Текст книги "Черленый Яр. Потомок Святогора"
Автор книги: Виктор Душнев
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)
Черленый Яр. Потомок Святогора
Светлой памяти отца моего
Душнева Михаила Ильича
посвящаю эту книгу
В ЖЕСТОКИХ БОЯХ
РОЖДАЛАСЬ СЛАВА РУСИ
На Среднерусской возвышенности и тысячу лет назад бурлила жизнь. Наши края, богатые лесами и реками, заселены были давно. Города и веси, многие числом, жили в трудах и заботах. Немало писателей и историков устремляли и устремляют свой взор к нашим истокам, к времени становления государственности, к Святой Руси. Уже одно это заслуживает внимания и уважения. Творчество липецкого писателя Виктора Душнева посвящено страшному и героическому периоду, когда на карту было поставлено само существование русского народа.
С каждым днём, с каждым годом всё дальше и дальше уходит от нас эпоха сопротивления русичей монголо-татарским завоевателям. Частью уже скрыты под слоем времени следы жизни наших предков, многое стёрлось в памяти о самом понятии – Липецкая и Воронежская земля. И очень важно восстановить утраченное, чтобы на героическом примере пращуров воспитывать молодёжь, чтобы потомки гордились величием подвига липецких и воронежских воинов, оказавших упорное сопротивление монгольским поработителям.
Первая книга эпопеи Виктора Душнева «Черлёный Яр»[1]1
Черлёный Яр неофициальное название территории, включавшей в себя в описываемое время земли Липецкой и северной части Воронежской областей в их современных границах. Произошло от словосочетания: «черлень» красная глина и «яр» овраг. Ландшафт этого региона изрезан оврагами и богач красной железистой глиной (а также железной рудой; «руда» кровь, красная).
[Закрыть] посвящена одному из выдающихся вождей русского народа, быть может, самому упорному воителю того времени, князю Святославу Липецкому. Имя этого замечательного князя, как и его брата, продолжателя дела сопротивления Александра, главного героя второй книги, и их племянника и сына князя Даниила Воронежского и Елецкого ныне мало кому известно, имена эти незаслуженно забыты потомками. И задачей автора было восстановить историческую справедливость.
В жестоких боях с татарами и предателями рождалась слава этих князей, и не их вина в катастрофе Черлёного Яра. Святослав, Александр и Даниил сделали всё от них зависящее, чтобы предотвратить беду.
Документальную основу трилогии составляют летописные сведения о том далёком времени, изыскания современных учёных – плюс литературная интерпретация исторических фактов автором. Общеизвестно, что художественное произведение предполагает значительный домысел художника. Но это ни в коем случае не даёт оснований усомниться в достоверности описываемых событий.
В эпопее «Черлёный Яр» раскрываются наиболее выразительные черты князей Святослава, Александра и Даниила. Как и многим русским князьям, им была присуща любовь к Отечеству, народу, его населяющему, забота о своих подданных, преклонение перед их мужеством и стойкостью. Героика, самопожертвование в борьбе с врагами красной нитью проходят через всё произведение.
А ещё «Черлёный Яр» является весомым ответом «Иванам, не помнящим родства своего», которые пытаются утверждать, что Воронежская и Липецкая земля была в те далёкие времена пустыней. Виктор Душнев интересно и увлекательно рассказал о сложных и драматичных событиях, происходивших на ней.
Книга адресована самому широкому кругу читателей. Историю своей земли, своего народа должны знать все.
А. Т. Березнев,
доктор исторических наук
КНИГА ПЕРВАЯ
ПОТОМОК СВЯТОГОРА
Печалью и пеплом дышат строки о восстании липчан во главе с князем Святославом против захватчиков. Восставшие в 1283 году разбили воинов баскака [2]2
Баскак – эмиссар золотоордынского хана в русских землях, контролирующий деятельность князей, особенно в части сбора дани и отправки её в Золотую Орду.
[Закрыть] Ахмата и пытались расширить освобождённую территорию. Однако через некоторое время они потерпели поражение, а города Онуз, Воронеж, Воргол и Липец были стёрты с лица земли. Места эти надолго опустели...
Пролог
Время беспощадно стирает с лица земли крепости, поселения, страны и целые народы.
Однако Бухара, город, овеянный легендами и славой, казался вечным, не имеющим ни начала своего, ни конца.
В далёкую, седую старину, когда хлынул на восток железный поток Александра Македонского, уже существовала крепость Бухара, основанная арийским племенем согдиан.
