого и страшно, что никого.
– Но я-то с гобой.
– Но ты же спишь.
Сон действительно одолевал Демьяна, он помотал головой:
– Не сплю, милая, не сплю... – И тут же засопел. Мария горько вздохнула, прижалась к нему и, немного поморгав в темноте, сама не заметила, как уснула крепким сном. Через слюдяное окошечко уже слабо пробивался утренний свет. На пороге был новый день свадьбы.
...Разбудил молодых грохот глиняной посуды, разбиваемой родными жениха на счастье. Демьян с Марией подняли сонные головы.
Гости гурьбой ввалились в опочивальню: весёлый гомон, звонкий добродушный смех, шутки-прибаутки.
– Довольно, сонные тетери! – галдели озорники.– Али дюже сладкой ноченька показалась? Скоро пастушки придут ярочку искать, а мы её ещё не спрятали!
Насмеявшись вдоволь, гости вывалились обратно, оставив молодых. Демьян обнял Марию, крепко поцеловал и отвернулся, чтоб не мешать ей одеться. Потом не выдержал и снова потянулся с поцелуями.
– Хватит, Дёмушка, хватит! – испугалась было Мария, но всё ж набралась смелости и сама поцеловала мужа. Поднялась с постели, стала одеваться. Встал и Демьян.
А в доме новые хлопоты. Девки-подруги подхватили Марию и куда-то с хохотом и острыми словечками увели. А вот и ряженые заглядывают в горницу.
– Эй, люди! – кричат.– У нас авчерась ярочка со двора сбежала! Не видали? Может, мимо вашего двора проходила? А может быть, и в ваш хлев зашла? Может, в тёмную закутку ненароком забрела и никак выхода не найдёт?
– Нет-нет, не видали! – отвечала бойкая девушка, троюродная сестра жениха. – Хлева наши открытые, можете поискать!
Шумной ватагой кинулись по хлевам и по сеням шарить, по горницам дома вынюхивать. А гусляры тем временем заиграли плясовую, и закружилась на лужайке хороводная. Молодым задорные старички подплясывают. Солнышко уже давно покинуло свою опочивальню за лесом и стало поглядывать между листьями деревьев на веселящийся народ. А вот и ярочку нашли. На сеновал забилася. Вся дрожма дрожит.
– Знает, куды прятаться, ярочка! – пошутила сваха Матрёна. – Чтоб сенцо было рядышком!
– А ктой-то носик поцарапал? – спросил вострый на язык ряженый.– Неужто баранчика себе туточки нашла и он поранил бедную, неразумную ярочку?
Мария опять залилась румянцем и стала оттого ещё красивее.
Увидя свою любимую, Демьян и сам загорелся огнём пламенным, но помочь ей никак не мог: она была целиком во власти своей родни. Однако, натешившись вдоволь, ряженые скоро её отпустили для приготовлений к новому дню свадьбы. Второй, похмельный, день проходил ещё веселее и задорнее. Снова пожаловали оба князя с княгинями и княжич Даниил с гурьбою молодых воронежских дружинников.
Когда гулянье уже подходило к концу, Афанасий Дымарь попросил слова и обратился к властителям Черлёного Яра, князьям Липецким:
– Дорогие наши князюшки, милые заступники! Боле всех на вашу долю приходится заботы о спокойствии суетной нашей жизни. Вы наша охрана, а мы, ваши подданные, должны заботиться о том, чтобы ни в чём вы не нуждались. Охотник должон позаботиться о достатке в дичине, смерд обязан поставить хлебушка в потребном количестве, рыболов – рыбу всякую, золотых дел мастеру положено одаривать вас всевозможными украшениями, а кузнецу обеспечивать князей оружием и для дружинников, и для ополчения.
Я знаю, дорогие наши гости, князья наши благородные Рюриковичи, Святослав Иванович и Александр Иванович, что предпочитаете вы русскому мечу шашку касожскую. Что ж, может, это и правильно. В мирное время этой безделушкой, да простит меня сват Шумах, – Дымарь искоса посмотрел в сторону деда, – можно от мухи отмахнуться, но в серьёзном сражении без меча русского никак не обойтись. Так примите от меня в дар, наши витязи, мечи булатные! – Дымарь взял в руки меч, вытащил его наполовину из красиво отделанных камнями самоцветными ножен, поцеловал лезвие, воткнул назад в ножны и протянул Святославу Ивановичу.