Героическим народом были согдиане, сродники племенам скифов и фракийцев, участников этногенеза славян. Согдиане, быть может, единственный народ в Средней Азии, оказавший упорное сопротивление Александру. Персы и мидяне, египтяне и армяне склонили свои головы перед захватчиками, но согдиане в союзе со скифскими племенами саков и массагетов надолго задержали в междуречье Амударьи и Сырдарьи завоевателя. Александр был непобедим, он никогда не уходил с непокорённых территорий, а вот в Средней Азии задержался. Да и под стать ему был соперник – вождь согдиан неугомонный Спатамано. (Кстати, великий фракиец Спартак, уже позже, тоже буквально потряс «вечный город» Рим). А до Александра Македонского на согдиан и скифов ходил персидский царь Кир II, который там и сложил голову. Царица скифов Тамирис отомстила ему за гибель своего сына Спаргаписа, который первым встретил коварного врага и был предательски убит. Обратим внимание на созвучие имён, обусловленное родством среднеазиатских и европейских народов – согдиан, фракийцев и скифов: Спатамано, Спартак, Спаргапис. Предшественники славян, они были храбры и беспощадны к врагам. И если учесть, что эллинизированные македоняне были одной из ветвей фракийского народа, а значит, тоже предками славян, а царь Александр был их великим представителем, то из этого можно сделать далеко идущие выводы.
Спатамано буквально затерзал полководцев Александра. Наносил им удары, сам в свою очередь терпел поражения, когда против него выходил Александр, убегал в степи и пустыни и снова возвращался, чтобы сражаться за отчизну. И лишь свойственная согдианам, фракийцам, скифам и впоследствии славянам доверчивость подвела Спатамано. Он, как и Спаргапис, как и Спартак, как и полторы тысячи лет спустя князь Святослав Липецкий, был предательски убит.
Но и после гибели своего вождя согдиане продолжали сопротивляться. Это было единственное племя, не покорённое Александром Великим. Лишь женитьба последнего на дочери одного из вождей согдиан Оксиарта Роксане положила конец войне. Бактрия и Согдиана признали Александра Македонского своим царём.
А время шло. Цветущим было и Кушанское царство потомков согдиан. Бухара благоухала до тех пор, пока её жители не ожирели от роскоши и не потеряли способности воевать. Сначала облик страны изменило нашествие арабов. Огнём и саблей они заставили местные племена принять ислам. Страна ариев лежала в развалинах.
Но через некоторое время после нашествия арабов Бухара снова расцвела. Несмотря на то, что с северо-востока постоянно вторгались в её пределы тюрки-кочевники, которые оттесняли ариев, истребляли, иногда ассимилировали их, придавая арийскому народу не свойственные ему черты характера и образа жизни. Происходили и антропологические изменения. Однако, невзирая на все исторические перипетии, Бухара набирала силу, разрасталась. Новый народ развивал ремесла, давая новые орнаменты гончарному делу, кузнечному ремеслу, ткачеству. По-новому развивалось земледелие, строились культовые здания: великолепные минареты с мечетями и медресе. И даже опустошительный набег Чингисхана не привёл этот город к упадку. По-прежнему был он центром торгового пути с востока на запад и с севера на юг.
Таджики, принадлежавшие к одной из ветвей арийского корня, тюрки и монголы, смешиваясь, образовывали новые народы. Бухара к описываемому времени входила уже в состав Белой Орды, которая, в свою очередь, была зависима от Орды Золотой.
Дикое и жестокое средневековье тяжёлым бременем ложилось на людские плечи. Живя в постоянной опасности, они всегда были готовы отразить нападение врага. Постоянно тренируя своё тело в ловкости обращения с оружием, азиаты достигли совершенства в военном искусстве. Великолепные наездники, виртуозно владеющие саблей, пикой, кинжалом и, естественно, арканом, – воины из Азии были почти неуязвимы в битвах с европейцами. А в сражениях между собой побеждал тот из них, кто не только прекрасно владел оружием и искусством ведения боя, но и отличался хитростью и коварством...
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава перваяБухара – великий город. Он богат, знаменит всевозможных дел мастерами, равно как и преступниками, доводившими свои деяния до степени совершенства. Коварны многие бухарцы. Но и среди них непревзойдённым по своей жестокости, граничащей с изуверством, был «правоверный мусульманин», бывший сотник в войске Бату-хана Темир. На его личном счету более сотни тайных дел, закончившихся убийствами, и больше тысячи душ, загубленных во время сражений в походах.
Лето в тот, 1280 от Рождества Христова, год выдалось на редкость жарким. Знойное солнце своими огненными лучами раскаляло песок добела, сжигая последнюю, и без того скудную растительность пустыни. Люди, истомлённые жарой, искали малейшей защиты от неё, чтобы хоть немного отдышаться.
Темир, как обычно в такое время, прятался от солнца в тени росших во дворе дома его любимых чинар. Выращенная и тщательно ухоженная рабами трава и рядом глубокий, с чистой прохладной водой бассейн создавали дополнительную свежесть и вызывали приятное ощущение в теле.
Старый хозяин был худощав, даже поджар, но в его уже тускнеющих глазах, однако, ещё светился огонёк хищника, стерегущего свою добычу. Он лежал на персидском ковре на пуховых подушках, без которых и в жаркий полдень обходиться уже не мог. Рядом сидел на коленях смуглолицый раб и махал большим веером, нагоняя ветерок. Темир полудремал и был погружен в воспоминания. Но вот он очнулся...
– Хозяин! – услышал Темир знакомый низкий голос и приподнялся на локтях, откинув голову назад, чтобы увидеть человека, вошедшего под тень чинары. Светловолосый, с голубыми глазами, по всему слуга, но, судя по ласковому выражению лица Темира, почитаемый хозяином слуга.
– Присаживайся, – указал Темир на ковёр рядом. – И говори, что тебя беспокоит. Я внимательно слушаю, Махмуд.
– У ворот нищие просят подаяния.
– Много их?
– Шестеро.
– Кинь по лепёшке, – небрежно махнул рукой Темир, – и ступай. Нет-нет, постой! – спохватился он. – Ничего не слышно про моих сыновей? Куда опять запропастился Ахмат, не знаешь?
– Нет! – коротко ответил Махмуд.
– И младших с собой утащил. А Абдулла и Вагиз ещё такие несмышлёные...
– Ничего не известно про них, господин. Но как что-нибудь услышу, сообщу непременно.
Слуга ушёл. Его статная высокая фигура скрылась за дверью в заборе сада.
«Да, преданны эти урусуты[3]3
Урусуты, урусы – так называли русских у некоторых восточных народов.
[Закрыть] хозяевам, когда не знают своего происхождения, – глядя Махмуду вслед, подумал Темир. – Совсем мальчишкой, года три, может, ему и от роду-то было, швырнул я его в свой обоз как добычу. В начале похода, кажется, на реке Матыре и в городке Онузе, откуда мы двинулись на Рязань...»
Темир во благе почесал живот. Взял гроздь винограда, начал обирать её и класть спелые ягоды в рот.
«Упорно тогда сопротивлялись урусуты, – продолжал вспоминать он. – Махмудову мать я тоже связал и бросил в обоз. Из-за них едва жизни не лишился. Налетел, как после оказалось, отец Махмуда и чуть не срубил мне голову. Благо увернулся от удара. Связали мы и его тогда. Правда, непокорным оказался. Говорят, князем был, всё плевался в меня. Иваном вроде звали. А может, и не князь был вовсе. Пришлось с живого кожу сдирать. Думал, орать будет, но терпеливы урусуты, ни звука от него не услышал...»
– Господин! – вновь появился Махмуд. – Дал я странникам по лепёшке, да наглые оказались. Стали браниться, что мало. Пришлось плетьми прогнать.
– Правильно сделал, – похвалил слугу Темир. – Так их!
– Что-нибудь ещё, господин?
– Ничего не надо, Махмуд, пока ничего. Хотя... распорядись, чтоб готовили конный отряд с дыхкан[4]4
Дыхкане (дехкане) – земледельцы на Востоке.
[Закрыть] недоимки собирать, больно прижимисты стали. Сам поедешь, а то этот дармоед Хасан слишком мягкосердечен, говорит, совсем разорены дыхкане. Врёт!
– Конечно, врёт, – согласился Махмуд. – Себе много хапает, а сваливает на них.
– Да я с него шкуру спущу! Где он?
– С твоими сыновьями.
– Ладно, поезжай. Да узнай про Ахмата, что-то неспокойно у меня на душе за сыновей. Ведь все трое уехали. Ступай.
Махмуд ушёл. Темир проводил его глазами: «Этот вытрясет из недоимщиков всю душу. Им известно, что Махмуд уже не одну голову снёс. С детства приучен к хорошему делу – выколачивать добро для своего господина».
Поправив подушку под локтями, Темир перевернулся на другой бок.
«Что-то я уже забывать стал... – вздохнул. – Мать-то его, кажется, сбежала. Отчаянная женщина! Огонь!.. Да, хороши урусутские бабы, но дерзки до безрассудства. Вот и Махмудова мать – как развязала верёвки и убежала, до сих пор ума не приложу. Зато сын её – великан. Голубоглаз, широкоплеч, самый верный и преданный слуга. Лет пять ему было, когда по моему приказу зарезал одного неверного кыпчака[5]5
Кыпчаки – кочевой тюркоязычный народ, именуемый на Руси половцами. Война монголо-татар с половцами во многом стала причиной нападения их и на Русь.