Князь встал, чуть повлажнели глаза. Он принял меч из рук булатных дел мастера, проделал ту же процедуру с целованием, что и Дымарь, посмотрел на сверкающее жало русского оружия, по-детски улыбнулся и щёлкнул им, в ножны вдевая. А Дымарь тем временем достал ещё один такой же меч и вручил князю Александру Ивановичу.
Все притихли. Растроганный Святослав Липецкий взял ответное слово:
– Я и не знаю, как вас, дорогие хозяева, отблагодарить! Думаю, с такими людьми, как Афанасий Михайлович, мой бирич Василий, его сын Демьян, дедушка Шумах, – с такими людьми, да с таким оружьем, – князь поднял над головой подарок, – мы сокрушим любого врага!..
И сел. Молчание было недолгим. Снова зазвенели весёлые бубенцы, заиграли душевные гусли. Снова поднялся гвалт. Люди опоражнивали кубки серебряные и кружки глиняные с мёдом и вином. Заедали уже тем, что попадалось под руку, без разбору. Опивались, объедались, пели, плясали и снова пили, пока не устало солнышко смотреть на всё это и не спряталось за вершинами деревьев, а затем и вовсе убежало за горизонт.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава перваяВ дорогу Рвач собирался в глубокой тайне, время отъезда не сообщил даже самым близким родственникам. Только в последний момент был оповещён, и то глубокой ночью, зять Дорофей. Посланец Рвача разбудил его, и, не поняв ещё толком, в чём дело, Дорофей уже мчал на коне с десятком всадников мимо крепости Воронеж, правым берегом реки. Потом, под утро, отряд свильнул от берега и пошёл намётом в сторону Воргольского княжества. Дорофей пытался выведать у тестя цель поездки, но бесполезно. Рвач, как воды в рот набрав, молчал.
Смешанный дубовый и берёзовый лес постепенно редел, иногда появлялись большие поляны. Разноголосый гомон птиц скрашивал усталость путников. Пора бы и потрапезничать, но Рвач был неумолим.
– Приедем на место, там и откушаем, – повторял одно и то же.
«Если тестюшка так говорит, значит, путь будет недолог», – подумал Дорофей и отстал от своего не очень любимого родственничка.
Не успело солнце коснуться верхушки небосвода, как всадники достигли известного боярака[53]53
Боярак — буерак, овраг.
[Закрыть], который, всё углубляясь, тянулся к левому берегу Дона. Однако, не доехав полпоприща до реки, Рвач резко свернул вправо, и, проскакав ещё некоторое время на север, путники оказались на крутом берегу Дона, в устье Репеца. Речка журчала, как бы разговаривая сама с собой, не таясь и не обращая никакого внимания на суетившихся вокруг людей.
– Так, привал! – тяжело слезая с коня, молвил Рвач. – Тута и обоснуемся.
– Донщина, – сказал Дорофей, подходя к тестю. – А что мы тут будем делать?
– Дюже любопытен ты, зятёк. Много будешь знать – скоро состаришься. Дочь моя, не натешившись, вдовой может остаться, – сурово глянул на Дорофея Рвач. – Хотя ладно, теперь таиться не стоит. Так слушай, зять: тута мы будем для нового баскака Ахмата слободу ставить.
– Сло-бо-дууу?! – удивился Дорофей. – Да это ж земля князя Святослава. – Несмотря на предупреждение отца проявлять осторожность в разговорах с Рвачом, молодой человек не сдержался: – Как же можно?
– Нам всё можно! – небрежно бросил Рвач. – Были земли липецкие – стали татарские.
– Так баскакам ещё хан Батый запретил ставить на Руси слободы!
– То был хан Батый, а сейчас хан Ногай.
– Как Ногай? – изумился Дорофей. – В Сарай-Беркае, по-моему, ханом сидит Туды-Мунгал.
– Не Туды-Мунгал, а Тудан-Менгу, – поправил Рвач.
– Какая разница...
– А такая! Ай, зятёк, какой же ты несообразительный, – махнул плёткой по траве Рвач. – Вас с отцом не поймёшь. То, по-вашему, в Сарае сидит не хан, а шут гороховый, и всем управляет темник Ногай, а то вам Тудан-Менгу подавай! Да перестань перечить! Совсем запутал, чёрт кудлатый! Чем тебе Ногай не хорош?
– Да мне всё равно, – сердито буркнул Дорофей. – Только зачем же татарскую слободу ставить в русском княжестве?