[Закрыть]. Плакал, дрожал, но зарезал. И заставил я его тогда напиться крови того неверного. Так надо. Зато сам верный теперь как пёс. Сколько раз он меня от смерти спасал. Но и я его полюбил, как сына. Ахмата так не жалею, как Махмуда...»
Темир поднялся, подошёл к бассейну. Солнце опалило жаром его дряблое тело. Подбежали двое слуг и подхватили старика под руки.
– Освежиться хочу, – буркнул Темир.
Искупавшись, он вышел из бассейна. Слуги снова взяли его под локти, вытерли пуховыми полотенцами и уложили на ковёр под чинару.
– Стар я, очень стар, – продолжил после купания размышлять, но теперь вслух, Темир. – Вот и Махмуду уже около пятидесяти. А на Рязань когда ходил, сколько мне было? Чуть больше двадцати. Эх, жаль, что ушла тогда мать Махмуда. Так хотелось с ней побаловаться. Но как она ушла? Этот неверный карачу[6]6
Карачу – простолюдины у монголо-татар.
[Закрыть] Насир виноват, он упустил её или помог сбежать. Не зря я ему горло перерезал, хоть и клялся, что не он, что будто урусут какой-то подкрался. А откуда там урусут мог появиться? Мужу её, Ивану, чтоб не плевался, я в рот кипящей смолы приказал залить, а потом кожу содрать. Не мог же окровавленный труп явиться. А кому ещё она была нужна? Всех урусутов перебили, а кто жив остался – повязали...
Солнце, краснея, осторожно сползало по небосводу к закату. С востока потянуло ветром, который, вздымая песок пустыни, швырял его за ограду сада. Подошло время перебираться в дом, и Темир улёгся в помещении, наслаждаясь приятным чувством отходящей от старческого тела усталости и прохладой.
Дворец Темира богат и красив. Своды комнаты, где лежал хозяин, отделаны золотом и серебром, персидские ковры ласкают глаз и ублажают душу. Темиру хотелось позвать девушек-танцовщиц, но старость брала своё, и дряхлый разбойник задремал. Погружаясь в омут сновидений, он снова явственно увидел молодую урусутку, её выразительные, чистые, небесного цвета глаза и белое-белое с румянцем на щеках лицо. И вдруг видение исчезло. Сна как не бывало. «Что это?» – мелькнуло в мозгу Темира. Во дворе слышен топот конских копыт и выкрики грубых мужских голосов.
«Не напал ли на мою усадьбу проклятый старый враг Удбал?» – как черви, зашевелились в голове старика испуганные мысли.
– Махмуд! Махмуд! – закричал Темир, забыв, что отправил верного слугу за недоимками. Однако недолго бегали его глаза в растерянности по стенам спальной комнаты. Темир вскочил с постели и начал шарить по стене костлявыми трясущимися руками, нащупывая саблю.
– Этот монгол Удбал ещё зверей меня. От него пощады не жди... – бормотал под нос Темир. Наконец он нащупал золотую рукоять любимого оружия и приготовился обороняться. – Хоть одного да заколю! А где слуги? – спохватился старик. – Где Хубисхал? Где Мустафа? Предатели!..
В соседней комнате послышались быстрые шаги. Распахнулась дверь. У Темира помутился взор, он напряг все силы и с криком: «Прочь, негодяй Удбал! Не подходи!» – кинулся в дверной проём, размахивая саблей. Вошедший, хотя и не ожидал нападения, но всё же успел увернуться от удара. Темир не удержался на старческих ногах, споткнулся и упал, зацепившись за парчовую занавеску на двери, увлекая за собой и другую занавеску.
– Отец! – изумлённо закричал вошедший. – Отец! Что с тобой?!
Тем временем расторопные слуги успели поднять своего господина. Темир некоторое время стоял неподвижно, не понимая, что случилось, и всматриваясь в вошедших. Потом его осенило.
– Сын! Ахмат! – увлажнилось лицо старика слезами. – Откуда ты?
Они обнялись. Но не успел Темир выразить восторг от неожиданной встречи, как Ахмат воскликнул:
– Отец! Беда! Нам нужно бежать!
– Что?! – изумился старик. – Враги уже близко?
– Да нет! Они могут нагрянуть сюда дня через три-четыре, но мы должны срочно бежать в пустыню! – закричал не своим голосом Ахмат. Его красивое лицо со смешанными тюркско-арийскими чертами исказилось в жалобной гримасе. Правая щека подёргивалась, и судорога влекла за собой правую половину уса, перекашивая рот. – Скоро они будут здесь!
– Постой, сын, постой... – похлопывая по плечу Ахмата, успокаивал его и сам успокаивался Темир. – Ты слишком горяч, и, как говорят урусуты, у страха глаза велики. Присядем, подумаем. Может, и не такая уж у тебя беда приключилась. Сядем, поговорим. Вдруг я что-нибудь посоветую.
– Некогда, отец! – расхаживая по комнате, возразил Ахмат. – Давай собираться и поедем. В Кызылкум[7]7
Кызылкум – одна из двух великих пустынь Средней Азии.
[Закрыть] сбежим. В Тонрак-Кала доберёмся, там у меня кунак Абдулла живёт. Пережду время, а потом к хану Белой Орды[8]8
Белая Орда – зауральское государство монголо-татар, основанное сыном старшего сына Чингисхана Джучи-хана Орду-Ичаном. Второй сын Джучи-хана Бату-хан (Батый) основал после похода к «Последнему морю» Золотую Орду (Поволжье, Причерноморье, Прикаспий).
[Закрыть] Коничелу подамся. Туда Шомбой не доберётся...
– Шомбой?! – вытаращил глаза Темир. – Да этот монгол с тебя живого кожу снимет. – У старика задрожали руки и затряслась челюсть. – Да они с Удбалом от нас мокрого места не оставят!.. – Темир перевёл дыхание и взял сына за руку: – Так говоришь, раньше чем через три дня не появятся?
– Конечно, – подтвердил Ахмат.
– Ладно-ладно, – немного успокоился Темир. – Идём в сад, там как следует всё обдумаем. А вы ступайте за ворота. Посмотрите за дорогой, нет ли лазутчиков Шомбоя, – махнул совсем растерявшимся слугам и двум младшим сыновьям Темир. – Пойдём в сад. Время ещё терпит. Не горячись...
Солнце уползло за горизонт. Пришла ночь. Прохлада и разумные речи старика немного успокоили Ахмата. Отец и сын сели под ту же, любимую Темиром чинару. Шуршание листьев, колеблемых усиливающимся ветром, ещё больше успокаивало: в пустыне начиналась буря, а в такую погоду даже самый лютый враг навряд ли пустится в погоню.
Усевшись на подушки, Темир взглянул на Ахмата и тихим спокойным голосом заговорил:
– Ну, рассказывай, сын, что ты натворил. Или убил кого из родичей Шомбоя? И как ты в такую даль попал? Или Шомбой был у нас в Бухаре?
– Да нет, отец, – вздохнул Ахмат. – В Бухаре его не было. Это я решил с десятком своих нукеров[9]9
Нукеры – воины элитных подразделений у монголо-татар; охрана, приближённые воины татарских военачальников и вельмож.
[Закрыть] поживиться. Деньги мне нужны. Много денег.
– А моих тебе мало? – прищурился Темир.
– Мало, отец, мало! – горячо воскликнул Ахмат. – Хочу свои деньги иметь, табуны коней быстроногих, тысячи подданных. А мой кунак Азынчак сказал: «У Шомбоя в Чаче большие табуны. Отбей их у него, сгони за Фергану, в Памир. Там живут патаны, которые охочи до коней и верблюдов». Я так и сделал. Переплыли мы Яксарт[10]10
Яксарт — ираноязычное наименование р. Сырдарья.
[Закрыть]. Узнали, что табуны Шомбоя кочуют в долине реки Чирчик, подкрались тёмной ночью. Пастухи сидели у костра и не ожидали нападения. Их было пятеро. Напали мы со всех сторон одновременно. Четверо не успели даже за оружие взяться. Только один вскочил, кубарем скатился из нашего круга в ложок и оттуда сзади нанёс удар саблей Салиму. Салим сразу упал замертво. Смело и крепко всё-таки дерутся эти монголы. Долго мы не могли с ним совладать. И лишь Сиражетдин изловчился и отсёк ему голову. Тогда мы поднесли эту голову к костру, чтобы посмотреть на своего врага. Голова была вся в крови, ещё дёргалась, выворачивала губы и моргала глазами, и мы увидели – Хасан угадал, – что это сын Шомбоя Джиргал. Тогда мы поняли, что от мести Шомбоя нам не уйти, но всё же табун его угнали. Продали коней, много денег взяли, но не заметили, что за нами всё время следили люди Шомбоя. Когда ехали домой правым берегом Окса[11]11
Окс – р. Амударья.