Рвач сверкнул крысиными глазками. Дорофея как обожгло, и он осёкся. Чтобы загладить оплошность и остаться в свите тестя, начал оправдываться:
– А вообще-то нам что татары, что князь – один хрен, обдиралы. Кому дань ни платить, всё одно.
Дорофей повернулся на каблуках. В душе его кипело негодование, в голове бушевала мысль: «Мой тесть – негодяй и предатель! По его разумению, кому ни служить, лишь бы калита[54]54
Калита – кожаная сумка для денег.
[Закрыть] полна была. Готов за деньги татарину зад лизать, иуда! Погоди же, ещё пожалеешь о своём предательстве. Выгоду ищешь, сволочь поганая!..»
Рвач заметил волнение зятя:
– Что, осуждаешь меня?
– Да что ты, батя! – очнулся Дорофей. – Я думаю, как лучше устроить слободу, – быстро нашёлся.
– Чтобы потом легче было разрушить её таким, как ты? – напрямую рубанул Рвач.
– Ты что, отец? – сделал изумлённый вид парень. – Я помогать приехал. Может, и мне что-нибудь перепадёт?
– Перепадёт, перепадёт, ежели ладно служить Ахмату будешь, – снова сверкнули в узких глазницах Рвача блестящие злые угольки.
– А мне кому ни служить, лишь бы навар был, – смело, даже нагло, заявил Дорофей, а про себя подумал: «Проверяет, сука! О Господи, прости мою душу грешную! На отца жены так говорить!..»
Пройдя немного вдоль берега Дона, Рвач повертел головой, остановился и окликнул подтягивающего подпругу коня сына:
– Антип, а Антип!
– Что, батя?
– Что-что! Чего стоишь на отшибе, как сбоку припёка? Обмозговать надо, что дальше делать.
– А я думал, вы с зятьком уже всё обмозговали, – опустил глаза Антип.– Думаю, чё ж мешать?
Рвач зыркнул зло:
– Не хочешь с отцом работать – проваливай!
– Да я ничего! – втянул голову в плечи Антип.
– Ну а раз ничего, то слухай. Нам две слободы надо построить. Тута, в Донщине, будем складывать дани Липеца и Воргола. И ещё одну слободу надо поставить ниже по Дону, может, в устье Воронежа. Туда будем переправлять дани опять же из Липеца, из Рыльска и, мабуть, ещё откель, смотря на какие города господин Ахмат получит ярлык от Ногая...
– Я знаю, где вторую слободу поставим! – неожиданно заявил Антип.
– И где? – поднял бровь Рвач.
– А за Кривым Бором. Или на Большой Верейке. Или где речка Смердячья Девица. Я там был, на Туровом Липяге...
– Хорошо кумекаешь, сын, – похлопал по плечу Антипа Рвач. – Смердячья Девица, говоришь? Знаю те места. А Кривой Бор слишком близко от Донщины.
– Так, значит, где? – уточнил Антип.
– На Смердячьей Девице. И ты поедешь искать место. А с собой... – Внимательно посмотрел на Дорофея, потом глянул в сторону спешившегося отряда. Мотнул головой: – Из тех возьмёшь двоих, кого хочешь. Завтра и отправляйся.
Глава втораяАхмат был готов к отъезду в свой баскаческий край. Только вот что-то нет отряда, высланного на разведку с Рвачовым холопом Дормидонтом. Да и от самого купца пока никаких вестей. А без них как ехать? Хотя...
– В Курск в первую очередь наведаюсь, – буркнул сам себе Ахмат. – Потом в Рыльск, Воргол и Липец. Надо страху нагнать на урусутских князей, только страхом и заставишь повиноваться. Неправда, что урусуты не боятся смерти, все боятся, и они тоже. Вот этот Рвач – подлостью дышит, а подлый человек труслив. По Рвачу и сужу об урусутах. Однако куда же исчез отряд? Неужели липецкие разбойники перехватили? Да, поеду сначала в Курск. Там, говорят, князёк слабенький, тихо, как мышь, сидит. На Руси его даже и не знают...
Махмуд! – крикнул.– Готовься к отъезду. Сейчас к господину Ногаю наведаюсь – и в путь, на Курск...
Когда Ахмат возвратился, всё было готово к отправлению. В Курск прибыли к вечеру третьего дня. Встретил Ахмата курский князь с почтением. Был среди встречающих и посланник Рвача Антип. Узнав подробно о положении дел во вверенных ему землях, Ахмат через три дня отбыл в свои владения, в начинающую строиться слободу.