[Закрыть] и проезжали мазар[12]12
Мазар – гробница или могила с возведённым над ней сооружением мусульманских святых.
[Закрыть] Хакима ат-Термези, то почувствовали неладное. Хасан оглянулся и в ужасе – «Смотрите! Смотрите!» закричал, указывая пальцем в сторону уходящего на быстром монгольском коне человека. «Ну и что? Кто это? Ты его знаешь?» – спрашиваю у Хасана. «Знаю! Знаю! – ещё громче завопил Хасан. – Это карачу Шомбоя! Он пастушит у него. Когда мы убивали тех пятерых, он, видно, объезжал табун, на шум не откликнулся, затаился, собака хитрая, и после следил за нами». Ну что тут делать? Он нас, конечно, узнал. Мы кинулись было в погоню, но разве кто может перескакать монгола? Увёртливые собаки! Так, минуя святой мазар Хакима ат-Термези, мы без отдыха доскакали до Бухары. Отец, давай свежих коней, и поедем в Топрак-Кала.
Темир молчал. Поглаживая реденькую и уже совсем белую бороду, что-то обдумывал.
– Дай свежих коней, отец! – снова задёргался Ахмат.
– Сядь, мальчишка! – слегка привстав, цыкнул Темир. – Тебя ещё не режут. И с каких это пор ты, щенок, стал на отца голос повышать? Сядь и слушай! Я старый человек, много повидал на своём веку и лучше знаю, что в таких случаях делать, ягнёнок ты нелизаный! В какой Топрак-Кала собираешься ехать? Там одни развалины! От Топрак-Кала ещё кыпчаки камня на камне не оставили. И ты что, не знаешь, что там Улус Джучи[13]13
Улус Джучи – наследные владения потомков старшего сына Чингисхана Джучи-хана, простиравшиеся иногда от Иртыша до Дуная. Улус Джучи включал в себя Золотую Орду, Белую Орду (см. выше) и Синюю Орду (в Западной Сибири). В конце XIV в. хан Синей Орды Тохтамыш объединил все три орды, однако ненадолго. Вскоре последовал окончательный раскол этого огромного, но рыхлого государства на множество ханств.
[Закрыть]?! – взвизгнул старик.
– Там мой кунак Абдулла живёт! – настаивал на своём Ахмат.
– Там монголы живут! – уже спокойнее продолжил вразумлять старый, матёрый волк неразумного и трусливого волчонка. – Шомбой – родич ханам Белой и Золотой Орды, где люди Шомбоя в каждом кочевье. Тебя выследят и вместе с твоим Абдуллой на кол посадят. Слушай, что я скажу. Шомбой сюда не скоро придёт. Кызылкум – великая пустыня, и пересечь её быстро даже монголам не под силу, тем более, видишь, ветер с пустыни неспокойный набегает, буря разыгрывается. Поэтому... – Темир встал и начал прохаживаться вокруг чинары. – Вот что. Забирай всё добро, какое у меня есть. Мне оно, видит Аллах, уже не понадобится. Навьючивай верблюдов и уходи, но не в пасть к тигру, который живёт возле Оксианского озера[14]14
Оксианское озеро – Аральское море.
[Закрыть], а через Каракумы к Гирканскому морю[15]15
Каракумы – вторая великая среднеазиатская пустыня.
Гирканское море — Каспийское море.
[Закрыть].
– Но отец, в Каракумах верная гибель! – вытаращил глаза Ахмат.
– Опять перебиваешь, не дослушав до конца, – укорил сына Темир. – Что ты трусишь? С тобой пойдёт проводник, который знает все живые тропы Каракумов, с ним не пропадёшь. Об этом проводнике я потом скажу особо. А теперь слушай дальше. Шомбой пошлёт в погоню по меньшей мере два отряда. Один непременно придёт сюда, а другой будет перехватывать тебя на правом берегу Окса. Он ни за что не догадается, что ты ушёл в Каракумы. Так вот, через Каракумы доберёшься до Гирканского моря и южной стороной, через Персию, Ширван и земли алан, попадёшь в Половецкую степь[16]16
Ширван – средневековое государство на территории современного Азербайджана.
Аланы – древний ираноязычный народ сарматского происхождения, предки современных осетин.
Половецкая степь – обширная степная историческая территория, простиравшаяся от Волги до Дуная и от окраин Воронежских лесов до предгорий Кавказа. Фактически то же, что Дикое Поле.
[Закрыть]. Там Золотая Орда. И там, говорят, сейчас всемогущ темник Ногай[17]17
Темник Ногай. – Темник – военачальник, командующий туменом (тьмой), десятитысячным корпусом в монголо-татарском войске. Ногай – всемогущий полководец, основавший обособленную от Золотой Ногайскую орду и имевший огромное влияние на золотоордынских ханов.
[Закрыть]. Говорят, что его даже ханы Золотой Орды боятся. Запомни: под моим началом когда-то ходил этот нынешний темник. Я его не обижал, а учил уму-разуму. Он должен добро помнить, мы с ним вместе воевали, урусутов грабили. Ногай много лет был у моего стремени, много раз я его спасал, не должен забыть он моего добра. Так вот. Я дам тебе для него письмо. И тебя Ногай должен принять как сына, пристроить, как урусуты говорят, на кормление, да притом на хорошее место. – Темир перевёл дыхание. – А теперь о проводнике... Это Махмуд...
– Махмуд?! – открыл рот Ахмат.
– Да, Махмуд, – спокойно кивнул Темир. – А чему удивляешься?
– Я его ненавижу!
– Придётся полюбить! – отрезал Темир. – И тайну его происхождения я тебе открою. Он – урусут.
– Что?!
– Урусутом, говорю, является Махмуд, – повторил Темир. – Ты что, от страха потерял ясность ума?
– У-ру-сут!.. – Ахмат ещё шире раскрыл свой рот. – Но ты же, отец, всегда твердил, будто он кыпчак.
– А где ты видел кыпчаков такого роста и таких широкоплечих, как Махмуд? Где?
– Нигде! – заморгал Ахмат.
– Так вот, тебе первому открываю, что Махмуд урусут. Об этом он и сам не знает. Да ему, видно, безразлично происхождение, ведь не рабом у меня живёт, а полнокровным семьянином. Ну да ладно, это не важно. Урусутского языка он не знает, с самого мальства считает себя мусульманином. Правда, до молитв Аллаху он не особо охоч, зато рьян в бою и за сотни походов и тысячи стычек с врагами не получил ни одной серьёзной раны. Так что тебе он будет надёжной защитой.
– Я не нуждаюсь в его защите, – запальчиво возразил Ахмат.
– А у тебя действительно башка не на том месте сидит! – вскочил, как облитый кипятком, Темир. – Да ты знаешь, ферганский баран, что Махмуд один целой сотни конницы стоит?
– Но будет ли он мне служить, как тебе? – не обращая внимания на всплеск гнева отца, поинтересовался Ахмат.
– Будет! – твёрдо заверил Темир. – Если не будешь его обижать. Урусуты не любят оскорблений, особенно такие гордые, как Махмуд. А ты, я замечал, всякий раз при встрече пытаешься унизить его. И он не отвечает тем же только потому, что ты мой сын, а то тебе давно бы несдобровать. Послушай старого и многоопытного человека: не тревожь попусту Махмуда, и он будет служить тебе верой и правдой.
– Хорошо, – скрепя сердце согласился Ахмат. – Пока ты с нами, Махмуд будет служить тебе.
– Нет, сын! – решительно возразил Темир. – Я уже стар душой и телом и на первом же бархане скончаюсь, а быть закопанным в пустыне не хочу. Здесь, в Бухаре, моя земля, здесь я и умру. Да и в таком трудном деле я вам только обуза. Здесь, в моём доме, я останусь один, такова, видно, воля Аллаха. И слуг мне не надо.
– Но как же без слуг?! – удивился Ахмат. – Оставь себе этого урусута, он мне не нужен, я ненавижу его!
– Замолчи, безмозглый шакал! – распалился новым гневом Темир. – Без Махмуда ты споткнёшься о первую же кочку.
– У меня есть свой проводник.
– И кто же?
– Хасан!
– Ах, Хасан! – ещё больше возбуждаясь, заходил вокруг чинары Темир. – И эту овцу ты к себе в проводники записал? Да он даже недоимки с дыхкан собрать не смог. Я с него шкуру хотел содрать, чтоб было обо что ноги вытирать. И чтобы я даже имени этого не слышал!
– Ладно, я понял, – поднялся Ахмат. – Но всё же тебе нужен слуга, – притворно вздохнул он.
– Молчи, сын! – растрогался Темир. – Я знаю, сюда нагрянут люди Шомбоя: или мой кровный враг Удбал, или эти два монгола вместе. Они будут пытать слуг, и те не выдержат и расскажут, куда ты пошёл. Нет, Ахмат, забирай всех. Я прожил жизнь, мне от неё уже ничего не надо. Аллах зовёт меня к себе, и наступает пора отчитаться перед ним за все мои грехи. Не теряй время, прикажи выносить добро из дома. Да, чуть не забыл... а впрочем... иди, только позови мне Хубисхала, он проворней Мустафы. И вьючьте верблюдов скорей, сегодня ночью вы должны уехать.