– Мц-ца-ца! Хорош урусутский мест! – щёлкая языком и сладко чмокая губами, восхищался чуть уже научившийся русской речи Ахмат. – Мой владень хорош! – заявил стоящему рядом Рвачу, глядя с крутого берега Дона на привольно раскинувшийся луговой противоположный берег. – А чито коназ Святослав? Чито-та не видать его? Гдей-та она?
– Отказалси явиться, господин баскак. Отказалси, – раболепно-ехидно улыбаясь и низко кланяясь в пояс, ответил Рвач. – Он у нас гордый!
– А Олег Водгойский? – поинтересовался Ахмат.
– Тоже отказалси, – вздохнул Рвач.
– Хорош, хорош... – несколько раз повторил Ахмат. – Я их привёл могу на верёвка, на цеп. Поди сюда, Махмуд! – крикнул по-татарски. – Снаряжай отряд о трёх десятках – по слободам Олега и Святослава проскочите, да чтоб от тех слобод бревна на бревне не осталось.
Махмуд ушёл, а Рвач обратился к Ахмату:
– Откуда у тебя, хозяин, этот Махмуд? Я ещё в орде хотел спросить, да всё недосуг было.
– Это моя родител холоп. А чито?
– Да нет, ничего... – замялся Рвач. – Понимаешь, слишком уж похож на нашего князя Святослава, ну прямо вылитый. Не из этих ли краёв он случаем?
– Нет-нет! – вдруг насупился Ахмат. – Отец моя у кыпчак взяла. Кыпчак она, Махмуд. Не урусут. Он урусут резал буде!
– Ой ли?! – покачал головой Рвач.
– Махмуд! – снова кликнул слугу Ахмат. – Готов отряд?
– Готов, – по-татарски ответил Махмуд.
Рвач внимательно посмотрел на него. Высок ростом, длинноногий, а кыпчаки низкорослы, коренасты. Светлые волнистые волосы, голубые глаза, тонкий нос. Но и это не главное. Многие имеют высокий рост, голубые глаза и светлые волосы, главное – сходство поведения, повадок, движений рук, плеч, бровей. Наклон головы при походке именно на правую сторону, прямой, даже чуть выгнутый назад лукой стан. И это неуловимое свечение небесного цвета глаз, в минуты тревоги особый их прищур и особенное, присущее только князю Святославу и Махмуду передёргивание плечами.
«Во время Батыевой рати у липецких князей пропал трёхлетний брат. Не он ли это? – думал Рвач. – И ведь это может обернуться для Ахмата бедой... А по-шлю-ка я своего Антипа проводником в отряд, чтоб он с Махмуда глаз не спускал. Правда, говорят, что обращённый в мусульманство славянин коварнее и злее любого татарина. Может, и этот уже привык в магометанстве?» – заключил свои мысли Рвач и позвал Антипа.
Вскоре отряд под командованием Махмуда, перейдя Репец, углубился в лес и оказался в пределах Воргольского княжества.
– Давай сперва по Репецу дань соберём и приведём полон в слободу, – через толмача[55]55
Толмач – переводчик.
[Закрыть] предложил Антип.
Махмуд утвердительно кивнул. Перед его очами теперь расстилался лесостепной пейзаж, который незаметной тревогой вдруг запал в душу, да так, что защемило сердце ордынца. Ему почудилось, что всё это он когда-то уже видел, до того знакомыми показались эти места. И что-то из далёкого, давно забытого детства всколыхнулось в душе нестерпимой болью и закричало жалобным голосом: «Да ведь это ж родина моя, мой отчий край, где я родился, где гулял по этим чудесным лесам с родным батюшкой своим!..»
И тут в памяти отчётливо, как наяву, возникло видение: отец, русобородый витязь в кольчуге и остроконечном шлеме, перепоясанный широким поясом. На бедре прямой меч, точь-в-точь как у урусутов, с той лишь разницей, что у отца он богаче обрамлен самоцветными камнями...
Махмуд как вошёл в туман. Он уже не видел ничего перед собой и полностью был поглощён этим туманом. И вспомнил он мать, такую красивую, ласковую и нежную. В безбрежной дали сияли её лучезарные, небесного цвета глаза, только были они почему-то печальными.
– Мама!.. Милая, дорогая моя мама!.. Что с тобой случилось?.. – прошептал по-татарски Махмуд.
И вот мать всё ближе и ближе. И она говорит, словно грустное эхо: «Наконец-то ты вернулся, сыночек родной... Как долго я тебя ждала, кровинушка ты моя ненаглядная... Где же ты пропадал так долго? В каких краях скитался? Измучилась я, тебя дожидаючи, защитник ты наш, заступник земли нашей, народа нашего многострадального! Ведь затерзали поганые пришлецы из сатанинского племени землицу нашу, сосут без устали кровушку православных христьян... Освободи, славный витязь, наследник Святогора могучего, землю родимую! Прогони прочь ворогов!..»
Махмуд вроде и не понимал самих слов, но чувствовал их значение...
И вдруг отец, строгий, суровый, тоже начал что-то ему показывать, о чём-то просить, умолять. И он точно явственно услышал: «Федюшка! Защити свою землю! Заступись за православных!..»
Очнулся Махмуд только в Донщине. Видение исчезло внезапно, как и не было. Махмуд с ужасом огляделся по сторонам. Одежда его пропахла гарью, вокруг множество оборванных, измученных и израненных урусутов. Что это? Откуда эти люди? Он так и не понял...
Вечерело. Солнце медленно уходило за горизонт. По мере наступления темноты робкие звёзды смелели и алмазно сверкали своими острыми лучами на тёмно-синем бархате небосвода.
Махмуд лёг на краю обрыва, подстелив под себя попону и подложив под голову седло. Он был полностью во власти пригрезившихся днём видений.
«Значит, я не кыпчак, а урусут!» – билась в голове настойчивая мысль.
«Правильно, сынок, ты русский князь!» – вдруг снова услышал он голос и увидел точно спускающуюся с небес, в белом, развевающемся на ветру одеянии мать. За ней – молчаливый и угрюмый отец...
– Мама!.. – прошептал Махмуд и испугался. Он впервые в жизни почувствовал страх. Страх от произнесённого слова, и не на татарском, не на тюркском, а на неизвестном доселе, но, знать, таком родном языке.
– Мама!.. – вновь простонал он. Родители стояли близко, и Махмуд протянул руку, пытаясь прикоснуться к ним. Но не дотянулся и снова услышал: «Фёдор, защити, спаси свою землю от поганых! Ведь ты же русский князь!..»
«Князь, князь, князь!» – набатно билось в голове у Махмуда...
Забрезжил рассвет. На востоке медленно заалел небесный купол. Кто-то крикнул:
– Махмуд!
Витязь быстро поднялся. Седлая коня, он чувствовал страшную усталость и полную душевную опустошённость.
– Я – здешний князь! – вдруг тихо сказал он и... оторопело огляделся. Вокруг хлопотали Ахматовы карачу и воины. Отряд трогался.
– Сегодня вниз по Дону погуляем, – сообщил Махмуду через толмача Антип. Но Махмуд почему-то и без толмача понял этого неприятного урусута. – До устья Воронежа много слобод князя Святослава. Их надо как следует пошевелить...
И...
«Останови их, Федюшка! Останови! Они снова хотят пролить русскую кровь! – вновь воззвала тень матери. Она вскинула длинные худые руки к небесам: – Господи! Помоги князю Фёдору обрести душу русскую! Дай, Господи, ему силы защитить страну свою!..»
Махмуд очнулся. В грудь ему ударил свежий воздух. Отряд спускался в овраг. Вдали завиднелся синий широкий батюшка-Дон. Свернули влево, и на овальных берегах боярака показались хлева и хижины русского посёлка.
– Хомутовку щас накроем! – расплылся в зловещей улыбке Антип, глаза его сверкнули по-волчьи. А десятник Хасар уже приказал высекать кремнём огонь и разжигать накрученную на палку облитую салом ткань.
– Вы что хотите делать?! – вскричал Махмуд.
– Как что? Выкуривать урусутов. Жги, Ильяс! – велел одному из воинов Хасар. Махмуд не успел и рта раскрыть, как загорелся ближний хлев.
Почуяв неладное, из хат повалили с криками и воплями люди. «Татары!» – визжали женщины и кидались врассыпную в лес. Мужики с вилами, рогатинами и топорами начали оказывать сопротивление непрошеным гостям. И только тут окончательно очнулся Махмуд. Он выхватил из ножен саблю и ударил плашмя по крупу коня. Скакун заржал, встал на дыбы и одним прыжком оказался в гуще татар. Махмуд в мгновенье ока настиг Ильяса и с неимоверной силой нанёс косой удар, располовинив его с левого плеча направо почти до седла, и кольчуга не помогла. Затем, скрежеща зубами, направил коня на Хасара. От неожиданности и страха тот выпучил глаза, выронив саблю из рук. Махмуд играючи, как репу, снёс с его плеч голову. Да так сильно махнул он саблей, что та, уже вся окровавленная, в молниеносном, секущем движении нанесла смертельную рану в грудь ещё одному случайно подвернувшемуся под горячую руку татарину. Пока Антип и остальные опомнились, Махмуд убил шестерых. Взбодрённые неожиданной подмогой, жители Хомутовки перешли в наступление и обратили татар в бегство. Антип надсадно завопил:
– Ухо-о-одим!..