– Ты что, отец? – испугался Ахмат. – Смотри, какая буря надвигается. Нас на первых же шагах песком занесёт.
– Молчать, сын овцы, а не достойной Гюльджан! – опять сорвался на крик Темир. – Говорю же – у тебя проводник, который через ад подземный проведёт, да так, что сам шайтан не заметит, и в Каракумах ему каждая песчинка знакома. А от Шомбоя нужно только ночью уходить, и именно в бурю. Вас же ни один шакал в Бухаре в такую погоду не увидит. Следы ваши заметёт песок, сосун несчастный! Зови Хубисхала и немедленно собирайся.
Ахмат, не на шутку озадаченный, как ему казалось, гибельным планом отца, всё-таки распорядился готовиться к походу. Хубисхалу же Темир велел разыскать отряд Махмуда. Вскоре и этот приказ был выполнен, благо Махмуд ушёл недалеко. Но он уже успел кое-что отобрать у данников, кое-кого выпороть, а одному собственноручно отсёк голову. Темир отвёл Махмуда в укромное место, чтобы поговорить наедине.
– Вот и настала пора нам расставаться, – хриплым, с плаксинкой голосом молвил Темир.
Махмуд, молчаливый как истукан, на слова своего господина почти не прореагировал, лишь слегка передёрнул плечами и ещё более посмурнел. Его красивые голубые глаза потускнели, как бы пряча их вечную грусть подальше от людского взора. С самого детства он не умел улыбаться, но выражение этого дикого, печального взгляда не особенно пугало незнакомых: им казалось, что Махмуд добр. Да так, наверное, и было бы, живи он в других условиях. Однако сказались преподнесённые в раннем детстве кровавые уроки, которым Махмуд не мог противиться, – да он просто не знал, что такое добро и ласка: его не мать ласкала, а вражья сабля. Резать и пить кровь – этому он был научен сызмальства и ничему кроме. Русская природа наделила его исполинской силой, и он чувствовал в себе эту силу и давал волю этой силе, потому что его учили только убивать, и убивать так, чтобы жертва корчилась в муках, просила пощады. И это внешнее добродушие являло разительный контраст с его изуверскими привычками, что в полной мере испытывали на себе попавшие в его лапы.
И ещё одно было непонятно ни самому Махмуду, ни окружающим – его происхождение. Всю жизнь Темир твердил, что он кыпчак. Но, разглядывая своё отражение в воде, Махмуд каждый раз думал, что не тюрк он и даже не потомок согдиан. Хотя ещё жило предание, что некоторые согдиане были белокурыми. Спустившись с Памира, они ушли в Европу, дав начало каким-то другим народам. Были, но сейчас нет среди местных племён людей с таким телосложением, цветом кожи и, главное, с такими голубыми глазами. Махмуд видел много невольников, приводимых в Бухару на рынок из далёкой страны, которую называли Урусутией. Те невольники пытались заговорить с Махмудом, принимая его за своего. Он не знал их языка и не мог ответить, но его самого поражала непонятная жалость к этим несчастным, тоскливыми взглядами сжигающим душу Махмуда. Он чувствовал в них что-то до боли щемящее, смутно знакомое и такое близкое и родное, что хотелось рыдать. И в голове возникали туманные, далёкие видения. Он смутно помнил огонь, кровь и мёртвые и живые лица именно вот таких, похожих на него людей. Но на подобные сомнения Махмуда Темир всегда отвечал: «Ты помнишь о нашем походе на Урусутию. Твои отец и мать – кыпчаки. Они погибли в том походе от урусутского оружия, и я усыновил тебя. Запомни: ты кыпчак!» Потом были новые кровавые поручения Темира, и Махмуд весь отдавался служению своему благодетелю. Резал, убивал, сдирал кожу с соплеменников Темира и никогда не перечил хозяину. Никогда! Вот и сейчас его даже не удивили слова Темира: «Настала пора расставаться...»
– Ахмат попал в беду, – сказал Темир. – Ты поедешь с ним к темнику Ногаю в Золотую Орду. Но не привычным путём вдоль берега Окса, а кружным, через Каракумы. Пройдёте южнее Гирканского моря, затем на север всё тем же берегом.
– Когда ехать?
– Сейчас.
– Там буря, господин!
– Махмуд, ты в пустыне даже в бурю – как сокол в небе. Так надо. Ждать нет времени.
Темир обнял Махмуда и – отвернулся.