Разбойный отряд повернул вспять, Махмуд бросился за беглецами вдогонку. Он настигал своих бывших соплеменников и рубил, рубил беспощадно, гнал вдоль берега Дона, прорываясь сквозь заросли сосняка, легко, как барс, перескакивая через овраги. Ветки стегали по лицу, царапали кожу, но он, не обращая на это внимания, дико ревел и продолжал наносить смертельные удары. Кровавый след простирался по тропам до самого Ахматова звериного лежбища. Первым прыти дал Антип и потому вперёд всех достиг Донщины. Жидкий на расправу, Антип хотел скакать дальше в лес, но его остановил окрик Рвача:
– Куда несёт нелёгкая?!
Антип от испуга не мог слова вымолвить. Следом за ним подскакал один из спасшихся татар.
– Шайтан! Шайтан! – орал он.
– Да что случилось, объясни толком! – вцепившись железной хваткой в уздечку, остановил коня сына Рвач. Антип выпрыгнул из седла и, дрожа всем телом и заикаясь:
– Ма-аа-хмууд взы-зыбесилси! Ру-у-ууубииит!.. – выкосил от страшного напряжения сведённых в судороге челюстей левый глаз.
– Кого рубит?
– Своих! Си-си-сичас туууут будет!
Ахмат наконец сообразил, что произошло, и быстро поднял на конь оставшихся в лагере воинов. Так как в сабельном бою Махмуда легко не взять, Ахмат приказал им стать в полукруг и стрелами подбить коня, а Махмуда заарканить.
– Его нужно прилюдно казнить примерной казнью в назиданье другим! – заявил Хасану взбешённый Ахмат.
Злейший враг Махмуда, Хасан был в восторге. Готовя аркан, он щерился:
– Давно я говорил твоему отцу, что этот кыпчакский выродок много бед принесёт. И вот он рубит наших бахадуров[56]56
Бахадур – храбрый, славный воин (древнетюркское). Отсюда – русское «богатырь».
[Закрыть]!
На горизонте появились два всадника. Первый неистово кричал, а второй, встав на стременах и подняв над головой саблю, медленно, но верно приближался к своей жертве. Татарин видел воинов Ахмата и пытался всеми силами дотянуть до них. Он извивался, визжал, втягивал, как черепаха в панцирь, голову в плечи – и всё-таки сабля Махмуда настигла несчастного и полоснула его по спине.
Удар был такой, что тело татарина развалилось пополам. Верхняя часть вместе с вывалившимися кишками отлетела в сторону. На траву полилась густая, тёмно-красная, с хлопьями кровь. Из глотки вырвался нечеловеческий, захлебывающийся вопль. И эта половина упала на спину, продолжая бить руками по земле. Конь же с другой половиной туловища, залитый кровью и нечистотами, ворвался в полукруг татар. Его пропустили, и он помчался дальше.
Татары по команде Ахмата натянули тетивы своих луков и одновременно выстрелили. Несколько десятков стрел пронзили грудь и шею Махмудова скакуна, который замертво грохнулся оземь, далеко отбросив седока. Махмуд не успел и опомниться, как был заарканен Хасаном. Первый раз в жизни он потерпел поражение, но цена его поражения была велика. Витязь спас целое селение русских людей от неминуемой гибели. После налёта татар они ушли в лес, забрав с собой всё самое ценное. О случившемся же быстро сообщили князьям Олегу Воргольскому и Святославу Липецкому, которые усилили подготовку к отпору непрошеным гостям. Да и около двух десятков татар закрыли глаза навеки...
Крепко связав Махмуда, «штаб» Ахмата, куда входили и Рвач с Антипом, начал свой суд.
– Четвертовать его! – злобно предложил Рвач.
– Слишком лёгкая смерть, – возразил Хасан. – Четвертовать – не казнить, а по головке гладить. Ему нужно придумать такую казнь, чтоб другим наука была. Чтоб каждый знал, чего стоит поднять руку на баскака и его воинов.
